Сон разума рождает чудовищ (139)

***

Димка неразумно тянул время. Юсуф, распластавшись на грязном бетонном полу, трясся, как полуживой котёнок, глядел на Димку темными влажными глазами, полными безысходности.

— Я сказал: бей! — Страх приблизился к Димкиному уху вплотную. — Бей!

Димка, не в силах пошевелиться, только дышал прерывисто. Железный прут, отягощавший руку, нагрелся, ладонь взмокла.

— Слабак! — зашипел Страх. — Тряпка. Петушок. Недомерок. Я тебя…

Страх в гневе брызнул слюной на щеку Димки. Димка вздрогнул.

— Бей!

Димка перестал дышать, размахнулся, закрыл глаза и опустил прут на мальчика, распластавшегося на бетонном полу.

Свежий вечерний воздух после затхлости подвала показался Димке благодатным. Страх весь путь до дома шел, матерясь и прихлебывая из жестяной банки. Один раз он остановился и обернулся к Димке.

— Запомни, салага, — с трудом связывая слова, процедил Страх. — Так надо поступать… с ними, с этими… уродами, всегда. Пусть знают, тут боги — мы…

Мать, стараясь не поворачиваться к Димке отёкшим глазом, накрыла на стол. Лучшую тарелку, единственную оставшуюся от зеленого сервиза, поставила перед Страхом, который, прищурив глаза и мотая во рту спичку, хмуро наблюдал за её передвижениями по кухне.

Тарелка с отколотым краем досталась Димке. Появилась бутылка.

Страх в предвкушении заулыбался, взял нож и отрезал кусок хлеба.

— Как дела, Митя? — спросила мать, виновато коснувшись Димкиной руки. Димка только сейчас заметил на манжете рубашки бурые пятна. Чужая кровь. Комок подкатил к горлу.

— Мужики не плачут, — громогласно объявил Страх и положил тяжелую руку на Димкину спину. — Ми-и-тя! — передразнивая мать, пропищал Страх. — Он теперь — Димон! Пацан, мужик! Ну, налей…

Димка не спал. Не было сил закрыть глаза. Луна, огромная, белая, смотрела на него таинственно и понимающе. Димка вытянул перед собой руку. Свет луны окрасил её в белесый цвет, окутал нежным серебристым сиянием. Ногти на руке удлинились и превратились в загнутые когти. Кожа пошла пятнами, засветилась изнутри и переформировалась в чешую.

Димка встал. Прошел на кухню, взял нож. Луна превратила весь путь до спальни матери в дорожку из белых плоских камней, висящих над пропастью. Димка легко перешагивал через провалы.

Нож вошел в глазницу Страха мягко, как в ягодное желе. Во вторую глазницу, немного труднее, но сочно: разбрызгивая мякоть. Как будто крошил арбуз.

— Я не Димон, — твердо сказал Димка, глядя в распахнутые глаза проснувшейся и помертвевшей матери. — Я не Митя, не Димка. — Он улыбнулся. Впервые за три года. — Я — Деймон! Я — Деймон!