Глава 6

Женя

Вы знаете, я умею управлять снами.

Нет, не своими. Я не вижу сны. Его снами. Снами Макса. Этого задрипанного неудачника. Человека, который пожалел о создании единственного хорошего своего творения — меня. Мерзко. На душе. Не знаю, правда, есть ли она у меня. Но мне жутко хотелось, чтобы так же мерзко на душе было и у Макса. Я научилась создавать сны. Кошмары, если быть точной.

Предательство… За ним всегда следует цена, и ты Макс, познаешь это, как никто другой.

Макс

Первое число, благодаря старанием небезызвестной Евгении, я провел в апатии.

Приготовив инструменты для работы с камнем, я лег на диван и стал думать… Думать о том, за что со мной так обращается мой друг. Друг, которого я сам создал, над которым мучился. Мое творение меня же и оскорбляет.

Это равносильно тому, что сейчас моя любимая картина, что уже несколько лет висит на моей стене, начнет меня обзывать, ударит меня и сбежит, выпрыгнув через окно.

Надо сказать, что картина довольно мерзкая. Одна из первых моих работ, когда я еще толком не умел рисовать. Тени лежат криво. Объема нет. Дерьмовая картина.

Любимая моя. Знаете, почему? Она далась мне тяжелее, чем какая-бы то ни была.

А Женя… Она, конечно, не просто картина, у нее есть свои мысли, чувства, но она несправедлива к отношению ко мне. В общем, окунаясь в чувство жалости к самому себе, я не заметил, как пришла моя мама.

— Я дома! — крикнула она. Странно, я думал она вернется еще не скоро. — Макс, ты где?

— Я тут, мам, — вяло сказал я.

— Ладно, — зачем спрашивала, что называется?

Она сняла верхнюю одежду и ушла в комнату бабушки. У них живо завязался разговор, в который у меня не было желания вникать. Какое мне дело, о чем они шушукаются?

В таких серых, безэмоциональных, красках прошло мое первое января. Никакого новогоднего настроения.

Наступил вечер, а я все лежал у себя в комнате, не включая свет, не желая вставать.

— Макс, — мама заглянула в комнату, — иди ужинать.

— Я не хочу, мам, — сухо сказал я.

— Смотри, чтобы я ночью не слышала, как ты чавкаешь около холодильника, — пригрозила она.

— Хорошо, — все так же безжизненно говорил я.

— С тобой все хорошо, сынок? — она чем-то встревожена или мне показалось?

— Нет, мам, все в порядке, правда. Просто нет настроения, да и перед финалом завтрашним нервничаю, — про нервы я, конечно, врал.

— А, ну да, как же я забыла, — ее голос потеплел. В темноте было не видно, но, кажется, она улыбалась.

Конечно, ее нерадивый сын впервые решил-таки дойти хоть в чем-то до конца, а не забрасывать на середине пути. Есть чему улыбнуться.

— Отдохни и найди свою музу, — она закрыла дверь и вышла из комнаты.

— Знаешь, наверно, я погорячилась, — я не видел Жени, но ее голос звучал отчетливо, как и всегда.

«Погорячилась. Ты мне сделала больно», — я постарался вложить в свои мысли как можно больше обиды.

— Ну прости! Я тоже чувствую! — в ее голосе звучали слезы. — Я обещаю, что завтра не подведу тебя. Я выужу вдохновение из твоей черепушки, — в ее голосе никогда не звучало столько тепла.

Конечно, в тот же миг я оттаял и забыл все свои обиды на нее. С теплотой на сердце, я не заметил, как мои веки закрылись, и я погрузился в сон.

***

Постаменты стояли в три ряда, словно парты в классе. За каждым стояли конкурсанты. Странно, не помню, чтобы весь мой класс дошел до финала. Я даже не помню, чтобы кто-то в моем классе увлекался искусством.

— Начинаем! — голос из ниоткуда дал сигнал к старту.

Все как один начали стучать бучардой и елозить скарпелями, создавая изваяния из камня без натуры. Они работали просто нечеловечески быстро, осыпающийся камень витал в воздухе, словно в мультике, закрывая обзор на работающего скульптора.

Меня начала душить паника — я же не успею за ними.

Я хотел взять инструмент, но не смог. Взглянув на свои руки, я закричал, что есть мочи. У МЕНЯ НЕ БЫЛО ПАЛЬЦЕВ.

Тупые ладони, без намеков на фаланги. Я кричал, мой собственный крик резал мои уши, но на него никто не обращал внимания. Пыль, поднятая скульпторами, осела, и моему взору предстали работы ребят.

Женя. Кругом только Женя, которая в разных вариациях убивает меня. Но самая жуткая работа была другой. Та, которая стояла напротив меня.

Женя, словно выбираясь из желе, выходила из непонятной массы, по форме напоминавшей человека. Было видно, что ее жертва явно мертва.

Из-за камня вышла она.

— Правда, мило?

***

Такие сны не предвещают удачи в конкурсе. Снова убежав в ванну, я смыл с себя остатки сна. Жуть. Так и катушкой тронуться недолго.

— Будешь возиться — опоздаешь, — она сидела на трельяже.

Мама была на кухне, сегодня выходной, ей не нужно было идти на работу.

«С такими снами попробуй быть активной, я посмотрю на тебя», — съязвил я.

— Я не вижу сны, — она печально вздохнула.

— Да, я забыл, прости.

— Давай скорей, собирайся, а я пока постараюсь тебе настрой сделать, — она исчезла, словно ее и не было.

Я уже полностью оделся и собирал инструменты, когда мама зашла в мою комнату.

— Ты уверен, что пойдешь на конкурс?

— Конечно, ма, а что? — я посмотрел на нее.

— Может, тебе не стоит туда ходить? — вот так поворот. Мама, которая извечно пыталась меня заставить пройти все три этапа этого злосчастного конкурса, вдруг отговаривала меня идти туда.

— Мам, с тобой все в порядке? — спросил я, поднимая бровь. — Я не хочу отступаться в последний момент.

— Ладно-ладно, как скажешь, — почему она говорит со мной так, словно я могу в любой момент накричать? — После окончания не задерживайся, хорошо? Мне с тобой поговорить надо.

— Конечно, — отмахнулся я.

Словом, обескураженный словами матери и сбитый с толку, я отправился в здание нашего Дома культуры.

По пути я отмечал чистые сугробы. Они так хорошо поднимали мне настроение. Действительно, что может быть лучше?

Или Женя мне поднимала настроение? Не знаю.

Дом культуры моего города — одно из самых популярных мест. И нет, вовсе не потому, что все внезапно воспряли желанием получить культурное обогащение, нет. Просто наш ДК проводит каждую неделю дискотеки, за неимением в нашем городе ночного клуба.

Сам ДК был времен Сталина, поэтому построен он был с апломбом. Величественное двухэтажное здание, каждый этаж которого равнялся двум этажам хрущевок. Огромные окна, в которых виднелась пустота и древность, бывшие когда-то шикарными двери, огромная оранжерея с увядшими цветами — все наводило на мысль о былом великолепии. Но ныне это было грязно-желтое крошащееся здание, грозящее навалить на голову тонну штукатурки любому, кто сильно хлопнет дверью.

Осторожно открыв дверь, я вошел. Каждый мой шаг отдавался гулким эхо. Где-то на втором этаже слышался шум голосов: ребята, которые уже пришли на конкурс. Все-таки я немного припозднился.

Пройдя по широкой дуговой лестнице, чей камень был выбит в нескольких местах, я прошел в кабинет, указанный в регламенте третьего этапа конкурса.

Огромная комната, больше похожая на зал, где явно было отключено отопление. Также когда-то она была красивой, но пузырящаяся краска, линялый паркет и грязные окна как могли скрывали этот факт.

В общей сложности в зале было человек пятнадцать. Вроде, все разные, но все чем-то похожи.

— Вот и наш потеряшка! — всплеснула руками судья конкурса. Та самая, что безостановочно нахваливала мою картину в первом этапе. — А мы тебя ждем! Все, теперь можно начинать.

В комнате, помимо унылого интерьера, стояли постаменты с камнями. Все они примерно одинакового размера. Гранитного булыжника как раз должно было хватить на бюст, ну или на полтуловища, если в масштабе.

— Ребята, — как и всегда, эта женщина, у которой явно не было своих детей, разговаривала с нами так, словно мы из ясельной группы, — как вам известно, сегодня мы занимаемся скульптурой! Ваша задача — как можно четче, ярче и оригинальней увековечить нашу модель! Вы готовы, дети? — нет, она явно Спанч Боба не смотрела, — Игорь, выходи!

Он вышел. Лучше бы я маму послушал. Это был ОН! Тот самый парень, которого я видел в торговом центре. Какой же он…

Сегодня вместо элегантного полуклассического прикида на нем была туника, словно он только сошел со страниц о мифах Древней Греции. На его голове был золотой венок. Нет, конечно, не золотой, а позолоченный, но это не важно.

Он окинул равнодушным взглядом каждого конкурсанта, и, конечно, меня. Пускай он посмотрел на меня так же, как и на остальных, но он был, этот самый взгляд. Конечно, он меня не узнал. С чего бы?

— У вас есть четыре часа, чтобы справиться с задачей, — сказала судья интонацией, словно она сейчас описается от радости. Да и улыбка у нее была слишком приторной. — Начали.

Все подошли к своему облюбованному булыжнику и принялись за работу, а я, как и в торговом центре, стоял и смотрел на Игоря. Да, теперь я знаю его имя. Пускай времени мало и мне стоило бы поторопиться, но я стоял и смотрел, словно изваяние, на мою любовь.