Переоценка не всех ценностей. Маргинальное мнение

Мое любимое стихотворение – «Alone» Э.А. По: «From childhood’s hour I have not been as others were, I have not seen as others saw…» И с детства же не избывает кошмар, что прокрустово ложе уготовано именно мне, ибо окружающая масса стремится всегда растворить в себе, укоротив всё выступающее, неравновеликое, а особенно тревожащие, злые, непопулярные мысли. Но куда бедному человеку податься с его маргинальным мнением? Только в литературу: социум проповедует конформизм, покладистость и лицемерие, а писатель всегда в той или иной мере (которую задает творчество как таковое) индивидуалист и оригинал.

Что дает неизбывные и не вполне честные преимущества. Ибо лишь у природы есть объективные законы, против которых не попрешь, а всё искусство – такое человеческое, слишком человеческое – царство субъективизма, волюнтаризма, а в худшем проявлении и вкусовщины.

Да, вы не зря поморщились и правильно поняли: я утверждаю, что всё искусство субъективно, а все официально признанные шедевры, врученные регалии, коронованные кумиры – просто игра случая и дело вкуса.

В искусстве не существует объективных критериев качества или универсальных законов, по которым можно судить любое произведение. Ты читаешь, смотришь, слушаешь, твой капризный организм реагирует, твой обогащенный уникальным опытом мозг выносит вердикт, а хитрое сознание пытается убедить всех вокруг, что приговор обоснован, опирается на здравый смысл и соответствие золотому стандарту – запускает привычные игры разума в   справедливость и собственную проницательность. Выпендривается, одним словом.

Рассмотрим, к примеру, смежную область, где всё безумно, нечеловечески красиво, предельно сложно, бесконечно изящно, эмоциально затратно и даже вполне осмысленно. Естественно, я имею в виду фигурное катание (преимущественно женское, но тут у каждого свои приоритеты). Система оценок в этом полуспорте, полуискусстве настолько сложна, проработана, детализована, что исключает любую вкусовщину. И победителем практически всегда (за редким исключением в виде двух последних олимпийских игр) становится объективно лучшая спортсменка. Но любой посторонний человек может сам оценить скорость скольжения и вращения, посчитать падения и обороты прыжков – очевидные критерии качества.

Никакой вразумительной системы оценок в искусстве не существует. Всё опирается на индивидуальное эстетическое восприятие, усиленное хотя бы приблизительным совпадением картины мира и вызвавшее эмоциональный отклик.

Ликующий организм заполнил новый мир созвучий, мировоззрения найден унисон: внутренний камертон задрожал, откликнулся – плюсуем!

Али из глубин растревоженного естества поднялся рокочущий праведный гнев, в просторечии – рвотный рефлекс, научно – диссонанс, захлестнул ум едкой волной отторжения, ненависти – дизлайк, отписка!

Да, много столетий существует институт экспертизы. Критики считают себя профессионалами, а свое мнение объективным – но куда им ещё деваться? Саморазоблачаться?

Так они и дрожат стыдливо, прикрываясь фиговым листком, прямо с момента выползания из липкого кокона. Подстраиваются под конъюнктуру, подлизывают власти, вертятся как флюгер в предвкушении торнадо. Раскопайте, что говорили о Пушкине, а особенно Лермонтове при их жизни; как взлетал и падал Маяковский в табеле о рангах: 1) при жизни, 2) после смерти по указанию Сталина, 3) после распада СССР. Далее по списку.

С критиками всё понятно, критик – продажная подстилка без своего мнения, мнящая себя важной особой. Но вот писатели, признанные мэтры, легенды, классики…

Так тут вообще тихий леденящий ужас. По идее, если один гений и другой гений, а искусство объективно и универсально, должны же они хотя бы друг друга узнать, понять, прочувствовать? В реальности же всё наоборот.

Толстой о Шекспире:

«не может быть признаваем не только великим, гениальным, но даже самым посредственным сочинителем»;

«почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства».

(Толстой, возможно, первым испытал, по сути изобрел испанский стыд при переваривании ужасных, плоских, несмешных, площадных, нескончаемых шекспировских шуток.)

Набоков о Достоевском:

«посредственный писатель с длинными пустошами литературных банальностей»;

«неоправданное раздувание самых обычных чувств, автоматически вызывающее в читателе естественное сострадание»;

«безвкусица», «низкопробный литературный трюк», «стопроцентная банальность каждого слова, дешевое красноречие», «торопливое и лихорадочное нагромождение слов с бесконечными повторениями».

Бунин припечатывал вообще без разбора:

Брюсов — дурак и плебей,

Гиппиус — необыкновенно противная душонка,

Белый и Блок — два сукина сына, два набитых дурака;

о Достоевском — чудовищно, пошлейшая болтовня,

о Чехове — всё выкапывал человеческие мерзости,

о Мережковском — длинно, мертво, натащено из книг…

И это только великие. И только навскидку.

Откройте публицистику любого писателя и ставьте ведро. Помои хлынут грохочущим вонючим потоком. А мнение о коллегах определять в первую очередь будут политические и религиозные воззрения, критические различия в эстетических приоритетах и вкусах до степени невосприимчивости, личные симпатии, протежирование, конкуренция, обиды и месть.

Либо мировой табель о рангах захватили неумехи, которые радостно топят друг друга в каловых массах, либо искусство окончательно и бесповоротно субъективно. Третьего не дано.

Из этого не следует, что не нужно доказывать свое мнение, спорить до хрипоты, отстаивая свои предпочтения, убеждения и вкусы. Ровно наоборот: по сути, это всё, что у тебя есть действительно своего – пережитого, продуманного, уникального. Просто необходимо твердо осознавать, что вся эта иерархия существует только внутри твоей головы и никто в мире не обязан соглашаться, перенимать, следовать, подписываться. Ты один на один со всем миром, который вырывается, затыкает уши, не желая слушать, и ухватить его цепко, припечатать крепким словцом – единственный способ доказать, что ты вообще существуешь.