Эпилог

Разглядеть что-либо через иллюминаторы космической станции практически невозможно, но Страннику это не нужно, в энергетической ипостаси пространство наблюдается как бы в комплексе, включая в картинку также мысли и чувства находящихся в поле ментального зрения живых существ. Люди же не могли ни увидеть, ни почувствовать, ни, тем более, засечь почти крошечный по сравнению с масштабами Вселенной серебристо-желтый шарик возле шлюзов своего космического объекта.

Анна Серебряная перестала быть принцессой своего клана, но это ей очень нравилось — наконец-то вечная и прекрасная путешественница была свободна. Недавно они с братом покинули Ар и направились в маленького измерение Пенаты, не сразу поняв, что оно есть порождение агонизировавшего разума Гиацинта. А ведь у любого измерения есть свой демиург, так не стал ли им любимый брат, раз и навсегда сойдя с Оси Времени? Ради нее…

Ради нее Гиацинт стал изгоем их собственной реальности, лишь бы спасти ее жизнь. Ради нее брат держался долгое время только за разумы их человеческих друзей, ведь лишенный телепатической связи со своей расой Странник не проживет и десяти лет. Теперь они вместе, два изгоя времени и пространства, и она должна быть здесь, ради него.

Даже родные брат и сестра порой не так преданы друг другу, как два Странника из Серебряного клана, а ведь у них общий только отец.

Просто у них обоих человеческие сердца.

Человек может быть как порождением тьмы, так и порождением истинного света, вот только выбор целиком и полностью принадлежит ему. Добро и зло, тьма и свет, порядок и хаос — лишь название, смысл же обретается исключительно в человеческой душе.

Если бы Анна могла сейчас вздохнуть, вздох вышел бы грустным.

Вместе с людьми на станции она слышала чудесную музыку, невесть как сохранившуюся более ста лет, у них ведь уже XXIIвек. Хорошо, что она сейчас не может плакать, но слова врезаются в память навсегда.

Налей еще вина, мой венценосный брат,

Смотри — восходит полная луна;

В бокале плещет влага хмельного серебра,

Один глоток — и нам пора

Умчаться в вихре по Дороге Сна...

По Дороге Сна — пришпорь коня; здесь трава сверкнула сталью,

Кровью — алый цвет на конце клинка.

Это для тебя и для меня — два клинка для тех, что стали

Призраками ветра на века.

Так выпьем же еще — есть время до утра,

А впереди дорога так длинна;

Ты мой бессмертный брат, а я тебе сестра,

И ветер свеж, и ночь темна,

И нами выбран путь — Дорога Сна...

Поразительно, как напоминает эта песня их собственную жизнь. Странное название группы — «Мельница» — напомнило Анне о том, как она была воплощена в человеческое тело, те ее жизни напоминали серебряный витраж из отражений, но она успела узнать о людях многое. Часть принцесса не помнила, другую не суждено было забыть.

Считалось, что мельница очень мистическое место, что именно там происходят шабаши нечистой силы, а мельник — сам черт. Это рассказывали в основном южные славяне, в их преданиях много тьмы, но та словно бы уютная, неопасная, и люди там всегда побеждают. Славяне вообще не боялись тьмы, но и не жаловали ее, разве только богатыри принимали в преданиях помощь от бабы Яги.

Снова свидетельство того, что все существует только в оценке человеческого разума — мораль, нравственность, правила общества.

А песня все еще звучала.

По Дороге Сна — тихий звон подков, лег плащом туман на плечи,

Стал короной иней на челе.

Острием дождя, тенью облаков — стали мы с тобою легче,

Чем перо у сокола в крыле.

Так выпьем же еще, мой молодой король,

Лихая доля нам отведена;

Не счастье, не любовь, не жалость и не боль —

Одна луна, метель одна,

И вьется впереди Дорога Сна...

Рядом неслышно оказался брат, его присутствие словно обожгло обнаженные нервы: что же они наделали, оба? Это измерение уже не бросишь, оно нуждается в постоянной защите, но возникло бы оно, если бы не надлом многострадальной Оси?

Странники не знают ответов, точнее, знают, но не все. Даже фолиант Разума не дает всех ответов самому мудрому, Золотому, клану.

Фолиант Чувств и вовсе порой указывает Серебряному клану не самую лучшую дорогу, она может оказаться ложной или вести к гибели… Анну и привела.

Только Агатовый клан не терпит неоднозначности и недосказанности, фолиант Битвы — тоже. Воины великолепны: прямолинейные, не убивающие зря, всегда готовые защищать, преданные и умные, умелые настолько, что могут сражаться во сне. Может, лучше брать пример с них? Или дело в Ирии, которая была для Анны не просто лучшим другом, а отражением души? Ирия знала Анну всю жизнь, всю ее жизнь, конечно, ведь Агатовая принцесса вдвое старше Серебряной.

Они больше не увидят тех, кого оставили в том мире.

Вечные спутники только ветер и дорога, как и в песне.

… Дорога Сна

По Дороге Сна — мимо мира людей; что нам до Адама и Евы,

Что нам до того, как живет земля?

Только никогда, мой брат-чародей, ты не найдешь себе королеву,

А я не найду себе короля.

И чтоб забыть, что кровь моя здесь холоднее льда,

Прошу тебя — налей еще вина;

Смотри — на дне мерцает прощальная звезда;

Я осушу бокал до дна...

И с легким сердцем — по Дороге Сна...

… по Дороге Сна...

… по Дороге Сна...

Если бы они могли, то обнялись бы и плакали, но сейчас, в энергетической ипостаси, остается только разум, свободный от страстей. Если бы он был свободен всегда…

«Что ты решил, брат?»

Шарик едва заметно мерцал, сестра прекрасна в любом виде. На секунду даже представилась картинка, нелепая по своей сути, но очень красивая: блестящий шарик светится в темноте, едва-едва шевелится в человеческих ладонях — теплый, красивый, родной… вот только кто тот человек? Это просто мимолетный «глюк» совершенного мозга телепата из высшей расы.

Как порой только надоедает быть безупречным, как хочется приклонить голову где-нибудь в старой маленькой квартире, доверясь друзьям. Была ведь, была целая эпоха с замечательными людьми, добрыми и надежными, очень умными и культурными, и была она в истории всех миров.

Была, увы, это ключевое слово.

Человеческая природа изменится не может.

«Мы останемся. Надолго ли, я не знаю, но это моя ответственность»

«И моя, не забывай»

Как же сильно он изменился по сравнению с тем веселым молодым нахаленком, любителем подслушивать, которого она ругала от того, что любила до потери сознания. Если бы они росли вместе, это вряд ли бы было возможно, но они встретились взрослыми и внезапно, стихийно подружились. Как часто звенели их голоса в дружеской перебранке! В ушах так и стоит: «Хулиган!», «Ханжа!», «Паршивец!», «Тиранка!», «Все отцу скажу!», «А я — Верховной жрице!».

Ребячество. Да, ей уже тогда было пять тысяч лет, а ему — три, но что это меняет? Странники живут почти вечно, но улыбаются каждому новому дню, их чувства огонь, они всегда свежи. Любовь, ненависть — все это всем существом, дышать — полной грудью, быть верным — до конца. Никаких полутонов.

Оба повернули к Земле, спустились на крошечный островок, где людей почти не было, или они не могли их увидеть. Шарики исчезли, возникли столь прекрасные мужчина и женщина, что они казались ожившими грезами. На юноше был голубой костюм, на его сестре — рубиновое платье с декольте, прямо в тон огненным волосам, которыми она могла бы укрыться вместо одежды, ибо крупные кудри достигали минимум тонкой талии.

— Ты устал, — голосом, звучащим как музыка, сказала брату сестра, — мы еще не совсем адаптировались здесь.

Они могли телепатировать друг другу, но любили разговор — еще раз услышишь родной голос.

— Немного, — согласился Гиацинт, — ты права.

Вместе они словно иллюстрировали волшебную сказку — лед и пламень. Когда юноша улегся на песок, положив голову сестре на колени, она запустила тонкие пальцы в его волосы, словно стараясь снять с его разума груз воспоминаний и дум о будущем. Сиреневато-голубые глаза закрылись, зато сине-зеленые заблестели ярче.

«Спи, брат мой, я не оставлю тебя никогда»

«Теперь — точно никогда, я не позволю»

Солнце медленно приближалось к горизонту, последние лучи его приняли тот же цвет, что и чудесные локоны Странницы, а ее платье стало походить на еще не свернувшуюся кровь, но это было всего лишь странным, пусть и поэтичным, совпадением.

Уютная бархатная темнота наконец спрятала их от посторонних глаз.