Повесть о счастье, Вере и последней надежде

Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

Моему сыну, Ярославу Посвящается ...

Два предуведомления.

Уважаемый читатель!

Во-первых, перед вами художественный текст, плод вымысла, поэтому все совпадения текста с какими-либо географическими странами, реальными историческими коллизиями и фактами, конкретными лицами и персонажами, а также вполне определенными городскими и сельскими пейзажами являются абсолютно случайными и не состоят в воле и коварном умысле автора, тем более они не могут преследоваться в судебном порядке.

Перепечатка, публикация на других сайтах данного текста, а равно и отдельных его частей, приветствуется и разрешена. Более того, она абсолютно безвозмездна при выполнении условия сохранения имени автора, посвящения и сохранения целостности текста. Разрешены также сокращения текста. Запрещены дополнения либо искажения текста, ведущие к смысловым изменениям или потерям смысла вообще. Единственное замечание, скорее просьба: поскольку текст некоторое время будет находиться в обработке, точнее в разработке, то проще и надёжнее всё же ставить ссылку на эту страничку в сайте, где он рождён впервые, поскольку в ином случае велик риск знакомить читателя с уже устаревшим текстом.

В-третьих, в далёкой юности как-то очень захотелось написать роман без любви, потому что ведь какую книжку ни откроешь (стихи или проза — без разницы) — всегда он и она, женщина и мужчина, иногда несколько… НО наша жизнь ведь не состоит из только и только лишь одной любви и одной ненависти, не правда ли? В ней много-чего другого. Рукопись "Романа без любви", поскольку почтальонша Зина заболела и не принесла газету "Правду", пошла на растопку… И вдруг обстоятельства сложились так, что, — как Феникс из пепла, — давно потонувший казалось бы замысел возродился сам собой "Повестью о счастье"…… Впрочем, во-вторых, —… — —… — —… — —… — всё в воле Божией ...

Часть Первая. Чудес не бывает?

Глава первая. … они обнялись и теснее прижались друг к другу, чтобы сохранить остатки человеческого тепла; но вскоре вечная мерзлота сделала своё последнее дело — навсегда.

Середина 80-ых годов прошлого столетия.

На дворе было очень редкое, поистине феноменальное природное явление: гасла вечерняя заря Советской власти и одновременно загоралась утренняя заря Перестройки —… — —… — —… — —… — —… — —… — —… — —… — —… — Оглядываясь назад, он не мог отделаться от абсурдного впечатления, что Великая громадная 250-миллионная страна одномоментно хлебнула чересчур изрядное количество самогонки и гудела от заёмного искусственного веселья, не задумываясь о грядущем похмелье. Но всё это было уже почти не его.Ему уже было немножко всё равно.

В один из неприметных дней этого мутного и смутного времени, он попросил пожилого водителя "Москвича" остановиться у Главного рынка, прозванного в столичном обиходе почему-то "базаром чернозадых". Летнее утро ещё дышало изумительной свежестью и сказочной прохладой. На душе было весело и радостно. Он был молод, полон сил и здоровья.

Он вышел из машины и пошёл к ступенькам. Поднимаясь, на последней из них услышал:

— На х..!

Он оглянулся: СТРАННО, НО НИКОГО вокруг него НЕТ!

— Пошли все на х..! — истерически и визгливо. "А это, наверное, грузчики за углом ругаются матом, — подумал он. — Голова на похмелье болит, а денег на спиртное нет ..."

Лёгкое эхо его одиноких шагов пронеслось под высокой крышей крытого павильона Главрынка — продавцов было гораздо больше чем покупателей. В правом углу у цветочного развала в гордом одиночестве дремал один из пока рядовых представителей будущих "новых русских" в надвинутом на самые брови аэродроме. Он компенсировал утренней дремотой зашедший за полночь кутёж с проституткой, пардон — с (говоря тогдашним слэнгом!) путаной в одном из ресторанов гостиницы "Космос".

— В какую цену розы?

— Ка-а-акие?.. — с трудом приоткрыв один левый глаз, нехотя осведомился будущий Березовский (или Ходоркович, или Гусинский — какая разница?! Все они были одним хреном мазаны… ) выходя из сна почему-то с рязанским протяжным акцентом на "а". — А-А… Эти!.. Рупь штука-а, да-арагой ...

Впрочем, пыльные и ободранные сандалии раннего покупателя, которые джигит первым делом смерил высокомерным взглядом, заранее явно свидетельствовали, что сделка не состоится. Поэтому правый глаз продолжал спокойно дремать.

Покупатель между тем внимательно осмотрел цветочную экспозицию, сквозь позорные очки выцепил кроваво-красный букет и ткнул указательным пальцем: "Вот этот?" — "Сколько"? — не понял продавец. "Весь". Горный орёл встрепенулся, не веря своей удаче, и снова весьма удивленно осмотрел покупателя: прикид заутреннего гостя ну явно не соответствовал уже устоявшемуся представлению о первом советском миллионере: давно вышедшие из моды жёлто-коричневые вельветовые штаны на покупателе были коротковаты как санкюлоты… Тем не менее, они посчитали огненные розы: он для того, чтобы было строго нечётное количество, а будущий социалистический кооператор — для того, чтобы назвать стоимость, — вышло на пятьдесят с лишком рублей.

Это была примерно половина месячной зарплаты среднестатистического советского служащего. Две недели бюрократ социалистического образа жизни (иными словами совбур) должен не пить, ни жрать, и вообще ничего не покупать себе, чтобы приобрести вот такой букет цветов для любимой. А он его купил для девушки, которую еще в глаза не видел и, очень вероятно, что больше никогда не увидит. Более того… — впрочем, об этом попозже.

Спускаясь по ступенькам, он повёл глазами в поисках "Москвича" и в поле зрения внезапно попала тумба с театральными афишами — крупными алыми буквами, которые увидит даже слепой, там было начертано:

       ЖИЗНЬ

      ЕСТЬ

 
      СОН

"Что это? Ах да, — подумал он, — Пьеса… Кальдерон а ля Барка ...".

Когда он с этой охапкой роз залез неуклюже на заднее сидение автомобиля, Фотинья как-то странно оглянулась на него, глаза её и без того от природы круглые, стали похожи на чайные блюдца средней величины. Она глядела долго, но ничего не сказала. На лице старичка за рулём — частника, т.е. человека занимавшегося запрещенным в та поры частным извозом, начавшего нервно кусать губы, а его плешь вспотела — сразу нарисовалась горестная обида об упущенной возможности — о цене поездки договорились заранее, и водила явно жалел, что мало запросил. "Нет, не Кальдерон а ля Барка — засомневался молодой человек, — скорее Лопе де Вега" = Середина семнадцатого века. Испания.

Он был единственный сын обеспеченных родителей: батя его руководил сельхозинспекцией целого периферийного района, мать проработала к тому времени 35 лет в школе, и продолжала работать, получая одновременно самую высокую пенсию СССР, Если не ошибаюсь — 132 рубля в месяц. Но у них не было ни мебели из Чехословакии, ни ковров из Средней Азии, ни мехов из норки и других пушных млекопитающих Восточной Сибири, ни золота Магадана¸ ни богемского хрусталя на полках удмуртских шкафов — там стояли только лишь стеклянные — багряный кувшин да синяя ваза, все в пыли, и книги, книги, книги… Жили скромно и на себя тратили очень мало, в основном — на еду: питались с базара. Поэтому лишние деньги были. При этом ощущения своего богатства — не чувствовалось. Отец, мать и сын не считали себя богачами, тем более какими-то подпольными, а воспринимали себя нормальными рядовыми советскими людьми среднего достатка. А книги? Книги в те баснословные времена стоили копейки.

Они поехали молча, но аромат роз начал потихоньку наполнять собой салон Москвича. Он всё ждал, что попутка вот-вот остановится, но машина медленно катилась вперёд. Осталась позади Останкинская игла вкупе с колоннами приземистого особнячка метро ВДНХ, затем Мухинские "Рабочий и Колхозница" не заметили их начавшийся вояж, потому что смотрели и смотрят исключительно в светлое будущее.

"Где ж эта улица, где этот дом, наконец ..." прозвучал в ушах внутренний голос

И тут Москвич, как будто подслушав его мысли, замедлил движение и подрулил к тротуару.

— Что случилось? — воскликнула в недоумении Фотинья.

— Стоп, сто-о-оп, — пробормотал, почему-то задыхаясь шофёр, потом перешёл на злобный голос, — слишком далеко! Не три, а пять! Пять рублей!

— Но мы же сразу дали адрес! Вы могли бы отказаться.

— Ага, я не знал, что так далеко — и тоном обиженного ребенка: — На гавно вам денег не жалко, (он кивнул на заднее сидение!)

— а у меня резина лысая как башка Хрущева!

Посидели молча. Мимо проехал грузовик, потом пртарахтел мотоцикл с коляской.

— Три пятьдесят, — прервала неприятную паузу Фотинья. — И ни копейкой больше!

— Пять! И ни копейкой меньше.

— Фотинья, у меня нет больше денег, — смущенно признался молодой человек с заднего сидения.Он лукавил: деньги были, но они были зашиты в его трусах, а лезть туда при посторонних — ну сами понимаете! — молодой человек постеснялся.

— Тогда мы вам не заплатим вообще! — подняла голос Фотинья и приоткрыла дверцу. — Cейчас выйдем, и не заплатим!

— Почему это не заплатите?! Я вас вёс-с-с и вёс-с-с издалека! — частник перешёл на художественный свист и пресмыкающееся шипение: — Вы должны заплатить за пройденный путь!

— Какой пройденный путь? Вы что такси? Вы не такси! Вы не таксист, — пошла в атаку Фотинья. — У вас даже счётчика нет! С чего это вы посчитали?

— Фотинья, заплати, пожалуйста, я тебе потом отдам! — скривился молодой человек, как от зубной боли. — Давай поскорее закончим с этим!

Фотинья, оглянувшись, выразительно приподняла правую бровь.

— Получишь, как привезёшь.

— Пять

— Да! — сквозь зубы и с ненавистью..

Потом пошли перекрестки с трёхглазыми светофорами, путепроводы и арки, улицы. Машина нырнула под мост, слева по железной дороге прогрохотала, обгоняя их, тёмно-зелёная ободранная электричка, и снова улицы, дома высокие и не очень: чужое и непривычно многолюдное… — по тротуарам… — даже в будни… Глаза как-то начали закрываться сами, и ему подумалось, что это продолжение всего лишь утреннего сна

Когда они, в конце концов, остановились напротив широкой квадратной двери подъезда под козырьком, его поразило обилие зелени вокруг дома.

Он передал с заднего сидения смятую трёшку, а Фотинья открыла свою сумочку, вытащила узорчатый кошелечек, и стала из него сугубо мелочью отсчитывать оставшиеся два рубля. Он уже вылез и давно стоял с охапкой цветов, не зная куда идти дальше, а Фотинья всё считала и считала, чуть ли не по копеечке набирая оставшуюся сумму.

Ну, прямо лес да и только… но восхищенно крутя головой, он вдруг заметил среди этой пышной зелени одиноко стоящее дерево с полностью сухой верхушкой.

— И-эх, чтобы вас так все возили! — перебил его впечатления скрипучий голос рвача.

— И вас тоже, — не осталась в долгу Фотинья.

— Чего это он? — не понял молодой человек.

В ответ Фотинья молча пожала плечами и покрутила пальцем у своего правого виска..

Низ девятиэтажки просто утопал в зелени: деревья справа, слева, кусты сирени полностью закрывали первый, а верхушки деревьев и второй этажи, словно их и не было. И точно также полностью и наглухо было скрыто от него — его трагическое будущее ...

(Продолжение следует)