Говорим "Лавкрафт" - подразумеваем "Ктулху"

О сборнике рассказов «Мифы Ктулху».

Я уже отмечал это, но повторюсь: одной из главных заслуг Лавкрафта, на мой субъективный взгляд, было составление мифологии. Того самого цикла мифов Ктулху, по которому его знают сейчас… в первую очередь те, кто не знаком с произведениями и знакомиться особо не собирается. Слово-то на слуху. Такая квазимифология – запишите себе где-нибудь, а то я потом забуду – дает возможность работать с уже имеющимся «миром», в котором, оказывается, могут жить самые разные герои, с которыми, в свою очередь, могут происходить всякие ужас… в смысле, разные вещи.

Другой заслугой было то, что Говард Филлипс Лавкрафт начал говорить о «космическом ужасе»: о страхе перед неведомым, о крайне невеликом значении человека как такового… Ну да об этом позже.

Если говорить о мифах, то Лавкрафт в своей обширной переписке с другими писателями (а корреспондентов у затворника из Провиденса было хоть и поменьше, чем подписчиков у современных блогеров, зато и письма они писали поинтереснее… наверное) поощрял их к использованию, а также дополнению и расширению этой мифологии.

И многие решили этим поощрением не пренебрегать…

Строго говоря, это логично. Коль скоро можно пользоваться как основой древнегреческой или скандинавской мифологией, поминать всуе пантеон древнего Египта или прибегать к библейским сюжетам, то… Почему – нет?

Одним из первых и, кажется, самым старательным из «пользователей» был Август Дерлет. К сожалению, он многое пересмотрел и переиначил, приблизив к «стандартам» христианства. Раздражает также постоянное упоминание представителей пантеона с их основными техническими характеристиками… И раздражения не снимает даже осознание того, что большая часть рассказов писались как самостоятельные произведения для публикации в журналах – то есть, рассчитаны на читателя, который пока знать не знает, кто все эти с позволения сказать, люди.

Значительно более самостоятельный Роберт Говард хоть и прибегал иногда к лавкрафтовским мифам, но он все ж был заинтересован скорее в собственной концепции «сильного героя». Любопытно, что Говарду удавалось – даже не знаю как сказать, не то «несмотря на», не то «благодаря», ну, пусть второе – благодаря некоторому примитивизму, непосредственности и энтузиазму сообщить своим текстам должную убедительность.

Роберт Блох оказался неожиданно интересен. Но он в первую очередь – как мне показалось – профессиональный писатель. Он умело и внятно рассказывает историю – но я не могу понять, насколько он погружается в нее.

Кларк Эштон Смит из писателей «лавкрафтовского круга» мне понравился больше всех – он удачно сочетает лавкрафтовскую увлеченность темой с блоховским владением словом и говардовской непосредственностью. Его рассказы, на мой взгляд, хороши сами по себе.

Очень симпатичен оказался Генри Каттнер (я его знаю как автора рассказов о семейке Хогбенов), который довольно близко подобрался к стилю Лавкрафта.

Из тех, кто к нашему времени поближе, очень понравился Рэмси Кэмпбелл. Причем здесь «другое» все – и персонаж (любитель «особых книжек» в духе Олимпия Пресс), и декорации, и монстр… Однако хорош.

Стивен Кинг тоже представлен – рассказом «Иерусалемов удел» (см сборник «Ночная смена»). Который, впрочем, доказывает, что Кинг – писатель не «лавкрафтовского», но «стокеровского» толка. Здесь и профессионализм, и внимание скорее к истории, нежели к чувствам главного героя.

Но жути больше всего удалось нагнать Карлу Эдварду Вагнеру, с творчеством которого я, кажется, незнаком вовсе.

Из остальных авторов запомнился только Ричард А. Лупофф. Я ознакомился с парой его рассказов – он невыносимо скучен. Удивительно, как надоедает, когда тебя пытаются насильно рассмешить.

Так вот. Очень странным – лично для меня – здесь выглядит то, что никто из авторов (может быть, кроме Вагнера, и то не совсем) даже не попытался приблизиться к цели, которую ставил перед собой Лавкрафт.

Тот самый «космический ужас». Поджанр литературы ужасов, занимающийся выражением этого ужаса, так и называют – «лавкрафтовские ужасы».

Сам мэтр в одном из поздних писем говорил, что он «дальше от цели, чем двадцать лет назад». И дело не в том, что он с годами стал хуже писать. Дело в том, что путь к этой цели оказался значительно сложнее. Действительно, поди напиши так, чтобы это было, с одной стороны, жутко, а с другой, непонятно – и при этом не оставь читателя в недоумении!..

Потому большинство авторов съезжают на стереотип «борьба Добра со Злом». Как и сам Лавкрафт, совершенно верно. Он, мне кажется, ближе всего к «цели» подошел в рассказах «Хребты безумия» и – в первую очередь – «Сияние Извне». Конечно, антропоцентризм и зловредность Неведомого остались и здесь, однако можно считать, что так происходящее воспринимается исключительно потому, что повествователи (оба рассказа, напомню, написаны от первого лица) суть люди, воспитанные в рамках человеческой – христианской – морали, где все чуждое изначально от лукавого.

Они просто иначе воспринимать не могут и это простительно.

А мы?.. Это вызов, дамы и господа!