Надя / Я -- дерево. Я -- стекло / Алиса
 

Надя

0.00
 
Надя

Я сидела за столом, напротив мамы с Димой. Джинсы были мокрыми от того, как часто я вытирала о них вспотевшие ладони. Пахло курицей и зеленью, с окна порывами дул свежий, прохладный ветер.

Я коснулась керамической тарелки перед собой, провела рукой по ее блестящему круглому боку. Сердце колотилось в груди, голоса кричали на меня, их нетерпение передалось мне, и я заерзала.

— Надя, — сказала мама, но когда я подняла на нее глаза, она замолкла и, кивнув, улыбнулась.

Железная вилка из-за непривычки казалась тяжелой и холодной. Мама взяла мою тарелку, но я схватила ее за руку, испугавшись, что она заменит посуду на пластмассовую.

— Все хорошо, я положу лапшу.

Я кивнула и отпустила ее.

— Сейчас ты возьмешь этот стакан, разобьешь его и порежешь руку, поняла? — сказала Утонувшая Девочка.

Я дернула головой, наблюдая, как мама накладывает лапшу.

— Если ты не сделаешь это, она умрет, ты хочешь этого?

— Будешь салат? — спросила мама.

— Да, — я улыбнулась, но снова заерзала.

— Все хорошо? — спросил Дима. Он посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, словно слышит настойчивые указания голосов.

— Твоя мама жива, потому что ты всегда делала, как мы говорим, но сейчас ты не слушаешься! — взревела Утонувшая Девочка. — Ты хочешь проверить, умрет ли она?!

— Да что ты с ней сюсюкаешься? — заговорил Старик. — Мы ее сами накажем. Она же неумеха, со своим собственным телом справиться не может. Мы возьмем, да и сами прикончим эту старуху!

Дима все еще смотрел на меня, но его лицо расплывалось из-за пелены слез.

— Прости, — сказала я, прежде чем схватить стакан, стукнуть им о стол и поднять самый большой осколок. Я успела порезать руку, но не достаточно сильно, и хотела порезать еще сильнее, но Дима встал передо мной, и прошептал:

— Надя, посмотри на меня.

Я замотала головой, отводя глаза в сторону.

— Посмотри на меня.

— Надя…

— Подождите, оставьте ее пока.

Дима обернулся к маме, взволнованно глядящей на меня, потом снова посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я не знаю, почему ты это делаешь, но… может, не стоит?

— Стоит.

— Разве?

— Да.

— А если ты этого не сделаешь, что будет?

Я не решалась ответить, но при этом хотела, чтобы Дима не так сильно разочаровывался во мне. Я хотела, чтобы он понял, что я не просто так предала его доверие, и сказала:

— Мама умрет.

— Понимаю, — кивнув, ответил он. — Это очень благородно, что ты спасаешь маму. Но ты больше поможешь ей, если не будешь этого делать. Ты веришь мне?

— Она умрет.

— Я этого не позволю.

— Ну как же, не позволит! — захохотал Старик, стало так противно от его голоса, что я решила больше никогда его не слушать.

— Хорошо, — сказала я, протянув Диме осколок. Он принял его, улыбнувшись, и в его улыбке было столько одобрения и гордости, что я невольно улыбнулась в ответ.

— Что вы делаете? — спросил Дима у мамы.

— Меняю посуду на пластмассовую, не хочу, чтобы Надя опять порезала себя.

— Нет, — Дима покачал головой. — Мы продолжим есть с обычной посуды. Я доверяю Наде.

Некоторое время мама колебалась, но потом кивнула и оставила все как было.

Когда я села за стол, сердце снова ускорило темп, и руки стали холодными и липкими.

— Ты виновата перед ними. Ты столько горя принесла им, а они, ­— голос Утонувшей Девочки задрожал от отвращения, — они до сих пор верят в тебя. Ты должна как можно раньше развеять их иллюзии!

Я почувствовала усталость от нескончаемых, необоснованных — наконец-то я это поняла! — обвинений, и сказала:

— Я порвала те бусы, твои любимые, помнишь? Прости меня за это, мама. И за то, что сделала тебя несчастной. И за то, что убила папу, и за то, что мы обанкротились, тоже прости. Проси за все, а то я больше так не могу.

— Почему ты извиняешься?

— Устраните причину, тогда пройдет и болезнь.

— Что?

— Так говорил Гиппократ. Я думаю, он прав.

Мама посмотрела на Диму, пытаясь понять, что я имею в виду.

— Просто простите ее, — ответил он.

В эту секунду я, наконец, со всей ясностью поняла, насколько все это время нуждалась в прощении, не только в мамином, но и в своем. Еще с детства, видя, какие сильные у меня родители, я поставила планку, до которой была не в состоянии дотянуться, и обвинила себя в этом. Одноклассники только подливали масло в мой огонь самобичевания.

— Ты сама виновата, что тобой пользуются парни, — сказала как-то давняя подруга, и я ей поверила.

— А кто как не ты виновата в том, что все считают тебя высокомерной и бессердечной, — говорили другие, и я верила.

— Это ты виновата во всем, — говорила Утонувшая Девочка, и я соглашалась с ней.

— Тебе надо бы покончить с собой, — велел Старик, и я верила и ему тоже. Я верила всем, кто говорил, что я виновата и не слушала тех, кто твердил, что это не моя вина. Но я устала обвинять себя во всех грехах и хочу получить прощение.

— Конечно, я прощаю тебя, — сказала мама, не отрываясь, глядя мне в глаза. Она помолчала, а потом шепотом добавила:

— Девочка моя, конечно, конечно я тебя прощаю.

За последние семь лет я впервые сидела за столом с нормальной посудой, и меня больше не порывало порезать себе руки. Впервые за эти года я ела как нормальный человек.

 

Очень часто я просыпалась среди ночи из-за голосов, из-за беспричинного страха, от того, что шея уменьшилась настолько, что не могла выдерживать голову, набитую голосами. Я просыпалась по разным причинам, и все они превращали ночи в еще одно поле боя.

В эту ночь я тоже проснулась, но не по каким-то причинам, а по привычке. Долгое время я лежала в постели, пытаясь уснуть, прислушивалась к непривычной тишине, считала звезды за окном. После всех неудачных попыток, я вышла на улицу, окончательно забыв про сон.

Я знала, что на улице прохладно и взяла с собой плед. Устроившись в беседке, я легла на спину и уставилась в небо.

Где-то за горизонтом уже светало. Луна замерла над домом, улыбаясь каменной улыбкой, и ее глаза-кратеры смотрели куда-то вдаль. Шелестела листва, повинуясь ветру. Природа была наполнена звуками, но при этом в ней господствовала тишина.

— Что ты здесь делаешь? Все хорошо?

Я обернулась на голос и увидела Диму.

— Да. Тебе тоже не спится?

Он сел рядом со мной и укрылся пледом.

— Я спускался воды попить и увидел в окне тебя.

Незаметно небо окрасилось в серый цвет, на периферии смешавшись с рыжими солнечными лучами. Звезд поубавилось, и мне удалось их сосчитать: всего семнадцать штук. Мне было шестнадцать, когда все звезды для меня погасли, и на сознание обрушилась мгла.

— Кем ты мечтаешь стать? — спросила я.

— Не знаю, — подумав, ответил Дима. — Раньше знал, а теперь не знаю.

— Почему?

Он пожал плечами, попросил подождать и ушел, вернулся с пачкой сигарет и заговорил уже, когда закурил.

— Раньше я хотел преподавать богатым детям. Заниматься музыкой, которую люблю, и при этом получать хорошие деньги. А сейчас, — он поджал губы, потом грустно улыбнулся, — сейчас не знаю.

— Я хотела путешествовать по миру. Хотела жить в Африке, — улыбнувшись, я посмотрела на Диму. — Постоянно читала Жюль Верна, мечтала побывать в тех местах, о которых он писал. В Африку захотела после того, как в сотый раз перечитала «Пятнадцатилетнего капитана». Еще я хотела стать врачом, как мама. Бесплатно лечить тех, у кого нет денег на хорошее лечение в больницах. Я столько побывала среди врачей, что стала понимать, какие подвиги они совершают каждый день, и насколько люди рассчитывают на них.

— Это же здорово. Ты можешь поступить на медицинский.

Я покачала головой и отвернулась, испугавшись, что сейчас заплачу.

— Как же я поступлю в университет, если еле закончила школу?

— Ты видела сейчас себя? Ты выздоравливаешь, Надя! У тебя все лучшее еще впереди.

Я посмотрела на Диму, пытаясь понять, шутит ли он. Дима казался искренним, как и всегда.

— Ты вправду думаешь, что я выздоравливаю?

— Ну, насколько я могу судить. Это надо уже у тебя или у врачей спросить. Вот ты, как сама чувствуешь?

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на ощущениях. Голоса молчали, и если я и слышала мимолетом какие-то звуки, то не прислушивалась к ним, и они замолкали. Я коснулась лица; оно не казалось маскообразным, наоборот, — живым и подвижным. Грудь не разрывалась от пустоты, и голова не раскалывалась ни по каким причинам. Я чувствовала себя обычной до кончиков пальцев.

— Я все еще болею, — произнесла, открыв глаза, — я это чувствую. Но мне лучше. Определенно лучше.

— Вот видишь, — Дима потрепал меня по голове, точно младшую сестренку, и отвернулся, задрожав от порыва ветра.

— Знаешь, — сказал он, — сегодня год, как я к вам приехал. Кажется, прошла целая вечность.

— Ты сказал это как-то уж совсем грустно. Ты жалеешь?

Он резко обернулся ко мне и покачал головой, сначала медленно, но потом более решительно.

— Нет. Конечно, я не жалею. Просто, — Дима поджал губы и почесал горбинку носа. Впервые он выглядел таким растерянным и даже несчастным, — просто я теперь не знаю, что же мне нужно? Раньше я был в этом уверен, или думал, что уверен, но теперь все перевернулось.

— Мне кажется, ты знаешь, что тебе нужно.

— И что же?

Я пожала плечами и сказала:

— Сыграй мне.

Он рассмеялся, оглядываясь.

— Сейчас? Тетя проснется.

— Ну и пусть. Пусть просыпается. Сыграй мне, Дима.

  • Для тебя наш СЕКРЕТ / для тебя наш СЕКРЕТ / одушевленный предмет
  • Стороннику Навального / "Вызов" - ЗАВЕРШЁННЫЙ ЛОНГМОБ / Анакина Анна
  • Афоризм 498. Беседы. / Фурсин Олег
  • Если уж... / Соль - solo - also - зола / Йора Ксения
  • Маятник / Считалка
  • О девичем гадании / Глупые стихи / Белка Елена
  • 1941 / Салфетошное / Мария Вестер
  • что такое любовь? / Резанова Снежа
  • Шагнуть / СТИХИИ ТВОРЕНИЯ / Mari-ka
  • За окном / Из души / Лешуков Александр
  • Sanitarium / Первые среди последних (стихи не для чтения вдвоем) / Карев Дмитрий

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль