Вы об этом уже писали N 4. Голосование.

Лиловый закат

Несколько дней Фарид пытался уговорить Рошана глянуть на Айну, но тот упускал возможность. Спустя неделю, видя, как недужится Фариду, он сам загорелся желанием увидеть девушку, укравшую сердце друга. И признался об этом Фариду.

—Ну что ты возишься?—дёргал Рошана, теряющий терпение Фарид,—мы же упустим её.

—Я сейчас,—в который раз повторял Рошан, и никак не мог оторваться от компьютера.

Фарид смотрел на него, как на врага. Единственным общением с Айной были брошенные взгляды утром или вечером. Иногда ему совсем везло, он видел её несколько раз в день, как обычно каменея. Но сегодня был из тех невезучих дней, а упрямство Рошана лишало возможности полюбоваться ею хоть краем глаза. Этого он позволить не мог.

Когда экран пред Рошаном погас, он ещё не сообразил, что случилось, но увидев шнур в руках друга, вскочил со своего места, однако занятия боксом не прошли даром, Фарид ловко увернулся и рабочий стол помешал Рошану схватить пакостника за горло.

—Что ты наделал?—взревел он,—Всё стёрлось к чёрту.

—Плевать,—равнодушно сказал Фарид, возвращая ему шнур.—Дома доделаешь. Пошли!

Рошан безнадежно махнул рукой и, схватив куртку со спинки стула, едва успевая за другом спустился на улицу. Они простояли минут 10.

— Она уехала, уехала, всё из-за тебя,— дёргало Фарида.

Рошан бесстрастно тёр озябшие пальцы и совсем неравнодушно всматривался в пасмурное небо, грозящее дождём, но Фарид, видя его беспокойство, словно в отмщение, не желал уезжать домой. Автобусы уезжали один за другим, зазывая пеших в свои душные пыльные салоны, но, несмотря на надвигающуюся непогоду, толпы людей предпочли пространство осенних улиц и радость пешей прогулки. Считая, что успеется искать убежище в пузе четырёхколесного авто. Впереди была долгая холодная зима.

Понимая, что Фарид ни за что сейчас не уедет, Рошан смирился с мыслью, что промокнет под дождём, и стал безучастно изучать прохожих, чтобы отвлечься. Всё чаще на глаза попадались симпатичные девушки в вязанных манто и шалях. Они мило улыбались и даже подмигивали молодому человеку. Он провожал их взглядом, продолжая тереть руки, которые окончательно замёрзли, но настроение заметно улучшилось. Ему было весело, но холодно. Он решил пройтись, чтобы согреться и заметил одеревеневшего друга. Проследив за его взглядом, Рошан увидел Айну.

Она была в тёмном твидовом пальто до колен с широкими лацканами и поясом. Её волнистые рыжеватые волосы с красноватым оттенком подчеркивали осенний наряд города, который вдруг предстал в красках, словно взошло солнце. Однако напряженное и грустное лицо оказалось не таким красивым, как ожидал он. Упрямо опущенные вниз глаза ни разу не посмотрели вокруг. Зато рядом, в четыре глаза дырявила Фарида и раз метнула взгляд на сторону Рошана тощая, кудрявая Рая. Она исчезала на фоне малоприметной Айны. Сложив руки на груди, не смея поправить сползающую с плеча сумку, она прошла мимо с вездесущей Раей. Рошан заметил румянец смущения на её щеках. Было в ней что-то, что превращало мужчин в монументы, но это была не красота. Рошан отметил, что девушка ему совсем не понравилась. И когда через секунду её увёз автобус, он затолкал друга, всё ещё не пришедшего в себя в следующий, и отправился домой отсыпаться.

Фарид молчал в автобусе. Молчал и утром на работе. Лишь, когда рабочий день закончился он, наконец, выговорился:

— Знаю, ты не можешь понять почему она, и я не могу. Но я влюблен в неё. Ты можешь мне помочь… или же нет, если не хочешь… но это не изменит моего к ней отношения.

Рошану не хотелось что-то делать, но ради друга он спросил:

— Что я могу для тебя сделать?

— Просто будь рядом!

Это устраивало Рошана. С этого дня они вместе ждали Айну. Девушка появлялась неизменно с Раей, присосавшейся к ней словно пиявка. Завидя друзей, она непременно брала Айну под руку и громко разговаривая о чём-то, косилась сквозь стёкла на них. Её присутствие было неприятно обоим. Оно портило, нарушало гармонию, которую создавала Айна. Однако опыт подсказывал, что подруга (хотя какой она была подругой), и всё же могла быть полезной. Фарид старался её задобрить, совал конфеты на чай, делал комплименты, заговаривал зубы. Но сам ни за что не решался подойти к самой Айне, словно вокруг неё было какое-то невидимое поле, убивающее даже мысль об этом.

Они встречались на работе: пересекались в коридоре, сталкивались на лестнице, поднимались в лифте. Вскоре Рошан стал ловить себя на том, что слишком много думает о ней. Это ей не подходит, то, напротив, очень идёт. Ему не нравилось, когда она закалывала или собирала волосы в пучок, он обожал, как она жестикулировала при разговоре. Больше всего он боялся того, чего так желал раньше, что она обратит внимание на Фарида: заметит его, подружится, а что еще хуже влюбится в него. Когда же он начал мысленно вести с ней диалоги, молодой человек нашёл в себе мужество признать, что без ума влюблён. И чем тщательнее изучал её, чем больше недостатков находил в ней, тем сильнее любил. Он любил всё несовершенное в ней, то, что делало её реальной, живой. Его смятение началось в тот день, когда она, подняв взор, подарила ему свой потрясающий взгляд. Взгляд, оживляющий миры, скользнув при этом сквозь Фарида.

Рошан обещал себе, что как только ему выпадет шанс, он его не упустит. А пока он помогал другу, моля небеса о том, чтобы она его не замечала. К счастью, четырёхглазик приносила неутешительные вести. Айна и слышать не хотела ни о каких поклонниках.

К великому удивлению Фарида, Рошан всегда предчувствовал появление Айны, и безошибочно определял, где она находится. Доверяя интуиции друга, он собирался на новогодний вечер. В этот день он решил всё ей рассказать.

—В конце концов это должно когда-нибудь закончиться. Все уже смеются надо мной,— выслушивал Рошан, завязывая другу галстук, — я, как идиот тащусь за ней, а она даже замечать не хочет. Пусть она мне в лицо скажет, что ничего ко мне не чувствует. Что я ей не нужен, и что…

Он подошел к зеркалу и разочарованно вздохнул:

— Зря я надел костюм. Как думаешь?

— Нет, сегодня же праздник.

— И все-таки это глупо.

— Скажи, что просто не хочешь идти.

— Я хочу!

— Вот и отлично,— Рошан отворил дверь и сделал пригласительный жест. — Идём же, или мы пропустим всё веселье.

Фарид продолжал разглядывать своё отражение в зеркале, и, наконец, тяжело вдохнув вышел за дверь.

Кто-то из коллег обладал незаурядным организаторским даром, скучнейший зал на нижнем этаже был превращен в настоящую диско площадку. Лампы мигали спектральным светом, который призмами ложился на стены и пол. Ёлка стояла в углу, освободив место для танцев и была настоящим украшением вечера.

Под потолком перекрещивались разноцветные блестящие гирлянды, на которых переливались привязанные ёлочные шары. Организатор добился эффекта домашнего праздника. Зал был полон.

Оба, и Рошан, и Фарид тщетно пытались отыскать Айну в этой толпе.

— Может она не пришла? — кричал в ухо Рошана Фарид.

— Не может быть, она должна быть здесь. — И тут он заметил Раю в толпе едва двигающихся пар, немного унявших разговоры. «Ну, — сказал про себя Рошан очкарику, — покажи мне, где она». Он проследил взглядом за ней, и когда та остановилась у колонны, потянул туда за собой Фарида.

Айна действительно была там и выглядела бесподобно. Волны рыжеватых волос стекали на зелёное облегающее платье. Она улыбалась и одно это способно было сделать её королевой бала. Оба парни замерли на месте. Желание Фарида расставить все точки над и, улетучилось. Он понял, что у него не хватит мужества подойти к ней.

— Мне надо выпить, — только и сказал он другу, и испарился в толпе.

Зазвучала музыка, которая точно передавала настроение и чувства Рошана. Никогда не поднимающая глаз Айна, смотрела на него и улыбалась. В этом взгляде была любовь, безошибочно читалась нежность, и этот взгляд звал его без слов. Рошан, не чувствуя ног, направился к ней. Взгляд вёл, словно волна лодку. Рошан подошёл к ней и не произнося ни слова протянул ей руку, приглашая на танец. Она приняла приглашение и вместе с рукой отдала и сердце, и жизнь. Молодые люди понимали друг друга без слов.

Фарид пытался успокоить себя крепкими напитками, но ни первая, ни вторая рюмки не принесли ожидаемого спокойствия и уверенности.

Особенно его раздражал галстук. Он, словно удав, сжимал ему горло и мешал дышать полной грудью. В тот момент, как он пытался стянуть тугую удавку, его плеча коснулась чья-то рука. Поправив кудрявую чёлку, на него в четыре глаза, улыбалась Рая. Невольно взгляд Фарида устремился в зал. Предчувствие его не обмануло, он тут же заметил танцующую пару среди других. В ту же секунду для него погас свет и шум в ушах залил свинцом музыку. Галстук уже не мешал, появилась другая удавка, которая была глубоко под грудной клеткой, и которую невозможно было ослабить. Она сжимала в ледяном кольце сердце.

Небрежно схватив Раю за руку, он потащил девушку в центр зала. Танцуя с растрепанной подругой, он сверлил глазами друга, но тот не видел никого, кроме своей партнёрши. Глаза влюбленных сияли. Эта пара бросалась в глаза.

На Фарида полная немого обожания смотрела другая девушка, а его сердце обливалось кровью. Чем дольше он смотрел на Рошана и Айну, тем яснее понимал, что в этой истории, которую начал он, ему нет места. Голос рассудка говорил ему, что чем скорее он это переварит, тем скорее станет легче. Он потянул в объятия Раю и, закрыв глаза, уткнулся в плечо девушки. Рае показалось, что она теряет сознание, но девушка взяла себя в руки.

В эту новогоднюю ночь сбылись мечты троих молодых людей. Четвёртый был убит горем, но не подавал виду.

Тишина.

Море было невероятно спокойным и тихим. Ночь опустилась на город, что был скрыт за пеленой тумана. Я смотрел с высокого склона, как тысячи огней постепенно угасали, расправив свои крылья, я смог почувствовать себя тем, кем был. Пошёл по холодному песку к старой пристани. Мне была близка ночь, внутреннее спокойствие обволакивает теплом. Мысли, будто стрелки часов, останавливаются. А душа, если можно назвать это так, просто отдыхает. Но сейчас мне было не спокойно, закрывая глаза, я представлял Ее. Помнил все жизни, которые был рядом с ней, каждую встречу… Но она все забывала каждый раз…

Бесшумные шаги может лишь заметить Луна, что ярко светила на ночном небосводе. Столько звёзд сегодня! И каждая такая далёкая, когда-то он слышал старую Легенду, которая гласит, что каждая звезда — это душа человека, и чем ярче она, тем светлее и добрее он был. И вот подняв взгляд, я увидел ещё одну звезду. Это была — Она. Убрав крылья, я смотрел на спокойное море, крепко сжав кулаки, закричал в чёрное, бездонное небо:

— За что ты ее взял?

И тихий голос пустоты прошептал:

— Пришло ее время, мне жаль.

— И что теперь? Когда мы встретимся, она снова будет чужой и далёкой?

— Нет, больше ты никогда ее не увидишь. Это был последний шанс что-то изменить.

Я с недоумением взглянул на тёмную гладь, волны тихо перешептывались между собой. Чёрное небо было на редкость безмолвным.

Как Зайка любовь искал

Жил-был Зайка, по фамилии Попрыгун, и больше всего на свете он любил морковку и книжки про любовь, потому что читать другие книжки он боялся. И даже сказки, особенно те, в которых встречались волк и лиса. А вот любовь нисколько не пугала Зайку. Ещё бы! Ведь в книжках её называли и даром небес, и даром судьбы… — кто же будет бояться даров-то? И, начитавшись книжек, стал Попрыгун мечтать о любви, тем более, что и возраст подошёл, да и весна в самом соку.

И однажды вечером вышел Зайка на огород за морковкой и увидел соседку-зайчиху. Нет, он и её и раньше видел, но тут увидел будто впервые. И как это он прежде не замечал эти чудесные косые глаза? Зайка даже о морковке забыл, подбежал к соседке и выпалил: «Я тебя люблю! Будешь моей женой?»

Конечно же, зайчиха сразу согласилась — тоже весну всем нутром своим чуяла. И решили они поутру свадьбу сыграть, а то сейчас и время уже позднее, да и весна спать улеглась, укрывшись лёгким инеем.

Проснулся утром Зайка, сразу вспомнил про свою любовь, но сначала решил позавтракать, и пошёл за морковкой. И только сорвал самую крупную и сочную морковку, как услышал: «Доброе утро!» Глянул Зайка — и обомлел! Стоит у плетня незнакомая зайчиха, на голове шляпа красивая, а сама улыбается. Зайка даже о морковке забыл, сунул её в кармашек и в два прыжка оказался у плетня.

— Я люблю вас! — пролепетал он, не сводя глаз со шляпы. — Будьте моей женой!

— Я согласна, — засмеялась зайчиха, — у нас с вами будет много-много прелестных зайчат!

— Ура! — закричал Попрыгун. — Значит, вот она какая — любовь! У меня теперь есть дар небес!

И прежде чем взять зайчиху в жёны, он решил похвалиться чудесным даром с лесными друзьями. Пусть все знают, что и зайцам посылаются дары!

Поскакал Зайка со всех лап, даже и не смотрит под них, зацепился лапой за корневище и покатился кубарем. Лежит Зайка, охает — в глазах звёздочки крутятся, а в ушах звучит тоненький голосок: «Вы не ушиблись?»

Открыл Зайка глаза — а над ним зайчиха склонилась. И такая красивая! На шее бусы красные, а на голове розовый бант!

Зайка сразу вскочил! И вся боль разом прошла!

«Вот, как меня любят небеса! — воскликнул он про себя. — Всего осыпали своими дарами!» — и… осёкся. Вспомнил и соседку-зайчиху, и ту, у плетня… а теперь ещё и третья любовь?!

И книжки свои вспомнил. И ни разу в этих книжках такого не было, чтобы один да сразу троих полюбил. Двое одну — такое ещё было, но вот чтобы так…

«А вдруг это и не любовь вовсе?» — подумал Зайка, и так расстроился, что побрёл куда глаза глядят, даже не предложив зайчихе выйти замуж. Идёт, и чуть не плачет. Думает: «У кого бы узнать, что такое настоящая любовь? На что она похожа?»

И вдруг слышит:

— Эй, косой, что это ты уши-то повесил? Весна! Радоваться надо!

Смотрит Зайка, а это Кот. Он часто к ним в лес наведывался.

Вздохнул горестно Зайка и рассказал обо всём Коту.

— Вот, теперь и думаю — а любовь ли это?

Услышав заячью исповедь, Кот весело фыркнул и сказал:

— Э-э-э! Нашёл из-за чего печалиться! Ты что, заяц, сдурел что ли? Какая там любовь? Инстинкт это! Бери с меня пример — у меня такое постоянно, от кошек отбоя нет! Так, что, живи и радуйся, пока молод.

И Кот, насвистывая, отправился дальше по своим делам.

«Инстинкт?.. — грустно подумал Попрыгун, — а что это такое? Не хочу никаких инстинктов! Хочу знать, что такое любовь! Эх… у кого бы спросить-то?»

И тут почувствовал под лапами влагу. Поднял глаза, а перед ним озеро раскинулось. Хорошо ещё, что бережок пологий — лишь лапки замочил. Смотрит Зайка на озеро — а на водной глади качаются два прекрасных лебедя — голова к голове, а гибкие, белоснежные шеи в сердечко сложены.

«Вот, кто точно сможет мне помочь!» — обрадовался Зайка и крикнул:

— Эй, лебеди! Помогите мне узнать — что такое любовь? И как понять — любовь ли это?

Подплыли к нему лебеди, и один из них ответил:

— Любовь, заяц, это самое прекрасное, что есть на свете! Это великий дар, посылаемый нам небесами! И распознать её просто — тебе хочется оберегать того, кого любишь. Заботиться о нём, защищать его, и нет никого на свете дороже! И если он умрёт — то и ты умрёшь тоже, потому что без него не сможешь жить!

Поблагодарил их Зайка и побрёл назад, к дому. Грустно ему было, потому что вспомнил он всех трёх зайчих и понял, что не так уж они ему и дороги. Куда дороже сейчас была бы морковка, потому что он даже не успел утром позавтракать… и тут, вспомнил, что у него же в кармашке есть морковка! Достал её Зайка, сгрыз быстро и повеселел: «Как хорошо, что утром я позаботился о себе!» — подумал он.

И тут на него снизошло озарение!

— Так я же всегда заботился о себе! А разве я себя не оберегал? Не защищал?! Ещё как защищал! Даже книжки не читал про волков и лис, оберегая свой душевный покой! И если я умру, то… ведь и я умру тоже!

— Ура! — закричал Попрыгун. — Я нашёл её — свою настоящую любовь! А всё прочее… как там?.. инстинкты!

Забрать сердце

Саундтрек: Чайковский «Болезнь куклы»

Оглушительный гудок вернул меня в реальность, когда водитель вдавил ладонь в руль, требуя от столпившихся в пробке машин освободить полосу. Красно-синие отблески скользили по бело-серо-черным металлическим бортам, бетонным столбам и лужам на асфальтовом полотне. Водители обменивались проклятьями, сигналя друг другу, пытаясь сдвинуться хоть немного, чтобы пропустить машину скорой помощи. Медленно, как перегруженная улитка, мы ползли по магистрали к ближайшему съезду. Время играло против нас.

Пальцы сжались на пластиковой ручке, и я прислонился затылком к слегка вибрирующей от движения стене. Пока еще пустой контейнер для трансплантации человеческих органов знакомым весом лежал у меня на коленях. Рядом обменивались пустыми фразами коллеги, тоже нервничая из-за непредвиденной задержки.

Операция по сбору органов уже началась, в другой больнице нас ждал готовый к пересадке пациент, а мы все еще едва двигались сквозь пробку. Осознание этого факта висело над всеми нами многотонным грузом, заставляя водителя материться и проявлять чудеса лавирования — не дай бог, он заденет чью-либо машину. Если мы не успеем добраться до больницы за считанные минуты, шанс на вторую жизнь ускользнет от нашего пациента к другому, и кто знает, сможет ли маленькая девочка дотянуть до следующей операции.

Очередное ругательство отскочило от стен кабины, вылетело в открытое окно, и всю команду, сидящую в кузове, качнуло туда-сюда, когда машина скорой помощи вырвалась, наконец, из плена магистрали. Двигатель заревел, заглушая вой сирены, и ощущение набранной скорости защекотало в животе. Еще не все потеряно, и от этого осознания на лицах каждого сидящего рядом со мной растянулись улыбки облегчения.

Всего пара минут, и машина остановилась у входа в отделение неотложки. Распахнув двери, моя команда выскочила наружу, и мы помчались в здание и дальше к лифтам, следуя за местным персоналом, указывающим нам дорогу.

Слушая по пути краткую сводку, я отметил, что ребенок, чьи органы сейчас собирали по разным контейнерам и развозили по больницам в регионе, поступил всего несколько часов назад. Авария. Сбили на переходе недалеко от дома. Его — нет… ее пытались откачать на месте, затем продолжили реанимационные процедуры в больнице, но все попытки остались тщетны. Ее мозг умер.

Мать, сама будучи врачом, подписала документ, позволяющий использовать тело ее дочери в качестве донора. Меня одновременно и восхищал, и ужасал ее поступок. Хотя я сам работал далеко не первый год трансплантологом и знал, скольких могла спасти всего одна смерть.

Переодевшись, моя команда вошла в операционную, залитую искусственным белым светом. Из колонки играла мрачная классическая музыка. Если мне не изменяла память: Чайковский «Болезнь куклы». У кого-то из хирургов было очень больное чувство юмора.

Хирургическая сестра наклонилась к врачу и сообщила, что наша команда прибыла. Кардиохирург принял поданные инструменты и приступил к сбору сердца.

Поставив контейнер на стойку рядом с операционным столом, я бросил невольный взгляд на лицо ребенка, чья смерть спасет десяток жизней.

Раскаленная игла прошила сердце, и безжалостная сила сжала мышцу, дарующую мне жизнь. Перед глазами потемнело, и сдавленные крики откуда-то извне пытались пробиться в мое онемевшее сознание. Сознание, которое пыталось осознать, что мой собственный ребенок, моя малышка, лежала разобранная на части в холодной операционной и десятки рук копошились в ее теле. Руки, которые вытаскивали ее крохотное сердце и укладывали в холодильный контейнер, подключали к системе поддержания и закрывали крышку.

Кто-то подхватил меня под мышки, оттаскивая мое сопротивляющееся тело от операционного стола. Вой, заглушивший музыку, вырывался из моей глотки. Из груди, где в судороге сжалось мое сердце и затихло.

Яркий, искусственный белый свет померк, и мрак сомкнулся вокруг меня, забирая туда, где играли последние аккорды «Похорон куклы».

Вот пуля пролетела — и ага…

В небольшом городишке все друг друга знают. Кто как живет, кто чем дышит и даже кто что выдыхает: перегар или углекислый газ без перегара.

Сеня чувствовал себя в своем родном городе как рыба в воде. Его знали там все. Причем, некоторые даже с рождения.

Родился он у непутевой Анюты, а отца своего сроду не знал. Анюта то ли не хотела говорить, с кем спуталась, то ли сама не знала… Да, дело прошлое!

Учился Сенька еле-еле, потом, закончив кое-как девятилетку, пошел учеником на фабрику, какая в этом городишке была. Там в основном все и работали. И школа, и поликлиника, и детсад — все были от фабрики. Вот Сенька попытался было освоить профессию, но не смог. Остался разнорабочим.

Он и за грузчика, он и за маляра, и за подай-принеси-подержи.

А ведь почему не выучился-то? — Неусидчивый потому что. Вот в прямом смысле: на месте усидеть долго не мог. Никогда. И устоять на месте не мог долго. Ему все бы бегом. Поэтому и толком сделать ничего хорошо не мог: за одно возьмется, бросит, о другом вспомнит. Поэтому и друзей не было: как с таким дружить: ни по душам не поговоришь, ни доверишься. Пробовал Сенька за девушками ухаживать. Ну тут только со смеху умереть, если вспомнить.

Так и жил бобылем. А уж дело близилось к сорока годкам.

Да! В городке прозвали его Пулей. Отчасти потому что часто сам говорил: «Ща я пулей сбегаю — и обратно», отчасти потому что носился быстро, резво. Если не успеешь разглядеть, кто мимо промчался, то и гадать нечего: это Сенька-Пуля.

И вот решил Сенька сорок лет свои справить. Гостей что ли позвать. Никогда не праздновал свои дни рождения. В детстве мать не додумывалась, что у сына такой праздник, как день рождения, бывает, а потом и не надо стало.

А вот к сорока годам как-то Сенька призадумался. Нет, не то, чтобы взгрустнулось или, Боже упаси, итоги жизни начал подводить! Так… Видит же: другие справляют. Ну и решил тоже попробовать.

Спросил у бывалых людей, как это — справлять? Ему объяснили: продуктов накупить, стол сготовить, угощение. Гостей позвать заранее.

Стол сготовить — это он соседку попросил помочь. Та согласилась.

И вот стал Сенька звать гостей: в основном, из фабрики, конечно, но и продавщиц из ближайших магазинов, сторожа знакомого… В общем, много получилось-то. Человек сорок! И что странно: никто не отказывал ему! А что? Он хоть и шальной, но добрый. Никогда не обидел никого, зла не пожелал.

И вот набилось в его тесной квартирке много народу. Женщины на кухне помогали, кто и свои угощения принес. Мужчины столы притащили, стулья, табуретки. Скатерть нашлась.

И тут Сенька вдруг осознал: это ведь ради него все делается! А люди приходят, что-то говорят, наскоро его поздравляют, улыбаются.

Вот расселись все. Сенька в новенькой нарядной рубашке, в единственных приличных штанах был посажен во главе стола.

И тут началось что-то необычное. Сенька только успевал рот разевать да воздух заглатывать.

Его стали поздравлять!

Ему стали дарить подарки! Он в жизни не получал подарков!

И самое главное — о нем стали говорить хорошие слова!

Сенька ошарашенно слушал, какой он добрый и честный. Работящий. Безотказный. Бескорыстный.

Стали вспоминать случаи из жизни. Один вспомнил, как попросил Сеньку помочь донести тяжелый диван, другой — как Сенька, когда не хватало кабеля, пулей слетал домой и принес своего. Продавщица напомнила, как помог он ей, когда отвез документы в соседний город, начальству! А молоденькая работница со слезами рассказала, как у ее грудного сына поднялась температура, а Сенька проходил мимо ее дома. Она попросила сбегать за лекарством, а Сенька вместо этого быстренько врача привел!

И люди смотрели на него с искренней благодарностью, с добротой. И Сеньке впервые в жизни не захотелось никуда бежать. Он сидел, как прибитый, к стулу, и век бы сидел с этими людьми, которые рассказали ему о нем! А он и не знал, что такие простые вещи так помнятся и так ценятся! И так он был им, людям, благодарен! А как выразить — не знал. И он… заплакал! А соседка сказала:

— Ничего, Сень! Поплачь! А я гостей угощать начну.

Ну тут все стали накладывать еду на тарелки, Сеньку спрашивали, что ему положить. Он только головой мотал, кивал, пока ему салаты клали, мясо, закуски всякие. Он и есть-то не хотел, он хотел сказать что-нибудь, но не умел никогда много говорить. Тем более на такие душевные темы!

Поели. Кто-то затянул песню. Подхватили. Явилась откуда-то гитара. Стало душевно и совсем хорошо. Сенька смотрел на людей, сказавших ему добрые слова, а теперь певших хорошие песни, и понимал, что сегодня какой-то особенный день. Сказочный. Небывалый.

Но кончился и этот день. Гости стали расходиться, на прощание пожимая ему руку, обнимая его. Некоторые женщины даже поцеловали его в щеку!

И вот он остался один… Посуда была вымыта, остатки еды убраны в холодильник. Столы унесены.

А на душе — счастье. Да он за этих людей! Он за них в огонь и воду! Он душу положит за них!

Засыпая, он вспоминал отдельные слова, пение.

А дальше дни потекли своим чередом. Только Сенька теперь стал степеннее, перестал носиться. С того памятного дня поселилось в его душе что-то новое, неведомое. Такое полное и чистое, что боялся Сенька расплескать это!

А работать надо! Все привыкли к тому, что он шустрый.

— Сень, ты давай, сбегай в другой корпус, через три минуты надо конвейер запускать, ты попроси мастера быстрее.

Сенька побежал. Раньше бегал целеустремленно. А сейчас как-то и сам не понимал, зачем бежит. По дороге пытался вспомнить, куда послали, зачем…

— Стой, Пуля, стой! Да куда ж ты!

Кто-то завизжал. Это последнее, что услышал Сенька.

Задумавшись, он не увидел грузовик, который ехал по главной дороге территории фабрики. Ехал быстро, Сенька выскочил на дорогу неожиданно, грузовик не успел затормозить.

… Вместе с болью он почувствовал, как на руку его упало что-то мокрое. Что это? Где он?

И отдельные голоса:

— Пуля… пуля… грузовик… Сенька… пуля…

И вспомнилась ему фраза из песни. Почему-то очень захотелось ее обязательно произнести. Это было ему важно. Он собрал силы и еле-еле выдохнул:

— Вот пуля… пролетела… и… — ага…

На этом силы его покинули. И властный голос хирурга:

— Ожил!

— Слава Богу, — сказала медсестричка, и уронила еще одну слезу на руку Сеньки.

В ССЫЛКЕ

(отрывок)

Утро после вчерашнего дождя выдалось солнечное, и Александр вышел в сад.

Вдалеке он увидел крепостную девушку в голубом сарафане.

Когда она подошла ближе, Александр хорошо разглядел её белый платок, вышитую красным крестом рубаху, лапти. Она грациозно несла на коромысле вёдра воды.

Солнце радостно отражалось в воде, предсказывая поэту новое увлечение в этой глуши.

Всё в ней было хорошо: неспешная походка, робкий взор, русые волосы, фарфоровый цвет лица, грустные фиалковые глаза, густые брови и розовые милые щёки без признаков свекольного сока, которым, как обычно, подкрашивались девушки для привлечения парней.

Прошла мимо, как рублём одарила. И вспыхнул в сердце его «огонь священный» от красоты такой.

— И кто же ты, красавица, будешь? Назови имя своё! — воскликнул Александр, забыв про всё на свете в то же мгновение.

Сверкнула она глазами, будто молния прошла над ним, и так скромно с лёгкой улыбкой ответила:

— Погодь, барин. Не спеши и узнаешь, как меня зовут, — кокетливо ответила она и проплыла мимо.

Незадачливый преследователь остановился в нерешительности, видя как она направляется в его сторону. Первое, что он пытался сделать, это шмыгнуть в ближайший от него магазин, но как-то в нерешительности остановился, поняв, что его спалили. Придумать что-либо уже не успевал, а потому продолжил идти, не глядя на Наташку, как бы ни в чем не бывало. Но она загородила ему дорогу.

— Что тебе надо? Ты кто? Отвечай! — начала она сходу по своему обыкновению. Парень явно опешил от такого нападения, не сообразив что сказать. Воспользовавшись его замешательством, Наташка продолжила допрос.

— Ну что молчишь? Я тебя давно уже спалила. Ты следишь за мной не первый день. Зачем в этот автобус влез? Я спецом ведь в него зашла, чтобы тебя проверить. Отвечай, кто такой, зачем я тебе? — При этом она толкнула его в грудь. Рисковала, да, но зато это, по ее мнению и было нападение — лучшая защита в ее положении.

— Да я это… Кхм. — Кашлянул парень, пытаясь найти оправдание своим действиям и соображая что сказать. Было понятно, что это не профи в слежке, не бандит, но тогда зачем следил? И она решила его добить.

— Что язык проглотил? Ну что надо? Познакомиться хочешь, так?

Это было странно видеть. Она даже удивилась, заметив как ее преследователь покраснел. Ну тогда уже решила добивать окончательно.

— Не вздумай отмазываться. Я тебя неделю пасу. Ты за мной хвостом от универа до дома ходишь. Зачем? Чего надо?

— Да я… Это… Я… — смешался парень, не зная что сказать. Было забавно наблюдать сколько эмоций и чувств мелькало в его метающихся глазах. Он что-то хотел сказать, но не мог прийти в себя от неожиданного поступка своего объекта наблюдения. Понятное дело желал познакомиться — решила Наташка и дала ему шанс.

— Ну, я слушаю. — Завершила она свой натиск. Тот молча смотрел на нее что-то судорожно соображая и, наконец, заговорил обреченным голосом.

— Спалила все же? Я так и знал. — Последнюю фразу он произнес каким-то уж совсем упавшим голосом, чем и разочаровал. Даже весь интерес пропал. Она уже хотела было уйти, но только терпеть не могла оставлять начатое. В ее привычке было все доводить до конца, и к тому же совершенно не хотелось иметь постоянный хвост в виде этого горе-преследователя. Тем временем тот продолжал оправдываться.

— В общем я это… Я да… Все думал как это сделать лучше. Познакомиться с тобой. Но не решался никак. В общем, я Антон.

Наташка оценивающе рассматривала своего как бы уже давнего знакомого. До этого ни разу в него не всматривалась, а тут решила на всякий случай запомнить навсегда. Мало ли кто он такой и что замышляет. Вдруг пригодится. Прямой нос, тонкие губы, не толстый и не тонкий, на полголовы выше ее. В принципе даже чем-то симпатичный. Дать ему сходу от ворот поворот не вариант. Он снова будет таскаться за ней хвостом. А если, познакомиться поближе и дать понять, что она не его круга, вкуса и прочее, так сам отстанет, как это уже было ни раз. И потом это он за ней ходил, а не она за ним. Ну раз так хочет, пусть знает, что не все так просто. И она решилась.

— Ну вот. Познакомился? Я Лена. Что дальше? — Выпалила, наблюдая за реакцией Антона. Она была уверена, что он был таким же Антоном, как и она Леной. Но вместе с тем был и интерес что будет дальше.

— Прикольно. — Улыбнулся Антон. — Я вообще-то поговорить с тобой хотел. Но не знал как подойти и начать. Вот.

«Круто». — подумала Наташка. — «Неделю размышлял, как подойти и поговорить. Интересно о чем»?

— Ну и о чем же ты хотел со мной поговорить последние две недели? — продолжала она в лоб, что смутило парня еще больше. Он точно не ожидал, что спалился так давно.

— Три. — Понуро опустил голову Антон.

— Что три? — Недопоняла Наташка. Три недели, это стало быть как минимум неделю я его вообще не видела? Вот засранец! — подумала она и продолжила допрос.

— Три месяца?

— Нет. Недели, — ответил Антон. — В общем я это… Давай сменим обстановку. Тут ветер мешает. Может зайдем куда-нибудь?

— Ага. В магазин. Вот Магнит. Купишь мне мороженое. — Утвердительным тоном произнесла Наташа, кивнув в сторону входа в магазин. Ветер и вправду мешал, приходилось напрягать горло, к тому же метель била в лицо. Обстановка никак не располагала к выяснению отношений.

— Хорошо. — Ответил Антон, явно согласный на любой ее каприз. — Тебе какое? Шоколадное?

— Сливочное! — С сарказмом произнесла Наташка. — Килограмм в коробке. Как раз пообедаю.

— А. Ну… Я понял. Может зайдем пообедаем заодно. Я угощаю, коли так получилось. — Наконец уже нормальным голосом произнес, начинающий приходить в себя парень. — Тут недалеко знаю одно место…

Он что-то там говорил, но Наташку вдруг пробрал дикий ужас. В душу закрались новые сомнения. Вдруг это похититель? Отведет ее в некий ресторан, подсыплет что-то в кофе, потом на руках вынесет, мол перебрала девушка, а там его подельник на машине и загремит в сексуальное рабство куда-нибудь в Турцию. Да мало ли что может сделать малознакомый преследователь. Никуда она с ним не пойдет!.. В знаемые ему места. Может не он сам ей что-то подсыплет, а его подельник там же в виде официанта. Тогда у нее не будет никаких шансов. Но, она отмахнулась от своих мыслей, дабы не получить паранойю. Если уж на него напала сама, то и игра будет по ее правилам, поэтому прервала Антона на полуслове

— Мы пойдем туда, куда я скажу.

— Хорошо, — согласился тот, кивнув. — Веди.

Такое в ее планы точно не входило. Может у него в каждом ресторане, в каждой столовой свой человек. Увидит ее с ним, подкинет в еду что-то и ау. Ищи ее свищи. Анька шум поднимет, да только менты раньше чем через три дня не почешутся. А за это время она может уже и границу страны пересечь в каком-нибудь контейнере. И все же, следовало довести начатое до конца. Как бы там ни было, но у нее было одно место на примете. Тем более, что решила раскошелить своего преследователя в качестве морального ущерба. Да тот как бы и не был против.

— За мной! — Скомандовала она и пошла решительным шагом.

Антон как-то неуверенно семенил позади, смешно подпрыгивая и прячась от ветра. «Ну вот, дама с собачкой». — Подумала Наташа в свой адрес. «Только бы углы не метил, а то останавливаться придется».

Они молча дошли до остановки и стали ждать автобус. Она умышленно отвернулась от Антона, чтобы не видеть как тот сверлит ее глазами. Да, она знала, что была красавицей, каких мало. Тонкие черты лица, прямой нос, огромные голубые глаза с длиннющими, кажущимися накладными ресницами, изящные брови и черные, как смоль волосы. Темная, будто с хорошим загаром кожа, придавала вид фарфоровой куклы, без единого изъяна, родинки, пятнышка. И свежий румянец на щеках. На такое чудо можно было смотреть не отрываясь. Наташка выработала привычку глядеть прямо в глаза тому, кто уж очень пристально ее рассматривал. Как правило этого было достаточно, чтобы любопытный отворачивался.

Наташка видела его действия, но старательно делала вид, что ей пофиг. В то же время мелькнула мыслишка, что не стоит тратить время зря. Ей уже было все понятно. Поглазеет на нее, потом однозначно получит от ворот поворот и разбегутся они в разные стороны. Может так, а может и нет. Все же было интересно, что он ей такого хочет сказать? Что она ему очень нравится? Ну да, не упасть бы от такой новости. А еще надо было не забыть как она представилась. Лена. Почему Лена? Да потому что ей ничего другого в голову не пришло. Хорошо хоть не Степанида. А с другой стороны, представилась бы Даздрапермой, может и ехать бы никуда не пришлось. Сразу бы убежал. Однако, если все сложится в елочку, то почему бы и не попробовать блины с икрой? Она, бывало, заходила в ту забегаловку, поглазеть на цены, но покупать ничего не получалось. Ни она, ни Анька таких денег не имели. Ну а этот ухажер-недотепа как бы даже сам предложил ей куда-нибудь пойти. Надо же было бродить следом за ней только для того, чтобы познакомиться. Прикол, или западня?

Запрыгнув в подошедший автобус, Наташка не стала доставать свой проездной. Ухажер расплатился как всегда наличными, но купил один билет. Знал, что у нее проездной, но это в ее планы не входило.

— А мне что, не надо что ли? — возмущенно произнесла она, глянув на Антона с искренним удивлением. — Купи и мне билетик, а то высадят, придется за автобусом бежать. Ты не волнуйся, я верну с получки.

На лице Антона пробежала тень улыбки, но он овладел собой и молча взял еще один билет на Наташку.

— Извини, я привык всегда один ездить. — Пояснил он

— Ну да. Конспирация. Понимаю. — Укусила та в ответ.

Несколько остановок проехали довольно быстро. Она выскочила из автобуса первая, даже не глянув на своего ухажера. Не то что бы ей не хотелось заставить его слезть первым, подать ей руку как положено. Нет. Она решила доминировать другим образом, пусть посеменит за ней. В конце концов уже несколько недель он именно так и делал. Так пусть все остается на своих местах. Антон же не делал никаких попыток взять ее под руку, замедлить шаг, а покорно шел туда, куда она его вела.

Ну да, конечно у Наташки была подлая мыслишка проехать нужную остановку, потом вернуться назад, уехать не туда, мол забыла какой маршрут нужен и так далее. Помотать парня, но она была не злая и не стерва. К тому же ей не хотелось зря тратить время, тем более, что уже было совсем темно, а требовалось еще время вернуться домой.

Кричащее сердце.

Здесь где-то был я. Здесь где-то был дом. Здесь где-то звучали наши голоса. Теперь здесь пусто, теперь здесь только мрак… Сложно представить, что когда-то мы любили друг друга здесь. А мы ли это были?..

Нет, это всё же были мы. Наши тени до сих пор пляшут тарантеллу на изрешёченных вечностью стенах, до сих пор Луна с издевательским хохотом наблюдает за одиноко бредущим странником…

Я исчезаю до утра, восход тушит лунное пламя, в изрешёченных вечностью стенах вновь воцаряется мрак и мертвенный покой.

Однако ночью мы вернёмся. Я знаю это, поскольку я и есть Ночь… Но если я — Ночь, то, кто же тогда ты?

Ты — Ветер, ты — Небо, ты — одинокий странник, бредущий по небесной дороге на оборотной стороне Луны и мы с тобой навеки едины в своем одиночестве…

Но на стенах, изрешёченных вечностью, танцуют тарантеллу наши влюблённые тени, и кричат обезумевшие сердца. Кричат Солнцу, чтобы оно не всходило…

Чувства в моей жизни

Чувства, чувства, чувства сколько про них сказано. Но всё про отстранённые, то есть — не мои.

Что касается себя, любимого. Рождение ребёнка: Шок. Ступор. Непонимание. Удивление. Радость. Безмерная радость. Гордость. Расслабление. Удовлетворение.

Примерно в такой последовательности я принял, как данность, это яркое событие в моей жизни. Появление ребёнка, это всегда чудо. Все знания и наблюдение по жизни улетают, когда перед тобой появляется из ниоткуда комочек, в котором есть часть тебя!

Как? Это правда? О, боже. ( Тут вру, в Бога я тогда ещё не верил). А когда комочек начинает расти!

Ну женщина бы пояснила понятнее…

Получение абсолютно новой двухкомнатной квартиры, после рождения ребёнка, как молодому специалисту (раньше давали в течении года). Первой СВОЕЙ квартиры. Ну какие чувства? Получение ордера — да, радость, счастье, а вот открывание ключом и вход в саму квартиру — никак.

Просто усталость от борьбы за неё, напоминания о своих правах и угроз начальнику обращением к его начальству (и это в моём-то положении). Но испугался. Пошёл, куда надо и выделили-таков был закон, но работал не для всех… Через год начальник ушёл на пенсию.

Пишу, а за окном мерзкая погода. Снег с дождём, ветер ураганный. Чувство мерзости. Как можно петь, что у природы нет плохой погоды? Взять бы Рязанова да и перенести в песчаную бурю в Азию и наушники на него одеть с его песенкой, пусть медитирует…

И кто придумал первым выражение, что в такую погоду хозяин собаку во двор не выпустит? Да у него просто не было собаки! Решил образно выделиться! Никогда не забуду свои 1 января каждого года, когда у нас был сенбернар. Утро, все никакие вповалку валяются между столов с едой и шампанским, а ты, как образцовый гражданин, трусишь с другом по сугробикам. Ни одного нормального человека во дворах на десятки километров. Только собачники, которых вывели их питомцы, а не выведешь… Это как — никак сенбернар…

Ну и надо чувствовать Вселенную, её знаки. Но это приходит лишь после того, когда Судьба бросит тебя лицом в грязь. Интуиция обостряется и ты начинаешь всё видеть по-другому.

Ну об этом в следующий раз…

Зоя

— Мамочка!!!

Она лежала на могиле рыдала, захлебываясь слезами. Боль рвалась изнутри, терзала душу льющимся потоком причитаний.

— Что-ж ты так-то, девонька. Нельзя-же так. – Взволнованный, слегка хрипловатый голос прозвучал сзади. Она не стала оборачиваться. Кому какое дело до ее слез? – Отпусти ты ее не мучь. Не по-христиански это. Пусть уйдет. Боженька ждет, а ты путами своих страданий опутала и держишь. Ей уже в раю место, а она все от земли оторваться не может.

Зоя вытерла глаза и обернулась. Низенькая, полная, как колобок бабка, в засаленном пальто и несуразном голубом берете и валенках, это летом-то, стояла, вздыхала и крестилась.

— Какое вам дело до меня? Шли, и идите дальше, не задерживайтесь. – Раздражение на въедливую старуху, слившись с накопившейся болью, выплеснулась потоком злости. – Вали старая отсюда!

— Как же я пойду. — Всплеснула руками та. — Ежели тут такое происходит. Виданное ли дело, чтобы так убиваться, да еще не над свежей могилой. Глянь ко вон на дату. Уж две седмицы прошло с сорока дней, а ты все не успокоишься. Себя мучаешь да душу усопшую мучаешь. Не дело это. Вставай. Глазки вытри да улыбнись. Возрадуйся. С господом мамка твоя встретится. В благодати жить будет. Это тут ведь мамка твоя схоронена? Угадала я? – Как-то внезапно сконфузилась бабка.

— Да. – Зое стало как-то сразу неловко за свое раздражение и злость. Что ей плохого сделала старушка? Участие проявила? Одета плохо? Так это не преступление. – Простите. Столько всего скопилось тут. – Она прижала руки к груди. – Рвется наружу. Не могу сдержаться.

— Так ты девонька не по мамке рыдаешь, а по своей доле горькой? – Закивала с пониманием бабушка. – Тем более не стоит он того.

— Он? – Удивилась девушка. – От куда вы знаете?

— С другой в постели застала? С подругой небось? Знаю я этих пакостниц. Все из себя добренькие, а чуть отвернешься к мужу в постель шасть. — Проигнорировала бабка вопрос. – Тут ухо востро держи, не расслабляйся, особливо если мужик стоящий.

— Ничего я не заставала. – Вновь начала заводится Зоя.

— О как? А тогда что? Не уж-то с мужиком. Тьфу пакость какая. Но по нынешним-то временам неудивительная. Раньше та как бывало… — Старуха не договорила. Девушка оборвала ее рассуждения самым решительным образом.

— Ни с кем я его не застукивала. Просто он другой стал. Все время на работе. Домой только спать приходит. Безучастный.

— Да. Да. – Закивала бабка. – Они все кобели такие. На работу ходють только чтоб девок распутных щупать, да изменять на право налево. Деньги то им и так платят. Чего там надрываться-то. Нащупается, вдоволь, и домой, а там женка со скалкой в руках встречает, с радостным оскалом, на нормальную улыбку-то уже сил не хватает, бигуди наматывала, да запыхалась. Так мужика в этих самых висюльках и встречает. В опухших от слез с черными подтеками туши, глазах вопрос светится: «Где был», и сразу ответ: «Не верю». И почему этот кобель не рад? Чего кочевряжится? Ты ведь любишь его, а он не понимает. Да и куда ему. Его ведь господь из грязи слепил. Взял кусок глины, помял в руках, поплевал и Адам получился. То ли дело мы, женщины. Мы из белой косточки сотворены. Из плоти того кого господь по подобию своему создал.

— Ты сама-то понимаешь, что говоришь, бабка? – Зое вдруг стало весело от такой философии, и она рассмеялась.

— Да куда уж мне доченька понимать, я ведь сразу старой да убогой родилась, прямо тут, на паперти, и айда милостыню собирать. Так и живу тут теперича, рядом с покойниками и господом соседничаю.

— Извини. – Опять стало неудобно девушке.

— Да чего там. – Махнула собеседница рукой. – Привычная я, всякого о себе понаслушалась. Не объяснишь каждому, что судьба не сложилась. Муж с детками в аварии погибли. У меня ведь двое сынов было. Жизнь проработала нянечкой в яслях. За такой труд платят мало. В нашем царстве государстве тому кто задницы подтирает да кормит почета нет. Почет тому кто обирает да грабит, вот у них все привилегии и пенсии. Вот теперь у часовенки на кладбище сижу и милостью промышляю.

— Может вам помочь? Вот возьмите. – Зоя достала крупную купюру и не раздумывая протянула бабушке. – От всего сердца.

— Спасибо красавица, храни тебя господь. Но только для меня это много, а тебе и самой вскорости пригодится. На обстановку новую. Спрячь. Не тряси деньгой. Не место тут для щедрости.

Поправь прическу, бровушки подведи, реснички подкрась, и домой иди. Мамка тут и без тебя дорогу к богу найдет. Ты еще живая, вот и живи.

Придешь домой, мужу улыбнись, обними, поцелуй, и прощения попроси. Не изменяет он тебе. Устает очень на работе. На подарок тебе денег копит. Без всяких ипотеков этих, квартирку новую присмотрел, купить хочет. Окошки на восток, кухня огромная, балкон. Чудо, а не жилье. А ты его подозревать. Обидно ему. Приласкай. Кобели это любят. – Улыбнулась и подмигнула старуха. — Ладно. Неча тут с пустого порожнее катать. Беги отсель, да я тоже пойду. К сынам заскочу да и назад, к часовенке. – Она развернулась и похрамывая пошла прочь.

— Бабушка! – Окликнула ее Зоя. – От куда вы все это знаете?

— Чего говоришь-то. Не расслышу я. Глуховата стала. – Обернулась странная старуха.

— От куда вы про ипотеку знаете? – Подбежала к ней взволнованная девушка.

— Каку таку потеку? Не знаю я нечегось. Перепутала ты меня с кем-то красавица. Как есть обозналась. Ступай. – Развернула и подтолкнула Зою в спину.

Девушка завороженно, ничего не понимая сделала несколько шагов. – Любят они ласку, точно говорю. Млеют кобели эти. Погладь немножко и он твой на веки, только не наказывай понапрасну, не справедливо, укусить в ответ может. – Зоя вздрогнула и обернулась. Старуха гладила присев на корточки здоровенную собаку, а рядом стоял мальчик около восьми лет и слушал. – Точно говорю. Любовь — это доверие. – Хмыкнула бабка, поднялась, подмигнула и ушла, затерявшись среди могил.

Однажды осенью

– Тук-тук! Тук-тук! – Баба Яга приоткрыла ставню и в избу влетело письмо. На конверте жизнерадостно скалился чеширсий кот. Вспомнив, что сегодня не 1 апреля, но глядя на явно веселившегося кота, Баба Яга решила конверт не открывать, тем более недавний опыт с ведром талого снега посреди только что вымытого пола, еще не забылся. «Ну, его! Опять какую-нибудь пакость придумал! Ишь, юморист мохнатый» – подумала она и положила письмо за зеркало.

Письмо тихо лежало за рамой зеркала, только самый уголок торчал наружу. Этот белый треугольник маячил перед глазами постоянно. Он ухитрялся быть везде, взгляд словно притягивало к нему. Баба Яга даже выходила на улицу, чтобы избавиться от наваждения. Но погода нынче не баловала, сильно мерзнуть не хотелось. Наконец, не выдержав искушения любопытством, она достала конверт и, мысленно грозя чеширскому всеми карами за возможную шутку, открыла послание. Гром не загремел, молнии не засверкали, дождик не пролился на чистые полы. Облегченно вздохнув, Баба Яга стала читать.

Кощей Бессмертный с любопытством рассматривал белый конверт с улыбающимся котом. Только что прилетело. Обратного адреса не было. Впрочем, и адресата тоже. Интересно, кто же о нем вспомнил? И Кощей, недолго думая, распечатал конверт.

Слабый ветерок пронесся по комнате, словно кто-то вздохнул, и точно запахло сиренью. Но Кощей совершенно не обратил на это внимания. Он читал приглашение. «НЕеуловимая Часть Инфернальных Сил ТЬмы» объявляла о проведении семинара в ближайшей декаде нынешнего месяца и приглашала всех заинтересовавшихся прибыть на место в указанное время. Проживание и обслуживание по высшему уровню гарантировано. Темой значилось: «Любовь как двигатель темных сил». Пропускать такое было никак нельзя. А потому был добыт из шкафа парадный костюм, кроссовки сменились на элегантные туфли, корона стала фетровой шляпой. И пришлось выпить некоторое количество воды, чтобы обрести более округлые формы.

– Вот это предложение! – Баба Яга была впечатлена, – Все включено! Да за счет фирмы! Еду! Немедленно! А то вдруг мест не хватит, на халяву-то все сейчас понабегут, понаедут, понаприлетят… – В результате недолгих манипуляций, бормотания и чихания –- пыль не подчиняется никакому волшебству, кроме мокрой тряпки, ступа была превращена в чемодан, а метла в зонтик. Сама бабушка, глотнув что-то из крохотного фуфырика, помолодела лет на двести точно, а может и более.

Кощей прохаживался по перрону, ожидая начала посадки. Народу было не много, курортный сезон еще не начался. И тут его взор привлекла одна дамочка. Тех самых лет и пропорций, что обещают наслаждение не только телу, но и разуму, не только взору, но и чувствам. За ней мягко катился, словно летел, немаленьких размеров чемодан, а сама она элегантно несла зонтик с длиной ручкой. Что-то до боли знакомое и родное было в этой женщине, что-то очень привлекательное и притягивающее. Не только его Кощея, но и остальных мужчин на перроне. Пока Бессмертный пытался припомнить кто это, когда и где они могли встречаться, красотка остановилась прямо рядом с ним. И обратив сияющий взгляд на него, спросила: «Здесь будет посадка в тринадцатый вагон?»

Баба Яга шла по перрону, лениво разглядывая будущих пассажиров. Все были совершенно обыкновенными. Скучно. И тут она увидела Его… «Оу! Какие птицы тут летают! Мне подходит!» – подумала и оглядела уже более придирчиво, подмечая плавность и отточенность движений – военную выправку не скроешь и гражданской солидностью шерстяного пальто, и умный взгляд карих глаз, которые ее тоже заметили. «Развлечемся! Поиграем! Да и рассказать на семинаре будет что!» – и первая пошла на контакт. Инициатива – наше все.

– Мне, кажется, повезло с попутчиком? – женщина осветила взглядом мужчину, и, разулыбавшись в ответ, Кощей согласно кивнул.

Тихо прошелестел состав, остановившись ровно напротив парочки дверью в тринадцатый вагон.

– Константин Иванович, — представился мужчина, устраиваясь на диванчике в купе, – бывший воин, сейчас от дел отошел, так консультации, советы…

– Ядвига – подхватила баба Яга, засмеявшись, – да тоже теперь уже консультант в области фармации…

Он был предупредителен и галантен, она была обворожительна. Поездка явно коротка. Ну да, всего-то ничего – несколько часов, недалеко. Но какие это были часы – упоительные. Кощей для забавы и развлечения соседки рассказывал ей про свою жизнь, иносказательно, конечно, но сказки – такие сказки! Она слушала так, что ему казалось, она вместе с ним живет в этих сказках, все понимает и даже знает все чуть-чуть вперед. Удивительное ощущение родства. «Да, что же это такое?!» – думал Кощей, никогда с ним такого не было, чтобы с каждой фразой, сидящая напротив женщина становилась все ближе и ближе. Кощей чувствовал, что теряет контроль, голову он уже потерял, еще перед посадкой в вагон, когда можно было еще сбежать. «Что делать? Что делать?» – билась мысль в голове: «Я же не человек, а она… ну почему, почему так?» И погасли глаза от осознания тщетности счастья, и было так больно, словно часть его умирала, хоть и был он бессмертен…

Ах, какой он был интересный, ах, как она была увлечена! Это надо же так рассказывать старые сказки, что она верила каждому слову, словно все было правдой, словно он все это прожил, все это прошел и знает! Надо же какой талант рассказчика! И не только рассказчика, все в этом сидящем напротив мужчине привлекало, тянуло к себе с невероятной силой. Нравилось абсолютно все: и мягкий бархатный баритон, убаюкивающий и ласкающий, да так, что мурашки по коже, и взгляд такой, за которым в огонь и в воду и ждать обещанного тыщу лет, и улыбка, дарующая крылья. «Да что же это такое?!» – думала баба Яга, когда такое с ней было? «Да никогда!» — нашептывал внутренний голос и продолжал советовать: «Лови момент, старая! Лови! А то и будешь вот так куковать одна, а тут хоть капелька счастья, да в твоих ладошках!» «Не отпущу! Не отдам! Пусть на миг, на короткое время, но я буду счастливой! И его сделаю! И пусть все остальные идут лесом, далеко, далеко…» – баба Яга решительно поднялась со своего диванчика и пересела к притихшему Кощею. Тот смотрел в окно на проплывающие мимо серые тени берез и елок, на голые кусты у дороги, и молчал.

– Кость, а Кость – имя само вырвалось у Яги, – ты чего запечалился? Новую сказку придумываешь?

– Ягодка моя, – Кощей повернулся к соседке, взял ее ручки в свои, прижал к губам и сам удивился тому, что смог сказать, – не знаю я новых… Кончились сказки. Почти приехали… Прости…

Он помотал головой, отгоняя непрошенные мысли. Хотя все в нем кричало: «Вот же твоя сказка! Вот она! Держи!»

– Так что ж из того, что приехали? – удивленно спросила она, — Разве мешает кто, нам и дальше вместе идти?

Остановился поезд, хлынула толпа на перрон и потекла к вокзальным дверям. И только две фигурки отделившись от общего потока, шли по тропинке в золото осеннего леса…

Страх

Яшка, проснувшись, открыла глаза, и тут же снова закрыла. Мгновение спустя осторожно открыла снова, но звёзды над головой не исчезли. Девочка, вглядевшись, узнала и оскаленную пасть Волка, и острые рога Оленя, и Великого Змея, тянущегося через всё небо за пузатой Луной. Лунный свет заливал полянку, поросшую льнущими к земле кустиками лазурики.

Яшке не раз случалось любоваться ночным небом, но одно дело смотреть на звёзды, сидя со всеми у костра, и совсем другое — когда спину холодит камень, а вокруг ни души.

Ой, как бабушка Фатха будет недовольна! Яшка живо представила дорожки морщинок, сбегающиеся к уголкам бабушкиных глаз, и ты-меня-разочаровальное выражение самих глаз. Фатха никогда не бранила и не повышала голоса, но все томалэ от мала до велика готовы были на всё, лишь бы не заслужить такой взгляд. И Яшке, даром что бабушкина любимица, не избежать укоризненных взглядов. Ведь сказано же было, что они с Розой должны вернуться из лесу к обеду.

И как объяснить бабушке, что прилегла всего на минуточку? Кто поверит, что она весь день проспала в лесу? И почему Роза не разбудила её?

Спрыгнув с камня, на котором лежала, девочка огляделась по сторонам. Ни Розы, ни корзинки с ягодами. Только тёмные силуэты деревьев врастали в ночную мглу вокруг поляны, и белел, поблёскивая прожилками в лунном свете, большой камень-столешница с гладкой полированной поверхностью. Темнота не пугала Яшку, но от одного вида странного камня становилось неуютно, а при мысли о том, что она спала на нём, по спине пробежали мурашки, но не серьёзные лесные жители, торопящиеся по своим непонятным делам, а противные свидетели страха. Ноги сами понесли девочку прочь от лазуричной полянки вниз по склону, усыпанному прошлогодней хвоей.

Никогда раньше Яшка не ходила вверх по склону. Говорили, что там, наверху, нехорошее место. Чем оно нехорошее, девочка не знала, потому и не смогла отказаться, когда утром Роза со смехом сказала: «Ну, что ты, как маленькая. До сих пор веришь в бабушкины сказки?» Выглядеть маленькой в глазах старшей подруги, неожиданной выделившей её среди сверстниц и взявшей с собой в лес, Яшке не хотелось. Да и не верила она в бабушкины сказки, не верила…

Но сейчас, пока она пробиралась в темноте через лес, в памяти начали всплывать страшные истории про призрачного охотника, рыщущего по лесам со сворой призрачных гончих в поисках добычи. И не на призрачных оленей и кабанов охотился он, а на живых людей. На мёртвых лицах несчастных, ставших его добычей, застывало выражение непередаваемого ужаса, а их души навеки попадали в призрачную свиту Охотника.

— Это всё сказки для маленьких, — пробормотала девочка, пытаясь успокоить просыпающееся беспокойство. — Дикой Охоты не существует.

Словно в ответ на её слова где-то далеко наверху, там, откуда она бежала, прозвучал охотничий рожок и раздался собачий лай. И было в этом лае нечто, заставившее Яшку поверить в существование Дикой Охоты и броситься бежать со всех ног. Хвоя скользила под ногами, ускоряя её спуск, деревья услужливо подставляли под ноги ступеньки корней, словно лес пытался помочь девочке.

Девочка не зря считалась лучшей сборщицей лазурики и подружки наперебой звали её в лес, зная, что она всегда найдёт и «богатую» ягодную полянку, и дорогу домой. Как это получалось, Яшка и сама не могла объяснить, но она всегда чувствовала, в какую сторону идти. Вот и сейчас, несмотря на то, что темнота преобразила лес до неузнаваемости, девочка чувствовала кратчайший путь: спуститься к заболоченному озерцу, потом по тропинке вдоль озера выйти в березняк, а оттуда уже рукой подать до просёлочной дороги. О том, что до города больше часа, даже если бежать бегом, Яшка старалась не думать. Да и какие тут мысли, если в ушах звучит рожок и жуткий лай псов Дикой охоты, почуявших добычу, рвущихся с поводков в предвкушении азарта погони? Тут важно только одно — не упасть. Страх придавал ей силы. Девочка бежала, задыхаясь, ничего не видя перед собой, не замечая, что кусты и деревья словно расступаются перед ней, отводя ветки, которые могли бы зацепиться за юбку или хлестнуть по лицу.

Бежать вдоль озера было и легче, и сложнее. Легче, потому что тропинка была ясно видна в ярком свете полной луны, и корней здесь было куда меньше, но зато дорожка, пропитанная водой после вчерашнего дождя, была более скользкой. Ветки кустов, росших вдоль тропинки, были слишком тонкими, чтобы удержать девочку, и пару раз даже подставленная ветка не помогла ей удержаться на ногах. Но, упав, Яшка тут же поднималась, и, не обращая внимания на испачканную юбку и ссадины на коленях, мчалась дальше.

Яшке казалось, что она бежит так уже целую вечность, что силы на исходе, когда тропинка вывела её к просёлочной дороге. Лай сдерживаемых собак прозвучал совсем рядом, и, обернувшись, девочка увидела белёсый туман, затягивающий тропинку у неё за спиной. В безветренной ночи клочья тумана то расплывались, то сгущались, становясь похожими на разверзнутые пасти. Яшка вскрикнула, и чуть было снова не упала, чудом зацепившись за подвернувшуюся ветку.

Но с дороги донёсся стук дробный копыт. Девочка из последних сил выскочила на дорогу и увидела двух приближавшихся всадников.

— Держись, Потеряшка, — крикнул первый, и она узнала голос брата. Радх на скаку подхватил сестру, и, развернув коня, помчался к городу, а его спутник проскакал мимо них, торопясь туда, где на дорогу неторопливо выползал туман.

— Вайд ар, роалив! — донесся до Яшки звонкий голос. [Вайд ар, роалив — Поймай меня, если сможешь. (Перевод с тарского)]

— Ат вайде ра! — прозвучал ответ голос, от звука которого Яшка уткнулась лицом в плечо своего спасителя, боясь пошевелиться. [Ат вайде ра — Я поймаю тебя (Перевод с тарского)]

— Вот, надень.

Брат протянул ей что-то. Но перепуганная девочка ещё крепче вцепилась в Радха.

— Он велел надеть, сказал, что ты станешь невидимой для Охотника. Дрожащими руками Яшка надела перстень и почувствовала холодное прикосновение металла. И от этого прикосновения замерли, замёрзли все страхи, и всё случившееся стало казаться сном, страшным сном, о котором с лёгкостью забываешь поутру.

Позови

Недописанные строки разбиваются о тьму

недовдоха,

кавер горький вновь исполню и приму

в космос крепнущего страха

треволнения твои:

затаились многоглавым

змеем до сырой зари.

Бурю свергнут капли с неба

и омоется печаль,

но расслышать громом мне бы,

что тебе премного жаль,

жаль потерянного счастья,

дни которой сочтены,

не расторгнутой, отчасти,

не убитой тишины.

Легкой ласковой улыбки

мне б, чтоб сдвинуть рубежи…

Накопить тепла в избытке,

чтобы зиму пережить.

После бури две недели

непричастные дожди,

все мы поровну поделим

только взглядом позови.

Холодный октябрь.

Резкие порывы ветра стучат

В слепые окна.

Ночной город засыпает тихо.

Бесцветные сны,

Песочные мечты.

И тихо снег кружится,

Первый предвестник —

Морозных дней.

Ночь незаметно вплетает

На страницы

причудливые узоры Жизни,

Играет с Судьбой

Ждёт и наблюдает.

Прислушайся,

К хрустальному ритму,

К мелодии такой родной и быть может

Близкой…

***

Закрой глаза на мгновение

Я знаю, ты теряла многое,

На твоем сердце рваные рубцы

От прошлого, отголоски минувших дней,

В твоих глазах – немая боль,

Твои слова горьки, как роса

Ты каждый день вновь и вновь

Шла по своему пути

И верила

Каждое слово – осколками в сердце

Каждое событие – счастье, глухая пустота

или тихая грусть.

Но ты не свернула

Тебя не смогли сломать,

Пытаясь вновь и вновь,

Погасить Мечту,

Сжечь Веру.

Столько дорог ты хотела пройти

И пройдёшь

Верь в себя,

Ты способна все преодолеть.

Только поверь.

Ты слышишь меня

Ты сможешь все,

В твоей душе – огонёк Надежды

В твоих глазах – дикий шторм

В твоих словах – живет Мечта

***

Где-то в безмолвии ночного неба,

На перекрестке Тишины

Мирно звезды падают,

Голос тихо шепчет –

Возьми мою руку

И не отпускай,

Ты чувствуешь?

Я рядом.

Ты слышишь?

Твоя душа – тысячи оттенков

Лишь наугад коснусь

и снова попытка разгадать.

Далёкая и близкая,

Родная и чужая,

Глупая и мудрая,

Печальная и весёлая

В тебе – калейдоскоп эмоций

По нотным струнам пройду… Незаметно

Вслепую по осколкам нарисую тебя,

И имя твое молитвой на сердце

Тихой

Замирает.

Лишь только дай мне шанс на счастье,

Ты чувствуешь?

Я рядом

Мольба

К чему сомнения стена?

Души натянута струна

На сердце. Ласков синий вечер.

Безмолвен я — гитара речи

Вести готова до утра.

И без игры моя игра.

Тебе играю и… тебя же —

Ты в каждой ноте, в звуке каждом.

К чему сомнения стена?

Души натянута струна

На сердце. И вот-вот порвётся.

Надеюсь я на благородство

Твоё, на благосклонный взгляд.

Ты видишь — я сейчас распят

Любовью на кресте желанья.

Твоё же сердце не из камня?

К чему сомнения стена?

Души натянута струна.

На сердце. Знаешь… рвутся струны

От боли — взгляд тогда безумный.

И прочь бежит любовь сама

От тех, кого свела с ума.

Любовь во мне. Не убежала.

Но до безумия так мало…

К чему сомнения стена?

Души натянута струна

На сердце. Слёзы? Отблеск лунный?..

Молю! Не дай порваться струнам.

Слеза на щеке,

и первый плач на губах.

Подснежник зацвел.

Мой маленький принц!

Только мой, не отнять!

Волос золотистых

Пушистая прядь

И смех серебристый,

Как летом родник.

Порывисто, быстро

К Земле ты приник.

Но смотришь на звезды,

На желтый песок.

Приручен. Но поздно:

Здесь ты одинок.

Ты нужен всем людям —

Они тебе — нет.

Никто не забудет

Твой жизни секрет:

Забота и нежность

О дальней, родной,

И запаха свежесть

Любви неземной.

И ты улетаешь!

Не мой, ты не мой!

Отнялся. И таешь —

Цветок золотой.

А змей — страж серьезный,

И яд — твой удел.

Теперь он льет слезы,

А ты… ты летел.

И ВСЕ ЗВЁЗДЫ — ТЕБЕ…

На хлеб жизни моей что-то капает,

Это «что-то»- моё нездоровье.

То судьба своей страшною лапою

Всё толкает меня в пропасть тёмную.

По сему: я кончаю писание,

Пусть читают те прошлые «вирши»,

Где я лучше «выбрасывал» знание

О суровой моей скромной жизни.

Скрипач достал

Смутно где-то стонет скрипка

Звуки тонкие всё рвутся

Это просто та же пытка

Не ломаются, но гнутся

______________________________________________________ _____

Скрежет скрипки раздражает,

Вот уже четвертый день.

Будто кошку кто пытает,

Хвост крутить ему не лень.

Гнутся кости под тисками

Жертва звуки издает.

Эта скрипка со смычками,

Скоро в гроб меня сведет.

Поломаю древко скрипки,

Вырву струны из нее,

Мне совсем не до улыбки

С этой скрипкой, мать ее.

Не могу спать днем и ночью,

Стонет скрипка за стеной.

Скрипачу портрет испорчу,

Коль не дружит с головой.

Сколько можно идиоту,

Кувалдометром стучать.

Это пытка днем и ночью

Матюгаться и кричать.

Смутно все воспринимаю,

Стонет скрипка в голове.

Кирпичи уж вышибаю,

Лбом стучавшись по стене.

Ничего не помогает,

Просто пытка ни за что.

Эта скрипка жить мешает

Тонким звуком, мать ее!

Хватит! Больше силы нету,

Длится все четвертый день.

Я в Америку уеду

Крыша просто набекрень.

С терминатором и Рембо

Буду виски распивать.

И нажравшись, очень нервно,

Буду скрипкам струны рвать.

Ну а может, кто там знает,

Сам начну на ней играть.

Скрипки звук не раздражает,

Коли в меру выпивать.

Обострение приходит,

Осень чую на дворе.

Меня часто так заносит,

Если что-то не по мне.

Смутно где-то стонет скрипка,

Звуки льются за стеной.

На лице моем улыбка,

Я налил стакан, другой.

Ничего уж не мешает,

Я расслабился и пью

Скрипачу, что там играет,

Щас пойду, стакан налью…

Негодование. Осень.

Тихое эхо вины.

Неба оконного просинь.

Улиц живые холсты.

Чашка беззвучного чая.

Чаянья. Пробы. Мечты.

Я по тебе скучаю,

Как по воде цветы.

Фея

«Счастье не придёт к тем,

кто не умеет ценить того, что уже имеет.»

Будда

Давило солнце горизонт, сугробы взращивали тени,

Вторгался в лес холодный фронт, трещали вековые ели.

Сбежало Счастье из семьи, его ославили безбожно,

Бродило в полузабытьи, рискуя сгинуть односложно.

Чу, огонёк! Избушкин дым, за шторами скольженье тел

И пахнет молодостью слов. Снег громогласно захрустел-

Хозяин нёс вязанку дров. Увидев молодую фею,

Он предложил ей хлеб и кров, она одобрила идею.

Был в доме полный кавардак-творенье хитрых детских ручек:

Под потолком висел башмак, на стенах-хоровод липучек.

Сидела гостья у печи на детском стульчике принцессой,

Подали с чаем куличи, бросая в печь кусочки леса.

Глаза притихших шалунов лучились детским умиленьем,

Как чаши маленьких цветов, способных к мироощущенью.

И Счастье уяснило вмиг: подарит им такое детство,

Где будут визги, горы книг, достаток, радость, совершенство.

Не обижай, дружочек, Счастье, сук под собою не руби,

Оно согреет жизнь в ненастье и поцелует вас в любви.

Отточенным ножом простого быта

Стальным клинком несбывшихся надежд

Убийца жизнь вскрывает вены чувств, и вот та страсть забыта.

Открытые глаза, страданья, крах всего что было, и чего уж нет.

Но это только страсть. У истинной любви удел иной,

Ее не тронет тленом серый быт и сединою нажитые годы.

Пройдя через разрыв души и боль утрат порой,

Те чувства стихнут, но не пропадут, в болоте каждодневности забыты.

Рука в руке, склонясь к плечам седыми волосами.

С улыбкой вспоминая трудный путь.

Детьми и внуками любуясь, и смеясь над тем, на сколько быстро старыми мы стали.

Вдруг осознать, что не сломались, сохранив любовь. О чем еще мечтать? Осталось только вместе на века уснуть.

Но это романтические грезы, а что же есть на самом деле?

Один любил, другой страдал, скрипел зубами и терпел.

Не смог забыть того, кто раньше дорог был и в быте и постели.

Но то уж не вернуть, и рядом тот, кто ненавистен, и кто, гад, любить посмел.

Когда душа вскипает страстью,

Остановись, подумай, оглянись.

Быть может, этот сладкий миг с годами станет той напастью

Что поломает счастье сделав ненавистной жизнь.

Мой поезд мчится в ночи безмолвной, стирая даты ушедших лет, и кто-то входит на остановках, а кто-то уже потерял свой билет.

Сияет поезд гирляндой яркой, гляжу в окошко на темноту, ища за воздушной небесной дымкой ответы на все свои почему.

И, кажется, правда, сейчас узнаю, и станет ясно и хорошо, а то заоконное тянет и манит, остановиться и выйти, шагнуть в ничто.

Ответы есть, я знаю точно, но там за окном плывут миражи, а рядом дышит живой и теплый, мой спутник, что вечно меня сторожит.

Попутчик в поезде и не единожды, не давший выйти в чужое время, он отвечает на все вопросы, молча грея собой колени.

Знаю, выйдем на разных станциях, я его удержать не сумею, надеюсь, встретимся где-то дальше, в новом поезде, в новом времени.

Ну, а пока мы вместе едем, считаем звезды и сочиняем сказки, и отвечаем на все загадки легким касанием мягкой лапки.

Счастливый не нуждается в стихах

Счастливый не нуждается в стихах.

К чему слова, когда глаза лучатся?

И пусть нечасто к нам приходит счастье,

Верна печаль, прозрачна и тиха.

Губами прикасаемся к душе,

Словами прикасаемся к печали.

И то, о чём когда-то умолчали

Не скажется, не сбудется уже.

Не жаль надежд, развеявшихся в прах

И прошлое прочь отпущу легко я.

И лишь строка мне не даёт покоя:

«Счастливый не нуждается в стихах.»