Глава 10. Гамбургский счет

Глава 10. Гамбургский счет

После приключений Цветаева и Лемешевой в директорском фойе, о которых доложил Рахматуллаеву их свидетель и даже соучастник — рыжий кишонок, Камал понял, что дело труба.

Мальчонка, спасенный Лемешевой от неминуемой гибели под культовым скульптурным изваянием, как оказалось, вовсе не удрал тогда в свой спортзал.

Он забился в нишу перед раздевалкой и осмысливал случившееся, на предмет вероятных последствий. Из тех разговоров в фойе, что он подслушал и разобрал, сметливый кишонок сделал правильный вывод, что кому-кому, а уж ему бояться некого и нечего. Как только в фойе осталась одна учительница, ласкающая мраморные осколки, мальчишка легкой тенью скользнул в раздевалку и вернулся к своему обычному состоянию счастливой безмятежности. Правда, после уроковкакое-то беспокойство все же посетило его, одна неприятная мысль промелькнула в его рыжей головенке, и он направился за советом к тому, кого хорошо знал.

Так Рахматуллаев и получил сведения из первых рук об обстоятельствах крушения мраморного изваяния в директорском фойе. Камал заверил пацана, что если тот не будет болтать сам, Ленка и Славка его не сдадут, что они, хоть и чокнутые, но уж точно не стукачи, дал ребенку карамельку и отпустил счастливым. А сам лишился покоя, так как осознал, что беда может грянуть в любой момент.

И пока она не грянула, эту парочку, которую он свел, потакая козням директора школы, разводить придется тоже ему. Просто чудо, что вмешалась Берзия и свалила все на землетрясение. Не то, как говорит литераторша, страшно даже вообразить, что могло за всем этим воспоследовать!

Камал не стал дожидаться, когда сам директор вернется из своей командировки по городам и весям в поисках новых кадров и новых учеников. Ждать было просто некогда.

Этих иродов, как именовал их многострадальный Леха Азаров, конечно, сразу же после Славкиного бенефиса на контрольной по алгебре, рассадили. Причем математик отменил первоначальный вариант по просьбе географички.

На первую парту, рядом с Валькой Петровой, посадили Цветаева, а Лемешеву оставили на камчатке, где к ней сразу же подсела скромница Оноргуль. Ей почему-то не сиделось с прежним своим соседом. Камал как раз собирался неспешно разобраться почему. Но эти разборки не первостепенной важности можно было и отложить, а вот с «американцами» следовало разобраться немедленно. Потому как рассадить-то иродов рассадили, но проблему с американкой это никак не решало. Директор домой не торопился, но его образ неотступно прокручивался в голове Камала, образ неукротимого борца-вольника, и вот решение пришло!

Камал привлек к делу в качестве рефери, само собой, Серегу Неверова. Кого бы еще! Ленке, не расстававшейся с книжками ни днем, ни ночью, объяснять смысл выражения «Гамбургский счет»* (1) не пришлось. Ну, а Славке мигом разъяснили. Сам Камал в действе участия не принимал, и вроде как бы вообще был не в курсе. Действовал от своего имени один Серега.

На большой перемене, перед сдвоенной физкультурой, когда все звезды и жемчужины помчались в раздевалки, в опустевшем классе остались трое — Ленка, Славка и Серега.

Миниатюрный Серега, значительно уступавший в росте не только Ленке, но даже кругленькому Славке, мог, однако, так глянуть на собеседника своими серыми глазами, что только держись. Иногда Ленка задумывалась, а может она перепутала, и Наполеон завидует не математику с его искрящим гневным взором, а и вовсе Сереге Неверову.

Сереге Неверову, скромному гению, которому сам директор вытребовал из консерватории в качестве личного педагога, известного скрипача, лауреата всяческих премий. Скрипач, из уважения к директору, приехал на сверкающей лаком новехонькой Волге в школу, чтобы послушать Серегин альт. Послушал, кивнул, и теперь преподает ему, и уж явно не из стремления обрести материальную выгоду.

Неверов решил проблему мигом. Для начала взяв паузу, окинул проштрафившихся одноклассников взглядом Наполеона накануне Ватерлоо. Потом резюмировал общее впечатление.

— Так, вандалы. Беготню свою по школе прекращайте. Впредь выясняйте отношения, где хотите.

— Кто это говорит? — мигом взъерепенился Славка.

— Здравомыслие. Чуть ребенка не убили. В спецшколу иного профиля захотели? Я там бывал. Не советую.

Ленка согласно кивнула, и ринулась к двери. Опаздывать на свою любимую физру, она не собиралась, даже ради всех принципов Гамбургских поединков вместе взятых. А вот Славке показалось мало, и он выкатил предъяву уже самому рефери.

— Нет, ты погоди, Серега! Она ведь проспорила, в американку! Пусть отдаст долг, и я за ней сразу перестану гоняться.

— Ты за ней гоняться перестанешь, — припечатал неумолимый рефери, и, подмигнув оторопевшему Славке, добавил, — По школе…

Директор из своей командировки, наконец, возвратился, и ему тоже сразу же выкатили предъяву. Берзия Ахатовна, известный педиатр и великолепный диагност, по каким-то своим причинам решила работать не в поликлинике, а в школе. И пришла с этой своей идеей к Рахиму Ахмедовичу. Директор лично выбил ей ставку, соответствующую ее квалификации. Добрался до ЦК. На всех предыдущих инстанциях его заворачивали, а вот в ЦК почему-то поняли.

— Ну как же, Рахим Ахмедович, конечно, вашей школе такая ставка просто по штату полагается! Разве фельдшеру или медсестре можно доверить досмотр за детьми в интернате? Там, где они неделями и месяцами без родителей? Странно, что вы об этом раньше не заявили!

Нижестоящие инстанции получили по шапкам, все интернаты города — по ставке врача педиатра общей практики, а школа, где учились звезды и жемчужины — неповторимую Берзию.

И вот теперь, директор обнаружил у себя на столе докладную, которая содержала вполне обоснованные претензии к состоянию безопасности жизни детей в вверенном ему учреждении.

— Какой бюст, Берзия Ахатовна! Какой вождь? Ничего не понимаю!

— Мраморный бюст вождя, Рахим Ахмедович. Из кабинета парторга, там теперь вместо него дифимбахия в кадке. Разрослась в химкабинете, стала таблицу Менделеева закрывать.

— Ничего не понимаю, толком объясни!

— Не понимаете? Или отказываетесь понимать? Я вам неоднократно говорила, что эта… особа для детей пострашнее ветрянки и паротита! Вот результат! Кондрашов был бы всмятку размазан, если бы не реакция Лемешевой. Вы бы открыли еще одну спортивную секцию, кстати говоря. Бадминтон или теннис, не знаю даже, где ее таланты лучше применить.

— Еще одну спортивную секцию, Берзия! Смерти моей хочешь! Баскетбол, волейбол, ручной мяч… — принялся загибать пальцы директор.

— Не уходите от ответа, я прекрасно знаю какой вы в этом виртуоз.

— Я! Вы это мне сказали, Берзия Ахатовна?

— Да, вам, именно вам! И не надо мне про вольную борьбу и про гамбургский счет! По Гамбургскому счету этой выдре уже давно пора пугалом на огороде работать, а не в школе с одаренными детьми!

— Я ее на работу не нанимал, это еще до меня случилось.

— А уволить вам придется! — крикнула Берзия Ахатовна и захлопнула за собой дверь директорского кабинета.

Директор вздохнул, позвал было Халиму, но та оказалась абсолютно не в курсе последних событий. И тогда директор вызвал Рахматуллаева, который ему все изложил. Правда, не сразу.

— Так землетрясение же, Рахим Ахмедович. А мраморный бюст на фанерной тумбе. Даже и тумбой-то ее назвать язык не поворачивается. Так, скворечник в кумаче. Да на ней бы даже чашка с чаем после толчка не удержалась. Хорошо, что никого не убило.

— А Кондрашов причем?

— Кому он проболтался? Я ж его предупреждал!

— Говори-ка лучше, Камал, не испытывай моего терпения…

— Рахим Ахмедович, мы все уже разрулили сами, вам бы понравилось… По Гамбургскому счету. Больше Цветаев и Лемешева по школе носиться не будут, слово даю!

— Цветаев и Лемешева, — констатировал директор, — Ну, разумеется. Американка… Кто ее сдал?

— Вот уж не скажу, — покачал головой Камал, — Судя по всему, кто-то из вашей команды… Из учительской, я хотел сказать.

— Ладно, иди в класс, а по дороге загляни в учительскую, передай мое приглашение Бертине Максимилиановне…

— Я тоже на нее подумал сразу, — восхитился проницательностью директора Камал.

— Иди, иди, давай! И сам не проболтайся!

Судя по всему, Камал свято исполнил поручение директора, и не предупредил немку, не смотря на всю свою к ней симпатию. Бертина Максимилиановна, учительница немецкого языка и недавнее приобретение школы, приходилась родной племянницей одесситу Семену Ефимовичу, преподавателю истории и общественных наук. " Или это можно назвать науками, я вас умоляю. Вы что, с мозгами поссорились?»И она, само собой, тоже была одесситкой.

— Я таки готова послушать вашу просьбу? — озарив директора солнечной улыбкой, заявила с порога красотка Бертина.

— Берта, это ты стуканула Славке Цветаеву, что в американку выиграл он? — спросил директор без обиняков, — Тебе для счастья фантиков не хватало?

— Или мне, за мои же хлопоты, мало таки прилетело от этих босяков? — всплеснула руками немочка, — Знали бы вы, как этот шлимазл над моими тазобедренными изгибами в бассейне надругался!

Директор просмеялся и отдал категорическое распоряжение.

— Немедленно расскажи!

Рассказ занял не так много времени, но к его окончанию с директора градом катили и пот, и слезы, а от его хохота под окнами начали интенсивнее разворачиваться в бутонах розовые лепестки. Воздействие звуковых волн на фауну и флору, та еще проблема для экспериментальной науки.

Примечания к гл. 10

*1. Гамбургский счёт — в русском языке, идиома в значении «подлинная система ценностей, свободная от сиюминутных обстоятельств и корыстных интересов», восходящая к рассказанной Виктором Шкловским истории о русских цирковых борцах конца XIX — начала XX вв., обычно определявших победителя схватки заранее, договорённостью, но раз в году сходившихся будто бы в Гамбурге, вдали от публики и работодателей, чтобы в честной борьбе выяснить, кто же из них на самом деле сильнее