Разбор по-мастерски №60 Начало. Голосование по 30 декабря включительно!

1. Победитель предыдущего тура — Ведущий — выбирает произвольный текст (объем строго 5-25 тысяч знаков с пробелами, согласие автора обязательно) и создает новую тему с заголовком «Разбор по-мастерски — <порядковый номер>»

Выставлять текст, уже участвовавший в разборах, запрещено. Даже после изменений. Другие опубликованные на МП или за ее пределами или же неопубликованные ранее тексты выставлять разрешено.

2. Любой желающий новым комментарием пишет критический разбор на предложенный текст. Форма произвольная, но от нее зависит результат голосования.

3. В начале каждого тура ведущий может предложить сделать прима-разбор по одной из методик профессиональной литературной критики (экзистенциальный разбор, психоаналитический, герменевтический, деконструктивизм, структурализм, компаративизм и пр.). Такие разборы сразу получают два дополнительных балла.

Ведущий игры, предлагая тему для прима-разбора, дает и короткое объяснение сути заданной методики.

4. Участники, зрители и критикуемый автор вправе вступать в вежливую и доброжелательную дискуссию с критиком в комментариях к критическому разбору.

5. Участники, зрители и критикуемый автор голосуют плюсами и минусами за критические разборы. При желании голосование можно дополнить отдельным комментарием с ТОП-ом из трех мест с обоснованием.

Подробная (или не   очень) критика разбора приветствуется в качестве обоснования топа или в индивидуальном порядке на любойразбор.

Общий балл выставляется из расчета 1 место = плюс три плюсика, второе = плюс два, третье — плюс один.

6. Через две недели Ведущий объявляет Победителя — автора критического разбора с наибольшим количеством голосов.

Правила оформления разбора

1. Критический разбор публикуется с новой ветки.

2. Критический разбор нельзя прятать в оффтоп.

3. Каждый разбор помечается заголовком: КРИТИКА НА КОНКУРС

4. На прима-разборе делается соответствующая пометка.

5. Выставленный на конкурс критический разбор снимать нельзя.

Пример оформления топика

В топике обязательно дублируем правила игры, правила оформления разборов, приводим полный текст и ссылку на произведение (если автор не анонимно играет), указываем дату окончания тура.

Отдельно подчеркнуть правила голосования и вынести за рамки скрытого текста.

За соблюдением правил следит Ведущий.

1. Игроки могут обсуждать текст и разборы; переход на личности автора текста, автора разбора, ведущего или оппонента не должны иметь места в игровом топике, — ведущему разрешается их скрывать (архивировать) для пресечения разгорания конфликтов.

Удалять комментарии запрещено.

2. Обязанность ведущего в дискуссиях — поддерживать порядок в топике и пресекать конфликтные ситуации.

При возникновении конфликтных ситуаций обращаться к помощнику организатора игры — Agata Argentum

Организатор игры — Фиал

Только не сейчас

За стеной шумели, пели, топали и явно что-то жгли — наружу несло вонью горелой бумаги и кожи.

Яни поморщилась и подвинулась, но ветер дул в нашу сторону, и надо было как минимум обойти город, чтобы не чуять запах.

— Может, сменим место? — спросила она.

Я помешал угли в костре, перевернул палкой жарящуюся в них корнеплодку.

— Сначала пообедаем.

Подруга явно хотела что-то еще сказать, но промолчала. Сбоку, на тропинке, раздались шаги. Кир вернулся.

— Вот, — он протянул мне маленький узелок, — соль.

— На кого выменял?

Он ухмыльнулся:

— Не поверишь. На Вильяма.

Я поверил, а вот Яни — нет.

— Серьезно? С ума сойти… Никто уже… — она нахмурилась, явно считая в уме, — года полтора не интересовался Вильямом.

— А тот бедняга и не интересовался, — пожал плечами Кир, садясь к костру. — Ехал себе на автовозке, а она возьми и встань. Сломалась, видишь ли. А чинить ее сам не умеет. И техника надо из города вызывать, а это долго. И дорого…

— Стоп-стоп, — притормозил друга я. Кир сделал обиженное лицо, но ненадолго. Судя по масляным пятнам на его комбезе, изрядно повозился с автовозкой, он их нежно любит. — То есть тебе заплатили солью не только за Вильяма?

Парень пожал плечами, рыжеватые волосы, которые он так не любил стричь, блеснули в свете костра.

— Я не просил другой платы. Просто когда работаю, всегда читаю Старых. И хозяину автовозки пришлось это терпеть.

— Кирка, ты идеалист, — вздохнула Яни. — Ну не переделаешь ты их уже. Не хотят они слышать ничего кроме… — она закатила глаза и прочла с подвыванием:

— Оранжевый туман ночами землю греет,

Иду я по мосту, в руках охапка роз.

И сердце все в груди пустеет и немеет,

Не чувствуя страданий и угроз.

— Ужас, — прокомментировал Кир, вот теперь лицо и правда стало… несчастное. Его, как и всех Брошенных, больно били такие вот пустые, глупые строчки. — Неужели нельзя как-то… по другому?

— По-другому — это как сейчас, — кивнул я на стену, из-за которой уже не поднимался дым. Ну, правильно, если нашли очередной схрон с книгами, то вряд ли там их было больше десятка.

— Нет, — не согласился мальчишка. В два раза меня младше, а вечно спорит. Хотя, кажется, и я был таким. — По-другому — это по другому.

Зажмурился… Я дернулся было остановить, но Яни положила руку мне на плечо. Ну что такое?

— Пусть, — шепнула она, хотя знала, как и я — будет только хуже. Или нет, на этот раз.

— Оранжевый туман… — Кир помолчал, но потом, кажется, нашел нужные слова, причем — все сразу, потому что уже не замолкал, пока не сказал последнее: — Потеряно-вчерашний. Закат — как кровь в песок ушел — и не догнать. И знаешь, все равно, ведь умирать не страшно, но страшно иногда, не жить — и умирать. Я думаю, что слеп, но видеть вряд ли стоит, как мир смолол в труху, что создано без зла. И для чего тогда иное, остальное? Все громкие слова и громкие дела, которым нет числа, гостям на званом пире. Как гости — не навек, уйдут, уснут, умрут… И я спрошу других, а кто мы в этом мире, когда, пусть нет в нем зла, но места нет добру.

Мы молчали.

— Кто? — наконец спросил я, перебирая в памяти имена. Роберт. Поль. Сафо. Константин. Александр. Федерико. Хафиз. Марина. Франческо. Джефри. Джон. Мицуо…

— Почему это обязательно должен быть кто-то? — спросил Кир с реальной обидой. — Почему это не могу быть я?

— Можешь, — Яни успела вперед меня. — Конечно, можешь. Но вдохновить тебя должен кто-то из них.

— Но почему??

— Потому что тут нечем вдохновляться. И некем, — я ткнул пальцем в окружающее.

Кир снова пожал плечами.

— Иногда если что то надо, то оно уже есть, — сказал он. — И кстати, ты не сожжешь наш ужин?

И я спохватился выкатывать корнеплодку из огня, пока в самом деле не остался, как от сожженных в городе книг, только пепел и горький запах.

Спать мы ложились поздно, хотя особенно больше ни о чем не разговаривали и даже стихов не читали. Просто смотрели в догорающее пламя и думали. Каждый о своем. Все, что надо, уже есть? Кир и правда был идеалистом, мальчишка присоединившийся к нам по совпадении времени ротации. Система, придуманная для Брошенных, разделила нас на маленькие группки, вынужденные держатся друг от друга подальше. Иначе — наказание в виде боли. Вживленный в плечо наночип, оставивший на коже чернильную звезду, срабатывал всегда. Две мили от одной группы до другой. Две мили между тобой и прежним местом твоей стоянки, а на новом можно будет остаться еще на пять дней. Если дольше — сеанс кошмарной боли и передышка, шанс все-таки уйти. Если нет — новая боль, сильнее. А вот к городу можно подойти как угодно близко. Войти все равно не получится. Если не выпьешь таблетку лояльности…

И так всю жизнь — постоянное кружение с места на место разных групп, уже ставшее системой, ритмом нашей жизни. Ротация. Раньше этим словом называлось навязывание новых песенок с помощью повсеместного их звучания. Сейчас — связывание нас друг другом и системой. Новые группы, когда появляются, занимают в ней свое место. Дети у Брошенных не рождаются из-за того же чипа. И места пока хватало всем, но порой случались и накладки. Однажды мы пришли на свое новое место и нашли там группу из двух человек, девочки и старика. Пришлось очень быстро пробежать полные две мили, и все же мы успели. Во второй нас остановили патрульные. Молодые и жестокие: им захотелось посмотреть, что будет, когда нас накроет болью. Но нервы у патрульных оказались слабые. Когда мы очнулись, все в синяках и ссадинах от катания по земле, а Яни еще и со сломанным зубом, то мальчишек и след простыл. И снова пришлось бежать, вернее, быстро ковылять — это было все, на что мы оказались способны. По счастью, до патрульных мы успели пройти часть положенных миль.

— Я устала, Рох, — шепнула ночью Яни, прижимаясь ко мне. Что я мог сказать? Я тоже устал. Дело шло к старости и в моем случае, и в ее. И других перспектив у нас не было.

— Знаю, ласка. Знаю. Ничего не поделаешь.

Она промолчала, только прижалась теснее. Может, однажды Яни решится, но это будет не сейчас.

Проснулся я от боли и не сразу сообразил, откуда она. Для чипа было еще рано. Но стоило взгляду проясниться, и ответ стал не нужен. Дикие. Ну повезло.

Некоторые компании собираются не по общему времени, когда им надо покидать старое место и переходить на новое, а по характеру. Чаще всего — по агрессивности. Я знал две такие банды, одна из них нас и разбудила. Причем не худшая.

— Выметайтесь, — сказал кудрявый Хайме, пнув меня в бок. Так вот откуда боль. — Быстро.

Собрались мы действительно быстро. Деваться некуда. Ночь не зашла за середину, но надо идти и сначала понять, куда. Очередной круг ротации должен был вести нас на северо-запад, занимать место группы Константина. Теперь придется найти место между ним и группой Риты на западе. Это гораздо дальше двух миль.

Кир ничего не спрашивал, но распоряжения выполнял мгновенно. Он еще не встречался с дикими, но по рассказам знал о них и понимал, что происходит. Группа Тага обыскала бы нас и забрала все что приглянется, хотя Брошенным запрещено иметь при себе больше вещей, чем надо. Больше одного котелка, одной зажигалки и двух комплектов одежды. Патруль обыщет и отберет. Но группа Тага — сплошные отморозки, им все равно, только бы покуражится. Поэтому нам повезло — это была не группа Тага.

Кир встал со мной рядом. А вот Яни медлила. Тройка парней Хайме, все как на подбор здоровяки, смотрели на нее с очень конкретным интересом. Но никто не готов был платить болью за удовольствие. Чипы можно частично считать благом.

— Яни? — спросил я.

Она посмотрела прозрачным взглядом сквозь меня.

— Я устала, Рох.

И мне стало страшно и горько. Неужели все? Мы были вместе почти десять лет и я надеялся, будем еще столько же.

— Правильно, красоточка, топай к городу, — хмыкнул один из парней. Кажется, его звали Дот или что-то в этом роде.

Яни смерила его взглядом. Что? Неужели я ошибся?

А потом подарила мне второй взгляд — отчаянный.

— Я пойду к городу, — сказала она и мне послышалась просьба — «поддержи! Прошу, пожалуйста. Я сама не решусь».

И хотя мне хотелось не этого, а крикнуть «нет!!» и оставить ее при себе, я сказал:

— Хорошо. Иди.

На эти два слова меня хватило. И Яни не стала ждать других, скорее всего понимая — их не будет.

Подхватила свой набор котелок-одежда-всякие мелочи и быстро пошла к городу.

Кир смотрел ей вслед чуть ли не с ужасом.

— Ну, пошли уже, — подтолкнул Хаймэ. Ему явно не хотелось испытать приступ боли. А мне хотелось остаться и причинить ему эту боль… за Яни. За эту невосполнимую ничем потерю. Причем, скорее всего — безнаказанно. У меня и Кира сроку полсуток, у Хаймэ судя по спешке — меньше. Но вот его парни могут быть на другом временном кольце. Пусть хоть на час раньше Хаймэ… но они успеют. Чипы запрещают насилие, но определяют его не всегда верно.

Мы шли быстро. И с каждым шагом, делавшим расстояние больше, уходило и время. Две мили за два часа — это очень щадяще. И все же мы спешили.

Кир заговорил не раньше, чем на середине пути — не слишком пересеченная местность, хотя пару раз пришлось перебираться через овраги.

— Почему?

Я объяснил:

— Так легче. Она выпьет таблетку лояльности и забудет все… лишнее. Гомера, Исикаву, Тудора, Анну… может, будет помнить детские стишки — Агнию и Корнея, хотя я бы поспорил насчет детскости последнего. Станет добропорядочным членом общества и перестанет хотеть другого. Получит жилье… Одни города теперь полупусты, а другие переполнены и там время от времени находят, кого выбросить за стену. Кого-то вроде Хаймэ чаще всего, — я ткнул пальцем назад. — А таких как Яни — принимают. Просто она и в самом деле устала.

— А ты?

Мальчик, ты не умеешь задавать вопросы. Спрашивать надо так, чтобы собеседник не отвертелся.

— И я. Но мне не хочется забывать имена. Слова. Ничего не хочется. И так уже много забыто. Но я научу тебя всему, что помню. Хотя помнить тоже устал.

Да, я мог отвертеться. Но не захотел.

— Нет, — сказал Кир. — Не сейчас. Сейчас расскажи, с чего все началось.

Эту историю каждый из Брошенных рассказывал по своему и был уверен, что говорит правду — но при этом никто не стал бы спорить и с чужой. Такая вот ротация причин в головах Брошенных — или может это все была одна причина.

— С лени, — сказал я. — С того что людям стало лень задумываться. Или с усталости от сложностей жизни. Так или этак, но они перестали читать сложные книги, захотели отдохнуть с легкими, смешными и одинаковыми. Да-да, все это временно, конечно же. Просто это «временно» сильно затянулось. И когда людям попытались вернуть сложную и разную литературу, все закончилось шоком и переворотом. А дальше было проще. Книги хорошо горят, библиотеки легко закрыть, а можно просто сжечь все потенциально опасное. Сложное. Неодинаковое. И еще проще. Химия и нанотехнологии — то, что от них осталось — помогли с людьми. Кроме книг есть еще и книжники и прочие странные существа, которых простое почему-то не устраивает. Не убивать же их, потому что убивать тоже слишком сложно и шокирующе. Проще когда человек сам себя убивает. Все остальное, кроме убийства, зовется милосердием.

— Тогда стали давать выбор — таблетка или за стену?

Я кивнул, ощущая, как частит сердце. Волнение. Надо же.

— Но зачем? Зачем тогда другая сложность? — спросил Кир. — Зачем продовольственные склады для нас, разве не проще, чтобы мы просто умерли с голоду? Зачем сезонные убежища и медпомощь?

— Видимо, для чего-то мы им еще нужны. Может именно чтобы помнить.

— Но однажды ведь все равно… — он задумался. — Выбрасывать станет некого, и последние Брошенные умрут. Кто будет помнить?

— Один мой друг считал, что память живет во всем — в камнях, траве и земле. И ее можно оттуда извлечь, если хочешь. А другой человек, который никогда ни считал себя поэтом, сказал:

Зависит ли хоть что-нибудь от нас

Когда мы сами подвели границу?

И что-то будет, только не сейчас,

И что-то будет — снится.

Кир понял.

— Я не хочу, чтобы только снилось. — И помолчав, добавил: — Жалко. Память жалко. Никто же не захочет помнить.

Я кивнул. Они и сейчас уже не хотели.

Вставало солнце. Если Карел прав, то оно помнит и знает все.

Но почему то это не утешало.

— Поднажмем, — предложил я, — второй час на исходе.

И мы поднажали.