9-10.

Поспать толком не удалось — разбудил шум. Кто-то несся по лестнице, топая и вопя. Много кто, словно все жители башни стремились выбежать наружу. Через минуту я понял, почему: башня мелко дрожала и, кажется, качалась. Паника взметнула меня на ноги; опомнился уже в коридоре, остановился, подумав об Исме. Вышла и она или нет? Проверить, тоже выбежав и поискав ее на улице, или метнуться за ней? Я не был уверен, что смогу заставить себя войти в башню, если выйду сейчас из нее. Но уверен — не приди я за Исме, она мне этого не простит никогда.

Я сбежал по лестнице и не успел постучать, как дверь отворилась. Исме стояла на пороге, лицо испуганное.

— Идем! — сказал я, взял ее за руку и быстро повел вниз. Подруга подчинилась. Похоже, я снова владел ситуацией, и мы помиримся не через неделю, а раньше. Если не упущу момент.

Толпа на улице была изрядная, и все толпились там, где ездят пролетки, со страхом поглядывая — не начнет ли какое здание падать им на головы. Земля тоже мелко дрожала, в мягких домашних туфлях это было особенно заметно. Но тут, снаружи, я быстро успокоился. Наверное, потому, что ждал чего-то, и вот — дождался. Тот вчерашний стих говорил про какую-то дрожь. Может, все происходящее как раз из-за него, хотя в это не очень верилось. Стихи всего лишь стихи. Я больше встревожился бы, опиши старик некий катаклизм безо всяких рифм.

Но там же и про дрожь земли, и про стелы. Не разрушились ли они? Шансов немного, но все же… Захотелось немедля убедиться, что с каменюками все в порядке Я огляделся. Ближайшая стела была не так далеко, но ее скрывали люди, бродящие туда-сюда. Исме заметила мое беспокойство, спросила:

— Что?

— Нужно проверить стелу. Хоть одну. Вдруг разрушились от тряски?

— Ну иди, — равнодушно согласилась моя девушка.

Мне показалось, что нужный момент наступил. Я взял ее за руку.

— Прости. Я был дураком. Сделаю тебе любой подарок, какой захочешь.

И надо было не знать Исме, чтобы не верить — у нее уже есть, чего попросить.

— Когда узнаешь тайну — расскажешь мне, — ответила она быстро. — Вижу, ты уже на пути к тайне.

Все-таки у меня замечательная девушка. Она не мешает мне ни получать удовольствие, ни делать работу....

Я поцеловал ее в щеку и собирался отправиться проверять ближайшую стелу, как увидел старика. Он только что вышел из башни — и похоже, не потому, что боялся, — оглядел толпу с таким выражением… Кажется в нем была гордость.

Я подошел к нему, спросил прямо, потому что не было ни времени, ни желания ходить кругами… и потому что все-таки если это он, то лучше узнать сразу, а не бояться того, чего нет:

— Ну и зачем? Если стелы разрушатся, что будет с миром? Ты подумал, что нельзя будет исправить ошибки?

Он прищурился — не удивления, ни страха — и ответил:

— Значит, надо будет учиться не совершать ошибок.

— Дурак, — в сердцах выдохнул я. Если все правда, если вся эта тряска лишь потому, что старикан сумел вписать в стелу гневный стих, то стелы могут развалиться, как в нем написано. И с этим я не мог сделать ни-че-го. — Не бывает, чтобы совсем без ошибок!

— Зато бывает, чтобы вся жизнь стала одной сплошной ошибкой! Подумай! Тот, кто ничего не помнит, может повторить любую ошибку прошлого! И будет ходить по кругу из неправильностей!

— Дурак! — выкрикнул я, ощущая ужас, и бросился к ближайшей стеле.

Люди расступились и пропустили меня. Сорок шагов — но раньше я увидел, что стела цела. Или пока цела.

Положив на нее руки, нырнул, думая только об одном: скорее стереть тот вирш и другие, если есть. Не дать уничтожить стелы. Или в очередной раз и понадежнее уничтожить всю книгу. И плевать, что стела не моя. Она не дрожала в отличие от земли. Но вместо попадания на линию событий, где еще только пишется «Роман о Мечтателе», меня бросило куда-то в сторону, потом вперед; открывались и закрывались какие-то события, мою руку дергало, словно пальцы запутались в невидимых нитях, или я был куклой-марионеткой, и сразу несколько кукловодов тянуло меня в разные стороны. Потом еще и еще. Страх! Как я мог забыть, что страх — тоже эмоция? Слишком спешил. Меня начало кидать от одного к другому, а сопротивляться я не мог, потому что боялся все больше.

Но я пытался, честно пытался. Долго. Наверное, лет сто. А потом холодная рука взяла меня за загривок и потянула наверх.

Очнулся тут же, у стелы. Надо мной стаяла Исме и хлопала по щекам. Мокрым. Дождь был, что ли? Одежда тоже оказалась мокрой.

— Пришлось окатить, — ответила на не высказанное подруга, показав мне пустую теперь высокую кружку с двумя ручками, — сделала как ты рассказывал. Встанешь?

Я попробовал и смог.

— Спасибо. Ты меня спасла.

— Куда ж деваться, — пожала она плечами. — Ты мне еще тайну должен. Пойдем.

Не спрашивая, куда она приглашает, я принял приглашение. Оказалось — к ней. По пути вернула кружку хозяйке, даме из первой жилой ячейки. Людей на улице, кстати, уже не было, и земля не дрожала. И стела осталась цела. Я запоздало вспомнил, что не удастся стереть стих. Вернее, стереть можно, но исчезнет он из книги лишь в новой Эпохе...

— Рассказывай, — потребовала Исме, когда мы расположились на диване перед уставленным всякими вкусностями столиком.

Я подумал. Рассказывать уже было о чем. Но стоило ли?

— Понимаешь, я ничего не знаю точно, по крайней мере, пока. Дело в нашем старике. Он замыслил кое-что, и даже сумел исполнить.

— Землетрясение? — спросила она.

Я кивнул:

— Да, это его рук дело. Похоже, он влез в стелу и кое-что изменил.

Как-то сам собой сложился рассказ.

— Хорош старичок, — довольно заметила Исме. — Непрост. Но что ты будешь делать дальше?

— Думать. Завтра потру тот стих… И наверное буду каждый день проверять, не появились ли новые.

— Не проще переложить на другого? Пожаловаться кому-то в твоей конторе…

— В том и дело, что нет. Начнут проверять все. А кому придется этим заниматься? «Полировщикам». Ты меня месяцами видеть не будешь.

Она подумала и кивнула:

— Да, не пойдет, — потом улыбнулась: — Мне нравится эта история. Обещай, что расскажешь до конца.

Конечно, я пообещал.

10.

Когда тебе хорошо, то каждый раз хочется, чтоб подольше. И хотя Исме выставила меня, как и всегда, с утра, но продолжение хорошего я получил. Рабочая ладонка раскалилась от нового, срочного, сообщения. Оказалось, вся работа на сегодня была отменена. Вообще. Рекомендовали к стелам даже не приближаться.

Узнав об этом, я испытал большое удовольствие. Впервые за полгода полностью свободный день. Можно было делать, что хочешь. Но как-то сразу оказалось, что ничего особенно не хочется, кроме как стереть все же стариковы стихи из «Романа». Хотя время подумать у меня было, и теперь я не видел толку в стирании строк, уже повлиявших на мир. А вот если там еще что появилось… и беспокоил повод для внезапной свободы. Неужели кто-то все-таки понял причину вчерашнего земледрожания? Если понял… то мне лучше пойти и во всем признаться, и указать на причину сразу. Иначе вместе со всеми придется ее искать, получать дополнительные задания вроде проверить ту и другую нить события — то ли там событие, не исправленное ли. Четыре с чем-то тысячи ключевых моментов… И если признаться, что все сделал старикан, то работы будет много не только у меня. Но, может, удастся заставить старика рассказать, что еще он изменил и как это делает.

Я понял, что не успокоюсь, пока не узнаю, отчего отменили все на сегодня и первым делом после завтрака отправился в контору.

Моего куратора не было на месте, так что пришлось обращаться к чужому, но знакомому. Мэди, мощный, с широкими плечами, казавшийся мне почему-то вечно усталым, сидел в своей комнате и занимался обычным для кураторов делом — рассылал сообщения на рабочие ладонки своих «полировщиков». Со стороны наблюдать было забавно — свою, материнскую, прислонял ко лбу и напряженно хмурился. Мой делал не так, он просто держал ладонку в руках и наговаривал свое сообщение. Только есть такое мнение, что мысленные сообщения быстрее приходят. Но зачем быстрее-то? Вообще ладонки хоть и хорошая штука, но мороки с ними многовато. Любой «полировщик» может отправить сообщение куратору, но придет оно всем другим «полировщикам», чьи ладонки сделаны из той же стелы. Ну и я не могу быть уверен, что личные ладонки, моя и Исме, помогают нам обмениваться сообщением только с друг другом, хотя до сих пор не было никаких подтверждений сомнениям.

— Работаешь? — спросил я, словно не видел, чем занимался куратор.

Мэди оторвал ладонку ото лба.

— Это вы сегодня бездельники, — заметил он осуждающе, — а некоторым никакого покоя нет.

Славно, мне не пришлось выводить на интересную тему — сам вышел. А что ворчит — так это же Мэди. Он ворчит всегда.

— Да что случилось-то? — притворно удивился я и даже сделал испуганное лицо.

— Можно подумать, ты уже сам не догадался. Вас, таких умных, но с вопросами, с утра уже человек двадцать забегало. Обратка у нас.

И мне как-то сразу отлегло. Значит, обратка — сопротивление реальности внесенным в нее когда-то изменениям, компенсация некого диссонанса… на самом деле или просто похоже на нее. Из-за обратки может случиться катаклизм в природе или, например, эпидемия временного безумия как в прошлую Эпоху. Так может старик и не виноват?

— А, ясно.

Я уже развернулся, чтобы уйти, но Мэди фыркнул:

— Небось, доволен. И нет бы мне помощь предложить или на мой вопрос ответить!

— А у тебя есть вопрос и нужда в помощи?

— Отчасти, — пожал он могучими плечами. — Если ты встречал какую невидальщину, странность, загадку, когда работал в стеле, если краем разума зацепил нечто, что считал невозможным — скажи.

Мне и вспоминать не пришлось. Но спросил я совсем другое:

— Как думаешь, это странно, что даже в школе эпизод инспекторов не объясняют, почему начали появляться стелы, хотя это объяснено в какой-то древней книжонке, притом — развлекательной и фантастической?

Он как-то странно усмехнулся:

— Но ты же все равно нашел эти знания, верно?

— Только потому, что пришлось работать с той книжонкой! — возразил я. — А если б нет?

— Тут невозможно как раз твое «если б». «Книжонку» меняют каждую Эпоху. Или уничтожить пытаются. По крайней мере, в прошлую — пытались. Я с этим работал тоже.

Значит, Мэди не казался древним, а был им. Проживший две Эпохи — прошлая длилась сто двадцать шесть лет, а эта… если считать, что на днях закончится, то сто три. Даже если Мэди застал лишь конец прошлой Эпохи и успел в нем поработать, то выходило много. И судя по его виду, мог прожить еще столько же.

— А для чего уничтожать «Роман о Мечтателе»? — спросил я.

— Из суеверия. Отчасти из страха. Могу назвать еще десяток причин и все будут неубедительны, если ты в них не веришь. «Роман…» написан пятнадцать или двадцать Эпох назад — точно уже никто не знает. Смутное время, время без стел. И порой в романе появляется продолжение — непонятно, как и кем вписанное, да еще так, словно всегда там было. Стереть его можно, но стертое всегда возвращается. А в новую Эпоху закрепится намертво.

Я кивнул:

— Понимаю.

— Есть такое суеверие, основанное на наблюдениях, — продолжил Мэди, — что написанное в романе может менять реальность. Это слишком неудобно и опасно. Потому каждую Эпоху книгу пытаются уничтожить. До сих пор ни разу не вышло.

— Ничего себе, — деланно удивился я. — А если пытаются уничтожить книгу, то почему не изъяли ее из книгохрана?

— А зачем? — усмехнулся Мэди. — Нужна ложная цель, так пусть она будет. Если кто-то запишет что-то в бумажный вариант романа, то вряд ли это изменит мир. Но так проще, чем лезть в стелу, и кто-то наверняка попытается. Вот и пусть тратит на это время и силы… Да, если придумаешь способ навсегда разобраться с романом — скажи. За это, кстати, полагается большая награда.

Я кивнул, все еще думая о своем. Разобраться со стариком, разобраться с книгой… Оставалось уйти, но просто так все бросить я не мог и направился к ближайшей из моих стел. Конечно, работать запрещено и вообще просили не лезть, но никто же не проверяет. Отменить уже случившееся я не мог, стирать стихи толку нет. Только внести свое собственное изменение, пусть даже оно реализуется лишь в новую Эпоху.

В этом-то и проблема. Старик сильнее меня и он уже победил. Я меняю прошлое, а он настоящее. Хотя Милхе Орэ сам является уже историей, прошлым, может менять «здесь и сейчас». Знать бы — как, и тогда я бы…

— Эй!

Я оглянулся. Парнишка, тот самый «прилипала», подошел со стороны другой улицы. Махнул мне рукой, приветствуя.

— Ты ничего не придумал по моему вопросу? — спросил он.

Уй, как серьезно-то, «по моему вопросу». И я даже почти сказал нет, но тут вдруг подумал — а почему, собственно, я должен маяться с поиском ответа и выхода, если можно переложить это на кого-то еще?

— Есть один способ, — приходилось тщательно подбирать слова, и от того говорил я медленно. — Допустим, у старика есть цель в жизни. Если этой цели его лишить, или если каждый раз низводить до ничтожного результат его действий, то он сам жить не захочет. Но нужно не физическое воздействие, иное.

— Расскажи подробнее, — потребовал он.

— Речь о стеле, — я снова немного помолчал, собирая слова. — Есть, знаешь ли, один недописанный роман, стихотворный «Роман о Мечтателе». Старик ухитряется вносить в него правки так, что придуманные им строки не исчезают. Если их стирать или писать что-то еще, что старику не понравится… Кроме того, он каждый раз слабеет — работать в стеле тяжело.

Этого хватило.

— Я понял, — кивнул парень. — Думаю, это поможет. Если получится, принесу тебе обещанную награду.

Прощаться он не стал, просто ушел. А я посмотрел на уже видневшуюся впереди стелу и передумал туда лезть. Вместо этого вернулся домой, переоделся и отправился на спектакль Исме.