Надя

Я лежала на полу полдня, и видела перед собой ноги, ноги, ноги. В носочках, в тапочках, босиком. Я видела каждую ворсинку, каждую пылинку, упавшую на ковер, и эта близость, ощущение опоры подо мной и за спиной, давали мне спокойствие. Я понимала, что это, возможно, выглядит странно. Конечно, понимала, не настолько же я безумна! И все же… и все же. Как там было спокойно!

Голоса в голове ругались, царапались, сжимали от злости органы. Я чувствовала, как они копошатся внутри меня, будто огромные черви, терзают сердце, пытаются вырваться из плена.

Я не знала, принадлежит ли мне собственное тело; мысли, что водопадом возникают в голове, действительно ли мои, а не впихнутые кем-то; чувства, что ураганом сметают прежние, только что испытываемые, эмоции, не навязаны ли мамой или докторами или Димой, да кем угодно. Я ничего не знала, и от этого было страшно.

Я лежала на полу, но иногда уносилась прочь от реальности к другой, более реальной. Туман сгущался, становился плотным, осязаемым, в то время, как действительность теряла четкость и объемность. Все виделось в каком-то искаженном виде, каждое движение удлинялось, делилось на фрагменты. Мама шла от комнаты в комнату целую вечность, а говорила так быстро, что смысл было невозможно уловить.

Я тонула в океане эмоций: в страхе и радости, в злости и равнодушии, в отчаянье и умиротворении.

— Да пропади все пропадом! — воскликнула мама, уронив кастрюлю.

Раздавшийся звон можно было сравнить со звоном колокола, а то и громче, и от этого звука кожа стала гусиной, и волосы встали дыбом. Когда до меня дошел смысл сказанных слов, я вскочила и закричала, потом снова упала, сжавшись в стену, и снова вскочила. Мама выбежала из кухни, и Дима поспешно спустился с лестницы.

— Что с тобой? — спросили они, но я не могла ответить. Я уже забыла почему, но знала, что пропаду, должна пропасть, а куда и кто мне велел — не имело значения.

Звенел колокол, тряслись стены, и голоса кричали в голове. Я видела, что мама волнуется, и от этого Утонувшая Девочка закричала еще сильнее:

— Ты расстраиваешь ее! Ты виновата! Когда же ты перестанешь создавать всем столько проблем? Всем стало бы легче, если бы ты пропала. Пропади, Надя! Пропади!

И Женщина заливалась слезами:

— Я устала! Хочу слоновое сердце! Хочу заживать как собака!

— Хочу слоновое сердце, — повторила я за ней. — Хочу заживать как собака. Хочу…

Дима подхватил меня на руки и отнес в комнату. Он присел на край кровати и стал придерживать за руки, несильно, но достаточно, чтобы я не смогла вырваться.

Кто-то закашлял, и запахло пеплом. Это пришел Скелет. Я никогда не видела его, но слышала каждое движение.

Он подошел ко мне, бренча своими костями и шелестя плащом, закашлял, и пепел упал на волосы, и запах сожженной души заполонил комнату. Затем он нагнулся и вцепился в мое сердце. Оно трепетало в его руках и билось в агонии, и он вырвал его из груди, и кровь, такая горячая, начала стекать с раздробленных ребер.

— Надя, — услышала я. — Надя, посмотри на меня. Ты слышишь? Кивни, если слышишь.

Я кивнула, но слезы брызнули из глаз.

— Хорошо, тогда слушай. Как-то раз мы с братом пошли на озеро. Это было примерно пять лет назад. Я тогда очень злился на него, потому что хотел пойти с друзьями на вечеринку, а вместо этого должен был сидеть с ним. Игорь не замечал моего настроения, он прыгал и скакал вокруг меня, говорил, как он рад и как ему весело. А я в это время думал только о том, что не хочу быть здесь, и почему это я должен отдуваться за родителей, это же не мой ребенок.

Я разрешил Игорю пойти купаться у берега, а сам лег на пляже, продолжая думать, какой же я несчастный. Я думал и думал, злился на все на свете, пока не понял, что не вижу брата. Сначала я просто окликал его, потом подскочил и стал громко звать по имени, и только тогда побежал к воде и нырнул. Одежда прилипла к телу. Я помню это чувство. Вода была холодная, а я пустил брата купаться.

В тот момент… Знаешь, я никогда так не пугался. Тогда я понял, насколько дорог мне брат, и, наверное, в первый раз искренне подумал, что люблю его.

Я испугался, что Игорь утонул, а потом услышал свое имя. Игорь стоял на берегу и ел мороженое. Какая-та девчонка угостила его, когда он отплыл от меня и не мог уже найти, среди других отдыхающих. Я разозлился, то ли на себя, то ли на него, то ли из-за своей откровенной паники, но потом обнял брата, так крепко, что он выронил мороженое.

Я полюбил Игоря, или понял, что люблю, когда ему было четыре года. И больше не думал, что он обуза, и что он делает меня несчастным.

Я слушала Диму, и незаметно сердце замедлило темп, а Скелет ушел из комнаты и из моей жизни, хотя бы временно. Тихий, спокойный, голос Димы усыпил голоса в голове, а то, что он поделился своей историей, которую он, возможно, никому больше не рассказывал, бальзамом пришлось по моему истерзанному достоинству, и я почувствовала себя нужной.

— Не знаю, почему я рассказал тебе именно это. Наверное, я просто скучаю по нему.

Дима улыбнулся и спросил:

— Как ты?

Я ничего не ответила, чувствуя внутренне опустошение, отчего ни одно слово не приходило на ум, но попыталась вложить в свой взгляд всю полноту своей благодарности, надеясь, что он поймет.

— Ты держишь ее? Держи! — раздался голос мамы. Она зашла в дверь, держа в руках шприц. Он испугал меня, и я стала вырываться.

— Что это? — спросила я.

— Надя, не двигайся, — ответила мама. — Держи ее крепче.

— Что это? — спросил Дима.

— Успокоительное.

Я хотела спросить маму, почему она никогда не отвечает на мои вопросы, но язык не слушался. Казалось, сердце перестало биться, и реальность еще сильнее отдалилась от меня.

— Как не вовремя, как не вовремя, Надя, — устало проговорила мама, присев на место Димы.

— Почему не вовремя?

— Мне через неделю на работу надо. Я ухожу на сутки. Дед что-то совсем прихворал, надо следить за ним. Ох, не вовремя. А если не пойду, так Иннокентий не посмотрит, что он дружил с моим мужем, и уволит. Он нанимал меня сиделкой не для того, чтобы я четыре раза в год отпуск брала.

Мама покачала головой, но подумав, выпрямила плечи, и глаза ее перестали тревожно разглядывать мое лицо, а уверенно поднялись на Диму. Поглаживая мою руку, она заговорила:

— Придется попросить Валю. Я не оставлю Надю в таком состоянии без должного присмотра.

— Кто такая Валя? — спросил Дима.

— Не фамильярничай. Для тебя Валентина Олеговна.

— Хорошо, — выдохнул он. — Кто такая Валентина Олеговна?

— Медсестра. Мы с ней познакомились в больнице, где я работала. Она сейчас тоже на пенсии. Раньше Валя всегда сидела с Надей, но недавно сказала, что хочет на отдых, устала.

Мама передернула плечами, сжав мою руку.

— Устала, видите ли. А мне на кого Надю оставить? Но, думаю, она согласиться на один вечер.

Голова закружилась и затуманилась, я уже начала проваливаться в сон, но голос Димы вывел из секундного сновидения:

— Может, лучше Наде в больницу лечь?

— Опять ты со своими советами, племянничек, — сказала мама раздраженно.

— Тетушка, — копируя ее интонацию, ответил Дима, — я же как лучше хочу.

— Все тебе смешно, только мне не до смеха. Не хочу я пока, чтобы Надя в больницу ложилась. Может, обойдется еще. Такое бывало. Посмотрим…

Голос матери становился все тише и тише, туман окончательно поглотил меня, и я, наконец, уснула долгим, крепким сном.