Глава 6. Не бывает худа без добра

Глава 6. Не бывает худа без добра

— Вы почему не на алгебре оба!

— А вы больше не наша классная руководительница!

Скляр сгреб Ленку и спрятал за себя, от полыхнувшего яростью взгляда.

— Извините, Илона Бектемировна, это моя вина…

— Нет, моя, я сама на него налетела и еще растянулась потом на ступеньках! Мы столкнулись, сшиблись, ну случайно налетели друг на друга! — выразительно жестикулируя, объясняла Лемешева застывшей в яростном недоумении Илоне Бектемировне.

— Сильно ушиблась? — язвительно осведомилась та.

— Нет, вот локоть только содрала! — Ленка, засучив рукав форменного платья, продемонстрировала бывшей уже класснухе, так удачно полученную сегодня с утра ссадину на руке.

Доставала с антресолей Саньке санки, чтоб отвезти капризу в детский сад по этому легонькому, таявшему на глазах снежку. Доставала и сверзилась, естественно, с шаткой трехногой табуретки. Рассадила локоть, и, пригрозив братцу, чтоб не сдал матери, которая тотчас начала бы охотиться на Ленку с зеленкой, быстро оделась, схватила за ручонку Саньку, в охапку санки и сумку с книжками и была такова.

Волоча по холодному асфальту, лишь кое-где покрытому снегом санки с ликующим на морозе братиком, Ленка прислушивалась к саднящей и ноющей боли в локте, и конечно, поминала недобрым словом, шепотком и сквозь зубы, проклятую табуретку. Шепотком и сквозь зубы, но Санька, у которого ушки, верно, были как у кошки на макушке, все равно поприветствовал любимую воспитательницу новым словцом.

— Пыдсрачнiк!

— Это по украински табуретка! — успела вскрикнуть заполыхавшая как маков цвет Ленка.

— Знаю, — хмуро призналась воспитательница, и повелительным жестом отослав из раздевалки Ленку, сама занялась своим любимым воспитанником, нежно улыбаясь и что-то воркуя.

Вот как пригодилась Ленке теперь эта ссадина! Вот ведь не бывает же худа без добра!

— Иди сейчас же в медпункт! — ахнула Илона, — Замажь зеленкой! После урока ко мне в учительскую, я проверю! А ты, Скляр, верста коломенская, поменьше бы носился по коридорам. Хорошо, что ты Лемешеву сбил, представить страшно, что бы случилось, если бы Пантелееву. Да, и проводи Лену в медпункт. Я сама Моисею Семеновичу объясню, почему вы опоздали.

***

После отъезда Скляра в далекий Симферополь, жизнь в школе потекла ни шатко ни валко. Новый классный руководитель звездно-жемчужного класса поневоле познакомился со своими учениками и с их родителями на родительском собрании, Лемешева и Рахматуллаев, по-прежнему в упор не видели друг друга, молчунья Эля Ахмедзянова неожиданно для всех подружилась с хохотушкой и стрекотуньей Нинкой Подберезкиной, Славка Цветаев все так же нервировал учителей общеобразовательных предметов внезапными взрывами хохота на уроках.

Успехи учеников по специальным предметам оценивали в конце четверти. У художников это называлось — просмотр, музыканты же «концертировали» в актовом зале перед аудиторией из педагогов.

Творчество художников тоже оценивали коллегиально. Вся школа в один день превращалась в выставочный зал. Авторов развешанных по стенам и разложенных на полу шедевров безжалостно выставляли из классов, и весь худсовет в полном составе разгуливал вдоль выставок по узеньким «дорожкам», свободным от листов ватмана, сплошь зарисованных и записанных акварелями.Рработ накапливалось прилично, живопись, рисунок, композиция, и мест в классе всем не хватало. Лемешева и Ахмедзянова оказались за бортом. Они сиротливо ежились со своими тубусами и папками у двери, а все пространство класса, с партами в три этажа громоздящимися у дальней стены, заполнили рисунками, живописью и композициями добрые одноклассники.

— А пойдем в коридор, Эль?

— Как, в коридор? — удивилась Эльмира, и Ленка поняла, что практически впервые слышала ее голос не на уроке, когда Ахмедзянову вызывали к доске.

— Да запросто, там полов немеряно!

— Но ведь тогда наши работы все увидят.

— И чего стесняться? Тебе-то уж точно, нечего!

Они разложили работы на полу в коридоре, перемолвились парой слов, переместили некоторые шедевры друг у друга, чтобы лучше смотрелись, оставили таблички с именами у своих выставок и стали терпеливо ожидать высокого суда. Высокий суд не особенно спешил со своими оценками, зато зрителей у девчонок, осмелившихся выставится в пространстве школьного коридора, сразу же образовалось намеренное количество. Проносились и зависали на пару секунд стремительные стайки мальков, которых с легкой руки начитанной Ленки в школе стали недавно называть кишатами, проплывали гордыми павами выпускницы, через округлые плечики небрежными взглядами оценивая вернисаж, проходили и притормаживали их одноклассники.

— Лемешева, это ты? — отнесся к Ленке невысокий светловолосый парень с пристальным, цепким взглядом быстрых серых глаз.

— Ну, и что?

— Надо же, я то думал обычная матрешка…

— Кто я?! Как ты меня назвал! — вспыхнула Ленка, — А ну-ка повтори!

— Лан, остынь! Это я так, в пространство. Как ты назвала вон ту композицию?

— Тебе что за дело?

— Просто я думал, что в этой школе я один Джозефа Конрада читал…

— Ну да, конечно! — саркастически ответила Ленка и тут же перебила себя, — А! Как ты догадался!

Композиция в строгом смысле слова не являлась иллюстрацией к «Фрейе семи островов». Начитавшаяся Конрада Ленка, просто импровизировала, комбинируя на листе формата А-3, изображение романтического героя, преклонившего колено пред ступенями неизвестно куда ведущей лестницы, выбитую кем-то из рук героя шпагу с золоченой гардой поперек ступеней. Выше — стеклянный кубок с рубиновым вином, на одной из них. Бирюзовые струи волшебного источника омывали все ту же мраморную, судя по фактуре лестницу, сверху тонущую в клубящемся лиловом тумане. За туманом, в верхнем левом углу композиции прорисовывался силуэт романтической героини, которая удалялась в неведомые дали, напоследок небрежно оглядываясь через обнаженное плечо.

— Убери ее, — тихо посоветовал Ленке неведомый поклонник Джозефа Конрада, — Заберут в фонд, после не отыщешь.

— Да что ты гонишь!

— Мое дело предупредить, — уже менее доверительно, с холодным прищуром серых глаз и саркастической усмешкой широко скроенных губ произнес парень.

— А у тебя, Ахмедзянова, дар графика — Дюреру в пору. Знаешь кто такой Дюрер?

Молчунья Ахмедзянова застенчиво ахнула и, заблистав раскосыми черными глазами, приложила ладони к заалевшим щекам. Сероглазый парень улыбнулся ей и ободряюще подмигнул.

— Держись, сестренка, прорвемся!

Ленка потом, много позже, так и не могла вспомнить, что за оценки поставил ей с Ахмедзяновой на том просмотре высокий суд. Зато на всю жизнь запомнила сероглазого семнадцатилетнего парня, советом которого она пренебрегла. Она видела его после просмотра только раз в своей жизни. Последний раз. Парень отыскал ее на переменке, протянул ей ее же композицию, которую действительно тогда забрали в фонд и строго сказал.

— Я ее для тебя из фонда украл! Сказано же было! Спрячь, тебе такого больше не повторить!

Ленка взяла композицию, положила потом ее в папку и даже не сказала напоследок сероглазому выпускнику простого «спасибо». И исправить эту ошибку или небрежность ей судьба уже не позволила. В том году, школа провожала своих выпускников, потеряв одного из них. Отряд не досчитался бойца… Бойца невидимого фронта. Но сначала была американка!