анс. Рецензия на роман Твиллайт «Год некроманта. Ворон и ветвь»

Твиллайт, «Год некроманта. Ворон и ветвь»

Самое сильное произведение на конкурсе, и я полагаю, что это не только моё личное мнение, это объективная реальность. Данная нам в ощущениях. Ощущениям я обычно верю, в объективность – нет, но это не важно, речь же совсем не об этом.

Что мы по сути имеем? Страшную-престрашную сказку для маленьких девочек.   Вернее даже сказать, для больших девочек, которые так и не выросли, а потому остались маленькими и беззащитными и панически боятся ужастей и очень любят бояться. Потому что потом, когда сказка кончится, всё будет так, как было раньше, только лучше, потому что ужасти уже позади.

Так-то оно так, только не в данном конкретном случае. Не с этой сказкой. Потому что сказка кончается, а ужасти – нет.

И вовсе не потому, что сказка не кончилась, что это только первая из трёх-пяти-восьми частей, которые обещает нам и себе автор. И не потому, что ужасные порождения авторской фантазии не хотят уходить туда, откуда они этой самой фантазией были вызваны, и не потому, что сказка ложь, да в ней намёк – стали бы вы бояться намёков?

Нет, всё гораздо драматичнее. Потому что велико мастерство автора и велика сила его творческого озарения. И объективная реальность, данная нам в ощущениях, меняется, она не может не меняться, потому что ощущения-то как раз изменились. У любого, у каждого, кто прочитал эту страшную-престрашную сказку для маленьких девочек.

Так в чём, спросите вы, главный конфликт данного произведения, его пламенный мотор и вечный двигатель? А главный конфликт, оказывается, происходит между религией и верой. Религией, вернее религиями как институтами, представленным нам и в виде церковных иерархов одной религии, личности коих на поверку оказываются омерзительны, и в обрядах и таинствах и службах других, да всех представленных религий, и в апологетах ихних, и в служителях и в догмах с одной стороны. И с другой стороны в наивности, беспомощности, беззащитности людей верующих, к которым не приходят на помощь ни в трудный час, ни в какой другой, ни кумиры их, не наполняющие, не дарующие силу, знание, спасение, ни те, кто по долгу службы, по миссии своей, должны выполнять волю кумиров этих, быть проводниками и нести… не несут.

Других конфликтов в произведении тоже много, и героев много, и сюжетных линий хватает, как и непоняток разных, которые ждут разрешения в третьей-пятой-восьмой части, что не делает произведение незаконченным, нет, оно вполне себе цельное, готовое произведение, в котором точка поставлена.

Так в чём же таки «сила» данного произведения? Что делает его не в ряду, отличает и от других представленных и многих-многих изданных, что, даже, выводит его из разряда беллетристики в разряд литературы? Нет, не язык, не только язык, сочный, выверенный до мелочей, где надо льющийся, а где надо бурлящий, гладящий и бьющий наотмашь. И не только сюжет, закрученный и продуманный, и не только персонажи, колоритные и убедительные, всё это и в изрядных количествах обнаруживается и в других произведениях конкурса. И даже не один только авторский поиск смыслов, авторская позиция, авторское богоискательство, если хотите, тоже вполне себе колоритные и убедительные, заставляющие «остановиться жадно дыша»© и свериться со своими знаниями и убеждениями, со своим внутренним метрономом.

Есть в произведении ещё что-то, есть то самое «чуть-чуть» о котором Толстой сказывал, то что на самом деле меняет ощущения и через них объективную реальность тоже меняет. И если бы можно было чётко понять и сформулировать это «что-то», то тогда бы всё, все мы сразу стали гениями, а искусство кончилось. Но сказал же поэт: «И прогрессист и супостат, мы материалисты с вами, но музыка — иной субстант, где не губами, а устами… Руками ешьте даже суп, но с музыкой — беда такая! Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками»©.

А я и не трожу.