Мария Чурсина. Курс «Стилистика» - #1: Способы изложения

Я не сразу сообразил, что это человек. Он лежал бесформенной грудой на ворсистом ковре, а я стоял в противоположном углу и боялся пошевелиться. Вот так так, и эта вешалка торчала в прихожей три года…

Человек пошевелился, судорожно дернулся и поднял на меня сумасшедшие глаза. Я попятился; он вскочил и перевел взгляд на свои руки. В правой была зажата моя бирюзовая с золотом куртка. Он замычал и с отвращением попытался ее отбросить, но пальцы, по-видимому, не слушались. Тогда он левой рукой разжал пальцы правой и швырнул мою куртку в угол, как вещь исключительно гадкую, так что мелочь из карманов рассыпалась по всей прихожей. Потом снова уставился на меня (в глазах ни тени мысли), опять перевел взгляд на руки, и стал вдруг ощупывать себя с головы до ног, всхлипывая все громче и громче, пока не захохотал (или заплакал) и не сполз по стене обратно на ковер.

Я знал раньше, что маги занимаются подобными вещами, но никогда не предполагал, что Ларт, мой хозяин, на такое способен.

А человек смеялся, теперь уже точно смеялся, и катался по полу. Я совсем уж было уверился, что это сумасшедший, когда он вдруг замер и зажал себе рот рукой. Потом прохрипел, не глядя:

– Дай воды.

На кухне я вспомнил-таки: вешалку эту преподнес хозяину его вечный соперник Бальтазарр Эст в знак очередного примирения.

Когда я вернулся в прихожую, тот человек уже взял себя в руки. Лицо его, правда, еще было безжизненно-серым, но из глаз исчезло паническое выражение; он сидел, привалившись спиной к стене, и массировал лоб и щеки, возвращая им человеческий цвет.

Я протянул ему стакан, он выпил до дна, стуча зубами о стекло. Поставил опустевший стакан, перевел дух и посмотрел мне прямо в глаза:

– Значит, таков был его приказ?

Я не стал выяснять чей это – «его», и кивнул.

– Что дальше?

Его плохо слушался язык, но он прямо-таки буравил меня глазами.

– Дамир…

Вот как, он меня знал!

– Дамир, что он еще приказал?

Я сглотнул и пожал плечами.

– Я так понял, – хрипло продолжал он, – что могу… убираться восвояси?

Я глупо улыбнулся.

Он встал, держась за стену. Двинулся к двери. Обернулся:

– Хорошо. Ладно. А теперь… Передавай ему привет. Просто привет от Маррана.

Маша обернулась. И прикусила язык от неожиданности. Потому что сзади неё на каменной ограде стояла Сабрина. Она стояла, опустившись на одно колено, уперевшись пальцами в камень. Кончики её губ так же, как и у Шредера, были чуть приподняты в улыбке. Но улыбались только губы. Из-за её спины показывали рукояти два меча: короткий и длинный. Два её узких меча. Сердце И.М. ухнуло куда-то вниз.

-Сабрина! – крикнула Маша, но та не удостоила её даже взглядом.

-Отойди, — голос Шредера не был громким, но Маша всё равно вздрогнула от неожиданности. Она поняла, что стоит между Шредером и Сабриной, а они смотрят друг на друга. Сквозь неё. Как будто её не существует вообще.

-Нет, — возразила Маша. Она не понимала, как, но она должна была предотвратить этот поединок. Откуда-то она точно знала, что ей сейчас ничего не грозит.

Они не обратили внимания на её протесты. Просто стояли друг напротив друга и смотрели. А в их глазах был словно какой-то туман. Маша знала, так иногда бывает, когда смотришь на своего противника и представляешь, что надо сделать, чтобы поединок закончился в твою пользу. Этот туман – не сумасшествие и не страх перед смертью, это здравая оценка реального положения вещей в пространстве. Вот и всё.

Маша ещё стояла между ними, переводя взгляд то на одного, то на другого. Каким бы ни был исход сражения, она всё равно проиграет. В любом случае. Она уже проиграла. Так же, как в истории с Евой. Когда бой был проигран, ещё не начавшись, когда всё было известно заранее.

И вот сейчас она стояла между ними, как секундант. И стоит ей сделать лишь один шаг, и они сойдутся. И тогда уже ничего не изменишь.

-Отойди, — повторил Шредер, он ведь даже без оружия.

Лучше бы они для начала убили её.

В огромном гулком помещении лампы зажглись сами по себе. Я оглянулась: вокруг толстые квадратные колонны подпирали высокий потолок. В темноту за ними не дотягивался свет ламп, и потому зала казалась ещё больше, бесконечно большой. Здесь он был на своей территории, потому сильнее, но я знала, на что шла.

Я вынула сачок из-за спины. Взвесила в руке тяжёлую рукоять, обёрнутую металлом, и зашагала вперёд, слушая, как шуршат мои шаги, отзываясь эхом в дальних углах. Ректор, без пиджака и даже без галстука, вышел мне навстречу, держа в одной руке меч Великих Учёных.

Теперь мы стояли на расстоянии прыжка друг от друга, и лицо ректора не выражало никакого особенного сожаления. Он ударил первым – я едва успела заслониться. Лезвие меча прочертило кривую царапину на металле.

Второй раз меч зацепил моё плечо. Меня в который раз спасла куртка, закостеневшая от времени и пропитанная грязью. Я отступила к колонне, снова закрылась, и силой третьего удара меня швырнуло спиной на свежую штукатурку. Вышибло из груди весь воздух.

— Ты поддаёшься! – сказал Ректор. Не заметно было, чтобы его дыхание хоть немного сбилось.

Я собрала остатки сил и улыбнулась ему в глаза через перекрестье из сачка и меча. И толкнула меч. От напряжения взвыли болью разом все суставы. Но я вынудила Ректора сделать шаг назад. Пыль поднялась в воздух от резкого удара мешковиной сачка. Между нами встала мутная пелена. Мне требовалась одна секунда, чтобы в пальцах оказался веер булавок.

Три из них ударили в цель, а остальные бесполезно звякнули об каменный пол. Я видела, как алые капли крови набухают на правой кисти Ректора. Повыше – на предплечье — кровь была не видна на чёрной рубашке. Но я её ощущала.

Я позволила уронить себя на одно колено. Лезвие меча рассекло кожу в том месте, где куртка не застёгивалась – там давно оторвались две верхние пуговицы. Но я смотрела на ректора снизу вверх и всё ещё улыбалась. Его рука дрогнула, и траектория меча сбилась. Лезвие высекло искры из колонны справа от меня.

— Туман, ты поддаёшься, — крикнул он.

Я с удовольствием поняла: его голос уже хрипит от усталости. Его рот уже кривится от злости.

Веер булавок прошёлся на расстоянии вздоха от шеи ректора, и всего лишь две впились в плечо. Он схватился за них, выдернул одну за золотистую головку. Кончики пальцев окрасились в алый. Я вскочила на ноги – под моим наступлением ему пришлось шарахнуться в сторону. Он перехватил меч левой рукой и один пальцем двинул очки поглубже на переносицу.

Теперь Ректор не мог бить в полную силу. У меня тоже дрожали руки, но ещё один выпад меча я всё-таки поймала. Если бы нет – прощай, Туман.

Меч, сбитый прямо в полёте, дёрнулся в сторону. Вывернутый сустав взвыл от боли. Последняя булавка впилась в мою же собственную ладонь, и я выпустила рукоять сачка. Меч крутанулся в воздухе и упал следом, брякнув на прощанье эфесом по основанию колонны.

— Ты поддавалась, — сказал Ректор, разглядывая на своей ладони следы крови. – Я терпеть не могу, когда поддаются.