Часть вторая. Война. Глава четвертая. Судьба.

Глава четвертая.

Судьба.

Тысяча девятьсот семьдесят девятый год.

… — Малыш, ты где?

Мальчик, стоящий перед зеркалом в коридоре, не оборачиваясь ответил.

— Я здесь.

В зеркальном отражении появилась девочка в пионерской форме, с барабаном на боку.

— Нашелся, повернись, давай.

Она аккуратно расчесала ему волосы, поправила ремни на форменной рубашке, перевязала галстук, дотронулась до эмблемы на его левом плече, три стрелы в красном круге.

— Пошли, сейчас начнут. Вадик..., да не бойся ты, это не больно. Честно. Давай, все тебя ждут и мама...

— Ириска, что-то я волнуюсь.

— Ты слова клятвы помнишь?

— Да помню...

— Тогда пошли, все нормально.

Девочка, взяв его за руку, потянула в актовый зал.

На сцене уже стояли все. Увидев, вбежавших в зал, замахали руками.

— Вадька, Ира… Вы чего, мы все вас ждем.

Мальчик с девочкой поднялись на сцену, встали в строй. Тишина, потом...

— Вадик Демин, Малыш. Ты готов?

— Да. — под барабанную дробь вышел вперед. — Я, Вадик Демин, пионер Союза Советских Социалистических Республик, торжественно клянусь. Бороться с фашизмом, не щадя не себя, не своей жизни… Клянусь, защищать всех людей. Клянусь, беспощадно мстить фашистам за каждый сожженный дом, за каждого погибшего...

Закончив, вскинул руку в салюте, заметил как, сидящая впереди мама подняла сжатый кулак. Мол, молодец сын. Подошедший к нему парень постарше протянул барабан, помог перекинуть через плечо. В зале захлопали. Зинаиду тронули за плечо.

— Вадик то… какой ладный да красивый. Вот повезет кому-то...

— Да будет вам...

Мальчик, постояв немного, неожиданно спросил у зала.

— Извините, можно? — он помялся. — Я во сне увидел. Это наверное песня. Только я петь не очень. В общем вот.

“Звездной ночью осенней

Улечу из гнезда.

На буденовке серой —

Голубая звезда.

Голубые петлицы —

В них клинки скрещены.

Рвется синяя птица

В небо гневной войны.

Верный конь меня знает —

Не уронит с седла.

Жаль, что шашка стальная

Мне пока тяжела.

Но нагану я верю —

Не изменит в огне.

… Барабан в револьвере.

Барабан на коне.

Наши парни хохочут —

Блеск по белым зубам:

"Ты зачем приторочил

У седла барабан?

Это дело пехоты —

Топать с маршем везде.

Нам совсем неохота

Оставлять лошадей..."

Усмехаются парни,

И слова их верны:

Гулкий топот конармии —

Пульс гражданской войны.

Только мне после боя,

У ночного костра,

Снится небо иное

И другая пора:...”

Остальные барабанщики и барабанщицы подошли ближе к Вадику. Один из мальчишек поднял кулак с зажатыми в нем барабанными палочками. Резко опустил руку вниз, словно подавая сигнал. Тревожная дробь прокатилась по залу...

«… Дремлет летнее поле,

Тонко птица звенит.

Позабыты все боли.

Чист и ясен зенит.

В этом ясном затишье

Ласков солнечный свет.

… И выходят мальчишки,

Вдаль идут по траве.

Над лугами, над лесом —

Тишина, тишина.

Лишь из песен известно,

Что бывала война.

От невзгод отгороженно

Можно жить не спеша.

… Почему же тревожен

Их мальчишечий шаг?

Что подняло их рано?

Чей далекий призыв?

Может, в их барабанах

Эхо дальней грозы?

Пальцы палочки сжали,

Как сжимают наган.

Травы бьют по изжаленным

Загорелым ногам...

Вам никто не расскажет,

Что разбило их сон.

Эти мальчики — стража

На границах времен.

Они струнками-нервами

Чуют зло тишины:

"Нет, ребята, не верим мы

В слишком тихие сны...”

Взрослые в зале встали.

«… Что-то стали на свете

Дни беспечно-легки.

На уснувшей планете

Прорастут сорняки.

Чья-то совесть задремлет,

Чья-то злоба взойдет,

И засохнут деревья,

И моря стянет лед...

Солнце плечи им трогает,

Ветер спутал вихры.

И быть может, тревога их —

Что-то вроде игры.

Но скользит темным крылышком

Тень по сжатым губам.

… Я вот этим мальчишкам

Свой отдам барабан...»

… — Здорово у нас получилось. Всем понравилось. Красиво было… и правильно. Про всех наших.

— Вадька, а откуда ты ее узнал?

— Сказал же из сна. Сегодня увидел.

— Да ладно вам. А пусть она теперь нашей будет. Общей.

— Конечно, а как иначе.

«Это слова прощания,

Это песня привета

Тем, кто шагал с нами рядом,

От ветра не пряча взгляд.

Горьким горнов молчанием

Будет слава пропета

Всем сгоревшим отрядам —

Маленьким кораблям...»

Тысяча девятьсот восьмидесятый год.

… В притвор робко заглянула молодая женщина.

— Можно?

Вышедший к ней священник перекрестился.

— Почему же нельзя? Входи, Зинаида.

— Вы меня помните, Отец Алексей?

— Что же не помнить, если недавно сына твоего крестил. Можно спросить, зачем пришла?

Женщина помялась, потом похоже осмелев, сказала.

— Я тоже покрестится хочу.

Батюшка улыбнулся.

— Решилась? Это хорошо...

— Только вот… Проблема есть. Азиз… Нет, он сам давно про это говорил. Просто, он же...

Отец Алексей только вздохнул.

— Зинаида, что между вами, то по любви. А значит и разговора о том нет и не будет.

— Батюшка, еще одно есть. Поговорить хотела, можно ли?

— Тогда пойдем на улицу. Только подожди минутку.

Он вернулся с бумажным пакетом, одетый в куртку, из-под которой была видна ряса.

— Книги. Занести надо человеку.

Вышли на улицу, сели на лавочку.

— И о чем ты поговорить хотела?

Зинаида замялась.

— Понимаете… мы когда еще в Москве жили… У нас соседка была баба Варя. Хорошая женщина и к Вадику с пониманием относилась. Верующая она была. В церковь ходила, говорила, что за нас молится. А потом… перестала. Я ее спросила, мол почему, а она… знаете что ответила? Что в церкви больше нет Бога. Что церковь ваша Зверю прислуживать стала, Его власти. А позже… в магазин пошла и пропала.

Батюшка помолчал.

— Права она была. Сейчас… священников которые о том осмеливаются говорить… убивают. Монастыри сжигают...

— Тогда… скажите мне. Где же ваш Бог, если в святом месте его нет? Я что-то неправильное сказала?

Отец Алексей улыбнулся.

— Нет конечно. — он встал. — Пойдем, тут недалеко. Сама увидишь.

— Что увижу то?

— Поймешь...

Выйдя за церковную ограду, прошли по улице, свернули к общежитию, здороваясь по дороге с прохожими. В общежитии поднялись на второй этаж. Священник постучал в дверь.

— Можно?

Послышался девичий голос.

— Кто там, входи.

Обычная комната в общаге. Три деревянные кровати, шкаф, стол, застеленный клеенкой. На вешалке среди курток висит автомат. Правда в углу около двери детская коляска, на подоконнике куклы и плюшевый медведь. На кровати девушка в халате читает книгу. Рядом на подушке младенец. К женщине бесшумно подошел котенок, мяукнув, потерся о ноги. Девушка, заложив страницу бумажной закладкой. отложила книгу. «Псалтирь»

— Здравствуйте, батюшка. И ты здравствуй. Проходи, пожалуйста. Как тебя зовут, Зинаида?

Та вспомнила, что уже видела эту девушку несколько раз на улице и именно с коляской. Странная она конечно. Вроде азиатка, шрамы на лице. поседевшие волосы. И взгляд… Как будто знает нечто, что людям не дано.

— Самурайка, а где Авеста с Ангелом?

Та махнула рукой.

— Волчица на стрельбище, а Ангел в госпиталь ушла, лечить. Чаю хотите?

— Спасибо. — священник снял бумажную обертку с пакета. — Я тебе книги принес, как ты просила.

Девушка поклонилась.

— Благодарю. А то все времени нет сделать.

Батюшка подошел к кровати.

— Как он?

— Хорошо. Покушал, сейчас поспит, купать его буду.

— Тогда мешать не будем. Пойдем мы.

— Ладно. — девушка взяла младенца на руки. — Зинаида, заходи, если что… — внимательно посмотрела на женщину. — Твой сын… с ним все хорошо будет...

Выйдя из общежития, батюшка постоял, подняв голову, потом показал на скамейку.

— Давай сядем. Ее сын… Его зовут Иса, Иисус. Понимаешь? Зинаида, ты только что видела Бога. Теперь будешь знать где он.

Женщина почесала лоб.

— Неожиданно как-то. П-подожди… Если он..., то эта девочка...

Священник кивнул.

— Да, ты правильно догадалась. Она… Богородица.

— Крылатая?

— Одна из первых. Их было шестеро. Один погиб, что еще с одной неизвестно. Никто не знает почему они и остальные появились. Знаешь… — батюшка повздыхал. — Я ведь думал об этом. Надеюсь, мне простится мое любопытство. И я понял кто все они. Или мне кажется, что понял. Воины чье предназначение война с Тьмой.

— Значит Вадик, Ира… Знаешь, я как-то спросила у него… зачем? Зачем ему эта война? Он ответил… А кто еще защитит тебя, мою маму? И тогда мне вдруг почему-то стало страшно.

— Не бойся. Они же бессмертные. И еще… Понимаешь, они не умеют молиться. Их не научили этому. В церкви до этого почти никто из них не был. Да многие даже не знают как перекреститься правильно. Но верят они все неистово. До конца. Насмерть.

— Что? — женщина откинулась на спинку скамейки. — Минутку, что ты сейчас сказал? Кто они?

— Про бессмертие? Когда их убивают, умирает тело. Душа возрождается снова. В новом обличии, с новым именем. А когда им исполняется пять-шесть лет, они вспоминают себя...

— Теперь я поняла. Наша соседка, Катерина, сказала мне при первой встречи, что он вернется ко мне с неба. Лишь бы узнать его… Подожди, а откуда ты это знаешь?

— Первые рассказали...

… — Волчица, скажи почему ты говоришь мне об этом?

— Ты… к тебе приходят облегчить душу. Тебе надо это знать.

—… У нас есть два запрета, которые мы не можем нарушить иначе наши крылья сломаются. Нам запрещено убивать людей. Нельзя угрожать человеку оружием, направлять его в сторону человека, нельзя даже думать об этом. Это грех.

— Но вы убиваете?

— Тех, кто добровольно отказался от человеческого. А второе… Нам запрещено творить живое. Остальное в заповедях. Даже я соблюдаю их...

… Пролетела весна, да обошлась без потерь. Возвращались и уходили снова разведчики. По ночам все было как обычно. Рутина военная. Доходили разные новости. От хороших радовались, после плохих… мстили. Жестко и страшно, как заведено было. А тем временем наступило лето...

На пляже, как обычно в жаркий день, было многолюдно и шумно. Война войной, а каникулы по расписанию, как говорится. Мальчик с длинными черными волосами, сидящий на песке, внимательно посмотрел на девочку, усевшуюся рядом. Та покраснела.

— Вадька, ты чего на меня уставился?

— Ириска, не сердись только. Я догадался почему ты закрытый купальник носишь и дома в трико… Дурак.

Девочка вздохнула, придвинулась ближе.

— Ничего ты не дурак, прекращай. Ну да, я… изуродованная. — она погладила мальчика по плечу. — Ты увидишь… — смутившись отвела взгляд. — Только я боюсь. Серьезно.

— Ты что?

— Боюсь, что когда ты увидишь, я перестану тебе нравиться.

Мальчик обнял ее.

— Не надо, пожалуйста. Я же...

Ира приложила палец к его губам.

— Молчи, рано. — снова смутилась. — Вадик, скажи, а вот ты целовался уже?

Тот пожал плечами.

— Честно, нет. А ты?

— Тоже нет.

Мальчик посмотрел в небо.

— Интересно, а как это взрослые делают?

Ира вздохнула.

— Они обнимаются, а потом… Ой, ты чего творишь?

— Тебя целую.

— При всех… Точ… но ду… рак. Еще...

Рядом послышались возмущенные голоса.

— Вот они где. И целуются.

Ира недовольная отодвинулась.

— Пашка… Завидно стало? Получишь ведь.

Одна из подошедших девочек только махнула рукой.

— Да ладно вам, не ссорьтесь. Он же не специально. Пойдемте лучше искупаемся, успеете еще.

Ира с Вадиком встали.

— Побежали!

… Зинаида толкнула лежащего рядом Азиза.

— Видел?

Тот, сев, кивнул.

— Выросли ведь.

Женщина вздохнула.

— А я то думала, дочка будет. Оказалось невеста растет.

— Разве плохо?

— Нет конечно. Пошли, тоже искупаемся. Или побежим?

Мужчина тяжело вздохнул.

— Нога, ведь.

— Тогда похромали...

Тысяча девятьсот восемьдесят первый год.

— Мужики, блин, костром займитесь.

На лесную опушку на окраине леса из вечернего сумрака вышли девушки и парни.

— Где кострище было? Сколько мы тут не были?

— Давно, разжигай. Девчонки, где вино?

— Сейчас сделаем.

Гуля, вздохнув, села на брошенную рубашку, вытянула ноги.

— Черт, неудобно. Отвыкла от платья. Кира...

Тот, подойдя, лег рядом, положив голову ей на колени.

— Хоть отдохну.

Девушка взъерошила ему волосы.

— Устал, бедненький.

— Вино передайте. Элька, Кама...

— Увольнительная это хорошо. Когда еще вместе просто посидеть можно.

Михаил пошарил по траве рядом с собой.

— Мурка, гитара будет? Все нашел, спасибо.

Он провел пальцами по струнам.

— Вот песня есть. Как раз про нас и в тему.

«Согретый пожаром морозами вскормлён,

Раскованный ветром, решёткой крещён,

Рождённый в дороге, чтит табора корни

И помнит пустыни умытый дождём.»

Китти, обнимавшая Лиса, встала, потянулась на цыпочках, раскинув руки. В ее волосах зазвенели колокольчики.

« Небо в звёздах,

Рек серебро да костров горячая медь.

Наш путь — воздух!

Нам ли с тобой не петь!

Отмеченный плахой, лесами схоронен,

Забытый отвагой, воспитан войной.

Разбуженный солнцем устанет в погоне

Да сном утомится искавший покой.»

— Кама...

Высокий, широкоплечий парень, тряхнув черными кудрями, пошел в танце вокруг Китти.

« Небо в звёздах,

Рек серебро да костров горячая медь.

Наш путь — воздух!

Нам ли с тобой не петь!

Навет — не помеха, покуда есть Вера!

Стена — не преграда для тех, кто в пути.

И окрик — не сила, и выстрел — не мера,

Когда тебе солнце шепнуло: "Лети!"

Небо в звёздах,

Рек серебро да костров горячая медь.

Наш путь — воздух!

Нам ли с тобой не петь!»...

— Здорово. Медведь и у тебя сны?

Тот кивнул, отложил гитару.

— Ага. Я даже удивился. Интересно, кто ее сочинил? — он посмотрел в звездное небо. — Наверно, где-то там… такие же как мы бродяги, странники, воины...

Гуля тем временем встала и подойдя к Мурке внимательно посмотрела на нее.

— Ты что?

Гуля, хмыкнув, почесала переносицу.

— Проблема. Мурочка, а вот ты сейчас поясни своей боевой подруги и всем остальным за свой залет. — она похлопала себя по животу. — И ничего смешного.

— Слушай, ну незаметно же.

— Кому как. Мишка...

Тот смущенно отвернулся.

— Чего...

Гуля погрозила ему пальцем.

— Того. Даже маленькие дети сейчас и те знают про контрацепцию.

— И что?

Гульнара посмотрела на остальных и внезапно прыснула со смеха в кулак.

— Обязан теперь жениться.

— Совсем уже? Ей же семнадцать только.

— Вот значит… Как детей делать, так нормально. А жениться, сразу рано.

Марина тем временем, обняв Михаила за шею, нежно проворковала.

— Медведик, а женись на мне.

Он погладил ее по руке.

— Прямо сейчас?

— Ну да, а в церковь завтра утром сходим.

— Уговорила.

Лис тем временем отставил бутылку.

— А ведь реально проблема. Как она, беременная будет...

Медведь осторожно убрал с себя руки Марины, повернулся.

— Запомни. Увижу на передке, выпорю.

— Да ладно тебе.

— Я сказал.

— Поняла, не ругайся только.

Элька, вздохнув, присела, положив голову на плечо Каме.

— Жизнь называется… Кстати, а где Малыш с Ириской? Они же, вроде бы с нами хотели?

— У них свой костер.

… — Ты должен знать. Когда мы желаем увидеть свою судьбу или когда Крылатые хотят сказать друг другу самые главные слова в жизни… Мы приходим ночью на берег и зажигаем магический костер. Говорят, что подобные костры есть отблеск Пламени, зажженного Первыми. И в огне мы видим свое будущее, и постигаем предначертанное...

— Я знаю это.

Четырнадцатилетний мальчик присел перед сложенными дровами, протянул ладонь.

— Помоги мне.

Девочка чуть постарше присела рядом, накрыла его ладошку своей.

— ООООУУУУУАААРРР!

Они проговорили заклятие на древнем языке, что скрыт от людей ибо не для них был создан и не человеком. От дров потянулся дымок, вспыхнуло пламя.Мальчик провел рукой сквозь него, подержал огонь на ладони, подбросил его вверх.

— Лети, будь проводником...

— Вадик, ты видел?

— Да. Знать бы еще когда… Сколько нам осталось.

Ира вздохнула.

— Знаешь, я хотела тебе сказать… — повернулась спиной. — Помоги платье снять. И руки подними.

Она сняла с Вадика майку, потом, заведя руки себе за спину, щелкнула застежкой...

— Я страшная, да?

Тот погладил ее по голове.

— Нет, ты красивая. Самая красивая на свете. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Вадик расстегнул солдатский ремень на джинсах, сняв все, бросил на песок. Девочка протянула ему руку.

— Пойдем.

Неожиданно она, остановившись, посмотрела наверх.

— Ты чего?

— Не знаю. Вдруг Он рассердится. Мы тут голые ходим и вообще… Прости нас, пожалуйста...

Зайдя по колено в воду. она повернулась.

— Обними меня, крепче. Любимый...

«А придет пора,

А польют дожди

Я буду ждать тебя,

Ты меня не жди.

Твои мать с отцом

Да друзья твои

Расскажут тебе

Как устроен мир...»

Они взлетели ввысь. Шелест крыльев...

«Ты не верь никому

Даже звездам и снам,

А будем вечно мы жить,

Когда память умрет.

Будем день провожать

За высокий порог,

А утром солнце встречать

Новорожденное...»

« Крылатые же один раз любят и на всю жизнь...»

Стон...

— Любовь моя...

« И не знать кто мы есть

И не знать — кто здесь

И не ведать, что жить

Нам всего лишь день.

А придет пора,

А польют дожди

Я буду ждать тебя,

Ты меня не жди...»

… Если бы кто-нибудь пришел в этот час на берег, то увидел бы их, спящими на песке около костра, обнаженными. Парня, лежащего навзничь, закинув руку за голову и девушку, свернувшуюся калачиком на его груди. Но не было никого, кто мог бы потревожить их сон...

… Женщина в черном платье подошла к братской могиле. На стеле, увенчанном красной звездой, надпись «Помолись за детей своих» и длинный список. Имя, позывной, фамилия, возраст...

Игорек. «Грай». Граевский. 14 лет.

Наташа. «Краса». Красовская. 15 лет.

Паша. «Художник». Бородин. 16 лет.

Равиль. «Равка». Хуссейнов. 15 лет.

Коля. «Чиж». Бондаренко. 16 лет.

Даша. «Руса». Граевская. 15 лет.

Федя. «Блэк». Фамилия неизвестна. 17 лет...

Длинный список...

Вадик. «Малыш». Демин. 15 лет.

Ира. «Ириска». Демина. 16 лет.

Зинаида, встав на колени, положила к могиле полевые цветы.

— Здравствуй, сынок. Здравствуй, Ирочка.

В шелесте травы и листьев деревьев, в дуновении теплого ветерка послышались голоса.

— Здравствуй, мама.

— Здравствуйте, тетя Зина.

— Здравствуйте.

— Ой, здрасте...

Рядом, тяжело хромая и опираясь на трость, подошел мужчина, ведя за руку шестилетнюю девочку. Попытался положить цветы, выронил трость. Сзади послышался женский голос.

— Подожди, Араб, сейчас помогу. Медведь, сына держи.

— Спасибо...

Девочка тем временем, освободившись от отцовской руки, подошла к мальчику. Провела пальчиками по его лицу, улыбнулась.

— Вадик, ты помнишь меня?

Тот улыбнулся в ответ.

— Помню, Ириска. Мы теперь вместе будем...

… Первые лучи восходящего солнца скользнули по лицу Вадика. Тот открыл глаза и потормошил девушку.

— Ирка, просыпайся давай.

— Чего?

— Того, утро уже.

Она села на песок и, неожиданно покраснев, попыталась прикрыться одеждой. Потом засмеялась.

— Дура, ведь. Ты бы хоть поцеловал меня, что ли...

— Давай оденемся, умоемся, да домой пойдем.

— Слушай, я сон видела. Ой, помоги застегнуть...

— Я тоже его видел… И… что суждено, то и свершится...

«Будет русское поле и приказ стоять,

Будет черная, недобрая, чужая рать,

В глубине вод увидит свой Китеж-град

Новый Евпатий Коловрат.

То ли смерть, то ли свет где-то впереди,

То ли нет конца, кроме Любви,

То ли темный смерч, дождик на крови —

Да согреет тебя вечное небо

В белорусских лесах под кромешными пулями

Нашей, земной, партизанской весны,

В запредельных окопах, проливных откровениях,

Крестах и знаменах нашей войны,

Нашей последней партизанской войны...»