I. Кожаный Капюшон

– Да где ж его носит, раздери его надвое! Сколько ж можно ждать! Места тут, драть его поленом, совсем не для прогулок! Гори он синим пламенем, этот мозголюб, чтоб он в нужнике утоп! – битый час разорялся Фойтрен, главарь небольшой банды, промышлявшей в северных отрогах Кардалирского хребта. На его красном от злости, всегда обветренном носу выступили крупные капли пота, пересохшие губы кривились, выплевывая ругательства. Фойтрен был в ярости. Никто и никогда не заставлял его так долго ждать, да еще и посреди какого-то непонятного леса, о котором много чего в народе говорят. И почти все, что рассказывают, лучше на ночь не вспоминать. А то не ровен час, бессонница замучает.

Восемь плечистых парней, которые пришли сюда с ним, тоже не особенно радовались такой заминке. Страх и крепкая досада смешивались на их суровых лицах. С другой стороны, какие уж там лица – рожи просто, если называть все своими именами.

– Окстись, Фойтрен! – раздался позади них холодный, чуть насмешливый голос. Бандиты вздрогнули и дружно обернулись. – Так ли надлежит мелкому разбойнику, да еще и чужому подпевале, говорить о господине? Или ты забыл, кто ты, а кто я?

Кожаный Капюшон подошел, как всегда, неожиданно и совершенно беззвучно. Чем занимался этот человек в свободное от встреч с ними время, ни Фойтрен, ни кто-либо из его подручных не знал. Так они его прозвали по вполне очевидной причине – из-за вечного капюшона, скроенного из толстой блестящей кожи, который полностью скрывал его лоб и глаза. Настоящего его имени, разумеется, бандиты тоже никогда не слышали.

– Но-но… Не слишком-то зарывайся, э! – уже не столь громко возмутился Фойтрен. – Мы тут почти с полудня топчемся. Пора не летняя, между прочим! Все принесли, как договаривались. Хватит кочевряжиться, забирай, что заказывал, и гони оплату!

– Как договаривались, значит? – недоуменно развел руками Кожаный Капюшон, невзрачный тощий человечек, одетый по-дорожному. – Что-то я не вижу тут оглушенных тел. Где вы их спрятали и зачем?

– Да мы тут подумали… – поскреб затылок главарь. – Тебе ж только головы нужны, я знаю…

– И откуда же ты это знаешь? – Резко вздернулся в ответ подбородок Кожаного Капюшона. Чересчур резко, как будет решено впоследствии.

– Ну, это… Да парни мои говорили, что видели кое-что… – Фойтрен понял, что сболтнул лишнего. Вообще, совсем не стоило показывать такому типу, что они хоть немного в курсе его гаденьких привычек. Странный он, этот Кожаный Капюшон, ничего с ним не ясно. Бывает, ввернет какое-нибудь словцо, и приходится только рот раскрыть, потому как даже по пьяни такого не придумаешь. Вроде, знакомо звучит, а что значит… Правда, поправляется всегда сразу же, может, он иноземец просто? Да и платит ну очень пристойно, ради такого можно почти на все глаза закрыть. Кое-кто за такие деньги целой артелью полгода по старым развалинам сияние ловит, а вот он, Фойтрен, получает их за один поход сюда.

– И что же там было? – не отставал тощий человечек.

– Мы ж не следили, мы так, наткнулись один раз… – вяло попытался оправдаться за своего вожака один из разбойников. – Ну, трупы нашли, которые ты изуродовал, и там голов не было. Как-то уже мертвеца тебе принесли, ты вроде принял. Мы и решили…

– А вам вовсе не нужно ничего решать! Кто вам решать дозволил, кто? Решать, мать вашу к риглакорам в яму! Я вас не решать нанимал! Решать они вздумали, умники! – неожиданно разразился безудержно гневной отповедью Кожаный Капюшон, который мгновениями ранее дослушал до конца объяснение парня. Дослушал совершенно невозмутимо. Вот это тоже всегда раздражало Фойтрена – никогда не угадаешь, что в следующий миг у Капюшона случится с настроением. Бесноватый он какой-то. Хотя плевать, лишь бы платить не забывал.

– Ну ладно, ладно, зря мы так! – главарь понурился, пытаясь замереть с повинным видом, и миролюбиво улыбнулся. – Но товар-то все же посмотри! Не просто ж так тащили.

Не стоило им лезть со своими решениями, ох, как не стоило! Плевать, что уж теперь…

– Посмотрю, а как же… Что у вас там, давайте, – уже успокоился тощий. – Ну?

– Вот, держи, – Фойтрен подал ему объемистый мешок из грубой ткани, совершенно недвусмысленно выпачканный снизу. Из-за бурых пятен и разводов стало не так просто ответить, какого цвета этот мешок был когда-то. Хотя, скорее всего, грязно-серого.

– Что же мы тут видим? – деловито копаясь в содержимом мешка, протянул Кожаный Капюшон, и голосе его звучало явное разочарование. – Вот что это такое, а?

Он театральным жестом извлек за волосы на свет огромную голову, когда-то принадлежавшую горному риглакору. Голова эта была отделена от туловища с заметным трудом, что отчетливо распознавалось по неровным зарубкам на торчавших остатках позвоночника. На серокожем лице навсегда застыла предсмертная мука, крупный рот с мощными коричневатыми зубами свела агония, заплывший бельмом третий глаз на лбу выпучился от последней судороги. Риглакор, судя по размеру головы и широкому лицу с чуть заметной черной щетиной, был убит почти в самом расцвете сил, так что казалось очень сомнительным, что смертельный удар ему нанесла именно шайка разбойников. Скорее всего, нашли упавшим со скалы или покалеченным ночными хищниками, а потом добили. Либо даже добивать не пришлось.

Голова была в отвратительном состоянии. Даже слепой бы понял, что в этом мешке она пролежала не меньше трех лун, и догадался бы, конечно, по ядреному, удушающему запаху разложения, исходившему от гниющих тканей. Кожа на лице побурела, вздулась и даже лопнула на скулах, а от множества трупных пятен походила больше на шкуру какой-то змеи, чем на кожу риглакора. Волосы начали клочками вылезать из скальпа. Кроме всего прочего, на правой щеке виднелись две небольшие дыры, подозрительно напоминающие ходы трупных личинок. Да уж, на редкость неприглядное зрелище.

– И что мне сейчас с этим делать? – брезгливо скривился Кожаный Капюшон. – Начать хотя бы с того, что мне и тела тоже нужны, вы совсем напрасно… решили, вашу мать! Впрочем, ладно, это еще куда ни шло! Но гнилье-то такое мне на кой ляд теперь? Это ж тухлятина конченая! Вы каким местом думали, когда сюда это четырнадцать недель несли? Я вас спрашиваю!

Бандиты виновато молчали. Фойтрен немного поразмыслил и, не поднимая глаз, первым подал голос:

– Ну так ты знаешь, опять же, до чего ж это муторно – тащить к тебе всех живьем! Тем более, что с ящером бы все равно ничего не вышло – в первую же ночь сдох от раны, скотина. Ну ящера-то, хорошо, можно привести! А как переть сюда живого риглакора? Как ты себе такое представляешь? Его даже мертвого не так просто доволочь, тяжеленный!

Фойтрен шмыгнул носом и, решив, что этого достаточно для выражения грусти и раскаяния, попробовал завести разговор о наболевшем:

– Риглакоры же вообще далеко отсюда живут, да и опасны жутко, каждый раз идем, как в последний! А ящера только по случаю купить удалось, прямо с казни! И то – избитого и с пропоротым легким! В другой раз ехать-то придется чуть ли не к болотам, очень уж далеко! Вот бы накинуть золотишка, а? За труды все, авансом?

– Меня все это не интересует! – сорвался на визг Кожаный Капюшон, но быстро справился с собой. – Я плачу за н’дизарда по двойному тарифу, за риглакора – по четверному. Думаешь, это просто так? Нет, это с учетом всех ваших затрат и трудностей! А за эту, я извиняюсь, падаль я платить вам не буду вообще. Забирайте ее себе, над камином повесите.

– С чего бы… – попытался спорить Фойтрен, но вовремя вспомнил, что Кожаный Капюшон в своих решениях непоколебим. Пришлось шумно и напоказ высморкаться, принять обратно подгнившую голову и, от души размахнувшись, могучим пинком подкованного сапога отправить ее в близлежащие кусты – только брызги в стороны полетели. Попутно – мысленно попрощаться с солидной частью ожидаемой награды. Ну и пускай, остаток тоже не так мал.

– Дальше… – Кожаный Капюшон снова запустил руку в мешок и вынул продолговатую голову н’дизарда. Тлением она почти не отдавала, но отрублена была очень неаккуратно: основание головы, срезанное косо, осталось где-то в другом месте, а с ним – и значительный кусок мозга. Длинная, вытянутая вперед челюсть оказалась приоткрыта, она скалилась в страдальческой ухмылке, обнажая ряд желтых тонких зубов, покрытых коркой запекшейся крови. Глаза закатились, как в припадке, виднелись лишь нижние края щелевидных зрачков. Ящер словно смеялся над своими незадачливыми убийцами, хотя смеяться живые н’дизарды вообще-то не умеют.

– Так получилось, дернулся он, топор криво пошел, – объяснил один из разбойников. Фойтрен метнул в него уничтожающий взгляд, и тот сразу пожелал проглотить свой язык.

– Так-так, действительно, напрочь отсутствует… э, неважно. Вы бы хоть во льду догадались нести, идиоты, – вздохнул Кожаный Капюшон. – Лед бы положили, было бы гораздо лучше…

Он взял голову покойного н’дизарда обеими руками за жевательные мышцы, положив большие пальцы на глазницы, и сильно сдавил ее. Лицо тощего человека на миг утратило всякое выражение, замерев в неживой сосредоточенности, как маска. Впрочем, он тотчас же, как ни в чем не бывало, продолжил:

– Эту возьму. По сниженному в полтора раза тарифу. Возражения не принимаются, цена справедливая. Дальше…

Фойтрену оставалось лишь скрипнуть зубами. Следующей из глубин мешка появилась совсем свежая голова молодой женщины. Ухватив ее за светло-русые волосы, Кожаный Капюшон принялся внимательно ее рассматривать, изучая со всех сторон. Нескольким бандитам стало не по себе, хоть видели они уже всякое. Но так пристально и безразлично ощупывать взглядом искаженные смертью черты, впалые щеки, на которых ржавыми хрупкими каплями запеклась уходящая жизнь, бледный провал рта с бескровными полными губами, отвисшей челюстью и обломками выбитых передних зубов, разбитый и свернутый на сторону нос, остекленевшие серые глаза, с безмолвным тоскливым укором слепо глядящие на мир, длинные пушистые ресницы и тонкие изогнутые ниточки бровей… Так смог бы далеко не каждый душегуб, будь он хоть трижды висельником.

– Красивая была… – равнодушно, без сожаления произнес Кожаный Капюшон, все так же вертя в руках голову женщины. – Интересно. Что там за проломы зияют вместо зубов, почему мочки ушей оборваны? Волосы русые… Север же? Оттенок… Совсем рядом. Из какого селения? За что была осуждена, и каким был приговор? Почему зубов нет – насиловали, что ли?

– Ну… Это… – пробормотал Фойтрен, явно озадаченный. – За воровство… И ведьмовство, порчу на мужиков насылала, двоих детей сглазила… Приговор – повешенье, конечно.

– С каких пор тут, на севере, за колдовство вешают? – вкрадчиво проговорил Кожаный Капюшон, немигающими глазами уставившись на всех разбойников одновременно. По спине Фойтрена пробежал озноб: он никак не мог взять в толк, в чем провинился и какая этому дерганому паршивцу разница, чья голова у него в руках. И еще – как можно так цепко держать взглядом девять человек сразу. Что ж он придрался-то! Откуда уж какому-то залетному хмырю знать, что там с ведьмами делают, если даже бывалый бандит об этом никогда не слышал?

– Ну так… Э-э… Всегда так было, – нашелся главарь.

– Да что ты? А почему я всегда думал, что на севере ведьм топят, а? И кто же ей зубы-то выбил, а? Передние-то? – Слова взмывали, как камни из пращи, и падали свинцовыми окатышами, хотя тон Кожаного Капюшона почти не изменился.

– Так люди ж кидались в нее всяким, селяне-то… – гнул свою линию Фойтрен, уже уяснивший, что сознаваться совсем не нужно. – Вот и вышло.

– Вот и вышло… – в точности голосом Фойтрена повторил Кожаный Капюшон, и главарь в изумлении вытаращил на него глаза. – Все было не так. Вы поймали где-то поблизости на лесной тропе девушку, которая, вероятно, возвращалась с отдаленного выселка в родную деревню. Навещала родственников, или еще что-то в таком роде. Вы сразу решили отдать ее мне, но перед этим неплохо и довольно долго поразвлеклись – совместили, так сказать, полезное с приятным. Сужу по состоянию ран на ушах и повреждениям десен. Опять же, губа надорвана, и подбородок желчью измазан. Думаю, найти труп этой несчастной для меня труда не составит, вы бросили его где-то там же, в кустах у тропинки. Так?

– Да нет же, – горячо запротестовал Фойтрен, и другие разбойники согласно загудели. – Мы выкупили ведьму и убили ее сами, на помосте посреди деревни. Точно, ее топить собирались, вспомнил сейчас. Да, и правда, это недалеко отсюда. Спроси хоть у кого, у кого хочешь, из моих ребят или из тамошних жителей. Я название только не помню, да и дорогу туда, но вместе найдем…

– Это неправда, – безучастно ответил Кожаный Капюшон. – Только что я убедился. Ты помнишь, каковы были условия нашего договора?

– Само собой, – быстро отозвался Фойтрен, усиленно скрывая злость и выказывая подобострастие. – Мы приносим тебе тела и другое, о чем ты попросишь, ты неплохо платишь нам золотом или тем, чем мы скажем – серебром, например, или глостилитом, если нам так удобнее. Вот и все, договор очень простой.

– Не настолько простой, – уточнил Кожаный Капюшон. – Было еще одно условие. Вы приводите или приносите людей, приговоренных вашими соплеменниками к смертной казни – неважно, за что. Как вы их получаете в свое распоряжение – меня это не касается. Дальше с ними разбираюсь уже я сам. Риглакоры и н’дизарды – это, так и быть, разговор отдельный. Но мы не говорили о том, что вы будете сами убивать заключенных, и уж тем более – что будете хватать кого попало, лишь бы нажиться. Первое я принять еще могу, второе – нет. Говорили мы еще и о том, что в случае, если ваши услуги меня не устроят, я отказываю вам в любом общении и больше с вами дела никогда не имею. Так?

– Ну, так, – хмуро подтвердил главарь.

– Вот и все, собственно. Наше сотрудничество завершено, – Кожаный Капюшон опустил обратно в мешок голову женщины. Клацнули друг о друга остатки зубов в ее челюстях. – Я расторгаю договор, остальные головы, если они есть, даже смотреть не буду. Можете оставить их у себя.

– А наша плата? – прошипел сквозь зубы Фойтрен. Кто-то из разбойников выцедил длинный плевок.

– Какая плата? – удивился тщедушный человек. – Вы остаетесь при своем, я – при своем. Вашего не беру, за что платить? Жалко, что пропадет товар, но есть кое-что поважнее. Зря я вообще связался с людьми вашей… профессии, ошибка будет исправлена. Разговор окончен.

Он повернулся на каблуках и мерным шагом направился в чащу. Фойтрен постоял в недоумении, грязно выругался и рванулся вслед за ним.

– Ты что, совсем страх потерял, гадов потрох? Какое там еще “окончен”, ты! Золото наше гони, дохлятина ты хилая! – взревел он, хватая Капюшона за плечо и рывком поворачивая лицом к себе.

– Что-то оказалось непонятным? Оставь меня в покое, отправляйся со своей бандой гулять куда-нибудь подальше отсюда, – выцветшим голосом посоветовал тот, выскользнув из крепкой, как клещи, руки и слегка отпихивая разбойника в сторону. Такого Фойтрен уже не смог вынести. В его глазах сверкнула звериная ненависть, и он закатил тощему человечку такую оплеуху, что Капюшон отлетел на добрых три шага и грохнулся на прикрытую опавшими листьями лесную землю. Этого главарю показалось мало, и он, подбежав к распростертому телу, принялся охаживать его ногами под ребра, вкладывая в удары тяжелых сапог все свое бешенство.

– Успокоился? – по-прежнему уткнувшись носом в прелую листву, поинтересовался Кожаный Капюшон. Он воспользовался небольшой передышкой, когда Фойтрен, запыхавшись, решил перевести дух. Этим, разумеется, он привел главаря в еще большее неистовство.

– Ах ты ж мразь, на голову хворая! Да мы сейчас у тебя свою оплату просто отберем, скотская твоя харя! Угощайся, бледная сволочь! – сипел на выдохе бандит, с оттяжкой молотя ногами скрюченное тело.

– У меня ее нет с собой, – лежа пожал плечами Кожаный Капюшон и тихонько всхлипнул. – Как и всегда. Не видно, что ли?

– Да ладно? Тогда мы ее из тебя попросту выбьем! Принесешь с песнями и плясками, и еще умолять будешь, чтобы побыстрее на свидание с прабабкой отправили! – Фойтрен перекосился в ухмылке. – Ну-ка, навались, ребята!

Разбойники принялись за работу всей гурьбой. Месить лежащего ничком человека – дело нехитрое, но главарь невольно загордился, глядя, как слаженно у них это выходит. Эх, раззудись, плечо! Так этой паскуде чванливой, так! Надо бы по почкам еще задвинуть. Хватит помыкать Фойтреном и его людьми, теперь он сам будет диктовать условия. А условия простые: хочешь жить – тащи золотишко. Все, что у тебя есть. Потом проверим, не утаил ли чего.

– Отлично, все, что нужно, я испытал. С меня довольно, – раздался чуть поодаль знакомый голос. И голос этот принадлежал Фойтрену!

Разбойники ошеломленно вперились в возникшую справа тощую фигурку. Больше всех, конечно, был поражен сам главарь. Он перевел взгляд на свои пыльные сапоги, рядом с которыми больше никто не лежал. Когда этот дохляк успел встать, и почему не заметили-то?

– Вы ведь не уйдете? – устало спросил Кожаный Капюшон краденым голосом.

– Уйдем, уйдем… Теперь точно уйдем… – поспешил его заверить законный обладатель. Повернулся, махнул рукой, давая знак остальным, и тут же выбросил в Капюшона тонкое хорошо смазанное трупным ядом лезвие, припасенное специально для таких случаев. Лезвие легко скользнуло в воздухе, эффектно блеснуло в пробившемся сквозь редеющие кроны солнечном луче, коснулось впалой груди человечка и куда-то исчезло.

– Все понятно, – диковинным, совсем безжизненным тоном произнес Кожаный Капюшон, не давая бандитам опомниться. – Да, люди точно ничего не потеряют от вашей смерти. Ума не хватает даже на то, чтобы спокойно уйти, если ситуация непонятным образом складывается не в вашу пользу. Как привыкли костоломами быть и переть на рожон, такими и остались навсегда. Это я объясняю сейчас, чтобы посмотреть, как мои слова окажутся осмыслены. Не может же человек не осознавать простейших вещей.

Кожаный Капюшон стоял неестественно прямо, как будто враз утратив все эмоции. Напряжение сошло с его лица, заострившиеся черты разгладились, словно выполнив необходимую работу. Кто-то из бандитов швырнул в него топор. Разбойничий инструмент беззвучно отскочил от тела, как от стального доспеха.

– Думаю, среди вашего народа вы заслужили уже не один смертный приговор, ведь так? – заключил тщедушный человечек, вновь цепляясь страшным взглядом сразу за всех девятерых. Дождался какого-то одному ему понятного ответа, чеканным движением вскинул подбородок, и его капюшон распался на множество лоскутов. Никто не успел заметить, что произошло дальше.

Фойтрен и его подручные умерли за девятнадцать секунд по внутреннему времени комплекса. Большую часть этого промежутка заняла короткая агония.