Он открыл рот, но слова заглушила музыка. Такая изысканная, чистейшие лады арфы, нежнейшая мелодия флейты. Но откуда взяться оркестру, достойному давать концерты во дворцах королей, посреди голой заснеженной тундры? И почему голова становится дурной, как от похмелья?
Зеленый свет полился из густого темно-синего неба стремительным горным ручьем. Сиреневые всполохи, пурпурные, малиновые изукрасили весь небосвод на севере, переливались яркими лепестками, облизывали языками всех цветов и оттенков, пожирали однообразную синь полугодовой ночи.
От пестроты зарябило в глаза. Сколько мы уже не видели таких красок? Месяц? Полтора? Я уже и забыла, какими невероятно красивыми они могу быть. Восхитительно! Завораживающе!
Микаш рядом стоял на коленях, запрокинув голову назад в исступлении. Я поняла, что стою в той же позе. Встряхнула головой, отгоняя странное наваждение и поднялась.
Сияние в небе пробегало волнами, складывалось в зубастую корону, пульсировало в такт колдовской музыке, сводили с ума не хуже, чем побагровевшая Северная звезда. Огни червоточины! Как нечто зловещее может быть настолько притягательно красивым?! Оно заразило нас безумной лихорадкой. Оно звало, тащило за собой, на север, в самую пасть Преисподней. Вон впереди темные силуэты всадников. Бредут, скованные единой чужой волей, одним молчаливым порывом незнамо куда. Как мертвяки по зову некроманта. По зову Северной звезды.

Асгрим обернулся. Позади, словно преследуя, закручивалась громадная серо-стальная воронка. Набирала обороты и росла, вырывала одинокие деревья с корнем, разносила в труху ветхие сараи. Даже сложенные из мощных сосновых стволов срубы не выдерживали.
Смерч был уже близко. Выше гор, даже выше свинцового неба. Он поглощал весь мир.
На землю опускалась беспроглядная мгла, мерцала ослепительными вспышками, ветер гудел всё громче и неистовей. Снег перемешивался с камнями и выбитыми кусками мёрзлой земли, закручивался по спирали, где уже кружились трухлявые бревна домов и выкорчеванные деревья, поднимался выше и выше, грозя пробить небосвод.
Чёрная воронка смерча уже раскрывала хищный зев. Ветер дышал в лицо удушливой сыростью и могильным холодом. Вот-вот разорвёт. Асгрим сжал ладонь Эйтайни, она крепко вцепилась в руку мёртвого короля. Словно скованных цепью их подхватило вместе со снегом и взорванной землёй. Ветер нёс, кувыркая, на самый верх. Мелькнули превращающиеся в букашек дома, серые хвойники тайги, заснеженные хребты Утгарда, бескрайний тёмный океан на западе и краешек идеально ровной ледяной пустыни Хельхейма. Сейчас до самых Девятых небес поднимет, а там распылит в мелкую кровавую пыль, чтобы развеять над Мидгардом.
В глаза ударил свет. Стремительный полёт завершился неестественной тишиной. Асгрим зажмурился. Представил, что их уже нет, они рука об руку ушли в лес: король, заменивший ему отца, принцесса, которая так и не стала женой, он сам, не доказавший, что достоин быть с ними. Эйтайни вырвала руку, разбивая в прах не свершившуюся сказку. Асгрим заставил себя открыть глаза и поражённо выдохнул. Смерч окружал со всех сторон чернотой вихрящегося воздуха. Они — в самом центре воронки, в самом сердце дикой бури! Но как? Чего ждёт эта безумная стихия?
Тёмные волосы принцессы устремились вверх, ухваченные ветром, взгляд направлен в заглянувшее в воронку ослепительно-белое око.
— О, Сеятель бурь, Огненный смерч, грозный Западный Ветер, чьё имя и лик стёрлись в веках скитаний и битв, заклинаю, прости глупую дщерь Лесов за святотатственные речи! Не заставляй мой род платить за мои ошибки, — голос Эйтайни то срывался, то падал до шёпота, то снова вздымался по вихрящимся потокам грозового вала к самому небу. Но стихия молчала, не отвечая ни да ни нет. Эйтайни воздела руки. — Умоляю, остановись! Ещё можно всё исправить. Я отпущу мальчишку и помогу одолеть врага. Я отрину гордыню и стану твоим самым преданным слугой, только пообещай, что когда придёт время, ты благословишь нашего с Асгримом ребёнка на жизнь!
Она обернулась к Асгриму. На устах застыла мягкая печальная улыбка. Затеплилась робкая надежда… На что?! Они ведь сейчас рухнут с непостижимой высоты и разобьются!
— Я люблю тебя, — прошептал он ещё раз.
Губы принцессы затрепетали, будто она хотела ответить, но грохот оглушил. Между ними вспыхнул ветвящийся зигзаг гигантской молнии. Воронка ожила и с диким гулом понесла обратно на землю. Всё, теперь точно. Асгрим снова зажмурился. Шмяк! Его впечатало в лужу талого снега и вышибло дух.

— Вёльва у ворот!
Пламя свечей вмиг потускнело. Стало темно и холодно, как на кладбище. Смолкли музыканты, плясуны испуганно замерли, разговоры истлели сами собой. Все взгляды устремились на меня. Даже неунывающий Вейас побледнел и подобрался ближе к нам.
Отдаваясь гулким эхом в высоких каменных сводах, послышались тяжёлые шаги. Протяжно скрипнули двери. Головы тут же повернулись к выходу. На пороге показалась невысокая коренастая фигура в тёмном балахоне. Шагнула в зал. Под опадающим капюшоном взметнулись жидкие седые волосы. На изрезанном морщинами лице полыхнули слепые белёсые глаза. Гости словно по команде сдавленно выдохнули и посторонились, пропуская старуху вперёд. Она ползла, как улитка, шаркая и отбивая узловатой клюкой монотонный ритм. Никто не смел заступить ей дорогу.
Папа неестественно выпрямился, закрыв меня собой, Вейаса схватил за руку. Испугался! Надо было слушать, когда я предупреждала.
— Артас Веломри, почему твои стражники не пускали меня на праздник? — захрипела вёльва, остановившись у возвышения для хозяйского стола. — Неужто совсем старые порядки забыли? Или возгордившимся охотникам уже и дела нет до божественной воли? Она нас породила — она и убьёт.
Хорошо, что вёльва не слышала наши святотатственные речи. Может, богов и нет, но горевестницы вполне существуют. И могут такую судьбу напророчить, что потом вовек не расхлебаешь.