Кот в мешке №4. Голосование. Второй этап.

Минимальные критерии разбора, по которым должен высказаться участник: грамотность; соответствие общей теме, выбранной вариации и выбранной форме; завершенность произведения (полностью ли выражена мысль, завершен ли сюжет… и т.д.); стиль; общие впечатления, пожелания…

Проза 1

Форма – монолог

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии

Я здесь

Я даже не помню, как всё началось… Хотя да, конечно! Ты бросил меня гнить в холодном подземелье, мой Тёмный повелитель! Поверил навету коварного генерала! А я всегда служил тебе только верой и правдой!

За толстой кованой дверью темницы я бесконечно долго упивался тоской и болью, ловил окоченевшими пальцами пауков на стенах, давил их, вымещая гнев.

Когда же больше не смог их найти, впал в забытьё. Я спал и видел счастливые сны — те дни… дни далёкого детства в прекрасном месте. Вокруг расцветала золотая слива, а ветер легонько срывал лепестки. И они парили, кружась в неведомом танце. Птицы звонко щебетали, наполняя сердце радостью и лёгкостью, журчали ручьи. Река трепетала, тихонько шелестела и рассказывала забытые легенды.

Я хотел навечно остаться в той чудесной стране, но покатившиеся слёзы меня разбудили. Я так был зол на них и кричал, проклинал, пока не охрип. А потом увидел странный свет, взорвавшийся светлячками в полумраке моей обители. Думал, что схожу с ума, когда слёзы застыли каплями и бриллиантами рассыпались по вонючему полу.

Потом за стеной разыгралась гроза. Дождь барабанил, будто стремился разрушить до основания этот почерневший от злобы мир, сокрушить, разметать и смыть. Вода просочилась сквозь невидимые дыры, хлынула потоками, но мне было всё равно. И когда она уже поднялась до подбородка, я очнулся. Тело наполнилось силой, окаменело. Я сжал кулаки, и стена разлетелась на куски. Вода меня преобразила, отдала свою благодать и возродила.

Я ворвался в спальню генерала и превратил его в бессмысленную глыбу льда, ухватив за горло. Отомщён! И стою теперь перед тобой, смотрю в твои изумлённые глаза, повелитель. Но я всё тот же слуга, готовый драться и умереть за тебя! Так примешь ли ты теперь новоявленного покорителя водной стихии?

Проза 2

Форма – монолог

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии

Стихийное

В начале всегда темно. Совсем темно. Совсем — это не когда не видишь, а если не на что смотреть. Мир вокруг просто мир и люди только люди. Без огонька. А где его взять, если почти любой – отраженный, а в тебе еще не зажегся, и значит, миру нечего отражать? Но вдруг, внезапно, словно затаенная искра проснется, прянет вверх и в стороны золотым, необжигающим пламенем. Свет. Радость. Вдохновение. Мир засиял. Люди? Они хорошо умеют сиять в ответ. Добротой — на доброту. Улыбкой на улыбку. Словом на слово.

Но доброта, вдохновение, радость без способности думать и понимать, разгадывать событие или чувство, как загадку сфинкса – пусты и быстро утомляют. Мысль — ветер раздувающий пламя. Свобода превращать то, что видишь, в кирпичики для постройки нового. И сила, способная разрушить построенное. Доброта — без ума, вдохновение — без работы с ним, никуда не вложенная и ни с кем не разделенная радость.

Но уже есть огонь и значит, нет темноты, а при свете, оглядевшись, увидишь, что делаешь не так. И тогда придет волна – осознание, что радость, доброта и вдохновение это только начало. Что нужно развитие и движение. Что лишь оно – естественно. Желание и необходимость постоянно работать над собой и с тем, что дарят тебе жизнь и вдохновение. Можешь не понять с первого раза – это непросто, понимать себя. Тогда волны разных осознаний будут уходить и приходить, выливаться на страницы дневника или в разговорах с близкими тебе людьми. Мысли, легкие как ветер станут текучи, как вода, но не исчезнут бесследно, а утолят твою жажду.

А земля… ну что земля? Мы все прочно стоим на ней, когда не просто решаем, но и делаем, как решили. Когда добиваемся результатов, которые, плохи или хороши, но не чужие. Когда переливаем вдохновение в слова. Когда добры или беспощадны к тем, кто прочтет наши истории или рассмотрит наши картины. Когда радуешься результату, дающему верить — все было не зря. Даже если в конце концов вырастаем из прежнего результата и желаем нового, зная, что пока его нет, будет темно.

Но это просто новое начало.

Проза 3

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии.

Форма: повествование.

Водяная мельница

Тук-тук.

Крутится колесо.

Тук-тук.

Высокий старик смотрит на темную воду.

Тук-тук.

Ты спишь, конунг?

Тук-тук.

Сейчас тебе приснится водяная мельница, и мы начнем…

Водяная мельница была стара как мир. Серая крыша, исхлестанная ветром и дождями, поросла жухлой травой, а частью провалилась. Истертые деревянные ступеньки просели, дверь перекосилась и чуть поскрипывала от ветра на покоробившихся кожаных петлях. Огромное древнее колесо ворочалось, словно грозовое облако на горизонте, протяжно скрипело, шлепало бурыми глянцевыми лопастями по темной воде и гулко постукивало.

Конунг шагнул ближе и остановился. Пахло влажной землей, прелыми листьями и застоявшейся водой.

— Эй! Есть здесь кто?

Река позади громко плеснула. Он развернулся, положив руку на меч, а когда вновь посмотрел на крыльцо, там стоял белый, прямой как струна старик и щурился на солнце.

— Здравствуй, Вегард Законник, — конунг отпустил рукоять меча и раскрыл ладони в знак приветствия.

— Удивителен мир снов, не правда ли? — улыбнулся старик. — Видишь того, кто погиб за сотни лет до твоего рождения, и узнаешь его. И тебе здравствуй, Хьярти Медвежья Лапа.

— Зачем я здесь?

— Я остался один, — просто ответил Вегард. — И мои силы на исходе. Река времени замедляет ход, мельчает, ее затягивает ряской и тиной с лягушачьей икрой. А значит, и твоему — нашему — народу осталось недолго.

Хьярти стиснул зубы.

— Две жизни, конунг. Водяной мельнице нужны две жизни, а я уйду в небесный чертог. Тогда наш народ не только не сгинет, но будет самым сильным и могучим на этих островах. Наши люди построят много крепких кораблей, откроют новые земли, заложат большие города… Через пятнадцать лет я приду за платой для водяной мельницы. Впрочем, это вовсе не большая цена за прошлое, настоящее и будущее. Согласен?

Хьярти закрыл глаза. Как будто у него есть выбор. Выдохнул:

— Да…

— А теперь — просыпайся, конунг.

И вокруг мельницы возникло плотное кольцо серо-стального тумана — словно вознеслась ввысь неприступная крепостная стена…

Любимая жена — цена жизни двоих детей.

Они — цена всего народа.

Дочь и сын.

Сестра и брат.

Безумно похожие внешне и очень разные по характерам.

Вемунд — стремительный воин. Уна — терпеливый маг.

Уйдет брат – не упустит ли, не потеряет ли время Уна Обещанная?

Уйдет сестра — не поспешит, не разобьется ли в галопе времени Вемунд Обещанный?

Мельница, ох, мельница, накрутила-навертела… Сплела, смешала зелено-бурые струи неторопливой воды – не разделишь, не разберешь.

— Да, прошло пятнадцать лет, Вегард Законник. И… — Хьярти сжал зубы до скрежета, до судороги в мышцах, — я отдаю тебе свою жизнь за одного из них. Позволь только распорядиться перед уходом. Кто остается править — Уна или Вемунд?

— С чего ты взял, что мне нужен кто-то из них?

— Но… две жизни…

— Твоя жена, конунг, — вдруг улыбается старик. — Сигрун тоже отдала свою жизнь в обмен на жизнь одного вашего ребенка.

Хьярти задохнулся от неожиданной радости и от внезапной тревоги.

— Они справятся, конунг, — Вегард решительно кивнул и протянул руку. — Они справятся, потому что справитесь вы. Уходим. Прямо сейчас.

Хьярти дотронулся до сухих сильных пальцев и с удивлением заметил, как тело его стало прозрачным, словно серо-стальной туман…

Тук-тук.

Крутится колесо.

Тук-тук.

Высокий старик смотрит на светлеющую воду.

Тук-тук.

Видишь, конунг?

Тук-тук.

Теперь она твоя, водяная мельница, твоя на много-много веков…

Крыша была покрыта светлым тесом, солнечные зайчики млели на кучках стружек возле ступенек, по двери янтарными улитками ползли капельки смолы. Колесо — все в сверкающей на солнце воде — поворачивалось с тихим шорохом, бодро шлепало новенькими лопастями в прозрачной воде и гулко постукивало.

Хьярти шагнул ближе и остановился. Пахло влажной землей, свежей древесиной и звонкой чистой водой.

— Стучит мельничное колесо, — тихо сказал Вегард. — Оно — сердце народа, это колесо. Народ сплотят и защитят твои дети, а тебе надо защищать его сердце. Злоба, ненависть, отчаяние, зависть, трусость… у сердца много врагов.

— Я смогу… один?

— Неверие — опаснейший из врагов, запомни, конунг Хьярти Медвежья Лапа. А одиночество… иногда друг, но иногда и враг, это верно, — старик улыбнулся и кивнул куда-то в сторону. — Иди, встречай.

Конунг недоуменно обернулся и… замер. Потом сбросил оцепенение и побежал навстречу, побежал, раскинув руки, как когда-то давным-давно, целых пятнадцать лет назад.

— Сигрун! Это ты… ты…

Тук-тук.

Крутится колесо.

Тук-тук.

Ты ведь всех помнишь, — и друга, который заслонил тебя в битве; и молодого ярла, который отказался участвовать в заговоре и был убит предателями; и дочь бонда, которая со стрелой в плече бежала тебе навстречу предупредить о засаде…

Тук-тук.

Они скоро придут, придут, ведь твой народ — их народ, твоя страна — их страна. Они вместе с тобой будут сражаться в том серо-стальном тумане, что вздымается вокруг мельницы в момент опасности…

Тук-тук.

Светловолосый конунг и его темноглазая жена смотрят на бегущую синюю воду.

Тук-тук.

Видишь, там, вон там, в сплетении сотен тысяч струй — белые пряди волос наших детей. У обоих — смотри, смотри! — такие темные глаза!

Тук-тук.

У них горячие сердца, у наших ребят, они справятся, все вместе мы обязательно справимся.

Тук-тук…

Проза 4

Вариация 2: стихия в тебе или ты в стихии

Форма: повествование

Сегодня особенный день, я готовился к нему несколько лет. Беру в руки древние скрижали, чтобы еще раз внимательно их перечитать и свериться со своими записями. Дрожат руки. Не от волнения или страха – так реагирует мое тело на артефакты, которые просто не могут существовать, и в то же время они перед глазами. Семь тонких пластин из неизвестного прочного полупрозрачного материала цвета морской волны, с рисунками и текстом на шумерском языке. Я помню их наизусть, но тщательно проверяю каждый символ, знак, рисунок. Два ассистента стоят за спиной, боясь потревожить меня даже своим дыханием. Знаю, что они готовы беспрекословно выполнить любое распоряжение, а их преданность выше любых моральных и нравственных принципов. Очень ценное качество.

Все точно. Чувствую возбуждение от предвкушения самого процесса ритуала. Не могу удержаться, чтобы не усмехнуться от мыслей про моих «коллег». Тупые недоумки, им и в голову не могло прийти, что алхимическим сосудом для трансмутации является сам человек. А я понял это еще до того, как скрижали попали мне в руки! Спокойствие…

Встаю из-за стола и оглядываю своих ассистентов. Вижу в их глазах решимость. Ничего другого я и не ожидал. Итак, начнем.

Сначала вода. Приказываю принести контейнер, который доставили сегодня. На поиск этой воды ушел почти год. Сначала расшифровка координат, потом экспедиция в Мексику. За века местность сильно изменилась, но источник нашли. Еще три часа — и вода станет непригодной для ритуала, но мне хватит и половины этого времени. Один ассистент открывает контейнер, проверяет температуру воды и набирает пробу для масс-спектрометра – нужно удостовериться, что исходник идеален. Второй набирает в кварцевую емкость ровно 1,618 литра и ставит ее в реактор модифицированной перегонной установки. Первый кивнул – результаты анализа в норме.

Теперь огонь! Ассистент включает генератор, в ректоре зажигается плазма, вода закипает и начинает по каплям собираться в другой емкости, обнуляя свою структуру – ни одного миллиграмма не должно испариться впустую. Контрольное взвешивание – ассистент подтверждает, что все точно.

Земля! Как все оказалось непросто. Пришлось выращивать Datura в специальной теплице, поливая водой из источника, потом смешивать порошок его плодов с другими редкими растениями и варить зелье строго по рецепту. Сейчас оно стоит в чаше на столе. Немного страшно. Какая ирония над экспериментатором — это зелье можно попробовать только один раз. Потому что оно смертельно! И если в скрижалях ошибка… Делаю первый глоток и начинаю осознавать величие своего духа и поступка. Ноги становятся ватными, тело легким и непослушным. Ассистенты подхватывают меня, усаживают в кресло, ставят рядом емкость с водой и кладут на нее мои руки. Теперь надо делать все быстро – у меня осталось не так много времени.

Закрываю глаза, концентрируюсь и начинаю формировать свое желание – вода должна записать его в своей структуре. Становится жарко, градом льет пот. Но все это сейчас неважно… Я хочу быть всемогущим, повелевать всеми четырьмя стихиями и всевозможными формами! На земле и на небе, в огне и воде. И да будет так!

С трудом открываю глаза — даю знак ассистентам, что можно продолжать. Быстрее! Они подносят емкость к моим губам. Теперь самое сложное – выпить все без остатка, хотя пить совершенно не хочется. Пью… Звуки в лаборатории стихают, время становится тягучим, ощущения исчезают. Я умираю… И вдруг меня пронизывает мощнейший поток энергии, распыляя мое тело на атомы, унося в никуда, а потом собирая снова. Получилось!

Высокоразвитое существо встрепенулось в подпространстве и послало мыслеформу:

– Координатору миров первого уровня. Докладываю. Мир – Земля, разумное свободное существо, идентификационный номер TYR-7819-OPK-5850182623, только что добровольно отказалось от эволюционного процесса обучения и подтвердило свой выбор на получение ограниченного доступа к интерфейсу творца. Личный уровень – неопытный пользователь. Жду ваших указаний.

— Я соглашаюсь с выбором свободного существа с идентификационным номером TYR-7819-OPK-5850182623. Ограниченный доступ для мира Земля — открыть. Доступ ко всем мирам более высоких уровней закрыть на три воплощения. Включить корректирующий режим воздаяния и зафиксировать в колесе Сансары по особому протоколу. Вносимые искажения исправлять лично… И не вы ли мне говорили буквально 20 веков назад, что наблюдать миры первого уровня – довольно скучное занятие? – в мыслеформе Координатора появился образ улыбки.

Проза 5

Вариация 1: Единство и борьба противоположностей

Форма: Монолог

Река жизни

«Действительно, почему люди не летают? – вспомнила я слова писателя, стоя на берегу реки, которая, плеща холодными волнами, беззаботно текла между двух берегов, напоминая меня в жизни. — Вот развести бы руки в стороны и воспарить над миром! Увидеть, какой он удивительный и разный, и, насладясь пьянящим чувством свободы, вернуться туда, где мне хорошо, где я чувствую умиротворение…»

Я жила с родителями, мало о чем заботясь, что неудивительно для единственной, любимой дочери. Они опекали меня чересчур сильно, лишая взрослой самостоятельности, позволяя подольше оставаться наивным ребенком, не думая, что это принесет проблемы в мою жизнь. По сути я выросла холодной эгоисткой, не умеющей понимать чужую боль и проблемы. Привыкла, что моим капризам потакают, — сначала родители, а потом и парни, которые ухаживали за мной и берегли, боясь перечить из-за связей моих родителей, в надежде, что их пристроят на теплое местечко или одарят шикарными подарками. Так люди заботятся о реке, которая является кормилицей и источником прибыли. Перегородив ее плотинами, связав ремнями мостов, ограничивают свободу течения, пытаясь подчинить себе. Приходит время — и река взрывает лед условностей, разливаясь, безжалостно топит все подряд, принося хаос, сметая все на своем пути, без сожаления оставляя за собой разруху и не чувствуя угрызений совести. Так и я, снова разочаровавшись в очередном кавалере, устраивала жуткий скандал, испепеляла морально, уничтожала ненавистью от обиды, и со временем парень начинал общаться с моим отцом больше, чем со мной. Бизнес важнее…

И жизнь моя постепенно превратилась в холодные воды скуки, накрывшие меня с головой, а илистое дно проблем, которые приходят вслед за вседозволенностью, затягивало все глубже. Компании из странных, криминальных личностей, дурь и покер, долги и гонки на сумасшедшей скорости по ночному городу в попытке уйти от полиции… Но все это быстро наскучило, не принеся моей страдающей душе ничего, кроме горечи разочарования и отчаяния одиночества, мое будущее было нарисовано мрачными красками. Пока я не встретила его.

С ярко-рыжим ирокезом волос, множеством веснушек на лице и зажигательной улыбкой, он напоминал взвившийся к небу огонь, который одаривает теплом всех, кто рядом. Умеющий сострадать людям и понимать чужую боль, он был моей полной противоположностью, жажда жизни в нем горела ярким пламенем, разбрызгивая искры радости, зажигая улыбки на лицах людей. Моя душа замерла, почувствовав безудержное и безрассудное чувство, которое окутало нас мятежным облаком, заставив забыть прежнюю жизнь. Мы проводили вместе много времени, а моим родителям ничего не говорила, оберегая свои отношения, потому что в кругу моей семьи не было принято ощущать красоту и многообразие мира, — сухие цифры и постоянное желание зарабатывать деньги заменили понимание. Но долго скрывать отношения не получилось. Мои глаза светились от счастья, я улыбалась и больше не пропадала по ночам, заливая плохое настроение алкоголем…

Родители встретили его с сухим равнодушием, снисходительно терпя его шутки и отвечая на его улыбку молчанием. Они, видя меня такой жизнерадостной, тяжело вздохнули и решили принять его, понимая, что он обойдется дешевле, чем мои бывшие лощеные, самодовольные ухажеры, мечтающие урвать долю нашего бизнеса. Став частым гостем в доме, он присутствовал на семейных обедах и посещал светские вечеринки, пытаясь привыкнуть к нашему образу жизни и правилам. Ежедневная рутина обязанностей изматывала его, участие в проектах не доставляло удовольствия, мало времени оставалось на прежние развлечения и мне они были не интересны. Он стал меньше улыбаться, и блеск в его глазах потух…

Но разве можно удержать огонь, накрыв его стеклянным колпаком? Пламя сначала затихнет, слабея от недостатка кислорода, а потом на последнем дыханье бушующим, жгучим столбом взметнется к небу, вверх, на свободу — и удержать его невозможно. Разгоревшись, выжжет все до черноты, и только пепел пеленой сожаления покроет душу.

Мы стали ссориться. Каждый отстаивал свой мир и взгляды, пытаясь доказать друг другу, что лучше: жить скромно, но наслаждаться свободой и нашими отношениями, или все время зависеть от родителей. Он протягивал мне руку, говоря: «Пойдем, мы будем счастливы, это так здорово — жить как хочется». Я отвечала: «Не могу оставить родителей, я их люблю, к тому же на что мы будем жить? Я не привыкла экономить, давай останемся пока здесь, на время». Плача, не в силах переубедить, чувствовала, что теряю его, понимала, что вода не властна над огнем, и вместе быть они не могут, но во мне тлела надежда, что он поймет, уступит и будет так, как я хочу…

Прошел год после нашего расставания. Мне было непросто осознать, что в жизни не бывает так, как хочется, и надо прилагать усилия, чтобы что-то иметь. Страх быть самостоятельной я преодолела: поступила в институт и стала жить в общежитии на стипендию. Мои родители так и не поняли моего поступка, не простили самовольный уход из семьи. Но разве река спрашивает, куда ей течь? Бурля, обходя преграды и размывая заторы, она упорно течет по выбранному, извилистому руслу, пока из бурно-пламенной и мутной не переродится в величественную, прозрачную и тихоструйную. Берега, пустынные, заросшие сухим кустарником, напоит живительной водой и превратит в зеленое великолепие.

«Что будет дальше – не знаю, — размышляла озадаченно я, не спеша идя по берегу реки, вдыхая свежий, наполненный ароматами жизни воздух и любуясь как белые облака отражаются на светло-синей поверхности реки. – Я хочу быть счастливой и научиться любить. Будет очень тяжело, но я уже не боюсь трудностей, не отступлю, верю, что мир для меня однажды заискрится разноцветными вспышками радости и огненным фейерверком чувств…»

Проза 6

Вариация 1: Единство и борьба противоположностей

Форма: Повествование

Вечер пятницы всегда собирал нас под крышей бара «Аватар». С тех пор, как владельцем бара стал Элементаль огня, заведение расцвело. Не мудрено, представители его стихии лучше прочих разбираются в сфере развлечений. Благодаря своим способностям, они уже захватили большую часть шоу-бизнеса, хотя и среди них есть простые работяги. В помещении, как всегда, было полным-полно народу, но я точно знал, что Серега занял нам столик. Он всегда отправлял голема к самому открытию и за это постоянно заставлял нас проставлять ему выпивку. Проклятый каменщик, был одним из лучших на курсе, потом пристрастился к алкоголю, забросил всё и ушёл работать в котельную. Что ещё надо? Сиди, кидай уголь, а с его талантом это проще некуда, и пей в своё удовольствие.

Когда я вошёл внутрь, за нашим столиком уже сидел Вова и в ожидании остальных пил в компании Серёгиного голема.

— Огоньку не найдётся?

Вова был тем самым «обычным работягой» из огненных и напоминание об этом было лучшим способом привлечь его внимание.

— Чем стебаться, лучше бы бокал обновил!

Я напряг кисть и провел воображаемую дугу. Вино тонкой струйкой поднялось из графина и опустилось в опустевший бокал.

Я сел, жестом подозвал официанта и заказал 0,5 светлого и попросил пепельницу. Оставалось дождаться ещё двоих, но после восьми часов на электростанции сделать это на трезвую почти невозможно. Наш официант уже принимал другой заказ, пока всё перечисленное мной приближалось к нашему столу по воздушному потоку. Я уже почти взял пиво, как поток воздуха изменил направление и бокал отправился мне за спину.

— Спасибо за угощение, Андрюша! — позади стоял Олег, а в его руках постепенно пустел такой желанный бокал.

Официант повторно принял заказ. Так наш стол пополнила ещё одна бутылка вина, два бокала пива и три по пятьдесят. Прокричав фразу – «Стихия рождает возможности!» — мы чокнулись, и обжигающая влага пустилась по кишкам.

— Как работа? Неделю вас не видел, насколько всё ухудшилось? – Олег, как представитель укротителей воздуха, был до безумия переменчив. Дослужившись до начальника среднего звена, он то открыто гордился своей работой, то впадал в глубокую депрессию, что его стихия уже не поможет росту и придётся как в доэлементальные времена работать головой. Сейчас был период гордости, а это значило, что шутки про простых силовиков, типа нас, будут гвоздём вечера. Я работал на водяной электростанции, всю смену ускоряя поток воды. Работа низшего уровня стихии, но на жизнь хватает. Вова был помощником стеклодува, но душа поэта желала более яркого творчества. Его мать из чистокровных водяных, а отец неплохой повар из академии огненных. Так ему достался страшный характер: огненная жажда величия отца и тяга к спокойствию и стабильности от матери.

— К чертям работу! Этот старый стеклодув, возомнил себя не пойми кем, а мне лишь расплавку доверяет. – Вова допил содержимое бокала и щелчком зажёг маленький огонёк на кончике большого пальца. Мы закурили.

— А как дела на станции? Слышал, конкуренция растёт.

— Не то слово. Мало нам было пердунов с их ветряками, не в обиду тебе, так всплыли ещё «хот энерджи». Проклятые саламандры приловчились метать молнии и забирают клиентуру. Мол,

чистая энергия у них. – Мой бокал оказался пуст, и я переместил в него пару глотков из соседнего.

Воздух резко наполнился насыщенным перегаром, а голем превратился в груду песка на полу. Его высочество Сергей, наконец-то допил рабочие запасы и прибыл на дозаправку.

— Проклятые алкаши, без меня начали. Я вам места занимаю, и так вы меня благодарите? – Тончайший намёк не остался незамеченным и предыдущий заказ в двойном объёме снова расположился на столе. Вторая порция была отведена исключительно под Серёгу. Он говорит, что каменная стихия постоянно требует влаги, потому и пьёт за троих. Очередной ряд рюмок опустел, а с ними и первый бокал «вечно сухой глыбы». Олег начал понемногу манятся в лице, в нём просыпалась его депрессивная часть.

— Слышали? В южной части опять объявилась банда ледорубов. А у меня там офис, между прочим. – Половина вечера позади, начальник почты уже начал искать недостатки своей работы.

— Пей давай, нечего тоску нагнетать!

Олег пытался мне возразить, но как только он открыл рот я закинул в него сорокаградусный шар.

— Я тоже так хочу! – Вова открыл рот и от предвкушения закрыл глаза. Я поднял пол-литровый шар пива и запустил в него. Большая часть жидкости осталась на огромном лице здоровяка.

— Дёрнулся и весь трюк испортил! Кто так делает?

— А ну, быстро собрал всё обратно в бокал! – Котельщик сжал кулаки, и груда песка начал обретать форму голема. Для драки было ещё слишком рано, и я собрал обратно всё, что не пострадало. Марионетка снова рассыпалась. Все закурили.

Алкоголь кончился, а официант скрылся из виду.

— Ну что, по последней на баре? – Олег встал, придерживая себя периодическими толчками воздуха и пошёл в предложенном направлении. Мы двинулись за ним. С начала застолья народу в помещении прибавилось, что значительно затрудняло продвижение. Мы были практически у цели, когда из толпы вышел мужчина средних лет. Два полных бокала в дрожащих руках в миг опустели, окатив меня хмельной влагой.

— А вот теперь самое время! – быстрым движением я собрал с себя всё пролитое, пиво окутало мою руку и начало покрываться ледяной коркой. Через мгновенье ледяной кулак уже дробил рёбра обидчика, глупая улыбка Вовы едва виднелась за могучим силуэтом голема. В баре вспыхивали языки пламени, ломались кости под звуки водяного хлыста. В такие моменты ощущается истинное назначение стихий. Отличное окончание рабочей недели.

Проза 7

Вариация 3: Природные катаклизмы и магия.

Форма: Описание-пейзаж.

Обугленное недавним пожаром до остова черное дерево одиноко высилось среди выжженной земли. Полчища чужаков прошли тут, не пощадив никого и ничего. От некогда звонкой и веселой деревушки не осталось ничего, кроме остатков сожженных стен, рассыпавшихся печей и зияющих дыр ничем не прикрытых теперь колодцев. Казалось, что вся эта разруха одной сплошной раной вопит в небо, моля о пощаде, о милосердии, выпрашивая себе хоть каплю надежды.

Черные вороны бродили там и тут, откапывая в золе белые как снег кости. Это были кости животных и людей: взрослых, немощных стариков, совсем маленьких детишек. Никто не успел спастись, когда чужаки беспросветно темной ночью напали на село и подожгли его сразу со всех четырех сторон света. Они думали, что в этой деревне живут колдуны, укравшие у соседей урожай и наславшие засуху. Потому и выжгли всю деревню, поле вокруг и лес дотла. Выжгли и подались кочевать, куда глаза глядят, потому как не судилось им теперь мирно и спокойно жить на своих землях, пролив кровь соседей.

Хмурое небо посерело от дыма, наливаясь свинцовой тяжестью. Мрачные тучи, как гигантские тени бродивших внизу среди костей ворон, словно притягиваемые магнитом, собирались над останками села. И вдруг, как выстрел, раздался раскат грома. Он заполонил все, спугнув ворон и подняв в воздух слой золы. Небо засверкало, заискрилось и прорвалось ливнем. Потоки воды стеной падали на землю, жадно и ненасытно впитывавшую их. Темные глазницы колодцев, казалось, смежили веки, чтобы успокоиться и переждать беду, чтобы очиститься и дать ростки новой жизни.

Когда-нибудь эта черная выжженная земля снова найдет свою судьбу. Сюда придут люди, тут зазвучат голоса и песни. А пока что раскаты грома и шум ливня делают свое дело, убивая следы и память о чужаках, окропивших землю кровью невинных людей. Природа мудрее людей, и стихия справится, трава пробьется, корни возродятся, наполнятся чистой водой колодцы, отражая солнце и звезды, даруя жизнь.

Проза 8

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии.

Форма: повествование,

Обитель солнца

Сердце Марвина сейчас так колошматит о ребра, что, кажется, вот-вот проломит их и упорхнет, как испуганная птица. Все его худое, долговязое тело резонирует, а в ушах все громче и громче что-то словно тоненько жужжит.

Тот, кого он искал, кто-то подобный ему совсем рядом. Чутье не может обманывать.

Марвин опасливо входит в утлую сараюшку, что отстоит по правую сторону от трактира. Солнце в зените, и глаза Марвина не сразу обвыкаются с темнотой. В сарае пахнет затхлой соломой, и в лучах, робко пробивающихся через щелистые стены, сияет и кружит встревоженная кем-то пыль.

Марвин слышит сзади шорох, и резко разворачивается, сжав руки в кулаки и выставив их вперед. Он не привык ждать ни от жизни, ни от людей в равной степени ничего хорошего. Жужжание в ушах достигает своего апогея и стихает.

— Ой! — тихонько восклицает некто. Марвин разглядывает незнакомку: у нее большие и ничуть не испуганные глаза, нос в веснушках и пышная копна каштановых волос, которую тщетно попытались обуздать пеньковой веревочкой. Она кажется совсем безобидной — невысокая, юная, в грязном, но добротном городском платье. Марвин опускает кулаки.

— Привет тебе! Я Льель, — девушка приподнимает кончиками пальцев подол и изящно кланяется — ровно так, как дамы из высшего общества приветствуют не менее родовитых кавалеров.

— Ох… Из благородных, что ли? — брякает Марвин, но тут же спохватывается, — Марвин я.

— Да, — без тени высокомерия отвечает девушка. Это простодушие располагает Марвина к дальнейшей беседе:

— Пряталась, что ли?

Девушка весьма словоохотлива и тараторит практически без пауз:

— Боялась, что ко мне идет кое-кто другой, не ты. Такой же, как мы, только безумный, злой и страшный. Я повстречала его, когда еще была ребенком, напугал до полусмерти тогда. Уверял, что мы несем погибель и прокляты. Он был… Земля. Хотя будь Землей я, я бы тоже с ума сошла. Там, где он прошел по землям отца, поля надолго стали бесплодными. Садили на них, садили, а не всходило ни росточка. А ты кто?

— Я Огонь.

— О-о-о, — глубокомысленно протягивает девушка, — Рядом с тобой тухнет пламя? Не повезло тебе, не повезло… А я Вода. Когда я рядом с колодцами, родниками, они пересыхают. И реки пересыхают, хоть и медленно. Так что я даже в городе жить могу, с людьми. Какое-то время. Правда, они не слишком этим довольны, как ты понимаешь. Я ведь потому и переезжала с места на место, подолгу не жила нигде. Отец мне много где дома покупал. А когда он умер, братья все мои дома продали, и мне уйти пришлось…

Марвин напряженно вслушивается в гомон снаружи сарая. Кто-то зычно требует хворост или пук сена, кто-то причитает и взывает к богам.

— Мне пора, — перебивает Маврин бесконечную тираду девушки, приоткрывает сарай и, суетливо поглядывая по сторонам, собирается ретироваться.

— Эй, Огненный! Так просто уйдешь? Мы ведь не договорили, мне столько всего нужно рассказать! Снаружи города подождешь? Сдается, и мне тут скоро будут не рады.

Марвин клятвенно, лишь бы Льель отвязалась, обещает дождаться ее у развилки на тракте. Затем, стараясь не попасться никому на глаза, уходит из деревни прочь.

Льель застает Марвина, уже изрядно утомившегося ждать, жадно пожирающим с придорожного куста ягоды медоники:

— Я вот что подумала. А проводи ты меня до города, а? Три дня пути, и мало ли, кто по дороге встретится, злых людей много. А ты вон какой высокий, и драться наверняка умеешь.

Драться Марвин не то чтобы умеет, но преисполняется гордости от важности возложенной на него задачи и выпячивает впалую грудь.

— Я могу, да.

— Вот и замечательно! — хлопает в ладоши Льель.

Остаток дня Марвин только и делает, что шагает и слушает, слушает и шагает, изредка вставляя в бесконечный монолог реплику-другую.

Смеркает, и они находят место для ночлега. Льель заворачивается во все тряпки, что взяла с собой, и придвигается поближе к Марвину.

На второй день Марвин обнаруживает, что уже несколько пообвыкся с нескончаемой болтовней Льель и почти перестал раздражаться. Более того, иногда даже с интересом слушает ее бесхитростные рассказы, расспрашивает, и что самое странное — кое-что рассказывает о себе.

На вторую ночь Марвин набирается храбрости приобнять прильнувшую к нему в поисках тепла Льель. Та, словно только того и ждала, с готовностью откликается на объятие. Марвин открывает рот, чтобы сказать, потом закрывает. Потом все же произносит вопрос, которым задавался всю жизнь:

— Когда-то очень давно мой дед поджег из мести избу одного плохого человека. Погасить пожар не смогли, и выгорела половина деревни… Дед не признался, только моей матери рассказал, когда совсем уже плох был. А что если то, каким я родился — наказание? Как думаешь?

Льель задумывается:

— Мой отец много лет служил королю, был одним из лучших его генералов. Если так подумать, кто знает, что он творил на войне и что приказывал своим людям?.. Может, колодец отравил или утопил кого… Я вот только не понимаю, если так, при чем тут я? Иногда думаю, я в аду, том самом, которым нас стращают церковные служки! Знаешь, я пить постоянно хочу, вода в чаше пересыхает так быстро, что я не успеваю донести ее до губ. Будь у меня возможность, я бы и пила, и пила, и пила, пока не раздулся бы живот, и в бадью воды налила, залезла по шею и сидела бы там целыми днями…

Марвин и Льель некоторое время лежат молча, каждый думает о своем.

— Куда ты идешь, Марвин? Ты странствуешь, я это поняла, но ведь ты куда-то все же идешь?

— Ищу земли, где даже зимы теплые — я слышал, они где-то в той стороне. Слышал, что если долго-долго идти туда, где восходит солнце, можно найти его обитель. Там настолько жарко, что огонь не нужен вовсе. И вот я иду, иду, куда глаза глядят. Может, повезет, и найду их когда-нибудь? До того, как сдохну от холода в одну из зим.

— Обитель солнца? Мне бабушка тоже про это сказки сказывала, — Льель хихикает и тут же замолкает, заметив, с каким серьезным выражением лица на нее смотрит Марвин, — теплые зимы? Звучит здорово! Ой! Тяжело тебе, наверное, приходится, когда совсем холодает? Без огня, без тепла… Отовсюду гонят…

Марвин угрюмо молчит. Он сам еще не до конца понял, но Льель по-настоящему нравится ему. Так сильно нравится, что ему особенно больно от участия, искреннего понимания, которым полны ее глаза сейчас.

Третий день пролетает особенно быстро, и подпорчен для Марвина пониманием того, что их маленькое совместное путешествие заканчивается.

— Вот и пришли, — с преувеличенным энтузиазом говорит Марвин, в нерешительности перетаптываясь с ноги на ногу у городских врат.

— Ну да, — соглашается Льель и, запинаясь, робко говорит, — послушай, мне этот город что-то не очень нравится. Проводишь до следующего?

— Нет, — твердо отвечает Марвин. Он хочет сказать что-то еще, оправдаться, объяснить, но вместо этого неловко обнимает Льель, осторожно целует в лоб, едва касаясь губами покрытой дорожной пылью кожи. И размашисто шагает прочь, не давая ей шанса ответить.

Шагает, шагает, шагает, сколько хватает сил. Марвину мнится, что вся тяжесть набухшего тучами неба давит на его острые плечи, и он ссутуливается, плотнее кутаясь в плащ.

Наконец, выбивается из сил и, изможденный, забирается в заросли травы на ночевку. Глубокий сон становится для него избавлением от тяжелых дум.

И первое, что Марвин видит утром, разомкнув веки, это сияющее лицо Льель.

— Проснулся наконец! А я ждала, ждала… Горазд ты спать, конечно! Смотри, что я принесла! — Льель разворачивает огромный потертый лист бумаги, украшенный диковинными картинками, изогнутыми линиями и узорами. Марвин ошеломленно озирается по сторонам, трет глаза.

— Это карта, Марвин! Я ее для тебя достала! Не знаешь, что это? Во-о-от сюда посмотри, — Льель водит пальцем по бумаге, указывая на что-то, — это теплые края, понимаешь?! Не обитель солнца, конечно, но там и впрямь тепло — я прочла про это в книге. И еще там море! Оно огромное! Не знаешь, что такое море? Это много-много воды! В море впадает много рек!

Марвин широко распахивает глаза:

— Значит, оно, море это, никогда не пересохнет? И ты напиться наконец сможешь? И там можно жить?

— Ну да! Но ты представь — там зим нет вообще! Там зимой теплее, чем у нас летом! Я здорово в картах ориентируюсь, отец научил. Сначала пойдем по этой дороге, потом по этой, потом поплывем на корабле! — Льель счастливо смеется, и Марвин, силясь поверить в реальность того, что только что услышал, робко улыбается. Они смогут там жить. Вместе.

О том, что море соленое, и воду из него пить нельзя, Льель решает Марвину не рассказывать.

Проза 9

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии

Форма: Монолог

Я устала. Утро подбирается, как тать – медленно, но верно. А ещё ничего не сделано.

Как трудно в этой лягушачьей шкуре образцовой домохозяйки! Терпеть больше невозможно. Я хочу к морю, но проклятие Змеи Горынычны, моей свекрови, удерживает меня на месте. Вот бы взмахнуть крыльями и…

Нет. Посуда, полы, огород, посуда, полы, магазин… И так бесконечно. Бесконечно.

Финист прилетел сегодня слегка потрепанный. Совещание оказалось тяжелым. Пытались перевести все стрелки на моего Сокола. А он стреляет лучше всех! И не из-под полы, а в честном бою. Но эти игрища на Красном ковре вести не умеет – нервничает, теряет силу, в итоге получает самую большую иглу от Кощейского сыночка – главного держателя акций, владельца фирмы, единоправного повелителя, пока папаша отсыпается на Майорке – господина Черепанова, Амбросия Кощеевича. Сынок под стать папаше – мелкий, жиглый, придирчивый, пакостный…

Отпаивала Финиста два часа настойкой валерьянового корня, приглаживала взъерошенные перья, отпаривала клювик чаем с малиной. Милый… Свет мой…

Я устала.

Луна прядет невесомый покров. Поглядывает на меня, улыбается ободряюще. Не могу. Правда, не могу больше терпеть. Нельзя мне, но я сделаю…

Дети спят. Соколята дремлют. Лапки подергиваются. Намаялись. Никто не увидит. Финист уснул. И где? В детской кроватке, обняв младшего…

Не увидят, не поймут, не узнают. Я быстро!

Ты, Водяница-Голубеничка, лейся тихим потоком, заливайся в котел бесшумно. Работа тебе сегодня на всю ночь. Змея Горынычна прибудет завтра поутру, а у нас все постирано-высушено. Ни к чему ей будет огнем-то полыхать, не придерется! А, ну, собирайся одежка, да в котел ныряй. А я тебе мыльной пены подвзобью, чтобы мягче да слаще купание было.

Ты, Огневица-Рыжие косы, займись кашей из четырех злаков, мясом индюшки, золотистым супчиком! Не забудь репу напарить, да мясных шариков нажарить, Финист их обожает!

Ты, Матушка Землица, дай мне плодов для салата, цветов для дизайна, ниток для шитья, зерен для каравая… Ох, прости, что много прошу, но надо.

А ты, братец Шалопай Сквозняк, мне во всех делах нужен! Белье просуши, пыль выгони, воздух в доме прокрути, протряси, обнови. Потом запахи вкусные разнеси по всем комнатам. И не забудь про вытяжку на кухне, а в туалете придется тебе постараться – последнее время там запахи задерживаются. А я уверена Змея Горынычна полезет вытяжку проверять. Потом мы игрушки разложим, книжки расставим, ковры протряхнем. Потом со шваброй, да со щёткой пляски устроим, потом… Дел много, всех не упомнишь! Дела, они же за руки сцепившись ходят: одно сделал, другое подтягивается.

А я, чтобы все успеть, лягушкину шкурку пока сниму. Это потом только Сокол мой ясный поймет, что не лягушка в доме живет, а лунная царевна – повелительница стихий. Это потом он, когда его жареный петух догонит, а живая вода глаза промоет, увидит, на ком его дом, да сила его держатся.

А сейчас поработаем, чтобы свет мой, соколик, не кручинился, да голову низко не свешивал, да борщ вместо соли слезами не заправлял…

Поэзия 1

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии

Форма: силлабо-тоника

Жажда свободы

Я — костёр, догоревший дотла.

Мой огонь столько силы несёт!

Чтоб восполниться снова смогла,

Нужен мне над разломом полёт.

Там в кипящей стихии лишь смерть,

Но я пью эликсир из огня.

Разорву я когтями ту твердь,

Что держала цепями меня.

Мотыльками ворвусь в небеса.

Они красным горят, золотым.

Только выпадет в поле роса,

Всё укроется пеплом седым.

В раскалённой утробе — твой смех.

Сыпься нежно, мой огненный дождь,

Словно звёзды на счастье для всех —

Через год будет новая рожь.

Поэзия 2

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии.

Система сложения: силлабо-тоника.

Форма: касыда.

Касыда о весеннем утре

Дорогая, проснись и окно распахни: там бушует весна!

Я придумал ее лишь вчера, целый день ворожил допоздна.

С горизонта я снял помутневшее солнце, туманом протер

И к полудню в ладонях-мартенах его раскалил докрасна.

Из оттаявших туч и с угрозой поплывших с высот ледников,

Словно прачка, я воду отжал, и к земле понеслась быстрина.

По лесам и долинам прошел колесом, взбив зеленую рябь,

Накидал первоцветов и вышиб побег из сухого бревна!

Мотыльковый полет намешал я со свежестью моря идей —

Озорной ветерок опьянит посильнее любого вина.

Пропитал я весну от зари до зари щебетанием птиц,

Песнопеньем котов и шмелиным жужжаньем — прощай, тишина…

Это всё подарю я тебе, моя милая ведьма-жена;

Поскорее проснись и в глаза мне взгляни — в них любовь и весна!

Поэзия 3

Вариация 2: стихия в тебе или ты в стихии.

Форма: Силлабо-тоника

Баллада стихий

Баллада стихий

К оракулу древнему — в чем-то почти богу —

Однажды пришел я с вопросом — важней нет:

«Где силу найти, чтобы сделать я смог много?

Какая стихия сумеет помочь мне?

Оракул качнулся и скрипнул, что те двери:

«Лишь вера одна. И законы ее просты:

Ты сам для начала попробуй в себя верить —

Другие поверят во все, что им дашь ты».

И было непросто исполнить наказ вещий.

Но все же я смог в совершенстве познать власть,

Что делала жестче мужчин и смелей женщин,

Взлетать помогала, давала быстрей пасть.

Но сила такая вредила, увы, часто —

В себе и других удержать не всегда мог.

Поэтому снова пришел я искать счастья

Туда, где оракул, и он же — почти бог.

«Исполнилось все, но иного хочу, вижу.

А есть ли стихия, чтоб рядом со мной шла?»

Оракул со скрипом склонился чуть-чуть ниже.

«Есть дружба на свете. Но часто она зла».

Поверил и в это, но тех, кто всегда рядом,

Пустил, доверяя, и в сердце, и в свой дом.

Друзья говорили всегда лишь одну правду.

Но разной она оказалась у нас потом.

«Ты прав был, оракул, есть зло, что добром бла́знит.

Стихия какая закроет в душе брешь?»

Ответил он: «Смерть». И к ногам моим пал наземь

Под тяжестью той, что лишает сил и надежд.

Но я был согласен лишиться большой доли

Всех сил обретенных, но с сердца убрать шрам.

Меня убивали, спасая от злой боли,

И я милосердно кого-то убил сам.

Вот так бы и шло, но скопился в душе пепел,

И нечем дышать мне стало одним днем.

И если б спросил, то оракул бы вновь ответил.

Да только вот я не нуждаюсь уже в нем.

Я знаю стихию, что тяжесть мою снимет,

Хотя не вернет надежды, года, друзей,

И сам для себя повторяю ее имя.

Стихия беспамятства всех остальных сильней.

3.05.16

Вариация 2: Стихия в тебе или ты в стихии

Форма: Японский сонет-бабочка

Калико — японская золотая рыбка

Ниссё ки — официальное названия японского флага (солнечный флаг)