Кот в мешке №3. Итоги

Вариация: Когда чудеса возможны, форма: повествование.

Сила колдовства

В некотором лесном царстве, в болотном государстве, жила-была баба яга, самая обыкновенная. Жила, правда, не в избушке на курьих ножках, а в простом, деревянном доме. Домик был небольшой, с красивыми, резными ставнями на окнах и крылечком. Ей было всего лишь четыреста неполных лет, конечно не красавица, но и не такая как ее люди описывали. Потомственная колдунья, она знала все наговоры и заклинанья, вот только ступы не было — деревянная, сгнила осенью от сырости. Что бы летать хватало и метлы, хотя поистерлась с годами, но служила исправно. Иногда баба яга пролетала над деревнями и пугала людей, просто так, для развлечения, скучно совсем на болоте, даже поговорить не с кем. «Леший весь мхом зарос, да прелыми листьями воняет. Мыться совсем не хочет, принципиально, ему и так нормально, говорит. А каково мне с ним разговаривать? Противно. Кикиморы болотные, приходя в гости, лишь перед молодильным зеркалом вертятся, хихикают. Начнем в карты играть — всегда жульничают и выигрывают, потом смеются надо мной и обзывают. Я им за это по свиному пятачку наколдовала, обиделись. Кощей вот уж триста лет сидит в своем замке и золото караулит, боится что украдут, никому не доверяет. В гости не приглашает, в замке паутины и пыли полно, а убирать некому, всю прислугу прогнал. Его доспехи ржаветь начали, скрипят при ходьбе, поэтому и он перестал ко мне на чай приходить. Такой лязг и скрежет раздается, уши болят, а смазывать не хочет, жадный, масло за деньги надо покупать. Эх, измельчали болотные жители, ни одной приличной нечисти не осталось», — думала баба яга, сидя перед окном, за маленьким столиком, накрытым кружевной скатертью. Любила по вечерам пить чай из еловых шишек, обжаренных специальным способом, с земляничным вареньем и смотреть как солнце прячется за сосны…

В один из таких вечеров, на заросшей высокой травой тропинке, она увидела человека. «Надо же, гость пожаловал. Вот сто лет никого не было и вдруг сюрприз», — подумала она, разглядывая незнакомца. Дойдя до ее домика, он поднялся на крыльцо и постучал.

— Заходи, коль не боишься, — крикнула баба яга и дверь, скрипнув, отворилась. Путник шагнул через порог и замер в растерянности. Около окна стоял столик с самоваром, за ним сидела женщина и пристально смотрела на него большими, зелеными глазами, как будто пыталась увидеть насквозь.

— Я пришел с миром, не обижу. – сказал он, немного робея. 

— Ну, здравствуй, незваный гость. Каким ветром принесло, за чем пришел? – спросила баба яга, усмехаясь.

— Здравствуйте. Меня Митькой зовут, а я куда попал? – спросил он, удивленно. Никак не мог понять кто перед ним, нечисть или обыкновенная женщина.

— А ты куда шел-то? – поинтересовалась баба яга.

— Да вот, колдунья мне нужна. Я не принц и не купец, обыкновенный мужик, а жениться тоже хочу. Деревенька, где я живу – маленькая, всех молодых девушек змей горынычу отвели в пещеру, чтоб не лютовал. Они там ему есть готовят, раны залечивают, ухаживают. В соседних деревнях никто не приглянулся, вот и решил пойти, поискать невесту, или хотя бы того, кто мне ее наколдует. Принцесс мне не надо, попроще кого-нибудь, чтоб хозяйство умела вести, да терпеливой была, ждала, когда я с охоты или рыбалки приду.

Задумалась баба яга, интересно ей стало, давно уже для людей не ворожила. Всегда во что-нибудь их превращала, особенно, если бестолковые попадались, вон сколько пней около дома стоит. «Смешной какой, но вроде не глупый, неужели и вправду думает, что можно себе счастье на всю жизнь наколдовать? Попробовать помочь что ли, для разнообразия? А то скоро совсем забуду заклинания, практиковаться надо», – размышляла она.

— Ну, вот что… Собственно, я баба яга… И колдовать тоже умею. Правда невест никому не искала, но могу подумать как это сделать. А пока буду думать, пойди дров мне наколи, дверь смажь и скамеечку под окном поставь, сидеть буду там вечером, орехи колоть. Просто так ничего не бывает, ты меня уважишь – я тебя помогу. Ну как, согласен? – спросила она Митьку, хитро подмигнув.

— Вот дела, — искренне удивился он, — не такой я себе бабу ягу представлял, и не думал, что в гости к ней попаду. Ну, раз меня тропинка сюда привела, пусть будет так. Соглашусь, только ты меня не обмани.

— Не сомневайся, слово даю, честное злодейское. А ты сделай вот как: когда всю работу выполнишь, иди в баню попарься, я ее истоплю. Потом в избу — поешь, стол накрою и ложись спокойно спать на печку, утро вечера мудренее. Когда проснешься — увидишь, что получилось. Я всю ночь колдовать буду, мне не мешай и не ищи меня потом, – подумав, ответила баба яга и пошла снимать пучки трав, развешанные по всей избе. Митька посидел немного и пошел во двор, уговор выполнять. Уставший, поздно вечером, он вернулся в избушку, там никого не было, но стол был накрыт. Он поел, не раздумывая залез на печку и заснул…

Проснулся Митька утром, потянулся, слез с печи и видит за столом девушка сидит, симпатичная.

— Ты кто будешь? – осторожно поинтересовался он.

— Меня Любавой зовут, — ответила девушка и улыбнулась, — я сирота, родители давно умерли, родных нет.

«Не обманула нечистая сила, а самой-то нет, наверное отсыпается после колдовства. Ну и ладно, я всю работу, какую обещал – сделал, можно и домой возвращаться», — подумал он, садясь за стол, напротив нее. Выпив чашку душистого чая и поев блинов, засобирался домой, хватит в гостях сидеть. Вот только без Любавы уходить не хотел, она ему понравилась.

— Любава, приглянулась ты мне, замуж за меня пойдешь? Хозяйство у меня крепкое, нужды знать не будешь. Вот только скажи, я тебе понраву? – решительно спросил Митька и пояснил, — Колдовство – колдовством, а хочется, чтоб еще и любили. Не слюбится с тобой, неволить не стану, пойду дальше невесту искать. 

Любава задумалась, опустив глаза и, краснея, проговорила: «И ты мне приглянулся, не перечишь, работать умеешь. Согласна с тобой жить».

Они вышли из избушки, повесили на дверь замок, а ключ положили под порог. Любава обошла вокруг дома, проверив, все ли в порядке и закрыла ставни. «Кто знает когда сюда вернемся, может будем охотиться приходить. А чего, вроде все удачно получилось. Волосы корой дуба покрасила в каштановый цвет, косу заплела. Брови немного выщипала, ягодой черемухи подвела, ресницы подкрасила. Правда, пришлось крем для лица из трав самой делать, и до зари с намазанным лицом просидеть, зато помолодела лет на двести. Колдовство ведь для чего нужно, чтоб из обыкновенной вещи для человека мечту сделать. Но, иногда, можно и без него обойтись. А где на болоте, в нашей глуши, приличную девушку найти? Только я и осталась, и вообще, сколько буду одна тут жить, и о детях пора задуматься, надо же передать кому-то свое умение колдовать», — думала она, уходя с Митькой все дальше от избушки…

Вариация: Когда чудеса возможны. Форма: Диалог.

— Сегодня я снова был наверху, мама, и снова я видел тех самых существ, которых никогда не вижу здесь – в море. Кто они? И почему они так пугающе похожи с нами и, в то же время, совсем не такие, как мы?

— Ну, что же, сын, пришло время рассказать тебе о тех, кто и сам не знает своего прошлого. О людях живущих на суше, не помнящих нас, своих прародителей и ближайших родственников, кровных братьев.

Все началось с того, что огромная толща льда, под которой тысячелетиями, у самого сердца великой Матери существовали руслы, исчезла, показав тем самым другую сторону нашей родительницы, а именно сушу. Эта ее часть была удивительна и привлекала немалый интерес с их стороны. Новый мир, вдруг открывшийся жителям моря, был прекрасен, но все же чужд. Руслам сравнительно легко было выходить на твердую поверхность и передвигаться на перепончатых ногах. Конечно, они не были столь проворны, как в воде, но их тела оказались достаточно приспособленными для недолгих путешествий, и все же суша не предполагалась старейшинами в качестве нового дома. Самые древние из руслов быстро поняли, что лучи света, в которых купается наша Мать, такие необходимые для нее в целом, губительны для тех ее детей, кто оставит воду и выберет жизнь на суше. Но, к тому моменту многие, кто уже вкусил плоть млекопитающих живущих на земле, навсегда запомнил вкус их крови. Он оказался таким манящим, что ради жажды и легкой добычи они начали оставлять свой дом все чаще, и с каждым разом эта охота длилась все дольше.

— Легкая добыча? Но они не кажутся такими могущественными, чтобы любая добыча была для них легкой. Они, слишком хилые что ли…

— Сынок, это сейчас они такие, бросившие море, но так и не приспособившиеся к суше. А тогда, в самом начале своего пути, они имели все то, что есть и у нас. Они и есть мы, только теперь уже совсем другие.

Благодаря двум способностям русла слышать и чувствовать всех живых существ на расстоянии, и умению внушить все необходимое любой выбранной жертве, каждый живущий на земле, становился для него легкой добычей. К тому же, великая Мать распорядилась так, что не только подводный мир может похвастаться изобилием плодовых деревьев и кустарников, а также и суша полна растительности, приносящей людям уйму пищи. Но, им всегда всего мало.

— Неужели никто из тех, кто прижился там, наверху, никогда-никогда не возвращался в море?

— Были и такие, но тех, кто вернулся, было слишком мало. Большинство ушедших считали, что они смогут вернуться в любой момент. Они селились на берегах, а некоторые довольствовались озерами в округе. Но, суша забирала у них то, самое важное, что позволяло правильно дышать и в воде они уже не приживались. Однажды ушедшие наверх жители моря, постепенно стали разбредаться по всем континентам, все больше и больше меняясь, и одновременно забывая о своих корнях и настоящей родине. Прошло много-много лет с тех пор, когда руслы окончательно преобразились и стали называться людьми.

Мы всегда были совершенно свободным народом, не знающим запретов, ибо ни один из нас, ни в чем и никогда не шел наперекор природе, но, однажды великий Нуптен запретил поддерживать связь с ушедшими, и никто не посмел ослушаться.

— Мама, но мы ведь по-прежнему очень похожи! И люди и руслы могли бы сходиться, меняться знаниями и даже дружить… почему же Нуптен так поступил?

— Да, милый, мы по-прежнему похожи, но не спеши обвинять Нуптена, он мудрый правитель. Дослушай сперва до конца. Наша схожесть — внешняя, а от того малозначительная.

Со временем люди полностью утратили способность слышать. Они не слышат не только Мать или нас, они прекратили слышать даже друг друга. На суше руслы потеряли гораздо больше, чем приобрели.

Нам с тобой, чтобы слышать друг друга, совершенно ни к чему издавать звуки подобно дельфинам, мы с тобой на любом расстоянии знаем обо всем, что друг друга окружает, а люди ослепли душою и разумом, стали с помощью рта и гортани издавать вопли и рык, чтобы быть услышанными. На место гибких перепончатых конечностей пришли неуклюжие корявые руки и жесткие, грубые ступни, чтобы передвигаться в горах и песках. Они, почти в три раза уменьшились в росте, но также и жизнь их стала короче нашей… намного скудней и короче. Даже редкие долгожители среди них, живут в пять-шесть раз меньше русла, не говоря уже о тех, кого большинство. Но, самое главное, они утратили то, что позволяло им вернуться в воды. Вода, ушедшая из их тел и разума, забрала с собой последнюю способность дышать ею и находиться в ней. Вода больше не принимала людей, и каждый попавший в море, неизбежно погибал.

Но, невзирая ни на что, долгие годы, жители морей и океанов старались поддерживать отношения со своими братьями, помогали рыбакам щедрым беспечным уловом, даровали множество фруктов, коими так богаты подводные плантации, не скупились даже на диковинные плоды из морских лесов и садов. Но люди превратились в настолько павшие существа, что утратили всякую способность видеть и познавать. Чем же они могут с нами поделиться? Бесконечные войны и кровопролития воцарились в их мире. Несметное количество хворей обрушилось на человечество, рассудок их затуманился, а души зачерствели. Но, хуже всего, они предали Мать и стали осквернять ее тело. Расстроилась тогда великая Мать из-за грязи, что развели дети ее и, решила обмыть свое тело собственными слезами. Не осталось ни единого уголка суши, которого не затопили бы слезы ее. Долгие месяцы плакала она, скорбя о каждом погибшем сыне. Но в самом начале великой скорби наш правитель Нуптен сжалился над людьми и приказал каждому из руслов не остаться равнодушным к человеческому несчастью и сделать все, что в наших силах; спасти каждого, к чьему телу еще не прикоснулась смерть.

— Так сначала он их решил спасти?

— Да, он надеялся, что потоп станет для всех хорошим уроком и, в конце-концов, все станет на свои места.

Ты знаешь, что на самом глубоком дне океана, в древнем саду, где и обитает Нуптен, есть священное древо Тайя. Оно настолько древнее, что руслы считают его первичным. Произрастает оно из самого сердца Матери, а ягоды дают руслам мудрость и долголетие. Одна ягода Тайи способна вернуть к истинной жизни русла любого человека. Было принято решение так и поступать с каждым тонущим — угощать спасительной ягодой и возвращать ему море.

Но не все спаслись, многие умирали слишком быстро, а некоторые сами предпочитали смерть. Но, даже те, кто вернулся, со временем, после долгого плача Матери, все же вышли наверх, и все повторилось вновь.

— И тогда Нуптен запретил дружить с покинувшими море?

— Нет, даже тогда Нуптен никому ничего не запрещал. Оставалась надежда, что, раз их так сильно манит суша, то, возможно, в этот раз у них получится достойно сосуществовать с океаном. Но, во второй раз, люди принялись разрушать Землю с удвоенной жестокостью. И лишь тогда возник запрет.

Сегодня люди умеют покидать Землю, поднимаясь в воздухе на огромную высоту. Но это все только потому, что им не дано большего. Вода — источник всего живого, кровь и слезы великой Матери, больше никогда не прибудет с предателями, не откроет им своих тайн и богатств, не подарит знаний. Люди утратили все, что помнили о нас и о море, и все что у них осталось только их выдумки на основе случайных с нами встреч, да поговорка: «Дважды в одну реку не войти».

Они не только не привнесут в нашу жизнь ничего нового, но и могут нанести серьезный ущерб. Зачем нам те, кто не дорожит ничем не только в нашем мире, но также и в своем? Что можно почерпнуть у разрушителей и невежд? Люди обречены, а у нас впереди долгая и счастливая жизнь. Спи, Мареяр, и постарайся больше никогда не думать о людях, ни хорошо, ни плохо. Их нет.

Вариация: Гордость земли русской, форма: диалог.

— Деда, а правда, что в старину тута жили великаны?

Старик поворошил угли в костре, отчего тот вспыхнул ярко и плюнул искрами, осветив любопытные лица испуганных ребятишек.

— Бают, жили, — неторопливо ответил он. — Да кто ж вспомнит, сказка это иль взаправду. Вот мой дед видал, так его уж нету…

— А какие они были?

— Агромадные, вестимо. Гляди, вона яблонька у водопоя — так она самому махонькому по коленку бы была!

— Злые были, великаны-то?

— Када злые, а када и добрые… Что ж им злиться-то на людей, када они могут человека одним пальцем переломить? Ты к ним с уважением — и они не тронут. Как бык в стаде. Не тревожь его, он и ухом не поведет. А ежели буш скакать подле него да теляток пугать — забалует, заревёт да затопчет.

— Деда, деда! А как они женилися?

— Те б, Алеська, тока за женихов думать!

— Ну интересно ж!

— Да так и женилися — полюбится кому девка великанская, он её за космы да в гору уволокёт! Так и живут там, детишков рожают…

— А ежели она несогласная?

— Чать выбор у ней есть!

— А как другаче? Я вот себе сама жениха выберу!

— За какого мамка с тятькой велят, за того и пойдёшь!

— Ить не за тебя, Макарка, и то хлеб!

Возня у костра — Алеська с Макаркой пихаются локтями. Дед прочистил горло да погромче на них:

— Цыть, шалопаи! От чичас великана разбудите!

Притихли. Тонкий голосок поднялся над огнём:

— А что, деда, спят они, великаны?

Помолчал дед. Снова костерок поворошил.

— Спят. От туточки под холмами и спят. До первой рати! А найдут на землю нашу какие печенеги аль другие захватчики — пробудятся великаны, силушку соберут да в битву кинутся!

— Нас защищать?

— Не нас, а землицу родную. Они ить, великаны, тож на ней выросли, она им как мать. Так и победим заедино налётчиков, неча на нашу землю рот разевать!

— То они значя тоже русичи, деда?

— А как жа! Русичи самые что ни на есть правые, от как ты, Макарка, да я! Тока агромадные…

— Хорошо как, что они на нашей стороне! Никакие печенеги нам не страшны!

Вздохнул дед, повёл глазом на восток. Хорошо ить. Пробудилися бы тока, не проспали б…

— Всё байки баишь, дед?

Ярунко-кузнец, подошёл, видать, коней подогнал ближе. Сел у костра поред ребятишек, рослый, сажень в плечах.

— Ить баю, любопытные они, сорочата.

— Ты им про нынешних великанов расскажи, что и посейчас промеж людей живут!

— Ярунко, а ты видел ли их? — Алеська подобралась поближе к кузнецу, жадно ловя взгляд.

— Я и сам из ихней породы! — подмигнул ей здоровяк. — Оставили нас великаны на страже земли, а сами уснули покойно. Уж мы не подведём, всех печенегов перемелем врукопашную!

— С тобой, Ярунко, и не страшно! Ты их как подкову согнёшь!

— Это что! В соседнем поселении кузнец сам чистит поле от камней — о-о-от такие валуны подымает и бросает на межу! До обеда управится и не запыхается!

Радуются ребятишки — не все великаны ить спят. А дед только в усы улыбается. С русичами-богатырями навроде Ярунка не согнёшь народ, не захватишь землю. Стоять ей и родить богатый урожай, и свадьбы Алеськину да Макаркину гулять, и деток их видеть здоровых да любопытных.

Вариация: А вы, друзья, как ни рядитесь, все в музыканты не годитесь. Форма: сказ-повествование.

Мелодия на одесский манер для тромбона со скрипочкой

Вэйз мир! Шо бы вы себе ни думали, только произошло это в те незабываемые времена, когда ваш прадедушка еще под стол пешком ходил, а дедушки и в перспективе не замышлялось. Драгоценнейшая ваша прапрапрабабка Роза Моисеевна была известна на всю Молдаванку не золотыми зубами восьмисотой пробы, а незабываемыми перлами разговорного жанра, и как раз собиралась отсыпать изрядную их порцию вашему прапрапрадедушке Шмулю Карловичу. Но вэйз мир! Несоразмерные даже для чувства юмора жителей Большой Арнаутской звуки остановили поток красноречия разгневанной Розочки, так и оставив ее сверкать на ясном полуденном солнце золотыми плодами трудов дантиста Мойше Альцгеймера с соседнего закапелка.

*

А дело было так. Аккурат перед пятницей у четверг к бездельнику и вечному студенту Сене заявился местный фраер Йося Тромбон на предмет, как бы чего замутить. И надо же было случиться, что Сеня как раз протирал пыль со своей скрипочки, предаваясь воспоминаниям о памятных днях, когда мамочка с криками и плачем гоняла его на уроки музыки.

— Таки Сеня у нас не полный адивот, а лабух! – обрадовался Йося и поведал новоиспеченному приятелю, что и он не так себе Тромбон, а вполне любитель помузицировать в свободное от отсидки время на неком подобии трубы. – Бери, Сеня, свою скрипочку, забацаем джаз-бэнд и начнем лабать по свадьбам, похоронам, именинам! Отпрашивайся у мамочки, шоп одна нога тут, вторая на Дерибасовской!

— Или ви не знаете мою мамочку! – Сеня со скрипочкой верещал, как покусанный роем пчел с пасеки хромого Ашота.

— Или, — отвечал уже с улицы Йося.

*

Собравшись в закапелке на Дерибасовской, изрядно помятый Сеня и довольный Йося составили план. С их раскладу выходило, что сподручнее всего им было начать блистательную карьеру на завтрашних именинах тети Песи, шо держала два магазина и жила в свое удовольствие. Сказано – сделано. В пятницу наутро наглаженный и напомаженный дуэт в штиблетах заявился на именины, не забыв сразу стребовать с племянника именинницы аванс, и быстренько присев к столу перекусить. Но вэйз мир, что стряслось, когда наши Сеня и Йося начали играть! Я самолично с пасеки хромого Ашота убегал не с такими визгами, как Сенечка терзал свою скрипочку, а Йося мучил тромбон. И все бы еще сошло за ничего, если бы дядя Гершко, покусай его индюк, не затребовал сыграть «Семь-сорок». Шо это было, не сказать за всю Одессу, но на «семь-сорок» похоже было ровно столько, как зубы Розы Моисеевны — на натуральные.

— Это же какие-то мошенники, — стали перешептываться гости, косясь на музицирующих оболтусов.

— Мошенники и есть! – с трудом оторвавшись от курочки, вставила веское слово тетя Песя.

— Щас они у нас получат авансы и реверансы! – первым ринулся к «джаз-бэнду» разорившийся на аванс племяша.

— Та шо ви себе такого навоображали? – вяло отнекивался Сеня со скрипочкой, но его уже не спасло бы, даже проползи он на коленках всю Потемкинскую лестницу вдоль и впоперек. Оскорбленный музыкальный слух дяди Гершка и других уважающих себя гостей, разоренное портмоне племяши и расстроенное пищеварение тети Песи не могли оставаться без возмездия, шоб я так жил! И летел Сеня в одну сторону, а скрипочка его – в другую, как стоять мне сюдою и до Дюка с его цитрусом. А за Сеней летел Йося, солидно получивший по голове собственноличным тромбоном.

*

Так и закончилась история о том, как Сеня со скрипочкой и Йося Тромбон пытались обмануть усю Молдаванку, шо они таки джаз-бэнд, не имея до того ни таланту, ни разумения.

Вариация: Когда чудеса возможны, форма: силлабо-тоника.

Урок волшебства

Свободен как ветер, ты выбрал желанное сам

И к башне моей прискакал на чубаром коне.

Ты хочешь быть магом, а так же творить чудеса.

И просишься снова и вновь в обучье ко мне.

А я и не знаю уже, как тебе объяснить,

Что магия это не жесты, слова, имена

Их выучить нужно сначала, а после забыть,

На собственном опыте все, что учил ты, познать.

Что только в легендах и сказках легко превращать

Чудовище в принца и в слово волшебное стих…

Что в жизни важнее других понимать и прощать

Вот так, не меняя, не пробуя выбрать за них.

Тебя испугать не могу я подобной судьбой?

Пугать не стремлюсь, но отвечу, хоть ты не спросил:

Что магия — прорва работы, работы с собой,

На что-то еще, может быть, не останется сил.

А чудо, оно как надежда, весна и гроза —

Окажется зверь говорящим и мудрым простак…

Ты можешь уже и сейчас, а точнее сказать,

Легко сотворишь его там, где без чуда никак.

А чаще само происходит, лишь только поверь

Порой это трудно, но может быть легче всего.

Я вижу, ты принял решенье и смотришь на дверь.

Ну что же, ступай, передумав учить волшебство.

На чалом коне в бесконечные дали скачи,

Где ждут чудеса — ведь они же не могут не ждать.

Когда-то и я этот первый урок получил,

Вернулся потом — научиться, забыть и познать.

Вариация: А вы, друзья, как ни рядитесь, все в музыканты не годитесь и Когда чудеса возможны, форма: силлабо-тоника.

Рукопись, найденная среди руин близ города Честер

Не последним был учёным я в НИИ ЧАВО

Изучали всё: -мезоны… даже НЛО…

И как ректор был обязан в вверенной среде

Наблюдать хозяйским глазом, что там, как и где.

Проводили темпоралы свой эксперимент,

Накосячили чего-то — и в один момент

Разбросало по эпохам всех, кого куда.

Из «прекрасного далёка» я попал сюда

Как же трудно быть учёным в древние века!

Здесь повсюду забобоны, мрак и темнота.

В суевериях погрязли чернь, а также знать,

Из-за этого здесь можно очень пострадать:

Прослывёшь тут чародеем, магом, колдуном —

Не закончится всё это для тебя добром.

Не поможет даже Артур. То, что он — король

Рыцарям его, однако, не играет роль.

За столом за ихним круглым — хвастовство одно,

Да такое, что не видел раньше и в кино.

Бивень мамонта отыщет и предъявит тут:

«Зуб дракона! Выбил лично! Рыцари не лгут!»

Заявлять, что это — враки, ты им не спеши,

Если не желаешь драки, лучше промолчи.

Дискутировать не станет, сразу хвать за меч:

«Сила есть — ума не надо» — и головка с плеч

Исцелил я Гвиневеру раз от чирея —

Рыцари же хай подняли: «Это ж магия!»

И теперь чего случится, я и виноват:

«Чародей, а значит людям — самый первый враг!»

Сер Бомейн и сер Гахерис, Ламорак, Бомейн

Сер Мордред и сер Уриенс, также Агривейн

Сер Гавейн и сер Галахед, даже Персиваль

Распустили эти враки, что, конечно, жаль

Позабыли как намедни, морды в синяках,

Прибежали из турнира все в слезах, соплях:

«Исцеляй скорее, милый» — выли словно зверь.

А теперь — колдун голимый, вот и людям верь

Так и думаю порою: был бы я колдун,

Всем бы сплетникам устроил на язык типун.

К сожаленью, не обучен магии совсем,

А иначе — был бы случай — показал бы всем!

О приличном гонораре можно позабыть,

Норовят все жить на шару — брать и не платить.

Припугнёшь, тогда лишь только что нибудь дадут

Нет, коллеги, невозможно быть учёным тут.

Крикнет кто-то со всей дури «Бейте колдуна!»

И пипец, пропал в натуре… Всё, тебе хана!

Вот стучится кто-то в двери, ломится войти…

(На этом месте рукопись обгорела… Вероятно с её автором случилось то, что он и предполагал)

Вариация: Когда чудеса возможны, форма: силлабо-тоника.

О чудесном

В далекой древности возникли возникли чудеса,

В те времена, когда земля творилась.

И человек обожествлял леса

Поля и рощи, даже небеса,

Богов, богинь и спрашивая милость…

Но шли века. Не в моде стали боги,

И разум правит всюду, там и тут.

Бедней ли мы от этого в итоге?

Но не вернуть забытые дороги…

А чудеса? А чудеса живут…

Живут незримо с нами чудеса.

Мы их порой в упор не замечаем.

Алеет ли заката полоса,

Иль по утрам блестит в траве роса…

А там — овраг, заросший иван-чаем…

Приходит ночь. Узором ярких звёзд

Украшен кем-то тёмный бархат неба.

Миры и солнца из волшебных грёз?..

А если фантазировать всерьёз —

Накинутый на мир чудесный невод?..

Восходит солнце. В небе — облака,

Изменчивы, легки и белоснежны…

О чём-то шепчет берегу река…

И бабочка, взлетевшая с цветка,

Порхает в небе, чисто-безмятежном…

Весной и летом, осенью, зимой

Чудесное — незримо рядом с нами.

Шумит ли рядом дерево листвой,

Или жара вдруг сменится грозой…

Листвы осенней золото и пламя…

А есть ещё прекрасней на земле,

И это чудо рождено тобою.

Малыш, уснувший в ласке и тепле…

Ручонки эти в самой серой мгле

Тебе расчистят небо голубое!..

Кружится снег иль дождь вовсю идёт, —

Всё это может чудом называться.

Но мы спешим куда-то всё вперёд…

А твой малыш… Он всюду чуда ждёт,

Ещё не разучился удивляться.

Вариация: Когда чудеса возможны. Форма: силлабо-тоника

Маятник

Так будет: время устанет длиться

И, словно маятник, замерев,

Назад качнется, стирая лица

И городов наносной рельеф.

Смотает нитей клубок дорожный,

Бетон и сталь растворит в пыли.

Неспешно, по кирпичу разложит

Претенциозность былых столиц.

Сплетенье слов, сновидений, судеб

Иные смыслы приобретёт.

То, что свершалось когда-то, будет

Вести с финала к началу ход.

Оставлю Лете глухие ночи

С воронкой страха на дне зрачков

И мириадами одиночеств,

Что проникают до позвонков.

Затем сотрутся из вечной книги

Мои негромкие имена.

Планета скинет эпох вериги —

Вернутся древние времена.

И континентов земных титаны

Под небом прежний займут форпост.

Огни погаснут и снова грянут,

Как самоцветных созвездий гроздь.

Рассветный мир, неизвестный людям,

Смотрясь в истоки, как в зеркала,

Начнется снова мечтой о чуде,

Размахом маятника — крыла.

Вариация: Гордость земли русской. Форма: рубаи.

* * *

О древние, покрытые славой времена!

О люди, чьи давно забыты имена!

Оставив нам своё наследие нетленным,

Вы сгинули во тьме, как в недрах вод — волна.

Бесстрашный воин иль премудрый книгочей,

Что мирозданье зрел при отблеске свечей,

Иль землепашец, что от нивы плодородной

Не отрывал своих задумчивых очей,

Не помнят ваших лиц, не помнят имена.

Могила под травой забвенья не видна.

И радости, и боль, надежды и сомненья —

Всё Времени надёжно скрыла пелена.

Но кем бы были мы без ваших славных дел

И без заветов тем, кто слушать вас хотел?

Что знали б мы тогда о бытии и жизни?

Каков бы был без вас наш нынешний удел?