17-18

Эльг совсем не помнил, чем закончился вчерашний вечер, но отчетливо вспомнил ночной сон: он видел себя в доме чернильника блуждающим по разным комнатам, отворяющим многочисленные двери. Некоторые легко, а иные с трудом, напряжением всех мышц. Утром, когда его разбудила Риттани — зашла перед работой покормить завтраком, — мышцы рук и ног в самом деле болели. Эльг и в этот раз не отказался от стряпни, впрочем, его больше занимало приснившееся, чем реальное. Он вспоминал все больше — что видел в некоторых комнатах людей. В одной — Ахэна, который почему-то метался от стены к стене, натыкаясь на мебель, свалил со стола пузатый чайничек и чашку, а потом сел на пол, спиной к стене, и затих. Видение показалось Эльгу зловещим и он постарался забыть его.

Но следующей ночью снова бродил по лабиринту дверей, заглядывал в те, что не заперты, и не нашел пугающего. Наоборот: в одной из них даже увидел себя, спящего, и сползшее одеяло — это заставило улыбнуться. А внешняя дверь вела в город, где много людей. Эльг подумал с минуту и вышел наружу.

Многолюдство уже не шокировало, но он боялся заблудиться в чужом городе, поэтому, отойдя немного, огляделся. «Скворечня» была видна, и дверь приотворена, словно ждала его. Эльг собирался вернуться, но не сразу.

«Не сразу» вылилось в долгую прогулку. Все казалось любопытным и знакомым, привычные названия улиц не смущали и не удивляли — смущала весна, и Эльг то и дело оглядывался, надеясь отыскать приметы привычного ему сезона, в котором он прожил, кажется, целую вечность. Но весна Легкого города оглушительно цвела и благоухала, и постепенно Эльгу стало нравиться. Нравились маленькие парки с фонтанами, правда, пока не работающими. Жухлую листву и всякий мусор из фонтанов уже убрали, скамейки помыли, и они радовали взгляд яркими цветами. Кое-где на деревьях и кустах висели ленточки с колокольчиками. И конечно, тут оказалось много птиц. Похоже, кто-то устроил все эти парки и фонтаны просто так, для красоты. Еще он заметил на домах ярко-начищенные медные таблички с добрыми пожеланиями в стихах, вроде «Куда б ни шел, пусть будет легок шаг! Удачи жди, и знай — все будет так!» Это тоже вызвало улыбку. Конечно, все будет так — но как именно? Для него — удивительно и ярко.

Один парк, кажется, предназначался для детей — с турниками, деревянными домиками в несколько этажей, лестницами, качелями и маленькими лабиринтами. Эльг решил понаблюдать за тем, что казалось ему интересным.

Маленькие и те, что повзрослее, дети с легкостью придумывали игры из чего угодно — подобранных с земли веток, веревочек и лент, камешков и мячей, бумаги и ткани, и даже из слов. Эльг не понимал правил, но дети — понимали и увлеченно проводили время, иногда комично-серьезные, иногда веселые, но все равно счастливые. В парке гуляли и взрослые, присматривавшие за теми, кто помладше, но не вмешивались в игры.

Эльг присел на скамью; на другой скамейке, напротив, группа детей складывала из бумаги то ли бабочек, то ли птиц, и пыталась пускать их по ветру, чтобы летели. Получалось не очень, но никто не отчаивался и не бросал.

Скамья скрипнула — кто-то присел на другой ее конец, но Эльг не обратил внимания, вслушиваясь в объяснения, которые мальчик лет семи давал девочке года на три старше него:

— Надо так. А еще думать правильно… как птица.

— Счастливые, да? — спросил голос очень приятного тембра и чем-то знакомый.

Эльг повернул голову и увидел женщину — ту самую, что приходила к нему «рассказать что-то». Ему никогда не приходилось встречать на улицах своего города тех, кто являлся жаловаться… По правде говоря, он и лиц их не помнил. И сейчас не знал, как себя вести.

— Да, — ответил он осторожно. — Счастливые. Они точно знают, как устроен мир.

— Их мир, — поправила дама. — Наш, взрослый, немного иначе… Мне кажется, я вас уже где-то видела.

— Скорее слышали, или я вас. Вы приходили жа… — он споткнулся. Наверное, служба называлась тут не «жалобной». — Рассказать кое о чем.

— А, слушатель! — обрадовалась женщина. — Точно. Замечательная у вас работа!

Эльг так не думал, но возразить не успел: одна из девочек на противоположном конце парка крикнула «Мама!», женщина встала и быстро пошла навстречу дочери. Через минуту они играли с мячом и кольцом. Дети — это удивительные существа— думал гость Легкого города. Хорошо бы завести своего ребенка. Жениться. Только на ком? Не на Риттани же…

Мысли о Риттани почему-то вернули ему напряжение, его потянуло куда-то, пришлось встать и идти, хотя и не хотелось. Но управлять снами Эльг не умел, поэтому подчинился и в итоге проснулся, вернувшись в реальность.

…А реальность не радовала и не менялась, оставаясь зернисто-песочной. Следующие два дня Эльг не пытался с этим бороться и принимал ненавязчивое присутствие Риттани. Чаще всего она даже не заводила разговоров, а просто предлагала ему коробочку со смесью трав для заварки чая от хандры или собственноручно приготовленное печенье, или обрезать нитку, которую Эльг успел вытянуть из рукава, зацепившись где-то. Никаких разговоров о Легком городе.

Как-то незаметно прошла неделя, а может и две — время текло то стремительно, оглушая звоном в ушах, то медленно, награждая головокружением. Несколько раз за эти дни Риттани встречала Эльга и провожала до дома. Иногда он провожал ее.

Однажды случилось странное — Эльг не спал, но выпал из реальности. Он и Риттани шли по улице, о чем-то беседуя, и вдруг Эльг увидел себя на совсем другой улице. Там была ночь и горели странные двойные фонари. Белый свет освещал улицу, а чуть ниже источника этого света помещался второй огонек, оранжевый. Когда Эльг подходил к фонарю, огонь делался зеленым или голубым, а стоило отойти — возвращался к оранжевому. Смысла в этом не было никакого, но Эльг какое-то время походил от столба к столбу, любуясь переменой цветов и, наконец, решил, что это сделано тоже просто для красоты.

«Мило, но расточительно», — подумал он

— Мило, но расточительно? О чем ты говоришь? — спросила женщина.

Эльг очнулся. Никакой ночи и фонарей. Он шел по улице с Риттани и, видимо, произнес слова вслух.

— О, ни о чем, так… просто показалось, — поспешил объяснить он.

Риттани не стала расспрашивать дальше и продолжила необременительный для себя и слушателя рассказ о том, как некая посетительница пыталась убедить приемщицу жалоб в существовании таинственной «угрозы оттуда».

Эльг слушал ее и думал, что угроза существует, что его мир, как песочный замок — только до первого дождя.

И тем охотнее сбежал этой же ночью в сон о Легком городе.

18.

Спустя пару дней ему приснилось — или привиделось, он теперь не очень-то отличал одно от другого — что к нему, тому, который в доме чернильника, пришел посетитель с бренными остатками. Он хотел повидать своего умершего родственника. И Эльг нашел в столе чернильницу, позволил гостю окрасить ладони — и даже пересказал ему слова о том, что быть в Саду можно только пока чернила не выцвели. Этот сон понравился больше. Быть чернильником — в этом же намного больше смысла, чем в его сидении в «жалобной».

Когда утром Риттани зашла перед работой чтобы покормить его вкусным завтраком, он зачем-то рассказал ей этот сон, думая позабавить. Женщине он не показался забавным. Она помолчала, а потом сделала Эльгу странное предложение:

— А давай не пойдем сегодня в службу?

Эльг удивился, и мир на время потерял зернистость.

— А куда пойдем? — спросил он.

— А разве обязательно куда-то идти? Но могу проводить тебя в Сад, если хочешь. Твой последний визит. Да, пожалуй, это хорошая мысль.

— Нет, — не согласился он.

— Да, — заспорила она. — Ты имеешь на это право.

В этом месте он почему-то перестал воспринимать окружающее, а вернулся к нему уже стоящим у границ Места с зачерненными ладонями. Риттани подталкивала его вперед. Эльг не смог сопротивляться и вошел.

…И словно сразу вышел назад, при этом, не помня, чем занимался в Саду и кого видел.

— Ну вот, — сказала Риттани, уже привычно беря его под руку. — Теперь приглашаю тебя к себе в гости. Сегодня я приготовила особенное угощение.

Эльг уже привык к хорошей еде, привык настолько, что не видел ничего особенного во вкусном обеде или ужине. И, кажется, он произнес вслух и это, хотя не желал.

— Не просто обед или ужин, — ее глаза блеснули то ли восторгом, то ли слезой. — Ты увидишь. Это и правда особенное.

Эльгу стало тревожно. Но он все равно пошел за ней, чтобы не спрашивать, а все увидеть своими глазами.

Только глаза эти видели все больше неправильного. Деревянные полы вместо мостовой. Многочисленные запертые комнаты вместо одной открытой. Дверь наружу вместо дверного проема, из которого вышла красиво одетая и причесанная Риттани с подносом руках; она поставила его на маленький столик перед Эльгом, сидевшем на диване в ее доме. На подносе — симпатичный круглый какой-то словно вздутый чайник. Точно содержимое распирало его изнутри. Риттани сжалилась над чайником и отлила в чашку, почему-то одну.

— Попробуй. Или нет… — когда он уже взял чашку, остановила она. — Сначала я скажу. Должна признаться. Я все же полюбила тебя. Теперь можно пить.

Эльг послушно отхлебнул.

— Но что дальше? — спросил он.

— Дальше особенное, которое я обещала, — ответила она. — Тебе ничего не нужно бояться или делать для меня. Больше не нужно.

«Ты отпускаешь меня?» — почти спросил он, но снова услышал шелест осыпающихся песчинок вместо ответа. И вдруг показалось, что этот песок сыплется ему на веки — они сделались тяжелыми. Он закрыл глаза и уже привычно отключился или заснул.

А во сне — тоже привычно — увидел себя бродящим по комнатам скворечни. Он открывал двери настежь, входил и выходил, пока не увидел в одной из них себя и Риттани в своем доме. Она подносила ему чашку с чаем.

— Попробуй. Или нет… Сначала я скажу — произнесла она.

Эльг помнил эти слова.

— Должна признаться. Я все же полюбила тебя. Теперь можно пить.

Да, именно так и случилось.

Эльг выпил чай, а потом лег, свернувшись калачиком, и закрыл глаза. Кажется, уснул. Можно ли уснуть во сне? Эльг, который снился сам себе, этого не знал. А потом тот, на диване, рассыпался цветными нитями. Риттани опустилась перед ворохом нитей на колени, положила на них ладони и постояла так несколько минут, потом сгребла все в охапку и унесла куда-то. Комната опустела. Захотелось узнать — а что дальше. Эльг отправился в свой лабиринт дверей, открывал и закрывал их, пока снова не увидел Риттани. Она сидела за столом заставленным склянками с чем-то темным и что-то делала с нитями бренного остатка. Соединяла с чем-то, смешивала, бросала в жидкости. Потом случайно задела и пролила одну из склянок, и только тогда он понял — чернила. Это все чернила, и Риттани пыталась сделать их из нитей остатка. Но у нее не выходило, хотя она и призналась, что умеет делать чернила из всего. Нитей оставалось все меньше, они исчезали, таяли. Захотелось проснуться и рассказать ей это сон… Или нет, спросить — правда ли он был нужен ей только для этого. Верить не хотелось.

Но пришлось проснуться или отвлечься — в дверь постучали. Он пошел открыть и увидел Риттани.

— Здравствуйте, — казала она, словно не узнавая Эльга. — Мне нужно в Сад. У меня умер близкий человек.

И протянула ему коробочку с цветными нитями. Его собственным бренным остатком.

— Заходите, — сказал он, помедлив, но все же пропуская ее внутрь.

А внутри, в комнате со столом-конторкой, взял из рук женщины коробочку и повторил то, что сказал и сделал чернильник. То, что сделал бы, наверное, любой из них. Дал ей окрасить ладони и отпустил в Сад.

И когда она ушла, счастливая, а он знал, все — в этот раз у нее получится увидеть дочь, ведь идет Риттани именно к ней. Он хотел этого как какой-то особенной внутренней свободы. Если она понимает свободу как привязанность к мертвому, веру в мертвое — пусть. А он… тоже может уйти. Или должен. Оставить позади все сны. Проснуться. Проснуться в мир, где единственное место для мертвых — память, и люди не поступают так, как Риттани. Не думать о причине быстрой смерти Ахэна и ее странных чаях, менявших настроение. Или, нет, думать — но простить и понять и это тоже.

Эльг вышел в Город, заперев за собой дверь, огляделся — все еще весна, непривычно непохожая на осень. И люди тоже непривычно не похожи на людей из его прежнего, тихого города. Слишком тихого и пустого, чтобы в нем можно было жить долго.

Эльг не знал, куда ему теперь идти. Нужна была подсказка. Совсем рядом шагах в десяти стоял еще один серо-кирпичный домик точно такой же, как его. Полуоткрытая дверь словно приглашала. Он принял приглашение.

Внутри оказалось больше похоже на книгобашню — полки, шкафы с книгами, перемежающиеся этажерками с цветами. И хозяин нашелся, обаятельный седой мужчина седевший в кресле с одной из книг. Он улыбнулся гостю.

— Здравствуй. С возвращением, — и указал на кресло напротив.

Эльг сел, не зная, как начать.

— Да, понимаю, — кивнул чернильник, или кем был этот человек, похожий и не похожий на себя прежнего. — Много вопросов. Задай их.

— Где настоящее? — спросил Эльг. — Как его найти?

Чернильник развел руками:

— А вот оно. Ты уже в нем.

— Тут же нет Сада? Тут он не нужен? Потому что нет смерти? По-настоящему нет?

— Смерть есть везде, — не согласился чернильник. — Но нет страха. Или ты уже можешь с ним бороться и больше не нуждаешься в городе, где нечего бояться. Оттуда может вывести другой страх — не увидеть снова друзей и родных. Или любопытство. Или память, которая делает ближе далекое.

— Мои родные живут здесь? — встрепенулся Эльг. — Разве не переехали в другой город?

На это хозяин домика не ответил, но ответ пришел к гостю сам — это не родные переехали, это он ушел от них. Достаточно было одного слова — «страх», чтобы понять, или вспомнить, или и то и другое, одновременно. Когда-то он начал бояться смерти. Так сильно бояться, что не мог дышать, есть и спать. И постепенно стал отдаляться от других, уходить все дальше и дальше с каждым днем, пока однажды не пересек неведомую черту и не стал обитателем тихого города, где «нет смерти», или она не окончательна, что подтверждает существование Сада. Но ведь на самом деле весь тот город и есть Сад — Место для Мертвых.

Но бабушка… она что же, пошла за ним?

— Я ушел не один, — сказал он. — Бабушка Марин…

— На самом деле не она. Ты сбежал от одного страха, но принес с собой новый — страх одиночества, и сделал из него себе спутницу. Так поступают почти все. Но рано или поздно этот страх исчезает.

Эльг подумал о Риттани. Сможет ли она преодолеть свой? Есть ли у нее, для чего преодолевать его?

— Ты… это твоя работа — ждать вернувшихся на границе?

— Да. Поэтому несколько домиков стоят рядом. Граница… зримой не существует, но невидимая есть всегда. Ну что же, ты закончишь свое возвращение? Я уверен родные ждут тебя.

Эльг кивнул и понял, что ему хочется как-то поблагодарить чернильника, сделать ему подарок. Он вспомнил о другом подарке. Почему-то именно такой казался сейчас подходящим.

Эльг достал из кармана пузырек с чернилами и протянул хозяину домика.

— Вижу, вы много пишете. Вам наверняка пригодится.

Тот кивнул с улыбкой.

Эльг вышел за порог и тут же остановился. Он верил и не верил. Мама и отец и даже бабушка… И сестра. Они все тут. Наверное, ждут его.

Он сделал шаг к дому — навстречу всему, от чего когда-то отказался.

3.12.15-26.12.15