Глава 4

Очнувшись от сна, я по-прежнему ощущал его наваждение. Мои щеки горели от возбужденного ободрения Асии, ладони которой только-что касались меня, давая прочувствовать дорогое моему сердцу тепло. Было ли это сном? Все же я был безгранично благодарен нашему короткому свиданию, что само, не спросив нашло меня. Но сердце щемило… Тогда… Думала ли она обо мне? Если бы хоть одна маленькая мысль промелькнула бы в ее голове, как я был бы счастлив. Я злился. Мое сердце сжималось от боли и обиды. Словно оставленная на дереве вторая половина яблока я загнивал, в ожидании того момента, когда та единственно сдерживающая нить, ослабев отпустит меня следом. Иногда я наивно полагал что болезнь, которой подверглась моя душа отступит сразу, как только я пересеку границу. Я ошибался… Это болезненное чувство молчаливо преследовало меня, словно призрак, проходя сквозь все мыслемые и не мыслимые ограждения. И я, пересекая границу между мирами оборачивался на свой хвост, в надежде, что он, застряв в оградительной решетке, избавит меня от этой непосильной ноши.

После ее смерти я, словно вслушиваясь в тишину, ждал хоть какого-нибудь внимания к себе, и, избегая человеческого общества, замыкался в себе, ища уединения, растворяясь во мраке комнаты, что еще хранила ее запах. Я усаживался на подоконник напротив цветочного горшка — единственное, что так явно напоминало мне о ней своим молчаливым присутствием. Мне так хотелось чтобы ее беспокойная душа тревожила меня как можно больше, являясь мне призрачным фантомом, но к великому сожалению, только тишина посещала меня все больше вызывая гнев и ненависть к этому безжалостному миру.

Я хотел когда-нибудь услышать это… Ведь я так и не узнал о ее чувствах ко мне. Спрашивая ее, я прекрасно осознавал насколько по-идиотски выглядел, но она, таинственно улыбаясь отводила глаза, потом и вовсе, словно забывая мой вопрос, непринужденно переключала свое внимание на что-то совершенно не имеющее связи со мной. Это задевало меня, и в конце-концов я оставил этот вопрос. Так ли важно было это знать? Безусловно. Но… Я наблюдал восход этой печальной луны каждый вечер, и каждый вечер купаясь в ее лучах не в силах был отвести глаз. Слишком холодна… Все же я был счастлив, когда склонив голову над тетрадями, невольно соприкасался с ней рукой, и, смотря украдкой на ее лицо, машинально водил ручкой по бумаге, уводя в неведомые дали строчки больше походившие на никому еще не известный язык. Мне никогда не доводилось прочесть то, что так необходимо было знать. Мой мозг, словно отключаясь в этот момент, совершенно отказывался обрабатывать получаемую информацию. Я даже сам себе не мог внятно объяснить этот процесс преобразования и искажения. Я находил массу доводов "за" и столько же "против". Она молчала… А я, теряясь еще больше, ловил себя на мысли, что все дальше и дальше ухожу в мир своих заоблачных фантазий. Мой разум игрался со мной, заменяя черное на белое и обратно.

Однажды, отбросив свой рьяный скептицизм, я ходил за своей старшей сестрой с одной единственной просьбой, уверяя что это вопрос жизни и смерти. Эшли отмахивалась от меня, уверяя себя, в том, что эта странная забава вскоре закончится, но когда моя одержимость приобрела опасные формы, сдалась.

Что тут сказать? Приступив к такому странному занятию как гадание на чае, я к большому удивлению обнаружил себя оптимистом и плюс ко всему невероятным романтиком. У меня, как оказалось, есть необычайная способность любую получаемую информацию выворачивать в нужное для меня русло. Самые разнообразные знаки и символы автоматически в моих глазах приобретали иную, так необходимую мне окраску, а я, соблазняясь ими, мгновенно отлетал в мир розовых пони. В общем, с тайными науками у меня не клеилось, а чувства Асии так и оставались тайной за семью печатями. Заманчивое желание сбросить этот занавес долго преследовал меня.

Сейчас я бы снова хотел вернуться в ту комнату, где она улыбалась мне, но когда ее внимание переключалось на кого-то кроме меня, ревность обрушивалась на меня, не давая сделать вдох. Я хотел, чтобы только я был в ее мыслях. Она хорошо рисовала и писала небольшие рассказы, которые не всегда давала мне почитать. Смущалась? Или боялась критики? От меня? Это было глупо… Я с упоением и невероятной жадностью вымолив чуть ли не на коленях одно из ее сочинений, вцепившись обеими руками читал взахлеб.

Я повторял за ней все, что бы она ни делала, пробуя себя во всем, что нравилось ей. Рисовал… Мм, если хорошенько подумать — это было не очень… Но рассказы не давались мне вообще. Иногда творения приобретали бредовую окраску, и я, в очередной раз перечитав их, беспощадно разрывал на мелкие кусочки, в спешке избавляясь от них. Словно кто-то захочет их собрать вновь.

Улыбаясь, я наконец поднялся.

Солнце, сползая за горизонт окрашивало неподвижные перья облаков в красный. Этот цвет крови стоял в моих глазах напоминая о том дне, когда она, даже не прощаясь, сбежала от меня в неизвестном направлении. Только куда? Во тьму?

Мне даже немного неловко… Вокруг все мое… Все для меня… Мой персональный ад. Ах, мне никогда не превзойти Твою фантазию! Не в силах...

Я бы хотел, чтобы Асиа взяла меня с собой в обнимающую ее тьму.

Я узнавал этот город, и его особый запах, пробуждающий во мне те далекие воспоминания. Конечно же многое изменилось за мое столь долгое отсутствие: он разрастался, захватывая и поглощая не только новые земли, но и словно с каждым новым броском пытался взять новую высоту, упираясь в небо, оттесняя его. Иногда я плутал. Совершенно новые районы вводили меня в заблуждение и я, не притесненный временем не упускал любой возмоности познакомиться с его новыми улицами поближе. Мне некуда было спешить и некуда было вернуться. Мне хотелось хоть издали взглянуть на дом, в котором когда-то жил, невзирая на возникающие во мне беспокойство. От волнения голова шла кругом. Я поддавался страху, что въедался в меня все глубже. Выйдя к знакомому району, я шел вдоль тех же зданий, мимо которых ходил когда-то бесчисленное количество раз на занятия и обратно. Эта дорога была знакома мне, но она иногда обрываясь ставила меня в тупик, заставляя оглядываться по сторонам, не узнавая ничего вокруг. Кто сказал, что город будет ждать меня все в том же неизменном виде?

Я долго стоял возле дома из белого кирпича, всматриваясь в его окна, в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо, но к сожалению мне приходилось наблюдать мелкие постановки театра теней, спонтанно возникающие, и так же внезапно исчезающие на неопределенное время. Семья, что жила здесь… Возможно ли, что это она и есть? Я стоял под окнами этого дома, все еще чувствуя свою принадлежность к людям в нем, непонятным образом греющей душу. Свет в окне моей некогда комнаты погас, оставив меня стоять в многозначительном молчании маленького сада, который так же как и дом, был неприветлив.

Но та вишня, с которой Асиа срывала маленькие капли крови для меня, по-прежнему росло на своем месте, хотя, спустя столько лет оно порядком разрослось, но как и прежде напоминало мне о ее пытках. Когда я в очередной раз на ее вопрос ответил угрюмым молчанием, Асиа в гневе захлопнув учебник угрожающе посмотрела на меня, маня за собой из душной комнаты в сад, где усевшись у еще молодого дерева занялась моей дресировкой. Я утомленный бессмысленным набором иностранных слов, вдруг был поощрен ее непринужденным кормлением с руки, мгновенно запоминая все, что требовалось от меня, лишь бы снова нечаянно поймать губами ее соблазнительные горячие пальцы, приближающиеся к моему лицу. Что-то сладкое оставалось во рту, но совсем не то, что я хотел. Ах, со стороны это не выглядело приличным. Ее пальцы, губы, глаза, под взглядом которых меня словно прибивало к земле, — все это я был готов созерцать вечно, не имея ни малейшего понятия, как было бы возможно остановить этот процесс, походивший на никогда не прекращающийся танец вдохов и выдохов, лишающего права на небольшую передышку.

В спешке покидая это место, я оборачивался на дом, прожигающий мне спину хранящий болезненно сладкие воспоминания, которые он стремился как можно четче проявить в моей памяти.

Попробовав на вкус столь драгоценную для меня свободу от жестокости этого мира, соблазняющего запахом сладкого плода своего сада, щедрость которого распространялась лишь на то, чтобы дразня позволить надкусить его лишь раз, навсегда лишая как самого угощения, так и смысла жизни после, я в растерянности совершенно не знал, с чего начать погружение в самостоятельную стадию своего существования между жизнью и смертью, в которой оказавшись не по своей воли, вынужден был застрять надолго. Я ведь умер, так и не достигнув момента своего совершеннолетия, и мое затянувшееся надолго детство, наконец отступив, вгоняло в оцепенение, так как я, окунувшись в суетливую жизнь этого города, совершенно не знал, с чего начать долгий и, как оказалось, непродуктивный путь к свободе, который я еще не отпустил от себя, несмотря на первое провальное задание.

Ночная жизнь кипела здесь как и прежде, но уже приобретая более острые формы. Скорее всего, я просто не окунался раньше в ночь настолько глубоко, как сейчас. Люди, уставшие от каждодневной затягивающей рутины, которая накапливаясь давила в бесконечной суете, не найдя способа лучше, чем выпивка, игры и плотские развлечения забывались, оставляя ненавистную им реальность. Остановившись в ресторане с большим панорамным видом, я наблюдал за вращающейся вокруг жизнью с нескрываемым удивлением.

Оказалось, что кроме меня есть и другие… Их не так много, но пару любопытных глаз с пронзительым взглядом за ту долгую ночь я имел возможность испытать на себе.