О паре шрамов (Nekit Никита)

Конкурс

Проза

Сказать, что я вырос на улице, было бы не совсем правильно. Поэтому я так говорить не буду. А скажу я, наверное, что мои родители довольно рано поняли, насколько бесполезно отправлять меня в магазин за хлебом. Ведь, пойдя с утра в магазин, я возвращался только ближе к вечеру, конечно же, без хлеба и без денег, но зато весь в грязи и с разбитой коленкой. И еще, родители довольно рано перестали звать меня с балкона к обеду: попробуй, дозовись свое чадо, если оно пропадает непонятно где. Летом нередко доходило до того, что я уходил из дома в восемь утра, и возвращался, только когда на улице уже темнело, за что, естественно, получал от родителей, но воспринимал это, как неизбежную плату за удовольствие весь день делать, что захочу.

Жили мы в длинном девятиэтажном доме, поэтому во дворе я такой был не один. У моих дворовых друзей, как и у меня, было намного больше интереса проводить время на улице, чем дома, ведь компьютеров и телефонов у нас не было, а игрушки уже давно были разобраны на такие запчасти, которые собрать заново невозможно. Улица же предоставляла нам огромный выбор игр и развлечений, начиная с банальных салочек во дворе дома, и заканчивая, вот, даже не знаю, чем.

Когда нам не хватало двора, к нашим услугам были соседние, когда нам и соседних становилось мало, в округе было много строек, на которых отлично играть в прятки и сыщики-разбойники. Или устраивать турнир по прыжкам в кучу песка с недостроенного третьего этажа. Или делать жестяные «мечи» из стройматериалов, на которых сражаться гораздо интересней, чем на деревянных. Или стащить ведро карбида для сварки, который можно кидать в лужи и наблюдать, как он пенится, шипит и прыгает. А если кто-то с кухни незаметно взял коробок спичек, то его еще и поджечь можно. Как, впрочем, и линейку из специальной пластмассы, из которой получается отличная дымовуха. А если недавно прошел ураган и повалил деревья, то из них можно сделать халабуду в несколько комнат. Хотя, если урагана не было, то мы его чудесно заменяли, самостоятельно ломая ветки для халабуды, которые, вот же незадача, никакой ветер не поломал! В общем, развлечений на улице всегда хватало настолько, что о еде никто и не вспоминал. Тем более что к нашим услугам было огромное количество плодовых деревьев, которые росли в нашем и соседних дворах. Плоды на них редко доживали до созревания, но нас они устраивали и в незрелом виде. В крайнем случае, всего в получасе бегом, был лес, в котором росли вкуснейшие ягоды.

В этой нескучной жизни отдельным развлечением были прогулки по чердакам и крышам. Конечно же, слонами бегая по чердакам во время очередной игры, мы даже не подозревали, что жильцам последних этажей это может не нравится. И, подставляя довольные детские лица всем ветрам, дующим на крышах, мы нисколько не задумывались о том, каким опасным считают такое времяпрепровождение скучные взрослые. Высота приятно щекотала нам нервы, виды поражали своей масштабностью и непривычностью, гипотетическая опасность добавляла сладковатый привкус в исполненную волшебства и приключений детскую жизнь.

А когда крыши начали закрывать от детей, мы не расстроились, потому что успешно пролазили между прутьями решеток. И когда вместо решеток поставили листы железа, мы не расстроились, поскольку появилась новая игра «Найди открытую крышу», благо, многоэтажек у нас было в достатке. И забежать ради такого на шестнадцатый этаж без лифта, а потом спуститься, позвать ребят и забежать еще раз с ними, было для нас плевым делом. Даже, когда возле дома открытых крыш не осталось совсем, мы все равно не расстроились, ведь жизнь наша, повторюсь, была исполнена волшебства и приключений.

Все это я рассказываю для того, чтобы вы не удивлялись, что годы спустя, уже во времена юности, у нас возобновилась привычка лазать по крышам. Юность, все же, второе детство: мозгов еще меньше, стоп-краны сорваны, весь мир открыт и лежит у ног, ожидая, чтобы его изучили.

На крышах мир под ногами выглядел максимально наглядно, настолько, что усомниться в этом было уже невозможно. Я уж не говорю о том, что это была отличная возможность уединиться с девушкой, попонтоваться перед ней, пройдя по бортику, состроить из себя величайшего героя всех времен и народов, после чего девушка, по идее, должна была стать вся такая завоеванная, что прям бери, да обнимай ее голыми руками, тем более что ветры, дующие на высоте, к этому располагают.

Использовались у нас крыши и для более возвышенных целей. Изучение мира во времена юности, это не только разведка новых территорий, но еще и размышления о правилах и взаимосвязях, существующих в окружающем непознанном. Временное уединение на крыше позволяло, если не мысленно, то, хотя бы, фактически, посмотреть на эти правила под другим углом, что, помимо прочего, давало почву для фантазии и развивало воображение. А красивые виды помогали хотя бы отчасти утихомирить бурю эмоций, без конца бушующую в голове и сердце еще вчерашнего подростка, а теперь — юноши, не представляющего, что делать с собой и окружающим.

Если рядом на крыше был верный друг детства, с которым когда-то прошли поджоги всего, что горит, болота на месте спущенных на зиму прудов, жестяные мечи на стройках (такой вот странный заменитель огня, воды и медных труб), то сумбурный внутренний монолог на грани с сумасшествием превращался в приятный диалог, в результате которого постигался некий тайный смысл окружающего мира, по крайней мере, его части. Кроме того, в те времена в нашей компании студентов первокурсников бытовало утверждение, что с пивом любая теорема становится аксиомой, поскольку, в рамках познания мира, мы не забывали и об алкогольных напитках. Так что, если кроме верного друга на крыше оказывалось еще и несколько бутылок пива, счастью нашему не было предела. Справедливости ради стоит заметить, что денег у нас в ту пору практически не было, поэтому не так уж и часто мы с друзьями пили пиво на крышах. Да и не на крышах тоже.

Возможно, вы скажете «Как? К тому времени все выходы на крыши уже давно должны были быть надежно закрыты, раз уж их начали закрывать еще во времена вашего детства!» Да, согласен. Но оставались еще пожарные лестницы. Пусть ржавые и ненадежные, но нас, балбесов, это не останавливало. Однажды я даже обзавелся шрамом на лбу, а-ля Гарри Поттер, благодаря таким вылазкам.

Банально, с другом решили попить пива на покатой крыше кирпичной пятиэтажки, поскольку (внимание!) на покатых крышах мы пива еще не пили, а это — непорядок! Надо исправить! По пожарной лестнице полезли на крышу, стараясь залезть как можно быстрее, пока прохожие не заметили. Я лез первым. И, можно сказать с разбегу, стукнулся лбом о механизм лебедки, закрепленный на верхушке. Разбитый лоб, искры из глаз, кровь, текущая на глаза и нос… хорошо, хоть я не свалился. Мы с другом, все же, выбрались на крышу, где он достал носовой платок, благо, всегда его с собой носит, и мне было, чем вытираться. Пока пили пиво, рана подсохла и перестала кровоточить, но с тех пор у меня шрам на лбу, действительно похожий на тот, что у Гарри Поттера.

Но, на самом деле, я хотел рассказать совсем другую историю, про совсем другой шрам. И простите, что ее вступление настолько затянулось, сам от себя такого не ожидал. Зато история, обещаю, будет короче.

Примерно через месяц после того, как у меня на лбу появился шрам, мы с друзьями нашли девятиэтажку с пожарной лестницей, которая, судя по виду, не проломилась бы под нами. С этой девятиэтажки должен был открываться красивый вид, и мы решили попить пива на ее крыше. Все бы ничего, но пожарные лестницы обычно заканчиваются довольно высоко от земли, наверное, чтобы по ним не лазали всякие придурки. Во мне росту почти два метра, так что я без проблем допрыгнул до нижней ступеньки, подтянулся и полез вверх. Один из двух ребят, бывших тогда со мной, чуть пониже, но тоже высокий. Он тоже допрыгнул, хоть и не сразу. А вот другой парень заметно ниже нас и допрыгнуть не мог, как ни старался. Правда, он нашел выход — подтащил пень, валявшийся неподалеку, и забрался на него. С пенька до лестницы было уже буквально рукой подать, и друг полез вслед за нами.

Вот только шум, которым все это сопровождалось, привлек внимание одного из жильцов, который, высунувшись в окно, принялся кричать, чтобы мы проваливали, угрожал вызвать милицию. Друг, лезший последним, испугался, спрыгнул и спрятался за углом, ждать, чем это закончится. А я с первым другом к тому времени уже почти добрались до верху и только слышали внизу подозрительный шум. Забравшись и посмотрев вниз, мы увидели, что наш третий не лезет, а жилец из окна продолжает что-то кричать. Тем не менее, путь проделан, не пропадать же усилиям, так что, пиво мы выпили, любуясь видом с крыши, который оказался даже лучше, чем мы ожидали, поскольку оттуда была видна полоса леса и озеро.

Но настроение было безвозвратно испорчено криками жильца, и мы, подождав немного после того, как крики, наконец, смолкли, решили слазить. Примерно в середине пути жилец снова появился в окне. Он, как оказалось, посчитал нас за воров, которые полезли на крышу, чтобы залезть в какую-то квартиру (учитывая, что окна от пожарной лестницы далеко, а ход на крышу закрыт, не представляю, как бы это получилось). Когда жилец увидел, что мы слезаем, он вызвал милицию и приказал нам стоять и не двигаться. Естественно, мы его не послушали и продолжали спускаться. Тогда жилец подождал, пока я окажусь на уровне его окна, и выстрелил в меня.

Я почувствовал, как что-то ударило в подбородок, и оттуда потекла кровь, пачкая одежду и лестницу. После этого я прекратил спускаться и разразился в адрес жильца отборной руганью. Он же в ответ прокричал «Скажи, (…), спасибо, что это холостой был!» Я не стал выяснять, что же это за, мать его, холостой, если у меня уже вся рубашка в крови. Оказалось, что это очень обидно, когда в тебя стреляют. Даже не столько из-за того, что это было незаслуженно, сколько потому, что становится понятно: у кого есть оружие, тот способен управлять твоими поступками, даже если он — психопат. Жилец приказал нам оставаться на лестнице и не двигаться, а то следующий будет не холостой, и нам ничего не оставалось, как подчиниться ему.

Часа два, наверное, мы с другом просидели на лестнице, кое-как уцепившись за ее ступени. Устали, замерзли, но жилец держал нас на прицеле и не отпускал. Потом приехал милицейский бобик. Мы этому бобику обрадовались, словно он был нашим спасителем. Впрочем, так и было, поскольку, когда из бобика вышли милиционеры, жилец разрешил нам спуститься. Милиция погрузила нас в машину и повезла в райотдел, находившийся в нескольких кварталах от места происшествия.

В райотделе нас посадили в обезьянник и занялись своими делами. Правда, спустя пару часов, когда на улице уже стемнело, о нас вспомнили. Вывели из обезьянника, сказали, явно издеваясь: «Ладно, если у вас жалоб нет, вы свободны». На это я ответил, что жалобы, конечно же, есть, и указал на свой подбородок, весь в запекшейся крови, и одежду — в ней же. На это милиционер ответил, что, раз есть жалобы, они заводят дело, в котором я буду выступать, как подозреваемый, кроме того, проверят, не причастен ли я к целой куче нераскрытых дел, и, если окажется в результате, что я добропорядочный гражданин, меня отпустят, извинившись. Но произойдет это не раньше, чем через пару месяцев. Мы с другом переглянулись и сказали, что в таком случае жалоб у нас, конечно же, нет. После этого нас, наконец, отпустили.

На выходе мы встретили друга, который, видя, как нас забирает бобик, пошел за нами в райотдел. Втроем, купив на последние деньги пива, мы пошли к этому парню домой, отдыхать и приводить меня в порядок.

Поначалу мы, конечно, вынашивали страшные планы мести тому жильцу, вроде, разбить ему окна, кинуть бутылку с чем-нибудь гадким и вонючим, но потом злость улеглась, обида прошла, а мой подбородок зажил. Шрам, конечно же, остался, но я с тех пор ношу бороду, под которой его не видно. Обиду от того, когда в тебя стреляют, помню до сих пор и помнить буду всегда. Поэтому, постараюсь больше не допускать, чтобы в меня стреляли.

А вообще, какими бы жизнерадостными балбесами мы не были, что бы с нами не происходило, каких бы глупостей мы ни делали, какой бы ни была реакция окружающих, какова бы ни была наша реакция на их реакцию, главное — не иметь озлобленности, потому что она разъедает душу. А душа черпает романтику в том числе, и в ветрах, которые дуют на крышах, словно бы, со всех сторон сразу.