IV. Цена промаха

Антаглоуф очнулся от боли в скрученных за спиной руках и глухо простонал. Голова тоже болела, но куда меньше – или так казалось потому, что руки попросту заливало студеной тяжестью. Глаза оказались плотно укрыты какой-то пропахшей гарью тряпицей – наверное, мешок надели. Судя по тому, как занемели кисти и как саднила изрезанная кожа, связали его тонкой проволокой из старых руин. Значит, не совсем простые разбойники напали.

Примотан к какому-то пню или дереву, сидя. Плащ почему-то не сняли, да и не обыскали толком, похоже. Любопытно, почему. Жалко, не поможет это ничем, со стянутыми до помертвения руками-то.

Нет, это ж надо так подставиться! С полсотни серьезных походов на счету, едва ли не лучший ходок в поселке! По руинам с малолетства лазать начал! И шел, разинув рот! Птиц он высматривал! Конечно, куда больше-то смотреть! Еще, надо сказать, повезло, что грабителей встретил, а не зверя какого-нибудь – тот бы сразу сожрал, а с людьми хотя бы поговорить еще можно. Вдруг получится чего. Ну, ошиблись они, не того ждали. Не убили же сразу – значит, нужно им что-то.

– А-а, очухался, сердешный? – послышался тот же высокий голос. Что за голос вообще такой странный? – Долго же ты спал. Опять ждать заставляешь. Нехорошо.

– Проволоку размотайте, а… – прохрипел Отражатель. – Зачем так-то… Без рук же останусь.

– Ну уж нет, дружочек. Мы, значит, размотаем, а тебя потом поминай как звали. Знаем мы вас, ходоков… – натянуто рассмеялся незнакомец. – Потерпи уж пока. У нас разговор не очень долгий будет.

– Э-э… Ребята, да вы чего, у меня с собой ничего нет, кроме мешка с пожитками походными… – торопливо забормотал Антаглоуф. – Здоровьем своим клянусь, нет ничего, сами проверьте… Чтоб всей родне моей сиять, если вру… Отпустите, а? Парни, чего вы?

– Парни?.. – снова хохотнул собеседник, но на этот раз, кажется, искренне развеселился. – Вы слышали, друзья мои? Парни… Да уж, парни!

К его гортанному заливистому смеху присоединился невнятный низкий гогот и чье-то тоненькое хихиканье. Ходок, не желая усугублять свое незавидное положение, терпеливо ждал, пока бандитам надоест потешаться. Непонятно, конечно, что это их так порадовало, ну да и гори оно в Пекле – зачем вникать, не до того сейчас. Обещают, стало быть, короткий разговор…

– Да уж конечно, жди, дорогуша, – отсмеявшись вдоволь, продолжил неизвестный – главарь, по всей видимости. – Еще чего. Не для того мы тут околачивались. Посиди-ка еще чуточку, поговорим.

Отражатель зажмурился, потом снова открыл глаза. Нет, все равно ничего не видно, слишком частые и грубые волокна… Да и воняет очень. Эдак он и задохнется тут скоро.

– Слушайте, я это… Дышать не могу. Мешок хоть снимите, куда я денусь…

– А и правда, что ж тут мешок? Все равно наш дружочек вряд ли кому-то про нас проболтается, так ведь, Тланга? – спросил главарь у кого-то. В ответ раздалось какое-то неразборчивое бульканье. Видимо, оно выражало согласие, потому как мешок мигом развязали и стянули с головы. Антаглоуф со всхлипом втянул свежий, пахнущий сырым песком воздух и закашлялся.

– Попить тебе, да, бедняжка? – участливо склонилось над ним чье-то лицо, расплывшееся в туманное пятно. Ходок поморгал, привыкая к неяркому свету, – оказывается, вечер уже почти успел угаснуть – и кивнул:

– Да… Не помешало бы…

– А вот не будет пока водички! Вот она, но пока не заслужил! – стройный невысокий разбойник, которому и принадлежал тот высокий голос, махнул рукой в направлении лесного ключа. Прохладная даже на вид влага вытекала из расщелины между двумя валунами и узкой проворной струей бежала, видимо, к ручью, у которого Антаглоуф и зазевался так опрометчиво. В горле враз пересохло еще сильнее.

Вот как, и ключ загодя нашли, когда место для засады выбирали. Похоже, и в самом деле давно они тут, и основательно к делу подошли. Неужели все именно для него готовилось? Да ну, быть того не может. К тому же, кто знал, что он пойдет…

Что он пойдет вдоль этого ручья! Мысль пронзила лопатки цепким морозом и замерла где-то в кончиках обескровленных пальцев за спиной. Да и что им еще делать в засаде у Гнилозубой стены? Боясь поверить самому себе, ходок осторожно спросил:

– Вы тут, часом, не из-за глостилита? Или гремучего железа, наверно? Если что, я могу показать…

– Да ты нам только рожу свою подбитую можешь показать… – опять развеселился главарь с высоким голосом. – Все мы знаем и про глостилит здешний, и про остальное.

– Ясно. Передайте Глирфинду, что он очень редкостный ублюдок… – стараясь сохранять хладнокровие, устало вздохнул Антаглоуф. – Ну вот зачем так, а?

– Глирфинду? Это Старый Хват который? – совсем уж откровенно покатился со смеху разбойник. Ему вторили еще двое, которых Антаглоуф видеть не мог, потому что они стояли за его спиной. Выходит, трое их всего, не ослышался в первый раз. Хотя какая разница… Если бы даже связан не был, с троими бы не справился.

– Не, твой Хват сам болван такой же, как и ты, братец… – утирая лицо платком, пояснил главарь после небольшой передышки. – Ох, позабавил… Хвату, дескать, привет! Чтоб ты знал – никакого склада тут не бывало, а тот дурачок, который якобы Хвату проболтался – это я и есть. Лицо просто грязью измазал немного, вроде как щетина.

И только тогда Антаглоуф понял, что не может точно сказать, мужчина перед ним или женщина. Стройная фигура с явной талией и маленькой, но вполне приметной грудью, длинные темные волосы, огромные синие глаза на миловидном округлом лице… И – заметный пушок над верхней губой, густая бородка под нижней… Больше никакой растительности, и бакенбард тоже нет. Главарь был, без сомнения, красив, но противоестественной, отвратительной красотой. Даже его звучный высокий голос невольно резал слух, как уже заметил Антаглоуф. Как же это, что с человеком стало?

Разбойник (разбойница?), очевидно, заметил смятение ходока и вновь усмехнулся, теперь уже довольно.

– Удивился, да? Наша семья всегда была довольно… необычной, дружочек мой, – белозубо улыбаясь, начал он. – Бабку вот из деревни с позором выгнали, потому что она еще девкой забрюхатеть умудрилась. Ни разу с мужиком не спала – и вдруг такое, ага. Потом родила трех девочек. Выросли, похожи на нее стали, как… три капли воды. Ну, и моя мать одной из них была, само собой. А я – вот. Могу детей делать, а могу и сама родить, наверное… По крайней мере, все при мне. Показать?

– Э… Нет, я верю… – поспешил ответить Антаглоуф.

Главарь, тем не менее, с видимым удовольствием распоясался, оголил бедра и нагнулся. Отражатель не знал, что здесь уместно будет сказать, поэтому пробурчал что-то невнятное. Разбойника, похоже, его слова не впечатлили, потому что он подошел к пленнику и отвесил ему наотмашь увесистую пощечину. По губе ходока побежала тонкая струйка крови, он прижал подбородок к груди и языком осторожно проверил зубы. Пока вроде не шатаются, но если беседа и дальше пойдет в том же духе… Хорошо хоть, те двое пока не вступают.

– Что, не нравлюсь? А тебя не спрашивал никто! Сиди и помалкивай! У нас к тебе совсем другой разговор, – прошипел главарь и жестом подозвал кого-то из тех, кто стоял за деревом, к которому привязали пленника.

Антаглоуф, совершенно озадаченный, опять раскрыл рот. К нему вышел самый настоящий чернокожий! Наверное, из людоедских племен! Что он делает здесь, так далеко от кочевых стоянок, да еще и в компании белого разбойника, который родом уж точно не из дикарей?

Походка у черного оказалась неровной, прыгающей, сам он был на голову выше мужчины-женщины, но казался чересчур тощим даже по сравнению с главарем. Жилистый, как будто из ржавых жгутов сплетен… И черный-черный, точно не полукровка. А волосы-то какие – как курчавая шапка, право слово!

Подойдя к главарю, черный вынул из-за широкого пояса несколько тонких пластинок из коры и взялся раскладывать их на вытоптанной земле перед Антаглоуфом. Закончив, он стал тыкать в одну из них толстым коротким пальцем, что-то мыча. Слов не знает, что ли? А смеялся вместе с остальными… Ну, может, просто так, мол, как и все. Надо ж как, палец у него со стороны ладони розовый почти…

– Чего он хочет-то? – растерянно спросил ходок. – Ну, кора какая-то…

– Смотри, что там начерчено, дубина! – вконец разозлился главарь. – В кого тупорылый-то такой? Риглакоры в роду были, что ли?

“Значит, “риглакоры”, а не “молчуны”. Не местный, стало быть, – сделал вывод Антаглоуф и попытался пошевелить пальцами, почти не чувствуя их. – Сегодня – здесь, завтра – там… Совсем плохо. Плевал он на всех ходоков, вместе взятых… Убьет и даже не поморщится”.

– Смотри! – не дожидаясь, когда Отражатель проявит должное внимание к кусочкам коры, мужчина-женщина рванул его за волосы, наклонив к рисунку. Скрученные руки ходока едва не вывернулись из плеч, а проволока еще сильнее впилась в кожу. В глазах помутилось от боли, но Антаглоуф покладисто уставился в собранный рисунок. Ну и что же это? Линии какие-то и закорючки… Извиваются и складываются в кривую дырявую сетку. А вот деревья нарисованы. Где-то он подобное видел… А, правильно, охотники показывали, они так звериные тропы отмечали. План называется, или, по-другому, карта…

– Я в картах не разбираюсь, – честно сказал Антаглоуф, ожидая очередного рывка. – Объясните так.

– А придется научиться, дорогуша, – с показным благодушием нараспев произнес главарь и отвесил ходоку затрещину. – Заказом меньше, заказом больше…

– Ха! Вот уж как, и вы туда же! Еще один заказ, значит? – не выдержал Антаглоуф. – Ишь, нанимателей-то развелось…

– Помолчи-ка, – досадливо изогнул яркие губы разбойник. – На нас поработаешь немножко, раз уж склада никакого нет. Не просто же так сюда волочился, правда? По карте этой придется искать кое-что. Хотя само место тебе должно быть знакомо – это Колодезь-Светлячок.

– Колодезь-Светлячок? – Отражатель вздрогнул и мотнул головой. – И насколько… далеко от него находится то, что вам нужно?

– О, дружочек, ты подумай – стали б мы тогда Хвату голову дурить, – вздохнул главарь. – Аккурат в Колодезь надо бы слазить. Но, вот гляди, не туда, где сама шахта, а вот сюда. Еще один вход есть, видишь?

– Да что за шутки у вас, – сдвинул брови Антаглоуф и поерзал, пытаясь хоть чуть-чуть расслабить металлические нити на запястьях. – Вы ведь знаете, почему его Светлячком прозвали? Там сияние не скрывается даже! Кто видел, тот и трех дней не протянул!

– И что? – пискляво проговорили за его спиной. Ходок опять вздрогнул – забыл, что там кто-то стоит. Голосок девчачий, но тоже странный, да еще и слова смазываются. Кто ж такая?

– То есть как? – Ходок попытался повернуть голову к новой собеседнице. – Я ж сгнию изнутри!

– С того нам какое? – совсем непонятно выразилась та. – Умри тебе, да. Что для мы?

“Наверное, имеет в виду, что им плевать, помру я или как, – догадался Антаглоуф. – И правда, им-то что…”

– Ну, положим, принесу я оттуда то, что скажете. А дальше-то как вы с ним? – попытался урезонить разбойников Отражатель. – Оно ж сиять будет так же, как сам Колодезь!

– Это уж тебя, мой милый, должно меньше всего волновать, – улыбнулся уголком рта мужчина-женщина. – Скажем так – различать, что и как сияет, мы умеем. В остальном – разберемся.

– Во стально – раз-берем-ся, – коряво повторили за спиной и захихикали.

– Вы ведь и сами долго не проживете… Даже если до самого Светлячка меня провожать не будете. Вокруг него проклято все так, что вам точно хватит.

– А кто сказал, что мы тебя вообще провожать будем? – деланно удивился главарь. Черный рядом с ним опять замычал и начал собирать пластинки обратно. – Нам и тут неплохо. Карта тебе для чего?

– Ну, отлично, если так… – Отражатель недоуменно уткнулся взглядом в свои колени. – Карта, да… Поможет.

– А, так ты, никак, он нас надумал ноги сделать, да? – прищурился главарь и улыбнулся. – Ну-ну. Твою сестру не Кейрини ли зовут, случаем?

Антаглоуф рывком подался вперед, так, что проволока до костей врезалась в кисти и надломилась. Этого почти не почувствовал – осталась лишь горькая ненависть, от которой сводило мышцы и едва не крошились зубы. Сестру-то за что?!

– Не троньте ее, гниды! Она-то здесь при чем! Не смейте, мрази! – прошипел Отражатель, задыхаясь и со свистом выталкивая слова.

– Что смеешь говорить как?! – негодующе произнес над ухом писклявый голосок, а ходок наконец увидел ту третью, кто пришел сюда с мужчиной-женщиной. И Антаглоуф безучастно, будто со стороны, отметил, что уроженкой здешних краев эту низкорослую упитанную девицу тоже не назовешь. Глаза у нее чересчур узкие, со складками век в уголках, а волосы – прямые и жесткие. Черный разинул рот и издал громкий горловой звук. Столь же отстраненно Антаглоуф понял, что язык у дикаря отрезан до середины – видимо, изгнанник. Ярость мгновенно схлынула, оставив после себя только кислую желчь на губах и обреченную злобу в пустой груди.

– Тихо! Говорить буду я все-таки, друзья мои, – повысил тон главарь. – Не обижайтесь на нашего бедолагу – он же из-за сестры переживает, родные люди-то. Вы бы и сами так бесились, окажись вдруг на его месте…

Девица нарочито потупилась, ковырнула землю носком сапога и отошла в сторону, вильнув увесистым задом и слегка оттолкнув им дикаря.

– Так что, дорогуша, я тебя понимаю и даже немного жалею. – Главарь потрепал Антаглоуфа по щеке. – Тяжело на смерть идти, это да. Но в Колодезь ты полезешь и сам вернешься к нам, будем тебя поджидать в условленном месте. С Кейрини. Вас отпустим. Успеешь с ней перед смертью попрощаться, уведешь. Не все ведь равно, когда умирать – сейчас одному или потом, чтобы она тебя за руку держала?

– Нельзя держать, – безотчетно заметил ходок. – Умирающий от сияния сам сиять будет.

– Ну, все равно – сестру-то спасешь. Иначе быть ей нашей… наложницей, а потом черному племени продадим, они таких, по-моему, любят. По дороге сгнить не успеешь – до места, где будем ждать, доберешься. Там и простимся, не тревожься. Усек, братишка?

– А где она сейчас? – только и смог спросить Антаглоуф.

– О, она в безопасности… Сравнительно, – Разбойник-разбойница натянул улыбку на лицо, но серые глаза его словно подернулись льдом. – Ждет тебя. И, поверь, ей сейчас не очень хорошо.

Главарь вытянул руку, поднес ее к лицу ходока. На раскрытой ладони лежала длинная пепельная прядь. Антаглоуф бы не спутал ее оттенок ни с чем другим – у него самого волосы были чуть темнее. Один кончик пряди был в подсохшей крови – не отрезали, а вырвали.

– Ублюдки… Скоты… – прохрипел Отражатель. Смутная надежда, что бандит просто хочет его одурачить, испарилась, как утренняя дымка. – Чтоб вас самих десятью сияниями… приголубило… Чтоб сотню лет вас живьем черви жрали…

– Э, да ты слова-то выбирай все-таки, – сморщился главарь и выдал Антаглоуфу еще одну зуботычину. – Смелости набрался? Это хорошо, в Светлячке она тебе пригодится. Мы, знаешь, другого ходока выбрать не могли – только хороший нужен. Гордись, дружочек.

Ходок напряг изрезанные руки и почувствовал, что проволока чуть поддалась. Точно, надломилась же, когда про сестру сказал этот выродок гнилых развалин! Без сомнения, чтобы вязать кого-то, проволока лучше всего подходит – запросто ножом не перережешь и о кору не перетрешь. Но и обратная сторона есть – металл переломить можно, особенно, если его много раз уже гнули. Надо бы раскачать надлом, как бы незаметнее-то сделать…

Едва попробовав пошевелить кистями, он не смог сдержать стон: раны нестерпимо саднили, железо впивалось все глубже, кое-где скребло по сухожилиям и надкостнице… Но расшатать нужно – иначе смерть. И ему, и сестре – отпустят их, как же…

– Голова болит, не дойду туда, – Антаглоуф попытался оправдать стон, а заодно и потянуть время. – Не бей больше.

Нож, предплечьем ходок нащупал нож! Неужели впрямь не забрали? Самоуверенные или туповатые?

– Ладно, братишка, – вновь широко ощерился мужчина-женщина. – Не буду. Эй, подруга, иди-ка сюда! Промой нашему страдальцу раны и примочки наложи. Все равно ему помирать, конечно, но кровью-то пусть попозже истечет.

– Да, моя госпожа, – пропела чужестранка, томно прогнув поясницу и выкатив вперед полную грудь. Пока она потягивалась, Антаглоуф еще раз двинул руками, пытаясь повернуть их так, чтобы предполагаемый надлом оказался именно там, где натянулось сильнее всего. Что-то хрупнуло – то ли железо, то ли кость, левую ладонь прострелило дергающим зудом, и Отражатель почувствовал, как расходится проволока. Кисти почти сразу будто закололо тысячами иголок – кровь возвращалась в изуродованные пальцы. Ничего, заживет, главное – не подать виду и вытащить нож… Гулко застучало в висках – пора.

Разбойница еще только таращила узкие глаза и хваталась за распоротую щеку, когда ходок уже вскакивал с земли. Ноги подкосились – тоже затекли, но он устоял и, не особенно метясь, швырнул нож в черного дикаря. Увидеть, попал ли, Антаглоуф не смог, потому что его рука уже тянулась под плащ, к топорику. Что-то скользнуло по свинцовым пластинам – разбираться тоже некогда, топор в руке… Крутанулся на месте, почему-то хрустнула ключица. Пальцы онемевшие, но слушаются, это отлично. Теперь к уроду…

Рвануться к мужчине-женщине ходок не успел. Перед его лицом вырос длинный тесак в черной руке. И сразу обрушился вниз, на плечо…

Нет, не на плечо – из плеча столько крови за миг не выльется.

Антаглоуф выронил топорик и уставился на палую листву, куда упругими толчками плескал ярко-алый даже в сумерках поток. Попытался правой рукой зажать глубокую рану на шее, покачнулся и грохнулся навзничь, со всего размаху ударившись затылком о булыжник. В глазах мелькнули искры, острая боль пронзила позвоночник и почти сразу ушла. Ее не было больше. И никогда уже, наверное, не будет.

Все бандиты тут же застыли на месте, глядя на упавшего ходока, из шеи которого по-прежнему хлестала кровь. Затем молчание нарушил гневный, резкий вопль главаря:

– Тланга, ты что наделал?! Дерьмо черномазое! Нам теперь что, нового вылавливать? Лесной выкидыш, а! Две недели теперь со своей рукой развлекайся, понял, придурок?

Антаглоуф слушал виноватое мычание дикаря и смотрел на россыпь звезд, которые выглянули на померкший небосвод. Жизнь, пульсируя, покидала еще не старое тело и впитывалась в листья и крупный песок. Вдали осторожно застрекотала какая-то мелкая живность.

А звезды все-таки так высоко…

– Заберите с него все нужное, и уходим, – немного поутих главарь. – Сейчас же. А то что-то больно прыткая у них семейка, как бы и сестренка чего-нибудь не учудила. Прекрати за личико хвататься! Порез пустяковый, придем на место – зашью. У меня все там есть. Да шарьте же живее! Предчувствие у меня… недоброе. Как бы не сбежала.

– Ага, делает мы с девка что? – спросила писклявая разбойница, проверяя карманы внутри плаща. – С эта падаль сестра?

Он попытался сосредоточиться, прислушаться к тому, что ответит главарь… Но никак не удавалось. Звезды все-таки очень высоко. Кружатся, кружатся… Не достать.

– Продадим ее в деревню нашей чернозадой сволоты, что ж еще… – раздраженно процедил мужчина-женщина, только Антаглоуф этого слышать уже не мог – уши будто мхом законопатили. – Я ж говорила, что там таких любят. Нам деньжата точно не повредят. Еще и Фойтрен куда-то сгинул вместе с бугаями своими, ни слуху ни духу… А ведь договаривались.

Дикарь снова попытался пробулькать какое-то оправдание, но получил тычок и заткнулся.

– Не даст ты он с она развлекается? – елейно поинтересовалась девица и сверкнула глазами. – А что для я?

– Этот точно обойдется, – не терпящим возражения тоном отрезал главарь. – А уж ты – тем более. Видела я, дорогая моя, как ты забавляешься. Она нам здоровой нужна и со всеми глазами и пальцами. Да я и сама ее трогать не буду – больше у черных выручим.

Разбойница разочарованно отвернулась и что-то обиженно пробормотала на родном языке.

– Ах, как я поспал сегодня хорошо, – словно не замечая ее недовольства, безмятежно заметил главарь, выгнул спину и хлопнул в ладоши. – Четвертую уж ночь – так славно…

Последние мгновения растянулись для Антаглоуфа в немую, приторно-спокойную вечность. И лишь одна мысль точила изнутри: что же они сказали, что будет с сестрой? Как же теперь ей помочь?

Сердце ходока перестало биться, и звезды погасли. Тьма сомкнулась над ним, как омут.

Искусственный воин опоздал на восемь минут сорок три секунды по внутреннему времени комплекса.