анс. Текст ухватил себя за хвост

У поэта Олега Горшкова есть замечательный стих, который называется «Буратиновый фронт»:

Этот воздух сквозной, эти дали усеяны светом,

несть числа именам демиурга, который один

пишет жизнь. Ну, а мы – лишь труха, уносимая ветром.

Видишь, некий творец, сам себе на уме господин

карабас-барабас, сочинитель державных комедий,

ставит свеженький фарс, строя бравых болванов своих

в буратиновый фронт. И грохочет кимвальною медью

удалой балаган. Свищут, ноздри раздув, соловьи-

записные разбойнички – чуют, засранцы, добычу.

Деревянные цуцики радостно прут на рожон –

вот ужо будет пир и чума на весь мир, как обычно.

Впрочем, что до ужо, то держава давно уже в жо…

Вот и строишь ковчег – сам в себе – безрассудно, упрямо –

изнутри его строишь, застигнутый смертным стыдом,

чудом черпая речь, выбираясь по слову из ямы

безъязыкой тоски. Вот и ладишь свой призрачный дом.

Ну, пускай не ковчег – что-то вроде укромной каморки,

где за старым холстом только грубая толща стены.

А за ней – только холод, лишь холод собачий, как в морге.

И гремит балаган, и кимвалы повсюду слышны.

Так и автор выстраивает свой буратиновый фронт, попутно переосмысливая некоторые реалии современной жизни в некоем несуществующем местечке под названием Комарики.

Герои фантастического произведения, как впрочем, и любого фантастического произведения, естественно, спасают вселенную, а чтобы понаблюдать за тем, как они это делают, на Галактическом крейсере прилетели зелёненькие человечки, которые, по мнению автора, только наблюдают, ни во что не вмешиваясь.

А персонажи живут насыщенной жизнью, выполняя свои миссии в квесте, а в реальном мире скучно ходят на свою работу в присутствие, в контору, которая занимается какой-то непонятной наукой, скорее лженаукой, исследуя взаимодействие человека и объективной реальности через воздействие на человека.

Воздействие заключается в том, что фокус-группе и остальным сотрудникам дают поиграть в квест, и наблюдают, какое это влияние оказывает на некоторые параметры вселенной, которая, как оказалось, находится в точке бифуркации, в сингулярности, когда очень вероятно проявления эффекта бабочки, приводящего к катастрофическим последствиям.

А в сингулярности оказывается не только вселенная, но и социум, теряющий парадигму, и его тоже непременно надо спасать. Спасение находится в стране Лимонии, виртуальном государстве, которое в итоге и построят персонажи при соучастии демиурга, тьфу, автора, который тоже каким-то образом оказывается втянут. Повествование ведётся преимущественно на арго завлабов, которое сейчас, к сожалению, стремительно утрачивается, но было широко распространено в определенных кругах в конце восьмидесятых.

Главная его особенность заключается в том, что излагающий никому и ни во что не верит, всё подвергает сомнению, и никогда не утверждает, что знает истину, потому что никакой истины на самом деле не существует. Существует только более или менее непротиворечивая модель того, что есть на самом деле, и эта модель постоянно подвергается проверке, доработке, уточнению.

Чем, по сути, как раз и занимается наука, которой и занимаются персонажи повествования.

Поскольку текст является инфинитным (пока?), автор оставляет за собой право налево, в смысле непрерывно подвергать проверке, доработке, уточнению, как собственно текст, так и его фабулу, конфликты, катарсис, мимезис и что там у него еще есть. Потому что точка еще не поставлена, и вряд ли поставится в обозримом пространственно-временном континууме.

Неформатность произведения становится понятной с первых минут прочтения. Она выражена и в языке (арго завлабов), и в построении текста (клиповая, а местами даже и новостная нарезка, создающая сумбурность) и в собственно сюжете, вернее в переплетениях и запутываниях сюжетных линий, перемежающихся совершенно необходимыми для раскрытия замысла, но вносящими дополнительную сумятицу аллюзиями ретроспекциями, другими умничаниями и просто глупостями.