Глава третья. Лишний человек

Узнав, что мальчик интересуется техникой и механикой, Дмитрий Алексеевич остается доволен. Оказывается, что Егор успел скопить на ноутбуке коллекцию совсем не детских книжек, и старик находит, чему удивиться, но вскоре радость его начинает развеиваться. Все идет как прежде, но только мальчик все больше времени проводит за ноутбуком, в мастерской занимается все более опасными вещами, балуется с электричеством и все меньше времени проводит за работой по дому. Наконец, Дмитрий Алексеевич как-то утром, в разгар весны, снова застает внука за ноутбуком, обнаруживая, что мальчик просидел всю ночь. — Егор? — Зовет дед сдержанно. — Ты чего, опять всю ночь сидел? Мальчик оборачивается, глядит усталым взглядом, и на его юношеском лице старик снова видит признаки бессонной усталости. — Дед, — отвлекается мальчик от схем на экране, — гляди, что нашел! В последние несколько дней мальчик все глубже погружался в работу за компьютером, чем и заставил деда беспокоиться, и теперь его внезапная активность уже не могла исправить ситуацию. — Дед, тут такое есть! Можно вообще все, что угодно сделать! Можно хоть… хоть ядерный реактор построить! — Какой еще реактор? — ругается старик. — Я тебе устрою… реактор. А ну марш в постель. У тебя экзамены на носу, а ты ерундой маешься. — Да какой ерундой, дед? Ты погляди…. — В постель, говорю! — Ну дед! — И слушать не желаю! Егору ничего не остается, как послушаться. Расстроенный тем, что дед не стал выслушивать его объяснения, мальчик отправляется спать, а впрочем, не растратив настрой и собираясь обязательно доказать старику могущество информационной свободы. Шанс мальчику представляется довольно скоро, еще до экзаменов, когда деревня собирается в доме, чтобы отпраздновать день рождения старика. Егор не торопится, ждет, когда будет удобная возможность поговорить, заканчивает уроки, немного времени проводит с остальными за столом, молча слушая их разговоры, состоящие из жалоб и воспоминаний. — Да, — вздыхает дядя Саша, убирая руку с плеча смущенной тети Нюры, — по темени домой, эт вы правы, неудобно. Да и ночью никуда не пойдешь. — Это куда же это ты ночью-то ходить собрался, а? — Смеется тетя Нюра. И дядя Саша, хихикая, приглаживает волосы на проплешине. — Хе, ну так как же? А ежели мне на танцы захочется? Тетя Нюра рассмеивается, но остальных шутка не слишком впечатляет. — Ой, ха-ха! На танцы! Ишь?! — Смеется женщина. Дед устало вздыхает, отмахивается и встает. — Дядь Мить? Ты куда? — тут же зовет сосед. — Да сиди ты. — Отвечает старик дяде Саше. — Вернусь я сейчас. Дмитрий Алексеевич выходит на крыльцо, забивает трубку, а Егор, промедлив и раздумывая над новой идеей, выходит следом. — Тьфу, Егорка. Напугал. Старик по старой привычке хочет спрятать трубку, а потом отмахивается и спокойно продолжает курить. — Дед, послушай, дед! — продолжает мальчик. — Знаю, что сделать надо! Понизив голос, мальчик пододвигается ближе, отгоняет взмахом облако дыма и глядит, так широко открыв глаза, что в них блестит льющийся из окон свет. — Дед…, — продолжает Егор мистическим, проникновенным голосом, — мы сделаем… фонари! Тут же он начинает говорить быстро и громко. — Светло на улице будет, а? Представь, дед! — Пх. Ха. Ага. И как же ты фонари-то сделаешь? — Так в интернете посмотрю, и сделаем, а? — Ну вот когда посмотришь, тогда и поговорим. Егор опускает взгляд, но не расстраивается, а только задумывается. На самом деле, думается Егору, стоило посмотреть в интернете, что можно сделать, а потом идти к деду за помощью. Старик в это время думает о том, что напрасно дает мальчику надежду, так что сразу же торопится ее отнять. — Тебе об экзаменах думать надо, а не об ерунде всякой, — бурчит Дмитрий Алексеевич сердито. — Ежели экзамены плохо напишешь, так я и вовсе компьютер твой отберу, так что делом займись. Фонари он делать собрался. — Да чего экзамены? Да я их с закрытыми глазами сдам! — Я тебе дам! Чтобы все написал, как положено. — Да сдам я, дед. Ты лучше…. — Ничего не лучше, — обрывает старик. — Пока экзамены не сдашь, никаких тебе фонарей. — Дед, да ты послушай…. — И не подумаю! — оборачивается Дмитрий Алексеевич. — Забил себе голову какой-то ерундой! Экзамены сдашь, потом будешь к поступлению готовиться, отучишься, получишь образование, тогда и поговорим, а до тех пор…. Егор вскакивает с лавки и встает перед стариком. — Да куда? Да я…. — А ну сядь! Егор замолкает, но остается на месте. — Пока не отучишься, не смей даже заикаться про всякую чепуху. Думаешь, просто так тебя учиться возьмут? Там таких хватает. — Как же. — Тихо бубнит мальчик. — Чего сказал? Егор молчит секунду, но вдруг смелеет. — Да я в классе лучший, между прочим! — Ну, молодец. Да только, знаешь, сколько по стране классов? И в каждом кто-то лучший. — Дед! — Чего? — Отвечает Дмитрий Алексеевич строгим тоном, но вздыхает и смягчается. — Знаю, знаю, ты, Егорка, молодец. Да только жизни еще не знаешь. Нечего голову ерундой себе забивать. Тебе сейчас отучиться главное, в хорошее место поступить, образование получить. — Сам ты ничего не знаешь! — Сердится мальчик. Дед вновь начинает хмуриться, глядит на Егора недовольно, но молчит и дает мальчику выговориться. И пока махорка в трубке старика остывает, Егор продолжает говорить. — Да тут можно хоть аэродром построить, если только захотеть! А ты! Экзамены… да что экзамены?! Дрова рубить и то сложнее! Дед молчит, а Егор вдруг замирает, впервые дав волю недовольству и теперь жалея. — Ну? Успокоился? Мальчик опускает глаза. — Да только ты мал еще, чтобы понимать, — заговаривает старик. — Ты мальчик умный, да только в городе оно все равно никому не надо. Думаешь, тебя там ждут с распростертыми объятиями? Шибко умных никто не любит. Вот поедешь учиться, тогда и поймешь. Так что лучше сразу привыкай. Делай, что говорят, а играми в свободное время занимайся. — Никакие это не игры! — Опять не сдерживается мальчик. — Я же серьезно, дед! Можно же фонари поставить, думаешь, так сложно? Да я…. — Вот отучишься, — перебивает старик, — тогда и поговорим. — Ну и пожалуйста! — выкрикивает Егор, сжимая кулаки. — А я все равно сделаю! Сделаю, вот увидишь! Дмитрий Алексеевич ничего не добавляет. Мальчик убегает в свою комнату, расстроенный, а старик вытряхивает из трубки погасший табак, вздыхает и тоже идет в дом. Как только он открывает дверь, дядя Саша с тетей Нюрой тут же прячут глаза и пытаются сделать вид, будто не подслушивали. Старушки же заговаривают, что поздно, уходят, и остаются только дядя Саша с тетей Нюрой. Помолчав, они заводят с дедом разговор. — Зря ты так с мальцом, — протягивает сосед рюмку самогона. — Пускай бы делал, чего ему хочется. Ты ж сам говорил, что учителя его все хвалят, а, дядь Мить? Дмитрий Алексеевич вздыхает и опрокидывает рюмку. — Ничего, пускай привыкает, — отвечает он негромко. — Егорка, конечно, способный, уж я и сам уже его не знаю чему учить, да только в городе все другое, никому он там со своим умом не нужен. Там только делать надо, что велено, да не лезть не в свое дело. А он… слыхал, чего удумал? Фонари, говорит, поставлю. — Да и пускай бы, чего тебе, дядь Мить, жалко что ли? Старик хмурится. — Тьфу, и ты туда же. Не понимаешь, что ему никто поблажек делать не станет? Вот пойдет он на завод…. — Хе! — Не удерживается сосед. — На завод? Отстал ты от жизни, дядь Мить. Теперь, ежели способный он, то возьмут куда-нибудь. — Это куда это? — Ну… в банк, или… да не знаю я. Смотря, где учиться будет еще. — То-то, не знаешь, а языком мелешь. — Ну хорош, дядь Мить, что я тебе, дурак последний? — Ты понял, чего я сказать хочу, — отвечает старик. — Сюсюкаться с мальчишкой там не будут. Мозговитый он или нет, а там будут свои начальники, и им дела большого до его мозгов нету. Вот это сюда поставь, а это туда унеси, а не нравится — так иди на все четыре стороны. Дмитрий Алексеевич поднимает рюмку, но не выпивает и со вздохом опускает ее на место, расплескав пару капель самогона. — Ему же хуже, если сразу не приучится, что самодеятельности начальники не любят, особенно, ежели сами не шибко умные. А таких полно! — распаляется старик, но продолжает говорить тихо, чтобы мальчик не слышал. — Кто начальниками делается, вот скажи? Ты? Я? Нет, сынки всяких богатеньких буратин, которые сами-то ничего не понимают. Будешь умничать, так они тебя живо попрут, слово не успеешь сказать. Дмитрий Алексеевич замолкает, глядит в сторону, опять поднимает рюмку, но вновь ставит ее обратно, не выпив. Егор, подслушивая, теперь начинает понимать, отчего дед так рассердился, но от намерений не отступается. Наоборот, слова деда лишь больше придают мальчику решимости, и Егор собирается во что бы то ни стало доказать старику, что прав, а пока отправляется спать, еще долго борясь с надоедливыми мыслями, пока за столом продолжается неслышный ему разговор. — Так… потому ты в деревню из города вернулся, а, дядь Мить? Старик награждает дядю Сашу недовольным взглядом, но тот не отводит глаз и ждет ответа. — Поздно уже, — встает Дмитрий Алексеевич из-за стола. — Идите, я тут сам как-нибудь управлюсь. Делать нечего. Соседи не решаются перечить старику, поднимаются и уходят, а едва выходят из дома, как дядя Саша начинает щипать тетю Нюру за бока, но та, чем-то озабоченная, отбивается от его ухаживаний. — Ну хватит, — говорит тетя Нюра невеселым голосом, — ты расскажи лучше, чего это было-то? — Чего? — Ну, видал, как дядь Митя разозлился, когда ты спросил? Чего он в деревню-то вернулся? Я думала всегда, что ему просто здесь больше по душе. — Хе, да куда там! — отмахивается дядя Саша. — Видала, чего он делать умеет? Да если бы не дядь Митя, сидели бы мы тут по полмесяца без тока, пока из города соберутся к нам провода чинить? Ты видала-то моторчик, который у дядь Миши в доме стоит? Так это дядь Митя сам смастерил, из трактора старого все повытаскивал и сделал. — Да как бы я его не видала, когда все время баб Даша просит к нему сходить, чтобы телевизор ей запитать? — А, ну да. А ты сама-то к нему не ходишь? — Да мне чего? — Отвечает тетя Нюра. — Мы с Одуванчиком и без телевизора проживем. Она снова начинает улыбаться, толкает дядю Сашу локтем, но тот печально вздыхает. — Да, — протягивает он, — жалко дядь Митю. Тетя Нюра молчит и прислушивается. — Как я знаю, — продолжает дядя Саша, — на заводе он работал. Вроде как, рукастый уже тогда был, молодой, да сделать мог все, что хочешь. Я еще пацаненком тогда был, от матери слышал, что сделал он там какой-то прибор на заводе, вроде как, чтобы работалось лучше, а его поперли. Сказали, мол, не в свое дело полез. Да потом выяснилось, что приборчик его так на заводе и остался, да еще и грамоту дали… хмырю какому-то. Тьфу. — Ох. — Беспокойно вздыхает тетя Нюра, хватая дядю Сашу под руку. — И чего? — Чего-чего? Вернулся дядь Митя сюда, чего же еще? Да и кто б не вернулся? Здесь все равно оно полегче, да и люди добрее, — вздыхает дядя Саша. — Эх. А может, прав дядь Митя, может, и не надо давать мальцу расслабляться? Тетя Нюра молчит, опускает глаза, задумывается о чем-то, а затем вздрагивает, чувствуя, как щекотка колит бока. — Ой! Ай! Ты что делаешь?! — кричит она, смеясь. Дядя Саша не отстает, схватив женщину за бока, не отпускает, смеется вместе с ней и не дает вырваться, растрепав волосы на проплешине. Звонкий смех тети Нюры разливается по всей деревне, разбудив стареющих, ленивых собак, но затем куда-то внезапно пропадает. К этому времени Егор успевает заснуть, а Дмитрий Алексеевич, хмурясь, переворачивается на бок и лишь сейчас проваливается в сон, забывая на миг о скором прощании.