II. Сонная явь

После полудня птицы все же снялись с привычных мест и огромной галдящей стаей унеслись к горизонту. Судя по всему – с тем, чтобы больше никогда не возвращаться. Надо же, как много их оказалось в окрестных лесах… А ведь Антаглоуф еще удивлялся, как им удается так глушить весь поселок своими криками.

Он поморщился, еще раз подошел к мутному окну и взглянул на частокол, отделявший жилье от опустевшей лесной опушки. Птицы… Улетели, ну да и пусть там императору кланяются, что ли. Туда им и дорога, поганым. Тем более, что в последние три недели можно было с ума сойти от их утреннего гвалта. Изо дня в день, почти три недели подряд! Каждая, даже самая захудалая птичка, от крапчатого свистульника до лысоухой совы, видимо, считала своим долгом оповестить весь мир о том, что она пережила очередную ночь. Теперь Антаглоуф даже, кажется, начал понимать это их стремление. Хотя ненавидеть пернатых крикунов меньше не стал.

Под сапогом пронзительно скрипнула половица. Надо бы заняться домом, да все никак не выходит. Родители их умерли давно, больше десяти лет назад, почти сразу друг за другом – сначала отец, потом мать. Антаглоуф с тех пор больше, чем по полугоду, проводил в походах, его младшая сестра боялась ночевать одна и часто гостила у подруг. Поэтому дом подолгу пустовал и порядком обветшал. Хотя разве до этого сейчас…

Он сплюнул прямо на плохо отскобленный дощатый пол и вышел на улицу. Дрянные птицы стали последней каплей. Ладно бы перелетные, хоть пока и не сезон – так нет, вообще все! На остальное можно было закрыть глаза, даже на сны, но такое… Тут уж впору самому ноги уносить. И совсем нет желания выяснять, от чего именно.

Антаглоуф вспомнил про сны и еще раз поморщился. Никогда их не запоминал, даже в детстве, за что сейчас-то такая радость? Скоро всерьез придется подумать над тем, чтобы завязывать с этой дурной привычкой – спать. Даже древесные настойки уже не помогают. Надоело похмелье, так недолго и с печенью попрощаться. Без того уж здоровьем теперь не сильно похвастаешься. Да что там, ему и тридцати нет, а на висках кое-где проблескивает серебро…

Почему же так жутко от них, от этих снов? Вроде бы, ничего настолько уж особенного, если здраво рассудить. Никаких выпущенных кишок, в которых копошатся мухи, никаких брачных ночей с гнилыми невестами и никаких женщин, пожирающих своих младенцев. Никто никого не пытает, не режет и не убивает. В чем же дело?

Хотя… Ничего особенного? Антаглоуфа передернуло всем телом, когда из памяти снова будто бы всплыл минувший сон. Он еще раз с удивительной живостью увидел, услышал и почувствовал, как течет низ безглазой маски, как обозначается щербатая щель рта, оттуда плещет чем-то бурым и маслянистым, а затем выползают пальцы. Один, другой, третий, изо рта начинают лезть руки… И шепот, тихий, на грани слышимости, но неумолчный, всепоглощающий, отнимающий волю и заменяющий ее слепым ужасом: “Помоги-и-и…” К Темному Князю такие сны!

Пришлось снова считать шаги, чтобы отвлечься. Окаянный сон никак не желал забываться. Антаглоуф, известный среди своих товарищей по ремеслу как Отражатель, неторопливо плелся к кабаку и думал, что же со всем этим делать. Как обычно, ничего толкового в голову не приходило.

Кличку свою Антаглоуф получил за видимую тягу лазать по крайне сомнительным местам, а также за кургузый меховой плащ с нашитыми поверх него свинцовыми пластинами, который он носил постоянно, даже когда не собирался в поход. Таких, как он, скупщики из срединных частей империи называли ходоками. Почти вся сколь-нибудь сытая жизнь многих северных деревень строилась именно на удачных вылазках подобных людей. Еще бы: почва скудна, в лесу съедобное растет вовсе не в таком обилии, как в других землях, хищных тварей очень много, скота не напасешься. Одно богатство – ветхие руины, да и те почти всегда так сильно отравлены старыми проклятиями, что живут ходоки едва ли не втрое меньше, чем нормальные люди. Зато стоит найти что-то хорошее – моток медной проволоки, который надо волочь вдвоем, потому что она толщиной в руку, ржавое железо на перековку или, если сильно повезет, несколько фляг из глостилита – и можно ни в чем себе не отказывать чуть ли не год, у скупщиков есть все, что может понадобиться в северном селении. И куда тут денешься, если полностью зависишь от того, удалось ли отыскать в сияющем пепле очередную пиалу? Хоть сотню раз за ночь с криком просыпаться будешь – все равно не уехать никуда с голой задницей, даже в соседний поселок. Кому там нужен еще один нищий? Своих хватает, даже краюху хлеба никто не подаст. А уж о том, чтобы переехать поближе к срединным землям, без огромного капитала не стоит и мечтать. Сам попросту не доберешься, за дорогу с караваном возьмут по-настоящему бешеные деньги. Тут можно даже не брать в расчет, что на новом месте вообще-то надо еще обжиться. Если уж в Аласконе даже арбалет может купить далеко не каждый, а Аласкон не намного-то и севернее! Впрочем, нет, там совсем уж край земли.

Солнце, неспешно спускавшееся к горизонту, скользнуло косыми рыжими лучами по пластинам на боковине плаща, взъерошенным волосам цвета лежалой золы и рано начавшему стареть лицу Антаглоуфа. Ходок сжал зубы. Он-то ладно, проживет и со снами, но сестра? Ей вообще делать нечего в этой вонючей дыре, со всех сторон овеянной тысячами проклятий! Молодая красивая девушка, ей еще жить и жить… Недолго она, с ее-то худобой, обмороками и малокровием, протянет на севере, где далеко не каждый крепыш успевает разменять третий десяток. А тут еще это все! Вот что ни говори, а ведь и правда что-то очень недоброе сейчас творится. Птицы просто так всей толпой невесть куда не отваливают.

Нет, никуда и впрямь не денешься. Вот бы все-таки найти что-нибудь такое, чтобы хватило не только на переселение вглубь империи, но и на хорошее приданое! И выдать ее замуж! По возрасту – в самый раз, четырнадцатая… нет, пятнадцатая осень скоро минует. Только обязательно в срединных землях, нечего ей с ходоками или охотниками путаться.

Одолеваемый раздумьями, Антаглоуф толкнулся в дверь “Пятиногой змеи”, снова сплюнул и решил, что в следующий раз лучше будет и в самом деле считать шаги. Все равно от этих пустых задумок нет никакого проку, а о нечаянной удаче мечтает каждый ходок. И почему-то почти все находят не сказочные богатства, а свою последнюю порцию сияния. О везении здесь не слышали очень давно.

– О, Антаглоуф, дорогой друг! Какая неожиданность! – Застал его еще на пороге знакомый оклик, прозвучавший до приторности благодушно. – Присаживайся! Выпьешь?

– Глирфинд, вечно молодой ты наш прохвост, ты ж отлично знаешь, что я тут почти всегда по вечерам бываю. Какая, к демонам, неожиданность? – сухо отозвался Антаглоуф, подходя к столу и протягивая руку для приветствия. Повесил плащ на кованый крюк, вбитый в закопченную бревенчатую стену, пододвинул тяжелый табурет, опустился на него и в поисках хозяина обвел глазами тесную комнатушку, почему-то именуемую залом. Зал этот был почти пуст – кроме них, лишь двое охотников из соседней деревни сидели в дальнем углу.

– Не упрел еще в своей хламиде? – немедленно выразил участие Глирфинд, чаще упоминаемый в поселке как Старый Хват. Выразил не столько вопросом, сколько сочувственным изгибом рослого поджарого туловища. – Как ты ее таскаешь-то вообще, она же, должно быть, тяжеленная?

– Привык, – буркнул Отражатель и махнул трактирщику, который таки соизволил выйти из кладовой. – Лишним вряд ли будет. Хотя, конечно, не в кабаке, это да. А ты что, пришел плащ мой обсудить? Оставь свои штучки, чего тебе от меня понадобилось? К тому же, ты опять переигрываешь. Так, хозяин, принеси-ка мне пива, большую кружку, и еще жаркого с пряным корнем. Корня тоже побольше. Запиши на меня, денег с собой не взял. И смотри, не разбавляй, знаю я!

– Да ну тебя, лишь бы настроение человеку испортить… – надулся Старый Хват. – Что, не рад мне, да? А я не такой, как ты, я людям радуюсь, особенно старым друзьям. Раз в год увиделись, а ты со своими этими сразу… домыслами…

– Прекрати, это уже не смешно, – раздраженно поморщился Антаглоуф, кивком поблагодарив трактирщика за принесенный ужин. – Домыслами! Что ж я тебя тут не видел-то ни разу? Ты просто так даже на обочину не плюнешь. Три раза вот подумаешь, не поднимется ли пыль, а если поднимется, то куда полетит. Может, на сапоги, а сапоги новые. Чего хотел?

– Ну… – промямлил Глирфинд, убирая с лица оскорбленное выражение и подкручивая длинный седой ус. – Дельце есть одно, да. Хорошее. В убытке не останешься, точно говорю. Да.

– Так бы и говорил, чего сопли-то тянуть? То, видите ли, домыслы, то про хламиду… Что за работа, далеко? Проклятия есть? – осведомился Антаглоуф, сосредоточенно жуя жилистый кусок жаркого. Взгляд ходока привычно остановился на противоположной от входа стене. Там над дымным очагом, прибитое гвоздями к стене, причудливо вилось длинное высохшее тело той, в чью честь и был в свое время назван трактир.

– Конечно, есть, как без них, – удивился Глирфинд. – Если б не было – нанял бы кого попроще. Да и путь неблизкий. В общем, там, где Гнилозубая Стена…

– Рядом с Гнилозубой Стеной не работаю, – быстро перебил его Антаглоуф. – Сам знаешь, змеиных птиц там развелось, терпеть не могу этих гадов. В самом лучшем случае, весь в дерьме измажешься, потом за полгода не отмыться. И проклятия там кое-где очень сильные.

– Да ты дослушай сначала! – дернул его за рукав Глирфинд и быстро оглянулся. – Не рядом совсем! Просто по ней найти проще всего. На северо-запад, поднимаешься по руслу сухого ручья… Ну, в общем, потом расскажу, что и как. Главное – мне один олух проболтался, мол, кое-что увидел там. Сам туда собирается, чтобы все толком рассмотреть, через четыре луны. Ну, а я не пальцем деланный, я столько ждать не буду.

– И что же он там видел? – уставился на собеседника Антаглоуф, оторвавшись от еды.

– Гремучее железо. Ржавое, правда. И…

– Не интересуюсь, – разочарованно отрезал ходок. – Еще и ржавое! Спасибо, сам тащи. Рванет по дороге – так даже лохмотьев не найдут. Олух твой – не такой уж и олух, раз туда сдуру не полез.

– Зато золотишко на похороны не надо тратить, выгода сплошная, – хохотнул наниматель. – Железо там – сплошь в глостилитовые ящики упаковано. Эти ящики любой скупщик с руками оторвет…

– Да я и сам знаю, – неприязненно покосился на него Антаглоуф. – Из них чего только ни делают, я даже ножи и картины видел. Толку-то, если все железо еще вынуть надо. Разница только в том, что жахнет посильнее.

– Если железо прямо там паковали – значит, должны быть и пустые ящики, – возразил Глирфинд. – Даже доставать ничего не надо.

– Так-то оно так, – вздохнул Антаглоуф. – Только вот откуда нам знать, где его паковали? Может, и не там совсем. Там оно просто хранилось. Мало ли?

– Неужели ты откажешься от того, чтобы взять и проверить? – хитро прищурился Глирфинд. – Ты-то – и откажешься вдруг? Да ни в жизнь. Ты ж ничего не теряешь! Вдруг там, кроме гремучего, еще и обычное старое железо есть, на переплавку? Кузнецам сдашь по четверной цене – плохо, что ли? Или сталь, отличная, чистая! Да и вообще, там всякое может быть…

– В том-то и дело, что всякое, – сощурился в ответ Антаглоуф. – Например, все проклятиями сплошь залито, влез – и через три дня впору кинжалом сердце нащупывать, лишь бы заживо не сгнить. Или гадость какая завелась, вроде тех же змеиных птиц. А то и похуже.

– В общем, я предлагаю все решить очень просто. Я говорю тебе, как найти это место, плачу небольшой задаток, ты идешь и проверяешь. Там уж поступай, как считаешь нужным. Если что-то принесешь – две трети добычи тебе, треть – мне. Связи у меня есть, если обманешь – я об этом непременно узнаю, а вслед за мной – и вся округа. С тобой дела никто из наших иметь не будет, а скупщики из срединных земель с одиночками больше не связываются. Так что…

– Да брось ты, Глирфинд, когда я кого-то из вас обманывал? – пробормотал Антаглоуф. – Вас обманешь, торгашей… Куда, молчун ему вломи, хозяин снова подевался? Надо бы еще пива.

– Чего вина не взял сразу? Вроде, неплохое завезли. Красное, конечно.

– Да ну, дорого. Это уж после похода, сейчас-то какой смысл, – резонно ответил Отражатель. – А почему, кстати, скупщики больше ничего не берут у одиночек? Не слышал об этом.

– Правильно они делают, – горделиво распрямился Старый Хват. – Сколько раз уж были случаи, когда из-за какой-нибудь железяки – ну, само собой, основательно проклятой – половина каравана где-то в лесу и оставалась, один за другим. Поздно спохватывались. Да и животине вьючной вредит, просто погонщики мрут быстрее. А мы люди испытанные, надежные, у нас все чисто, все проверяем – на листьях, на мелком зверье… Конечно, к нам доверие есть.

– Да, доверие – это, ясное дело, здорово, – согласился Антаглоуф, допивая остатки из кружки.

– Жаль, что скупщики теперь у нас еще не скоро появятся, – погрустнел заказчик, снова сгорбился так, что острые лопатки выставились назад. – Наслушались разной ерунды, мол, нечисто у нас теперь чего-то тут. Ну, что звери средь бела дня на дорогу выходят, птицы свои яйца клюют, куда-то уходит скот и все такое… Хотя вот вши и правда у всех почти пропали, это да. Так это ж хорошо!

– Что, и впрямь пропали? – без особой радости полюбопытствовал ходок.

– Ну да, даже у Кривого Ключника с его космами они сами собой повывелись. Представляешь? Нет, ну это и в самом деле как-то удивительно, конечно, но какой же это повод не ездить-то к нам! Что, лучше вшей хватать, что ли? – продолжил жаловаться Глирфинд.

– Да не во вшах же дело, – отмахнулся Антаглоуф.

– Ну, хоть убей, не понимаю я этих скупщиков! – совсем скис наниматель. – Одна беда с ними. От расстройства, слушай, даже сны всякие дурацкие в последнее время снятся.

– Сны?.. Что же за сны? – чуть было не подскочил на месте успевший заскучать от надоевших за эти недели разговоров ходок, но вовремя вернул лицу прежнее выражение. Ни к чему окружающим знать, насколько его сейчас волнуют всякие сны.

– Сны-то? – Глирфинд все же заметил, что взгляд собеседника изменился, но не придал этому значения. Мало ли, кто чем интересуется. – Ну… странные очень. И яркие, прямо весь день перед глазами потом. Вчера вот, например, приснилось, что стою я перед огромным троном, красивым таким… Светится он весь, аж глазам больно. Стоит, главное, посреди какого-то глухого пустыря… И чуть ли не под облака уходит. А на нем сидит кто-то, и не понять, то ли молодой, то ли старый…

– Это как так? – недоверчиво вклинился в рассказ Антаглоуф.

– Вот так, обычно. Сон же. Так вот, сидит он, значит. Одежда вся течет и клубится, ну, как туман, – продолжил Глирфинд. – Лицом похож сразу на всех, с кем я пил когда-нибудь. Сзади него облачка такие, как их на иконах пишут. И тишина кругом, тихо-тихо… И, хоть и тишина, а я откуда-то знаю: очень он у меня мою амбарную книгу просит. Ах ты, думаю, паршивец, тебе она зачем? Ну, и проснулся.

– И правда, странно, – Отражатель повел плечами. Эх, ему бы такие сны, а не те, которые приходят! – А он не ответил, зачем?

– Вот еще, буду я спрашивать. Чтобы я все свои расчетные записи кому попало показывал, ага! Говорю же, явно с расстройства приснилось, из-за скупщиков-то. Вот они как раз те еще хитрецы, книгу мою посмотреть бы точно не отказались, – усмехнулся Глирфинд. – Шутки шутками, а я серьезно думаю, не нанял ли кто знахарку какую, чтобы во снах чужие секреты выведывать. Так что я теперь и во сне расчеты никому не покажу, обойдутся все эти молодые-старые.

– Очень кому-то твои секреты сдались, – криво улыбнулся Антаглоуф. – Тоже мне, воротила поселковый. Слышал я, как твои дела сейчас идут. Нужен ты, конечно…

– Нужен, не нужен, а дела-то у нас в гору повалят, – заулыбался нимало не задетый заказчик. – Глоуф, дружище! Мы ж себе, наконец, какое-никакое состояньице сколотим! Мы же…

– Во-первых, никакой не “Глоуф”, а Антаглоуф, – резко оборвал его ходок, поднимаясь и снимая плащ с крюка. – Терпеть не могу, когда меня называют “сиянием”, пусть и на старом языке. От сияния, знаешь ли, люди дохнут и уроды рождаются. Во-вторых, я тебе ничего не обещал. Бывай.

“Да ну к демонам этого Хвата с его мутными делишками! Как будто я не знаю, что он и гремучим железом тоже приторговывал когда-то. Завязывать надо со всем этим, – подумал Антаглоуф, выходя из трактира. – Или хотя бы не ходить совсем уж непонятно куда, да еще и в такую даль. Лазить, как все у нас, по давно разведанным местам, находить какую-нибудь глостилитовую бутыль раз в полгода… Жить вполне можно. Все-таки не юнец уже, хватит…”