Глава 11

Глава 11.

Отдышавшись, я пошёл бодрее. То ли разошёлся как следует, то ли таблетка начала действовать. Подъём положе не стал, зато деревьев стало меньше. Ветер сильный начался. Снег несёт, переметает через отрог. Следы на глазах исчезают. Зато идти не так жарко. Штормовка, правда, похрустывает льдом. Но мне кажется, что она должна на мне высохнуть. Как хорошо, что сейчас минус пять, а не плюс. Снег сухой и почти не липнет. Был бы дождь, я б уже насквозь мокрый был. Алиса по-прежнему идёт впереди, её неестественно тонкая фигурка то и дело исчезает в тёмной снежной мути.

Лес, оказывается, давно позади. Отрог дальше сужается. Идти тут надо по самому гребешку, где снег самый плотный. Срезать изгибы смысла нет. Слева лысый лавиноопасный склон, справа — сплошные стланики. Сейчас они снегом завалены, прижаты к склону, но всё равно по ним не очень-то походишь.

Обходя скальный останец-жандарм, мы всё-таки влезли в стланик. Как водится, совершенно неожиданно. Провалились разом в заснеженную гущу его ветвей. Он тут, гад, высокий. Ощущение — как у мухи в паутине. Лежишь раскорячившись на ветвях, не касаясь земли, и при попытке выбраться только проваливаешься глубже. Пока не обопрёшься на камень или на толстый сук. Вся морда в снегу, и за пазуху попало немного. Мало того — снегоступы застряли в корявых сучьях… Кое-как, на ощупь, умудрился их снять и высвободить. Кажется, не поломал ничего. Сколько минут мы тут потеряли?

За жандармом гребень пологий, вершина скоро. Когда я нагнал Алису, она с интересом рассматривала полуразрушенную треногу из почерневших брёвен. Вершина, однако.

— Это триангулятор? — спросила она, я кивнул. — А на Полярном Урале такие штуки железные стоят.

— Понятно, где же там брёвна взять? — усмехнулся я. — Ты не мёрзнешь?

— Нет, — коротко ответила Алиса. Неужели правда она не мёрзнет? Комбезик-то совсем тонкий с виду.

От вершины хребет повернул влево. Дальше нам предстоит сайгачить по хребту вверх-вниз, с горки на горку, с гольца на голец. Отсюда и до вечера. Или до обеда, если будем двигаться в таком же темпе. Быстро мы идём. Ветер теперь дует в спину. Кажется, что даже в подъём идти помогает. Свежий наметенный снег хорошо держит ступеньки. По ровным местам мы движемся лёгким бегом, а вниз — и вовсе вприпрыжку. Нормально идётся без снегоступов, мы их ещё у триги сняли. Даже я почти нигде не проваливаюсь.

В седьмом часу вокруг стало понемногу сереть. Где-то слева оставались истоки Мамая. Мы шли, как заведённые. В такую погоду отдыхать и не тянет. Видимость плохая, от силы полкилометра. Гребень — словно дорога в облаках. Снеговые тучи волнами наползают со стороны Байкала, то и дело наглухо закрывая вершины, и тогда в десяти шагах всё растворяется в тумане. Левая сторона гребня то и дело обрывается крутыми сбросами. Идешь, всё вокруг бело, балансируешь по заснеженным глыбам. Дунет ветер, снося туман — а ты, оказывается, по краю пропасти скачешь. Чуть оступись — и всё. Внизу туман клубится, и чёрт его знает, сколько там лететь.

Нам главное сейчас не свернуть куда-нибудь на боковой отрог. Потеряться насовсем мы не должны, не маленькие, но время, время… Если киберы нагрянут в эту долину, а тем более пойдут следом за нами по хребту — пиши пропало. Не, мы наверняка отстреляемся. У меня винтовочных почти сотня, все что были сгрёб. И полный патронташ 12-го калибра, три десятка, всяческих. В гольцах что хорошо? Видно далеко, когда погода, конечно. Но с другой стороны, это же и плохо. Самим тоже сложно скрыться. Ходил как-то с нами один вояка, так удивлялся — чего это здесь всё турьё прямо по гребням ходят? Видно же, издали. Надо, говорит, по склонам ходить приучаться. Как мы в Афгане ходили. Так здесь же не Афган, говорим ему. Зачем ноги ломать?… А эти киберы — ерунда. Они ведь только в ближнем бою опасны. А мы их издали — щёлк, щёлк! Только вот унюхают они меня, собаки. Занесут в свою в базу данных, в чёрный список то есть. Придётся на пару с Алисой в бега уходить, и дома не появляться. Ну а дальше что делать? Хм...

Додумывать эту тревожную мысль было неохота. Как всё-таки здорово, когда тебя несёт как на крыльях. Алиса впереди, летит, едва касаясь склона. А на подъёме, где снег рыхлый, я её обогнал. И чего мы тут летом, здоровые мужики, целый день плелись? Жарко было, правда. Бегом не бегали. Там привал, сям привал. Там кадрик заснять, сям кадрик заснять, вот время и теряется. А сейчас свежо и пить совсем не хочется.

Тормозят нас скальные перемычки между гольцами. Круто, камни сыпятся. Стланик корявый, непролазный. Не разбежишься тут сильно, и не обойдёшь никак. По сторонам или снег по уши, или обрывы. Алиса опять оказалась впереди, обогнала, когда я застрял в стланике. В своём облегающем комбезе, который на свету снова стал камуфляжным, она на ящерку похожа. Такая же тонкая и гибкая.

Через какое-то время я потерял счёт подъёмам и спускам. Алиса на бегу то и дело поглядывает в спутник, с картой сверяется. Несколько раз пыталась звонить, всё без ответа. Только бы этот Петрович на склон не уполз и лавину на себя не спустил.

Очередная горка показалась мне слишком уж затяжной. Так оно и есть, к верховьям гольцы всё выше и выше. Мы почти у искомой точки, она где-то рядом, за горой.

Мощный отрог от этой вершины тянулся в сторону Выдриной. Пологий вершинный купол круто обрывался в распадок, под сбросами виднелся небольшой висячий цирк с блюдцем замёрзшего озерца. Времени сейчас пол-одиннадцатого.

— Он здесь! — воскликнула Алиса. — В камнях возле озера!

Я напряг зрение, и различил среди россыпи чемоданов нечто похожее на человеческий силуэт, основательно припорошенный снегом. Если это и человек, то засевший в снегу по пояс.

— Не лезь на сбросы! — крикнул я Алисе вслед. — Расшибёшься! Обходи по гребню, оттуда спустимся!

Алиса сиганула с гребня, едва миновав обрывы. Меня словно и не слышала. Ломанулась между шапок стланика, увязая в снегу. Вылетела на склон, спустила перед собой небольшую доску из свежего снега и понеслась следом за ней, глиссируя на пятках и притормаживая посохом. Балда! Будь чуть покруче, весь склон вместе с ней бы пошёл, запросто. Пусть тут перепад всего метров сто, труп откапывать замучаешься. Почему труп? А из лавины редко кого живым откапывают. Если только случайно наверх выбросит.

Я на всякий случай спустился по отрогу пониже. Там положе. Снегу в этом цирке море, рыхлый, даже снегоступы проваливаются. Алиса-то словно взбесилась, прётся так, напрямик, то падая, то проваливаясь в снег. Там, похоже, действительно человек.

Вот она уже почти рядом с ним. Провалилась, ползёт, барахтается. Не поломала бы ноги себе. Меж камней это запросто. Или связки порвать, хрен редьки не слаще.

Я поймал себя на ощущении, будто сейчас смотрю какое-то кино. Будто это вовсе не со мной происходит. Сейчас она перевернёт его лицом вверх, и раздастся полный ужаса крик.

Чёрт, самому бы ноги не переломать. Сыпучий снег утекает из-под ног в чёрные дыры между глыбами.

Алиса между тем добралась до лежащего в снегу, потормошила, и осторожно перевернула на спину. Нет, не закричала. Наверно, он ещё жив. Почему он такой короткий? Ног у него нет совсем. Он, значит, так и отправился сюда, ампутировав ноги.

Я думал, он очень старый. Представлял его себе эдаким сморщенным старикашкой. А он, пожалуй, моложе меня. Но седой, кажется. Под машинку стрижен. Комбез на нём похож на Алисин. Только чёрный ещё. Одна из зашитых штанин кровью сочится.

Когда через минуту я оказался рядом с ними, Алиса сосредоточенно вводила Петровичу какую-то инъекцию. Надеюсь, она знает, что делает.

— Пульса всё равно нет, — сказала она, не оборачиваясь.

— Надо искусственное дыхание делать. Знаешь как?

Алиса кивнула. Не слишком решительно склонилась над его лицом и попыталась приоткрыть ему рот. Не смогла.

— Дай-ка я...

Я попытался сам разжать челюсти Петровичу, но они были сжаты слишком уж крепко. Можно ведь ещё через нос. Он холодный, как резиновый манекен. Бр-р. Никогда не хотел стать медиком… Ф-фу, вроде воздух в лёгкие прошёл.

Алиса была наготове, тут же надавила через ладонь ему на грудину, всем весом. Раз, другой, третий. Ещё вдох-выдох, три нажима, ещё...

Пульс не появлялся.

— Сейчас я ещё вколю, — Алиса полезла в пояс за аптечкой.

Я приподнял Петровичу веко и с опаской слегка сдавил глаз с боков. Его расширенный зрачок сжался в чёрную щель, как у кота. И остался таким. Как я сразу про это не вспомнил? И челюсти, видно, не просто так уже сжаты.

— Не надо ничего колоть, — сказал я, опуская ему веко. — Всё.

— Я коленку вывихнула, — сказала Алиса, осторожно поворачиваясь ко мне. — Помоги вправить.

Левая нога её была неестественно кривой.

— Возьмись за ступню, одна рука сверху, другая под пятку. Да, вот так. Поверни чуть, нет, не туда… А теперь, резко, дёргай!

Я и дёрнул. Алиса сдавлено вскрикнула. В ноге что-то глухо щёлкнуло, и она приняла прежний вид.

Необычные у неё ботинцы. На ощупь упругие, будто воздухом накачаны. А если их сучком проткнуть, сдуются? Как она их ещё не проткнула?

— Ногу-то отпусти, — Алиса осторожно согнула ногу в колене. Дрожь её бьет. Мёрзнет ведь. Я достал эластичный бинт, он в рюкзаке, в аптечке у меня давно лежит. На всякий случай.

Алиса сама ловко замотала себе колено.

— Пододеться надо, — сказал я. — А то задубеем тут сейчас.

Анькин комбез Алиса одевает поверх своего быстро, прямо через ботинцы. Штанины широкие. От тёплых самосбросов и жилетки она отказалась, велики слишом. А мне и штормовку надо снять-напялить, и ремни-подсумки, и сапоги переобуть. Носки сменил, ноги-то мокрые. На ходу не чувствовал, а сейчас застывать начали. И всего меня озноб пробирает, хот я и тельник натянул, и поларку. Алиса тем временем проверяла карманы у Петровича. Не плачет. На войне, как на войне. Тут пригодиться может любая мелочь из будущего. Кисти его уже начали коченеть, Алиса с трудом разогнула холодные пальцы. В одном кулаке погибший сжимал спутник, в другом — шприц-тюбик. Не успел ввести себе, отключился. И умер часа три-четыре назад. Не больше. Прости, Петрович. Мы всё равно не успели бы, хоть тресни. Теперь и схоронить тебя толком негде.

Снег пошёл сильнее, на глазах присыпая пушистыми хлопьями сброшенный мной рюкзак и сложенные на нём вещицы, оставшиеся от Петровича. Спутник, виры наподобие Алисиных, лазер, несколько шприцев, таблетки. Стандартное снаряжение хронавта? Денег пачка, сверху какая-то незнакомая пурпурная купюра. Десять тысяч рублей. Пакетик со спасательным полотнищем. Это мы знаем — тонкая, но очень крепкая серебристая плёнка, которая отражает тепло. Ещё один "маркер".

— Ультразвук, от собак, — пояснила Алиса. Правильно, он и на волков действует, наверное, и на других хищников. А то ведь безногого сожрать запросто могут.

— А тебе с собой почему такой не дали? Не думали, что в тайгу попадёшь?

— Почему? Есть у меня такой. А вот это, кажется, радиостанция, — она показала ещё один гаджет, чуть больше спутника. Точно, вот тут из него вытягивается шнурковая антенна.

Вот ещё штуковина, похожая на округлую рукоять с толстой гардой. С одной стороны железяка вставлена, типа донного грузила. О, она в тройник раскладывается.

— Аванта, — сказала Алиса. — Там внутри кевларовый шнур, тройка. Она кошку выбрасывает метров на десять, и по шнуру подняться можно, как на зажиме.

— На одном-то? Руки обрежешь. Или кошка эта сорвётся нафиг.

— Лазят, я в кино видела.

— Да там и не то ещё покажут. И вообще, как без ног лазить?

— А он на скалы лезть не собирался, я думаю. Так, спуститься где, или через ручей перебраться… Или антенну повыше забросить.

Алиса собрала вещи Петровича в пакет, спрятала в рюкзачок. Я подхватил его обрубленное тело, поволок к чёрной щели между глыб, куда недавно сам чуть не провалился.

Возле щели Алиса остановила меня, опустилась на колени, приподняла голову Петровича и тихонько коснулась губами его застывших губ. Меня этот прощальный поцелуй, прямо скажем, озадачил. Кто он был, этот Петрович? Кем ей приходился? Алиса отвернулась. Я спустил тело боком в щель. Там метра два, не меньше. Присыпал снегом. Попробовал сдвинуть глыбу, которая пошатывалась под ногами. Нет, тут тонны полторы. Взял дрын, как рычагом вывернул в щель несколько каменюг, которые её подклинивали. А потом мы вместе с Алисой подпрыгнули на ней, глыба качнулась, сдвинулась немного вниз и закрыла щель наглухо.

— Ружьё собери, — Алиса взяла карабин, достала из него патроны. А, ясно. Он же, считай, на войне погиб.

Мы вскинули стволы вверх, щёлкнули бойки.

— Пойдём, — сказала Алиса. Снежинки таяли у неё на лице.

— Как нога?

— Нормально.

И правда, почти не хромает. Только идёт теперь заметно потише.

Мы выбрались на отрог. Путь можно немного сократить, срезать по пологому склону. Ничего, что туман, склон слева, а нам по хребту — направо. Мимо хребта не пройдём. Холодно только вот что-то стало. Хорошо, хоть ветер пока не прямо в лицо. Я на подъёме почти не согрелся. И как-то долго всё теперь получается, и подъём, и траверс… Ну, вот наконец-то, хребет. Вниз по гребню Алиса пошла бодрее. Поначалу. А в стланиках встряла, как замороженная. Не помню, чтоб мы тут в стланиках застревали, когда бежали сюда. Наверное, проскочили как-то, даже не заметив. Я её за руку теперь тащу. Действие таблеток проходит? А если ещё по таблетке съесть? Я тоже уставать начал. Или подряд нельзя?

Алиса мыслей будто не слышит. Я вслух спросил два раза, всё равно молчит. Подъём какой-то хреновый. Иногда вдруг кажется, что мы тут сегодня и не шли. Да нет, мы тут на спуск мчались, не замечали ничего. Ни камней этих, ни мелкого стланика. А гребень этот я точно не помню, сто процентов. Каменюги здоровенные то и дело торчат. Ну не шли мы тут сегодня. А где же мы тогда сейчас? Куда могли блудануть? Стоп, приехали! Гребень дальше круто ныряет вниз. Острый становится, как нож. Сквозь туман проступают очертания скальных зубьев. Тут альпинизм какой-то. Или вообще Мордор.

В этот миг стороны света у меня в голове мгновенно поменялись местами. Элементарно. Мы не в ту сторону пошли! Ясно, почему ветер по-прежнему в спину. Я, выходит, прозевал то место, где хребет подходил. Он там очень плавно в склон переходит, я вспомнил. А мы вдоль склона вершину обошли, и ушли дальше, аж на другую сторону гольца. И если бы не это рваное место, учесали бы в самые верховья. Даже мысли не было, компас достать!

А что это Алиса всё молчит, ни в спутник не глянуть, ни спросить ничего?