Олбанский язык и бешеные Grammar Nazi

Редактор «Грамоты.ру» Владимир Пахомов объяснил, зачем мы коверкаем слова, общаясь в интернете, а также раскрыл тайну «олбанского языка». Подробнее о специфике общения пользователей в Сети и реальной жизни — в нашем интервью.

— Владимир, не так давно в Москве появилось общество активистов «Тайная орфографическая полиция», участники которого исправляют ошибки на городских вывесках и табличках. Как вы считаете, насколько результативна подобная инициатива?

— Исправлять ошибки необходимо. Нужно обращать внимание на безграмотные вывески и таблички, нужно от них избавляться. Мне несколько лет назад тоже пришлось выступить в роли «орфографического полицейского»: одна из читательниц «Грамоты.ру» написала нам об ошибке в табличке с названием Большой Подьяческой улицы в Санкт-Петербурге: вместо мягкого знака там был твердый. «Грамота.ру» обратилась в правительство Санкт-Петербурга, нам пришел официальный ответ с заверением, что таблички заменят.

— Еще одно сообщество борцов с неграмотностью — . Слышали ли вы о нем? Если да, то как оцениваете их деятельность?

— Конечно, мне прекрасно известно это явление; более того, в интернет-энциклопедии «Луркоморье» «Грамоту.ру» называют «священным сайтом для Grammar Nazi». Однако при этом отношение к людям, называющим себя граматическими нацистами, у меня негативное, и вот почему.

Во-первых, не   будем забывать, что изначально Grammar Nazi – это было прозвище, которое дали в интернете людям, крайне болезненно и чересчур эмоционально реагирующим на неправильности в устной и письменной речи, постоянно одергивающим собеседников, указывающим им на ошибки. То есть сначала это было прозвище со стороны, в котором была явная насмешка, сарказм. Тем поразительнее, что сами эти люди восприняли его как некое почетное звание, и многие из них сейчас сами с гордостью называют себя грамматическими нацистами, видя в этом особую доблесть. Я не понимаю, как в нашей стране, где десятки миллионов погибли в борьбе с нацизмом, можно с гордостью называть себя нацистом, пусть даже и грамматическим. Ясно, что это в известной степени шутка и игра, но у каждой шутки и игры должен быть предел. Нацизм в любой форме недопустим, и неважно, что является поводом для ненависти – национальность, расовая принадлежность или употребление тех или иных языковых единиц.

Во-вторых, чем занимаются Grammar Nazi? Они разрушают коммуникацию. Под предлогом того, что они не могут пройти мимо нарушения норм и правил, Grammar Nazi вторгаются в беседу, рушат ее, акцентируют внимание не на смысле высказывания, а на допущенных в нем ошибках, пусть даже и незначительных. Это такая разновидность троллинга под благовидным предлогом заботы о языке. Троллю важно обратить на себя внимание и разрушить общение. Grammar Nazi с этой задачей успешно справляются.

В-третьих, как я уже сказал, мне не по душе любая непримиримость, тем более в языке. У грамматических (как, впрочем, и у любых других) нацистов есть только черное и белое, есть список языковых вариантов, однозначно и беспрекословно ими запрещаемых. Но язык – слишком сложный механизм, чтобы загонять его в такие простые рамки. Он постоянно в движении, в нем все время рождаются новые варианты и отмирают старые. Запрещаемое вчера становится допустимым сегодня, предпочтительным завтра и единственно возможным послезавтра. Беспрекословно запрещая все то, что не укладывается в привычные рамки, обрубая каждый новый росток, мы затормозим развитие языка.

Подытоживая сказанное, не могу не процитировать А. С. Пушкина. Помните его знаменитую фразу: «Как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю»? Такая позиция мне намного ближе, чем агрессивный троллинг Grammar Nazi.

— Современная молодежь, общаясь в интернете, часто трансформирует язык, используя сокращения, новые словообразования. По мнению создателя так называемого альтернативного русскому «олбанского языка», подобная игра со словами не вредит общей грамотности пользователей Сети. Вы согласны с этой точкой зрения? Если нет, то чем опасны такого рода словесные вариации?

— Важно помнить, что русский литературный язык и язык интернета — это две разные формы существования языка. В Сети мы имеем дело с тем, что лингвисты называют «письменной разговорной речью», которая оформляется на письме, но имеет все признаки речи устной – сокращения, смайлики, передающие интонацию, жаргонные слова. Поэтому говорить о том, что русский язык в Интернете портится, вряд ли возможно. В интернете русский язык не «испорченный», не «исковерканный», а просто другой. Можно сказать, что русский язык прекрасно приспособился к этому новому виду коммуникации, создав особую форму для него – эту самую «письменную разговорную речь». Я бы предложил такую метафору: представьте себе крепостную стену, защищающую город, и одну башню, которая вынесена далеко вперед, чтобы принять на себя первый удар врага. Вот русский язык и построил эту самую башню, которую раньше атаковали «медведы» и «кросавчеги», а сейчас осаждают «няшки» и «пичальки». До главных крепостных стен эти снаряды почти не долетают.

Главное, что мы должны сделать, – показать детям, которые только начинают изучать русский язык, что эта башня – лишь защита, а там, вдали, за крепостной стеной, огромный город, древний и красивый. Если говорить уже без метафор – для грамотных людей игры с языком не представляют угрозы. Они не разучатся писать правильно, если увидят слово зайчик, написанное с буквами ЕГ на конце. А вот для детей это может представлять угрозу. Как с этим бороться? Мне очень нравится один из рецептов, предложенный разработчиком курса «Основы языкознания для школьников» О. Е. Дроздовой. Она говорит вот о чем: для того чтобы воспитать внимательных и грамотных носителей языка, необходимо научить детей находить интересное, занимательное во всем, что они ежедневно видят, слышат, читают, произносят. В том числе анализировать на уроках русского языка знакомый им интернет-сленг, язык смс, чатов и форумов. Важно вообще подружить учителя русского языка с компьютером и интернетом.

— Как вы думаете, почему у подростков возникла потребность трансформировать язык?

Такая потребность была всегда, и не только у подростков, и игры с языком были всегда. И «олбанский» – это тоже не более чем языковая игра. Это была не просто безграмотная речь, как многие думали, а нарочито безграмотная – то есть, для того чтобы сделать ошибку, надо знать, где ее делать, чтобы нарушить правило, надо знать правило. Например: «зайчеГ» вместо «зайчик». Мы знаем о таком языковом явлении, как оглушение согласных на конце слова. Мы произносим не «зуБ», а «зуП», не «дуБ», а «дуП». Только зная эти законы языка, мы можем понять игру. Почему на конце вместо К – Г, а не, скажем, Д? Потому что К и Г – парные по глухости и звонкости согласные. Или вот «жы» с буквой ы. Только зная правило «жи – ши пишется с и», мы можем написать в данной игре «жывотные» с ы, чтобы это было ярко, чтобы это бросалось в глаза. Поэтому это было не просто подростковая шалость, а языковая игра очень грамотных людей.

И в подобные игры всегда играли. Можно сказать, что вариации на тему «олбанского» встречались у отцов и дедов тех, кто сегодня ругает подростков за «преведы». Например, одной из любимых языковых игр студентов в первой половине прошлого века было составление слов с максимальным количеством ошибок: озберанд («аспирант»), учительнится («учительница»). Тся – как окончание глагола. Опять же, чтобы так написать, надо знать, что нормативное произношение тся в глаголе – [ца]. Словом, «олбанский» язык – не новое, а хорошо забытое старое.

Но об «олбанском» языке сейчас уже странно говорить, потому что это уже ушло. Стало несмешно, неинтересно, вот и сошло на нет. Сейчас на смену «медведам» пришли «няшки» и «мимимишки». Пройдет несколько лет – и они исчезнут. Появится еще что-нибудь другое, можно не сомневаться.

А играть с языком, называть, например, слово кровать глаголом (что делать? – кровать), а батарея – деепричастием (что делая? – батарея) – в природе человека.

— Как вы оцениваете уровень грамотности в современном обществе?

— Если вы выйдете на улицу и спросите об этом сто человек, можно не сомневаться, что более девяноста вам ответят: уровень грамотности катастрофически низкий, язык деградирует, портится, гибнет. В отношении языка в нашем обществе преобладают похоронные настроения.

Давайте внесем немного позитива. Не забывайте, что для языка последние несколько десятилетий были особенно сложными. Ведь главная задача языка – обеспечивать общение людей. С помощью языка мы описываем окружающий нас мир. А этот мир стремительно меняется. С развитием интернета и мобильной связи само общение людей стало другим. Мы живем быстрее, мы общаемся быстрее, мы всегда на связи – даже разговаривая по мобильному, мы прощаемся словами «давай» и «на связи». В быстро меняющемся мире быстро меняется русский язык – это нас пугает, но разве это не дает нам повода восхищаться языком? Он сумел быстро приспособиться к новой ситуации (возвращаясь к разговору про крепость и отдельную башню) и продолжает обеспечивать наше общение. Разве это не доказывает, что наш язык живой, а вовсе не «гибнущий»?

— То есть не все так плачевно?

— Без негатива тоже не получится. Если мы под грамотностью понимаем только умение писать без ошибок, тогда надо признать, что уровень грамотности снизился, общее количество ошибок в устной и письменной речи возросло. Но не будем забывать, что возросло и само количество публичных письменных текстов. Раньше у носителя языка было только два способа сделать свой текст достоянием общественности. Первый способ – написать статью или книгу, которая перед выходом в свет обязательно проходила редактуру и корректуру. И второй способ – написать на заборе. Но надпись на заборе видят немногие, поэтому возможностью высказаться публично обладали только образованные носители языка. Интернет же дал возможность каждому носителю языка одним кликом сделать любой свой текст доступным всему человечеству, независимо от того, грамотный этот текст или безграмотный. Такая вот оборотная сторона научно-технического прогресса.

— А как обстоят дела с преподаванием русского языка в школах? Видите ли вы несовершенства системы?

— На мой взгляд, в понятие «грамотность» надо обязательно включать не только умение писать без ошибок, но и, как я говорил выше, знание законов языка и его истории, умение пользоваться словарями. А с этим у нас совсем беда. В школе не учат языку, а учат правописанию. Поэтому для многих носителей языка – неспециалистов остается загадкой, как и откуда появился русский язык, как он живет и развивается, каковы его законы. Что касается словарей – и здесь непонимание: для чего нужны словари? Какие они бывают? Как ими пользоваться? Как их читать? Вот несколько примеров. Пользователи «Грамоты.ру» спрашивают: почему Грамота рекомендует писать под стать и в складчину, в то время как в словаре Ушакова – подстать и вскладчину. Но ведь «Толковый словарь русского языка» Д. Н. Ушакова издан в 1935–1940, а действующие «Правила русской орфографии и пунктуации» приняты в 1956, то есть в словаре Ушакова в ряде случаев – устаревшая норма. Читатели присылают нам недоуменные вопросы: почему на Грамоте написано, что правильно во множественном числе текстА и принтерА, а не тексты и принтеры. Такой вывод они делают, увидев словарную статью: «текст, -а», «принтер, -а». Но окончание -а в словарной статье – показатель не именительного падежа мн. числа, а родительного падежа единственного числа (нет прИнтера), по которому можно восстановить всю парадигму. Нам пишут гневные письма: «В ваших словарях нет даже таких простых слов, как пришёл и целое», забывая, что слова в словарях всегда даются по начальной форме и надо искать прийти и целый. И таких примеров много. Низкий уровень грамотности как знания законов и истории языка и культуры пользования словарями меня очень тревожит.

— Какими способами предлагаете повышать уровень грамотности?

— Я думаю, что здесь лингвистам не обойтись без помощи СМИ. Сколько бы лекций ни читали лингвисты, сколько бы научно-популярных книг о языке они ни издавали (а эти книги до сих пор выходят, среди самых интересных – «Из заметок о любительской лингвистике» А. Зализняка, «Почему языки такие разные» В. Плунгяна, «Русский язык на грани нервного срыва» М. Кронгауза), понятно, что аудитория любого более или менее крупного СМИ в несколько раз больше, чем число читателей этих книг и слушателей лекций. Тираж СМИ сейчас на несколько порядков превышает тираж словарей. Просветительские теле- и радиопередачи, колонки в газетах и на интернет-сайтах СМИ, добросовестное освещение информации о русском языке в СМИ (вместо страшилок о «реформах языка», которыми журналисты так любят пугать общество) – надеюсь, что все это поможет повысить уровень грамотности – во всех смыслах этого слова.