6

КПСС получил свое прозвище в армии. Отмечая инициалами, выданное ему обмундирование и амуницию, он писал на нем крупными буквами «КПСС». Отсюда и прозвище. Призван он был в танковые войска. После полугода «учебки» был направлен, уже мехником-водителем танка Т-72, для прохождения службы в состав сороковой армии, дислоцирующейся в Демократической Республике Афганистан. Танковый батальон, в котором служил Семен, находился в провинции Кандагар. Семен с детства любил технику и понимал, что надежность техники в бою, один из решающих факторов успеха. Поэтому он вечно что-то подкручивал, регулировал и ремонтировал в своей боевой машине. Жаркий климат Афгана, конечно же, угнетал северного парня, но Семен терпел, зная, что это ненадолго. Его танковая рота постоянно придавалась для усиления блокпостов, раскиданных по горным дорогам в зоне ответственности соседнего мотострелкового батальона.

Однажды, находясь на блокпосту, экипаж танка, в котором состоял Семен, получил приказ выдвинуться, в соседнее с их местом дислокации, ущелье. Рота десантников, выходя с боевого задания, попала в засаду и им срочно требовалась помощь. Крупнокалиберный пулемет, установленный в небольшой пещере на склоне горного кряжа, не давал поднять головы, десантники несли потери. Сделав три выстрела из танковой пушки, командир танка понял, что прикрывающая огневую точку, скала и максимальная дистанция стрельбы, не позволят произвести точный выстрел.

— КПСС, давай вперед — скомандовал он — Крикну «Стой», чтоб как вкопанный встал. Понял? Мне скала мешает, надо продвинуться метров на триста.

— Понял, командир — ответил Семен — и направил танк по каменистой дороге вглубь ущелья — На гранатометчика не нарваться бы.

— Типун тебе на язык — сказал командир — Чуть побыстрее давай.

Танк, повернув вправо башню, медленно продвигался по дороге. Сжавшись в комок, и крепко ухватившись за рычаги, Семен ждал команды.

— Так, давай еще. Так, так — бормотал командир — Приготовиться. Стой!

Танк, сунувшись вперед корпусом, остановился. Грохнул выстрел и через несколько мгновений донесся звук близкого разрыва.

— Есть попадание — вскрикнул командир и вдруг заорал — Назад! Давай назад! Гранатометчик справа.

Танк, резко дернувшись, начал набирать ход. Внезапно раздался грохот взрыва. Корпус танка содрогнулся, и Семен на короткое время потерял сознание. Очнулся он от громкого крика командира:

— Семен! Очнись, Семен! Назад! Давай назад!

Превозмогая сильную головную боль, Семен запустил, остановившийся от взрыва, двигатель и рывком вывел танк из зоны обстрела. И снова погрузился в беспамятство. Вторично он пришел в себя уже лежа на земле. Рядом лежали раненые десантники.

— Очнулся, танкист? — спросил, сидящий рядом, раненый в руку капитан десантник — Спасибо, воин. Если бы не вы, нас бы всех положили. А так, четверо трехсотых, один двухсотый — и сморщившись, как от зубной боли, отвернулся.

— А где мой экипаж? — спросил Семен.

— Да вон они, танк что-то ковыряют. Они тут возле тебя сидели, пока их доктор не прогнал.

— А что со мной?

— Контузия, доктор сказал. Он тут недавно тебя осматривал.

В госпитале Семена навестили члены его экипажа, приземистый широколицый бурят Цырен и светловолосый, что удивительно, дагестанец Магомед. Командиром танка был Цырен. Прищуривая и без того узкие глаза, и похохатывая, он рассказывал:

— Мы втроем, однако, в рубашке родились. Кумулятивная граната попала в коробочку динамической защиты прямо напротив тебя, в лобовую броню. Пробития брони не было. Защита спасла. А так, если что, нам были бы полные кранты. Что ж, нам повезло. Командир представил нас к наградам. Ждем.

Домой Семен вернулся с двумя боевыми наградами. Медаль «За отвагу» ему вручили в госпитале, а орден «Красная Звезда» в конце службы за разгром душманского каравана с оружием.

В тот день, находясь на блокпосту, который перекрывал узкую извилистую дорогу, уходящую по уступу в теснины враждебных гор, экипаж, сидя в танке, мечтал о гражданке. Цырен, протирая обрывком мягкой ткани приборы, говорил:

— Ребята, а давайте после дембеля ко мне. Живу на Байкале, рыбалка отличная, охота. Красота!

— А может ко мне? — вторил ему Магомед — У нас тоже красиво. Каспий, горы, водопады! Шашлык приготовлю! Ух! Язык можно проглотить.

— Нет, ребята — говорил им Семен — Я реку Лену, ни на что не променяю. А какая у нас тайга, да и охота.

Внезапно, у поворота дороги, застучали выстрелы. Два японских пикапа неожиданно появились из-за поворота и с трехсот метров открыли огонь по блокпосту. В ответ загрохотали выстрелы крупнокалиберного пулемета БТР и ПКМ мотострелков. Цырен, получив команду командира мотострелков, развернул башню танка и произвел выстрел из пушки. Один из пикапов скрылся в дымном разрыве снаряда. Стрельба прекратилась.

— КПСС — подал голос Цырен — Командир приказал очистить дорогу, так что, вперед. Сгоняем по быстрому, столкнем их с дороги и назад.

Танк, взревев мотором, выскочил из капонира и, поднимая клубы пыли, понесся к повороту. За ним, приотстав немного, двигался БТР с десантом мотострелков. Достигнув поворота, Семен столкнул танком пикапы на обочину и, обогнув скалу, в отдалении увидел колону автомобилей «бурбухаек», пытающихся развернуться на узком уступе дороги. Вокруг «бурбухаек» суетились вооруженные душманы, пытаясь столкнуть в пропасть грузовой автомобиль, который разворачиваясь, застрял поперек дороги, перекрыв им путь. Заметив танк, душманы открыли огонь из миномета. Цырен ответил выстрелом из пушки. Снаряд ударил в скалу над колонной, осыпая душманов осколками и обломками камней. Не обращая внимания на раненых, моджахеды упорно пытались разблокировать дорогу.

— Командир! — крикнул Семен — Сейчас они столкнут машину в пропасть и уйдут.

— Что предлагаешь?

— Давить.

— Тогда, вперед! — отдал команду Цырен.

И танк, тяжело раскачиваясь и строча из пулемета, рванул вперед. Быстро достигнув колонны, танк разметал ее и, проскочив дальше, остановился. Цырен развернул башню танка назад и методично расстрелял остатки колонны. Подоспевшие мотострелки завершили бой взятием в плен, уцелевших душманов.

После возвращения в восемьдесят шестом году из армии, Семен через полгода женился на однокласснице Лене. У нее уже был двухлетний сын. До распада огромной страны оставалось несколько лет, тем не менее, в обществе сохранялось уважение к участникам боевых действий и семье Семена предоставили двухкомнатную квартиру. Через три года в этой квартире проживала семья из пяти человек. У Семена родилось два сына. Пасынка он усыновил и ничем не отличал его от своих детей. В семейной жизни у него все складывалось благополучно, чего не скажешь о делах на работе. В то время Семен работал на автобазе, которая обслуживала все заявки предприятий района на транспортировку всевозможных грузов по зимнику. Обладая твердым решительным характером с обостренным чувством справедливости, Семен часто высказывался нелицеприятно в адрес начальства. Понятно, что и отношение начальства к нему было соответствующим. Хорошо знающие его люди утверждали, что Семен человек жесткий, а иногда и очень жесток. В подтверждение всегда приводили два случая, якобы доказывающие его жестокость.

Однажды, находясь в пути, Семен столкнулся с нехорошим, по его выражению, человеком. Тяжелый вездеходный «Урал», за рулем которого сидел Семен, двигался по таежному зимнику, груженный продуктами для дальнего оленеводческого совхоза. После очередного поворота, выехав на поляну, Семен увидел, стоящего на дороге олененка, отбившегося от матери. Остановив машину, он с улыбкой стал наблюдать за ним. Олененок беспомощно совался мордочкой в снежную бровку обочины дороги и, открывая рот, коротко издавал жалобные призывные звуки. Семен знал, что в этих местах часто пасутся стада одомашненных северных оленей и через некоторое время самка обязательно найдет своего детеныша. Неожиданно на противоположной стороне поляны показался автомобиль, который на большой скорости понесся на олененка. Сильный удар отбросил маленькое животное в снег за обочину дороги. Автомобиль резко затормозил. Из него выскочил, с монтажным ломиком в руке, крупный мужчина. Подскочив к олененку, он нанес ломиком несколько сильных ударов по животному. Выпрыгнув из машины, Семен, крепко сжав челюсти, чтобы унять вспыхнувшую ярость, широко шагая, подошел к нему. Мужчина, изучающе глядя на Семена, широко улыбался, переступая с ног на ногу.

— Что же ты, гнида, делаешь? — хрипящим от ярости голосом, спросил Семен — Ты зачем олененка убил? Можешь мне объяснить?

Улыбка сползла с лица незнакомца. В наглых глазах промелькнул страх. Неприятно ощерившись и поигрывая в руках ломиком, он ответил:

— Ты кто такой, чтобы у меня спрашивать? Что ты лезешь в мои дела? Проезжай мимо. А за гниду можешь и ломиком по голове получить.

И тогда Семен его избил. Избил жестоко, в кровь, до просьб о пощаде. Сокрушительным ударом в челюсть он свалил его с ног, Долго и иступлено бил ногами это визжащее существо, мало чем напоминающее человека. И только его знакомые, подъехавшие в этот момент, смогли успокоить его. И этот случай запомнился многим людям.

Зимой, в жестокие северные морозы, достигающие на термометре отметки минус пятьдесят восемь градусов, водители автобазы доставляли необходимые грузы на дальние расстояния по таежным зимникам, неделями не вылезая из кабин своих автомобилей. Зимник нельзя назвать дорогой, в обычном для этого слова понимании. Это пролаз сквозь тайгу, путь, пробитый в чащобе либо трактором, либо чаще всего самим вездеходным грузовиком и укатанный последующими автомобилями. Изредка на таких зимниках оборудуют пункты обогрева и отдыха водителей, где они могут покинуть кабины своих автомобилей для полноценного отдыха. В это время за грузовиками присматривает отставной водитель пенсионер, который контролирует работу двигателей автомобилей, не останавливаемые из-за мороза. Он и печь истопит и чаек вскипятит. Но чаще всего водители остаются один на один с трудностями, преодолевая и бездорожье, и сильные морозы. Особенно сильные морозы устанавливаются в январские дни.

В один из таких дней Семен, доставив строительные материалы в поселок оленеводов, расположенный в отрогах Верхоянья, возвращался домой. В кабине он был не один. В отсеке для отдыха, самолично приделанном Семеном к кабине грузового « Урала», лежал грузный мужчина. Это был главный инженер строительной организации, чья бригада возводила здание дизельной электростанции в поселке оленеводов. Звали его Иван Ильич, но сложилось так, что все величали его только отчеством. Ильич, прилетев в поселок оленеводов на вертолете для проверки хода строительства объекта, так и застрял в нем из-за густого тумана в связи с сильными морозами. Авиация в такие дни не летает. Таким образом, он и стал попутчиком Семена. Привычный к дальним рейсам Семен, спокойно выполнял свою работу, воспринимая как должное, неровную поверхность зимника и сильные морозы. Тяжелый «Урал» трясло, качало, кренило на частых поворотах, но Ильич не просыпался, издавая громкие рулады храпа. При особо заливистых звуках, Семен посмеивался, но потом снова возвращался к привычным для него мыслям. Покинув дом всего трое суток назад, он скучал по семье, по шумным веселым играм с сыновьями. С каждой поездки Семен привозил детям особые гостинцы. Это были, то шишки кедрового стланика, то затейливо изогнутый сучок ели, то клык кабана или коготь медведя. Вот и в этот раз он вез, искусно вырезанные из бивня мамонта, фигурки зверушек. Сыновья всегда с нетерпением ожидали его возвращения.

Подъехав к берегу горной речки, Семен остановил грузовик и, выпрыгнув из кабины, вышел на лед. Двое суток назад, он проезжал здесь, но сегодня следы колес грузовика исчезли под слоем выступившей наледи.

В этих широтах горные реки имеют одну особенность. При сильных морозах речки промерзают до дна и тогда течение воды подо льдом, встречая препятствие, взламывает лед, находя выход. Вода, растекается по льду, замерзает и процесс повторяется. В результате получается некий «слоеный пирог» из чередующихся слоев воды и льда. В узких долинах и ущельях, где протекают такие реки, наледь к концу зимы может достигать немыслимых размеров, в высоту с трехэтажный дом. Такая масса льда может таять на протяжении всего, хоть и короткого в этих местах, но жаркого лета. В местах ледовых переправ через горные реки, этот «пирог» является крайне ненадежной опорой для колес грузовика.

Пройдясь по льду, Семен внимательно осмотрел предполагаемый путь переправы. С большим сомнением попрыгав на льду, он сел в машину.

— Ильич! Ильич, просыпайся — окликнул Семен попутчика.

— Да, не сплю я. Просто лежу. Говори, что случилось.

— Проблемы у нас возникли. Наледь выступила, боюсь, что не проедем.

— И что делать?

— Я предлагаю ждать до того часа, когда промерзнет лед.

— И когда это случится?

— Я думаю, что через сутки или двое. Есть надежда, что промерзнет раньше. Морозы сильные стоят.

— Да ты что? Двое суток в кабине? Это же невозможно.

— Ну почему же невозможно, я же живу неделями в кабине.

— Так-то ты! А я к этому не приспособлен.

— Ничего не поделаешь, привыкай. Все, разговор на эту тему окончен. Ждем.

Ильич недовольно засопел, но промолчал.

— Так, Ильич! — сказал Семен — Ты давай накрывай на стол, продукты в рюкзаке, а я пойду. Срублю несколько жердочек. Проверю лед и если толщина приемлемая, то отмечу путь вешками.

— Значит, есть надежда, что сегодня проедем?

— Ну, это вряд ли. Лед ненадежен.

Семен, проваливаясь в снег по колено, срубил топором десять тонких сосенок и, взяв в охапку четыре из них, поволок к машине. Неожидано, взревев мотором, машина, дернувшись, покатила по отлогому спуску к реке. Семен, бросив жерди, с криком бросился за ней, но поняв, что за рулем Ильич и что он не остановится, пошел пешком. Машина, выехав на затрещавший лед, проехала середину реки и в пятидесяти метрах от противоположного берега с шумом провалилась. Все это время Семен продолжая шагать, напряжено наблюдал за действиями Ильича. Подойдя к машине, Семен слегка оторопел от вида и поведения Ильича. Выскочив из машины, Ильич безумными глазами посмотрел на Семена и скачками бросился в сторону берега. Семен резко оглянулся назад, предполагая опасность, но там ничего не происходило.

— Ильич! Ты куда? — крикнул Семен — Что случилось? Куда ты побежал?

— Брось топор. Брось. Ты что надумал? А еще орденоносец. Тебя же посадят — ответил Ильич, добежав до берега.

Семен, недоуменно посмотрев на топор в своих руках, отбросил его к машине и зашелся в хохоте. С опаской подойдя к Семену, Ильич сказал:

— Ну что я мог подумать, в зеркало смотрю, вижу, идешь злой, а в руках топор. Ну, я и подумал.

— А зачем мне тебя убивать?

— Ну, мало ли что. Ты же афганец, воевал. Вон, что в газетах пишут. Психика у вас нарушена, у афганцев. В то время шло оголтелое очернительство новой «демократической» либеральной прессой, всего советского, включая афганскую войну и ее участников.

— Значит, ты меня психом считаешь? Хорошо, пусть будет так. А теперь давай думать, как машину вытаскивать. Залазь на кузов, достань валенки, а то ты в своих ботинках тут ноги и оставишь.

«Урал» провалился глубоко, в ледяную « кашу» полностью погрузились колеса, передний и задний бамперы уперлись в кромки полыньи. Машина попала в ледяной капкан. Без посторонней помощи с применением тяжелой техники попытки вытащить машину являлись пустой затеей. Этот вывод Семен сделал после внимательного осмотра места происшествия. Это не было чем-то необычным. Автомобили нередко попадали в подобные ситуации. Машины вмерзали в лед и наледь за короткое время полностью вмуровывала автомобиль в себя, не оставляя никакого шанса, кроме одного. Организовывалась спасательная экспедиция в пять-шесть человек и автомобиль в виде глыбы льда выпиливался мотопилами из толщи наледи. И при помощи круглосуточно горящих вокруг костров, из глыбы льда, вытапливалась машина. Спасательные работы требовали много времени, усилий и затрат. Семен знал, на какие неприятности обрек его Ильич. Но понимая сложившуюся непростую ситуацию, вел себя ровно. Отогревшись в машине, Семен выложил попутчику свои соображения:

— Ильич! Положение у нас очень нехорошее. Машину вытащить невозможно. Наледь поднимается и к утру, мы не сможем открыть дверцы. Топлива нам хватит надвое суток, но наледь замурует нас в кабине. В тайге при таком морозе мы долго не протянем, даже при костре. Остается один выход. Идти пешком до пункта отдыха, а до него около пятидесяти километров по дороге.

— А что есть и другой путь?

— Дорога огибает болото. В начале зимы там невозможно проехать, но когда болото промерзает, все уже привычно ездят в объезд. Там есть старый зимник, если пойдешь по нему, то не заблудишься, но он сейчас засыпан снегом, хотя расстояние он сокращает в два раза. Но мы пойдем по дороге, может быть, машина подвернется, хотя вряд ли. Завтра суббота и на пункте отдыха никого не будет, но там зимовье с печкой и запасом дров, так, что не пропадем. А сейчас до утра отдыхаем.

Утром, с трудом открыв дверцу кабины, Семен вышел на лед реки. Было пасмурно. С неба сыпались редкие снежинки, и было безветренно. В такие дни мороз обычно ослабевал. Семен посмотрел на термометр, прикрепленный снаружи к кабине, неопределенно хмыкнул и полез в кабину.

— Ильич! Собирайся, через десять минут выходим. Бери мой ремень, опояшься им, сзади заткнешь за него топор. Сегодня не так холодно, но начинается снегопад. Метели бы не было — сказал Семен, собирая в рюкзак остатки их завтрака — Оставь здесь свои ботинки, иди в валенках, а то, не дай бог, навалит снега, наскачешься в ботиночках.

— Как, оставь? Как я понял, машину за четверо суток полностью накроет наледью. Только за ночь, лед поднялся на полметра. Пожелает ли твое начальство выковыривать ее изо льда? Организовать такое, та еще задача, да и работников всегда не хватает. Это я тебе как руководитель говорю.

— Ну, дело твое. Привяжи их шнурками к ремню, чтобы руки были свободными. Проверь, ничего не забыли? Все, выходим.

Выйдя из кабины, Семен, приподняв спинку сиденья, достал самозарядный карабин Симонова. Увидев удивленный взгляд Ильича, улыбнувшись, сказал:

— Стал бы я гоняться за тобой с топором, достал бы карабин, да и пристрелил.

— Ну, ты даешь! — сокрушено покачав головой, ответил Ильич.

Пройдя примерно шесть километров, Семен был вынужден остановиться. Ильич, отстав метров на триста, что-то кричал, взмахивая рукой. Дождавшись его, Семен услышал:

— Семен! Ты не злись, но я забыл в кузове машины свой паспорт. Сейчас отдохну и схожу за ним.

— Как в кузове моей машины мог оказаться твой паспорт? Ты можешь мне объяснить?

— Ты, что не помнишь? Ты же помог мне забросить мешок с олениной на кузов. Я положил папку с рабочими документами в мешок и видимо в ней оказался паспорт. Обычно паспорт я ношу в кармане, а сейчас его в нем нет. Надо возвращаться, куда же я теперь без него, ни на самолете вылететь, ни в гостиницу устроиться.

— Ильич! Почему от тебя одни неприятности? Может, грешишь с женщинами без меры? — Семен постарался сгладить упрек шуткой.

— Причем тут я? Так обстоятельства сложились — тоном, не терпящим возражения, произнес Ильич. Причем, это было сказано с такой уверенностью в собственной непогрешимости, что Семен удивлено, вскинул на него взгляд. Нет, Ильич не шутил. Всем своим видом он показывал неправоту Семена. За свою еще короткую жизнь Семен редко сталкивался с такими людьми. Его всегда удивляла их неспособность признавать свою очевидную вину. Промолчав, Семен оглядел Ильича. Частое дыхание, мокрое от пота, покрасневшее лицо и сгорбленная спина говорили о том, как нелегко дался ему пройденный путь, а ведь они только вначале этого путешествия. Смутное беспокойство охватило Семена. Возникло предчувствие того, что неприятности на этом не закончатся. Встряхнув головой, Семен сказал, сдобрив шуткой:

— Сделаем так. Ильич, ты идешь дальше, а я схожу за паспортом и догоню тебя. Я все же моложе тебя, а старших, да к тому еще начальников, надо беречь на случай голода. Они все жирные и вкусные.

Ильич, восприняв сказанное Семеном, как должное, спросил:

— И где же тот старый зимник, о котором ты говорил? Может, по нему пойдем? Сократим расстояние.

— Нет, не пойдем, снег глубокий. А начинается он в километре отсюда. Смотри, не сверни по ошибке на него.

— Не слепой же я, не сверну — обидчиво ответил Ильич и, повернувшись, зашагал по зимнику.

Добравшись до «Урала», Семен отыскал паспорт, сунул его в карман и быстро зашагал обратно. Снегопад, начавшийся утром с редкого падения снежинок, заметно усилился. С беспокойством оглядев хмурое небо, Семен ускорил шаг. Дойдя до отворота на старый зимник, он не поверил своим глазам. По едва угадывающемуся под слоем снега зимнику, от накатанной колеи дороги, отходили в лес одинокие следы человека. Осмотрев следы на дороге, Семен составил картину недавних действий и терзаний Ильича. Пройдя метров восемьдесят, от отворота на зимник, по дороге, он вернулся, долго топтался на месте и затем, видимо, приняв решение, зашагал в новом направлении. Семен направился следом за ним, понимая, что догнать и заставить вернуться Ильича обратно на дорогу, уже не получится. Слишком далеко тот ушел. По его мнению, их разделяло расстояние в пределах восьми-девяти километров.

Сначала Семен наткнулся на брошенный в снег ботинок Ильича, затем чуть поодаль, на второй. Вот уже долгое время, идя по его следу, Семен с тревогой замечал признаки усталости Ильича. Неровный петляющий шаг, следы падений и все учащающихся остановок на отдых, заставляли Семена прибавлять шаг. Он и сам порядком устал. С каждым пройденным километром рюкзак и карабин становились все тяжелее. Глубокий снег, по колено, скрадывая неровную поверхность зимника, отбирал немалые силы. Но ему, несомненно, было чуть легче, учитывая его молодость и, то обстоятельство, что он шел, все же, проторенным путем. Быстро начало темнеть и Семен, отвернув край рукавицы, посмотрел на часы. Было шесть часов вечера, но Семен знал, что скоро взойдет полная луна, при которой даже при затянутом облаками небе будет достаточно света для продолжения пути. Семен догнал Ильича через два часа. Тот неподвижно лежал на снегу, сложив руки в рукавицах на груди. Услышав скрип снега под ногами подошедшего Семена, он зашевелился и с трудом сел.

— А, это ты — вяло пробормотал Ильич — я думал ты не придешь.

— Как не приду? Ты почему свернул сюда? — сказал Семен

— Так получилось. Я думал, так будет лучше. Я не думал, что будет так тяжело — и хрипло откашлявшись, он монотонно добавил — Я очень устал и у меня стерты ноги. Я сильно замерз.

— А почему костер не разжег?

— Не могу, сил нет.

— Где топор? Ботинки я твои подобрал, а топора не видел.

— Я его еще, до ботинок, бросил.

Расчистив ногами снег и обломав у близстоящей лиственницы нижние отмершие сучья, Семен запалил небольшой костер. Достав из рюкзака пару шерстяных носков и термос, он налил в его крышку горячего сладкого чаю и подал Ильичу. Затем достал из нагрудного кармана целлофановый пакет с двумя кусками хлеба, с проложенными между ними кусочками колбасы и положил ему на колени.

— Поешь, Ильич! Потом сменишь носки — сказал Семен — Отдохнем с часок, да и пойдем дальше. Здесь идти то осталось около восьми километров. Часа через четыре будем на месте. Ильич, равнодушно уставившись в костер потухшим взглядом, медленно жевал. Посмотрев на него, Семен решил оставить его пока в покое. Через час, когда Ильич уже дремал, опустив голову на грудь, Семен окликнул его:

— Ильич! Просыпайся! Надо идти. Мороз усиливается.

— Я никуда не пойду. Я не могу. Ты иди, а я не могу — тем же монотонным голосом равнодушно произнес Ильич. И такая полная безысходность прозвучала в его словах, что Семен вдруг понял, что Ильич и в самом деле никуда не пойдет, он настолько вымотан, что ему безразлично, что может с ним случится. Семен уже сталкивался с таким на войне, когда здоровенные мужчины либо впадали в истерику, либо как Ильич в равнодушное безразличие. Из обоих состояний их выводили одним и тем же способом — хорошей встряской. Уяснив это, Семен принял решение.

— Ильич! — вкрадчиво начал он — Не хочешь идти, не ходи. Ты сам принимаешь решение. Вот решил ты здесь замерзнуть насмерть, никто это не может запретить. Но, а как же, я? У меня же, спросят твои дети, где ты бросил нашего отца? А что спросит милиция? Ты же здесь сдохнешь по собственному желанию, а спросят с меня. Меня же посадят в тюрьму. Да я лучше сам тебя пристрелю, не обидно будет сидеть — закончил он громким надрывным голосом. Схватил карабин и, лязгнув затвором, выстрелил в снег между широко расставленных ступней Ильича. Дико вскрикнув, Ильич вскочил на ноги и молча, округлившимися глазами, уставился на Семена.

— Ты знаешь, сколько я в Афгане убил людей? — все тем же надрывным голосом спросил Семен — Для меня человека убить, что муху прихлопнуть и тебя убью, даже не задумываясь. А теперь иди. Не раздражай мою психику. И Ильич торопливо пошел, спотыкаясь, и испугано оглядываясь. Семен, забросив рюкзак за плечи и взяв карабин наперевес, пошел следом.

— Под ноги смотри — угрожающим тоном сказал он, постоянно оглядывающемуся Ильичу — Упадешь, пристрелю без предупреждения.

До пункта отдыха они добрались через шесть часов. Последние полтора километра Семену пришлось тащить, тихо плачущего от бессилья Ильича, на себе. Затащив его в неостывшее еще зимовье, он уложил обмякшее тело на нары и с трудом, дойдя чурбака, стоявшего у печки, со стоном сел. Уложив в печь, заботливо приготовленные хозяином для таких случаев дрова, затопил ее и сидя на чурбаке, провалился в сон.

Через сутки на попутной машине они доехали до поселка. Ильича положили в больницу с сильным обморожением лица. Семен, в коридоре больницы, вручил Ильичу его паспорт. Стоил ли этот документ того, что пережито нами? — говорил красноречивый взгляд Семена. Ильич, молча, взял паспорт и ушел в палату.

Благодаря, то ли легкой руке, то ли длинному языку супруги Ильича, информация о случившемся, обрастая фантастическими подробностями, быстро распространилась по поселку. Общественность поселка, сопоставив два случая с Семеном, твердо уверовала в очернительную информацию о воинах-афганцах, преподносимую «демократической» либеральной прессой. Через пять дней Семена, по поводу случившегося, вызвали в милицию. Пожилой усатый майор, навидавшийся за свою жизнь всякого, проверил разрешительные документы на карабин и, выслушав Семена, покручивая ус, сказал:

— Да-а, ситуация. Может, по-другому и нельзя было — и, помолчав, добавил — Да, нельзя. Только так.

Спустя две недели, начальник автобазы организовал спасательную экспедицию и вскоре после этого, измученный тяжким трудом, Семен доставил «Урал» в гараж. Начальник, обвинив Семена в нарушении инструкции по безопасному пересечению рек по ледовым переправам, предложил ему уволиться, но тот отказался. Начальник, вспомнив ходящие в поселке слухи о «нарушенной психике» Семена, благоразумно не стал настаивать. Семен доработал до весны и, получив предложение Подводника, уволился. С Ильичом Семен виделся редко. При встрече Ильич краснел лицом, суетился, отвечал невпопад и вообще, было видно по нему, что общение с Семеном сильно тяготит его.

Спустя два часа, после отплытия от острова Утиный, КПСС сидел у грохочущего дизеля, в машинном отделении самоходки. Пальцы его рук, лежащих у него на коленях, нервно шевелились. Семену очень не понравилось то, как Подводник поступил с Николаем. Ранее Подводник никогда не позволял себе ничего подобного. Сдружившись за десяток лет совместной работы со Спиртобоем, Семен болезненно относился к постоянным насмешкам над ним окружающих. Ему импонировал его бесхитростный, слегка наивный характер. Регулярный порядок попадания Спиртобоя в смешные и нелепые ситуации его удивлял, но КПСС объяснял это простым невезением. Он где можно опекал его, стараясь это делать незаметно для Николая. Вот и в этом случае КПСС не мог промолчать. Открыв крышку люка, КПСС выбрался в капитанскую рубку. Подводник был один. Сосредоточено глядя вдаль, он плавными движениями поворачивал штурвал то в одну, то в другую стороны. Заметив Семена, капитан сказал:

— Тебе чего? Если разговор долгий, то подожди минут двадцать. Уровень воды в реке падает. В малую воду в этом месте галечная коса появляется, на мель бы не напороться. Скоро выйдем на фарватер, тогда и поговорим — и, увидев согласный кивок головой Семена, снова вперил взгляд в иллюминатор. КПСС сел на высокий железный табурет, стоящий в углу рубки и взяв со штурманского столика лоцию, принялся ее рассматривать. Спустя полчаса, Подводник, облегчено вздохнув, сообщил:

— Вышли на фарватер — и, отвернувшись от иллюминатора, спросил — О чем будет разговор?

— Петр Иванович! Ты объясни мне, пожалуйста, зачем ты, с Живчиком, напоили Спиртобоя?

— А затем, уважаемый КПСС, что опекаемый тобой Спиртобой, отдохнет за казенный счет неделю на природе. И при этом еще получит зарплату.

— Какая зарплата, Петр Иванович? Ее уже восемь месяцев не платят — перебил Семен.

— Но ее начисляют. Рано или поздно мы все ее получим. Ну, так вот. Ты же видишь, какое у нас ободранное судно. Перед коллегами стыдно! Директор денег на краску не выделяет. Говорит, чтобы сами добывали и, что якобы от нашей «Лили» у него сплошные убытки. Вот отдохнет Спиртобой неделю, и мы за это получим от Живчика краску, в необходимом нам количестве.

— Но, ты же, мог объяснить это Николаю.

— Ты же сам говоришь, что он тайги боится. Он бы не остался. Тебя я оставить не мог, кто бы за машиной смотрел. Так что у меня выбора не было, тем более, что у него супруга в отъезде. Тебя удовлетворил мой ответ?

— Вполне, но все это выглядит как-то неприглядно.

Семен спустился в кубрик, умылся и прилег на койку. Беспокойство о Николае не оставило его, но поворочавшись немного, он, все же, сумел заснуть.