Язь

Вот оно, утро раннее, прохладное, наполненное удивительным чудом ожидания. За околицей еще слышен рев уходящего на выпас стада, а я уже иду по утоптанной тропинке вдоль реденького лесочка, настраиваясь на нее, полную упорства и смекалки тихую охоту. Я иду на рыбалку! Рядом вразвалочку, топая огромными болотными сапогами, идет дядя Вова. Старая тельняшка, кальсоны и ведро. На плече удочка. Настроение веселое, анекдоты свежие.

Немного позади нас, погруженный в ритмы музыки, рвущей барабанные перепонки через наушники, тащится Толик. Двадцатилетний паренек, мой кстати ровесник. На рыбалке впервые. И не сам захотел — разбудили, причем случайно — Баба Нюра погремела ведрами, процеживая молоко. Увидев нас с дядей Вовой, жующих вчерашние плюшки и обсуждающих предстоящую вылазку, сунул наушники в уши и пошел с нами, попросив себе удочку и «че нить пожрать на природе». Толик бросает курить, поэтому его рот постоянно занят «чупа-чупсами», которыми он охотно делится с местной ребятней.

Идем. И вот она, манящая, веющая прохладой, дразнящая бликами восходящего солнца Река!

Как только ступаю на заросший мелкой травкой берег, как только нога попадает в первую лужицу тины, сердце начинает биться в сто раз чаще, глаз выискивает расходящиеся круги на водной глади, а руки сами заряжают удочку, безжалостно насаживая на крючок вертлявого червяка.

Дядя Вова, с горящим взглядом бывалого рыбака делает все много быстрее, ловчее, даже красиво. Раз — и его поплавок уже замер на поверхности, готовый в любой момент нырнуть в неведомые глубины.

Отправляю свою удочку, свое бамбуковое оружие на охоту, завороженно наблюдая, как несчастный червячок взмывает ввысь и с легким шлепком скрывается под водой.

Замираем.

Толик долго возится с леской, брезгливо насаживает червя, жалеет червя, теряет червя, съедает «чупс» и снова берется за наживку.

Ну его, Толика.

Мы с дядей Вовой в засаде. Мы тихие, словно мышки, настороженные, словно кошки. Мы не просто рыбаки, мы охотники!

У меня начинает клевать! Высокий поплавок, заботливо сделанный мной из гусиного пера, в одно мгновение уходит под воду, сердце сладостно замирает. Руки ловко водят леску, завораживая рыбу, обманом заставляя хватать коварную приманку. Все остальное перестает существовать, весь мир сходится в одной маленькой подвижной штучке из гусиного перышка.

Я. Тебя. Поймаю!

Сейчас…

И тут…

— ЯЗЬ!!!

Взрывая тишину оглушительным ором, пугая всех до степени полнейшего оцепенения, дядя Вова с горящим взором и трепыхающимся на крючке уловом топает ногой и снова орет:

— Я-а-азь! Глянь, глянь, красавец! Како-ой!!!

И тычет в меня смущенным от такой лести огромным язем.

От неожиданности роняю удочку, поплавок замирает. Толик давится «чупсом», а дядя Вова, счастливый до умиления, бережно снимает рыбу с крючка и тихо, пискляво, но очень радостно снова выдает:

— Я-азь!

Даже не завидно, как это круто! Рыба размером с ведро оживает и начинает остервенело трепыхаться у дяди Вовы в руках. Тот держит крепко, знает, что с таким монстром нужно делать. Толик, бросив удочку, мигом оказывается рядом и с молящими глазами протягивает дяде Вове руки.

— Дайте подержать! — восторженно просит он. — Вот это круто!

Язь, словно командный приз, переходит к Толику. Замершая на мгновение рыба ловко крутит хвостом, шлепает Толика по счастливой роже и благополучно ныряет в реку.

Даже хвостом на прощанье не помахал. Паразит…

На берегу воцаряется минутная тишина, где слышно только пение лягушек и тяжелое сопение дяди Вовы. Толи от страха, толи еще от чего, Толик начинает икать.

Квак — ик — квак — ик.

И тут краем глаза замечаю свой оживший поплавок. Раз — и на моем крючке трепещется обманутая рыбка! Два — и снимаю с крючка свой первый трофей!

Дядя Вова, с натянутой улыбкой, смотрит на мою рыбешку размером чуть больше детской ладошки и говорит:

— Ну, что, тоже язь!