Глава 3

1

Из трубки лились потоки ненужной заботы.

Гата протянула руку и отломила кусочек шоколадки. Разговор с матерью нужно было заесть чем-то приятным.

— Мама, конечно, я пообедала.

— Чем?

— Блин с чаем.

— Простой блин?

— Нет, с мясной начинкой, большой. Это довольно сытно, мама. И вкусно.

— Это хорошо. Хотя лучше бы ты готовила дома и брала с собой. У вас же есть место, где погреть… Или у вас нет нигде микроволновки для сотрудников?

— Есть, мам, все у нас есть.

— Я сегодня ходила в магазин, — переключилась Алла Родионовна, — и уже возвращалась, как встретила у подъезда Сашеньку. Ты помнишь ее? Вы играли вместе во дворе.

— Конечно, нет, мам.

— Она такая взрослая стала! Недавно третьего ребенка родила. Старший мальчик у нее в следующем году уже в школу пойдет, и сейчас — грудничок в коляске. Очень на ее отца похож, а тот красавцем был! Помнишь дядю Юру? Он тебя еще катал…

— Не помню, мама. Никого не помню, — разозлилась Гата. — Прекрати уже давить на меня!

— А в чем дело? — вспыхнула Алла Родионовна. — Я же твоя мама и желаю тебе только лучшего!

— Ты не понимаешь, что для меня лучшее, — прошептала Гата, зная, что на ее слова не обратят внимания, и добавила громче: — Мама, чего ты вообще от меня хочешь?

— Как ты обижаешь меня этими словами! — набирала обороты мать. — Ты что, думаешь, я не чувствую, как время летит? Я старею, и ты не молодеешь, а все не думаешь ни о чем. Разве я так представляла себе свою старость? Разве не видела я для тебя счастливого будущего? Разве каждая мать спит и мечтает, что ее дочь будет сидеть каким-то… — Алла Родионовна поперхнулась сложным словом «администратор». — Из тебя не получилось ничего путного, так роди мне внука! Уж из него-то я сделаю человека! А от тебя только и слышишь одно, что ты не хочешь. Да только, когда спохватишься, поздно…

Гата молча отключила связь и положила телефон экраном вниз.

Мама не будет перезванивать. Она сейчас примется плакать, затем пить валерианку. К вечеру, наверняка когда Гата будет выходить с работы, позвонит еще и начнет нервно рассказывать, как плакала и пила валерианку.

Дальше последует истерика любящей и заботящейся матери, слезы на любое слово Гаты, даже если она попытается извиняться за резкие слова. Потом дойдет до характеристики отца, словно бы он был виноват, что в семьи только одна дочь, и из той приходится вытрясать продолжение рода.

Иногда при столкновениях с матерью Гате казалось, что если человек недоволен другими, что на самом деле он недоволен собой. Аллу Родионовну раздражало в дочери все, что она не уважала в своей жизни: работу среднего уровня на незаметной должности, скромность доходов, отсутствие постоянных общественных достижений, которые можно было бы показать соседям и испытать удовольствие от их зависти и унижения. Выше дочери она чувствовала себя лишь в том, что дочь у нее была, а Гата, как жена и мать, не состоялась. Поэтому Гата, по жесткому мнению Аллы Родионовны, нуждалась в строгом управлении ее личных отношений. В той истории, полгода назад, Алла Родионовна была единственным человеком, который сразу предлагал простить изменника и вообще сделать вид, что ничего не знаешь, ничего не случилось, надо жить как жили, так, глядишь, и до свадьбы с детишками дотянешь.

Не дотянули.

Потом Гата часто слышала обвинения в свой адрес именно по поводу того, что она, своевольная, не послушалась мудрого совета матери и не смолчала. А сейчас была бы при мужчине, потому что погулял — и ладно, а замуж выходить надо и нечего строить из себя непонятно что с короной на голове и задранным носом, потому что ни мужа, ни детей, только квартира пустая и мать несчастная.

Гата не поддавалась и держала независимость, несмотря на то, что у Аллы Родионовны было упрямство жующей коровы — она могла перемолоть любые мозги до нужной ей податливой жвачки. Со временем оставаться вежливой и сохранять хорошие отношения становилось все труднее. Когда появилось стойкое убеждение, что Алла Родионовна все делает сознательно и нарочно, что стремится заставить, что пытается реализовать что-то эгоистичное за счет дочери, — у Гаты началось полное неприятие всего, что она слышит от матери. Тогда же начались стычки, слезы и открытые требования, перемещающиеся постоянными намеками на детей.

Но неужели родной матери было не ясно, что дело тут вовсе не в желании или в нежелании детей?!

2

— Боже! Какой у тебя жуткий вид! — воскликнула Лида. — Что-то случилось. Что, он звонил?

Гата отняла руки от лица:

— Нет, ничего. Устала просто немного. Вчера был тяжелый вечер, этот рассказ… — Она посмотрела на Лиду внимательней: — Ты что, сапоги купила? Зачем?

Лида застыла в проходе с большой коробкой в руках и с пакетом, свисающим с правого запястья. Взгляд ее выражал недоумение.

— Не зна-аю, — протянула она, поставила коробку на стойку и посмотрела на нее так, будто не понимала, что перед ней. — Подумала вдруг, что хочу себе новые сапоги. И кредитка с собой была…

— Вечно тебе что-нибудь в голову ударит, — не выдержала Гата. — Лида! У нас зарплата только через неделю, а я тебе даже в долг дать не смогу!

— Ну, ты не сможешь, у мамы попрошу, — отмахнулась Лида и протянула Гате пакет с одолженными туфлями, потом разочарованно вздохнула: — Хотя мама меня за сапоги еще больше отругает. Но я правда не знаю, что на меня нашло. Обычно я иду и, если вижу вещь, от которой глаз не отвести, вот тогда ее и покупаю. А тут…

— А тут, — повторила Гата с сарказмом, — уделил кто-то внимание этим сапогам, и ты немедленно подхватила. Твоего хоть размера?

— Обижаешь, — хмыкнула Лида, но для верности примерила сапоги и показала Гате, что все в порядке с размером и с посадкой.

— Хорошо, что это не он тебя так расстроил, — сказала она, занимая свое место.

— Что же в расстройстве хорошего?

— Он из тебя все соки выпил. И если вдруг объявится, то чтобы опять присосаться и довести тебя. А у тебя и так круги под глазами.

— Это рассказ из меня соки пьет, — вздохнула Гата и махнула рукой. — Что-то у меня ничего последнее время не получается

— Рассказ?

Она вкратце поведала о непутевом школьнике из ее рассказа, потом как-то незаметно подхватила волну «у меня все плохо-плохо». На печальном «не надо было мне вообще браться за детский рассказ» Лида ее остановила.

— Если проблема только в информации, то это не проблема, — улыбнулась она. — Мы живем в век информационного перегруза, когда найти можно все на любую тему. Начнешь искать — в потоках увязнешь. Но ты же не искала.

— А что мне искать-то? Не понимаю… Фотографии школы смотрела. Так, помогло… Хотела к подруге съездить, с ее дочерью поговорить, но они на дачу уехали, а по телефону… И вообще, какие потоки?

— Живые. Дневники, посты, нытье школоты к комментах — все это интернет тоннами бросает к твоим ногам. Поищи про конфликты в школе, поройся в них, найди описания таких ситуаций от лиц самих школьников и ты многое наловишь в их учебных страданиях.

Гата с сомнением покосилась на монитор:

— И совет хороший, и насчет перегруза ты права. Но не привлекает меня рыскать в тоннах.

— Тогда рыскай в грудах пользователей, — подсказала Лида. — Найди какой-нибудь ЖЖ или страничку в соцсети. Поставь выборку по возрасту, полу, школу даже можешь указать. Какая тут соседняя школа?

— Пятьдесят третья.

Лида не заметила ответа, ее увлекли новые идеи.

«Когда она улыбалась, острые скулы резали воздух», — Гата подумала, что она так описала бы Лиду, если бы взялась за рассказ о ней.

— …еще можно посмотреть фильмы. Там очень наглядно все покажут, со всех точек зрения. Не про современность, конечно, а что про современность, то не про твой младший контингент. Но вот я помню, был жуткий, «Пугало»…

— «Чучело», — машинально поправила ее Гата, открывая браузер.

Когда в глазах зарябило, Гата приуныла:

— Да, историй можно много найти, но что-то они все про прошлое — вот когда я учился, в моем классе надо мной издевались так-то и так-то. Ужасно, конечно. Мы с тобой сами можем тоже навспоминать… Но мне не нужны воспоминания, в которых все подменяется со временем.

— С объективностью будет непросто и у того, кого обижают сегодня, — заметила Лида.

— Да, это тоже верно… Но ведь я хочу, чтобы мой рассказ оказался близок не тем, кто готов написать под ним «Да, меня тоже в школе дразнили, было это еще в советские времена».

Лида развела руками:

— Пиши про то, что актуально всегда. Мальчики дерутся, девочки дразнятся.

— А из-за чего мальчики всегда актуально дерутся?

— Напиши ему какие-нибудь уши! — предложила Лида. — Пусть их ему периодически надирают.

«Уже было», про себя вздохнула Гата, вспомнив свои вчерашние раздумья. И молча отвернулась к монитору.

Лиде она была благодарна за попытки помочь, но когда попытки есть, а помощи не получается, невольно разочаровываешься и в таком помощнике тоже. Начинаешь думать, что он совсем не понимает твоих проблем, что советует что-то просто свое, увлеченный не твоей проблемой, а лишь своими советами. Тебе же от него только шум и потеря времени…

— Как успехи? — Лида подошла и заглянула ей через плечо, пощекотав пышными волосами щеку.

Гата вздохнула и немного отодвинулась:

— Не знаю даже… Фанфики какие-то попадались. Там обижали, но потом защищали, а потом — любовь без зависимости от пола и возраста. Старые истории попадались, где рассказчик пороха нюхал, а все остальные в райских кущах учились и бед не знают. ЖЖ с воспоминаниями и снова старыми историями попадались… Может, я неправильно ищу?

Лида отошла к своему месту, простучала что-то на клавиатуре, потом довольным голосом объявила:

— Ну вот! Я набрала «Достают в школе». Сама смотри, сколько всего.

Гата придвинулась к ней, пробежала глазами заголовки строк поисковика:

— А сколько всего? Помощь психолога, советы родителям, что делать, если достают, советы, как перестать быть жертвой… Мне-то нужно, не что делать, а как это происходит, как переживается, каково жертве. Мне нужно описание проблемы, а не сотни советов, как ее решить. Найти бы школьника, который рассказал, как именно ему плохо.

Лида покивала, не отрываясь от монитора:

— Ну вот! История от первого лица: «Одноклассники достали! Они меня дразнят на уроках, пинают стул!!! Как уже всё достало!!! А бывает, я прохожу и сразу ржач!!» Это тебе подойдет?

— Разве только про стул, — согласилась Гата. — Хоть какая-то конкретика. Правда, у меня уже есть сцена в столовой, и там не подойдет пинать впереди стоящий стул. Там они в проходе.

Гата снова уткнулась в монитор, погрузившись в потоки информации о школьных несчастьях. Перед взором маршировали ряды постов и комментариев, но, увы, ничего подходящего для себя она не находила. Посты были по большей части скучны и унылы, комментарии состояли из смайликов и гифок. Такое в рассказ не вставишь, а что хотели друг другу передать эти школьники, обменивающиеся словами «Гы» или анимированной картинкой, оставалось понятным только самим школьникам.

В соцсети она провела полчаса часа.

— Я не могу больше, — призналась, закрывая глаза, — буквы те же, но читать эту безграмотность просто физически невозможно.

— Татуся, — осторожно сказала Лида. — Ты серьезно думаешь, что дети, которые ненавидят читать вообще, будут читать твой рассказ? Его прочитают редакторы для журнала. Его прочитают подписчики на сайте. Но нигде в этой цепочке не предусмотрены дети. Смирись — ты пишешь про детей, но для взрослых.

— Даже для взрослых нужно четкое и яркое чувство. Буря в душе, такая, которая будет понятна вне возраста. И выразиться она должна именно в желании этой души, в ее порыве, в ее…

Гата сжала кулак и от невозможности сказать нужное словами, несколько раз взмахнула рукой. Когда повернулась, встретила спокойный и понимающий взгляд.

— Тебе пришла в голову хорошая идея с макаронами и острой обидой, но эта же идея тебя и топит, — сказала Лида с добродушием старушки, беседующей с котиком. — Ты хочешь, чтобы твой школьник пережил целый коллапс, но сама же заставляешь его стоять на месте и молча смотреть на обидчика. И в итоге реакция у него твоя, а чувства ты пытаешься найти на стороне. Может, зря ищешь?

У Гаты дрогнуло в груди.

— Ты взрослый разумный человек, эмоциональный, но постоянно сдерживаешь себя. Вот как сейчас, — Лида указала на ее приподнятый кулак. — Сколько тебя знаю, ты не показывала острое чувство. Я не говорю, что ты его не можешь испытать. Я о том, что ты его из себя не можешь вытащить больше, чем сама себе позволяешь. Эх, мне бы такую выдержку! А то все мама ругает, что у меня на лице все написано, никакой тайны, которая должна быть в женщине… Чего ты ищешь? Необычных острых чувств? Накала страстей внутри при холоде снаружи? Но он же ребенок! При таких чувствах, как ты пытаешься ему приписать, мальчик должен разнести всю столовую по щепкам, однако он у тебя стоит неподвижно. У него, как и у тебя, нет по характеру нужной остроты на выходе эмоций. Есть уже чувство, которое ты приписала этому школьнику?

Гата нехотя кивнула. Хотела ответить честно «Это обида и желание бед», но промолчала.

— Он стоит, как ты бы стояла. Значит, чувствовать он будет то же, что ты бы чувствовала. Все, что у тебя идет искренне, оно и будет нужным. А все, что ты вымучиваешь — брось! Этот твой школьник… Ты пытаешься изобрести велосипед, на котором уже едешь! — Лида разошлась, не встречая сопротивления, глаза ее победно заблестели. — Не переживай, что дети тебя поймут недостаточно точно. Может, и поймут. Пиши искренне, от своей души — и ее услышат взрослые, разумные люди. Твои читатели. Те, кто понимает про накал и про холод. Такие же сдержанные.

«…с глухой мозолью на месте острых чувств», — мысленно закончила Гата.

И, еще покивав, все-таки углубилась в просторы популярных блогов.

Лида не стала требовать ответа на свою тираду.

Вечер обычно был напряженным, посетители бегали по торговому центру, усталые и злые. Большинство вроде и не подходило с вопросами, но с такими неустроенными лицами и с такими давящими взглядами следовали мимо стойки администраторов, что девушки невольно заражались общим унынием и негативом.

Свои поиски тоже не радовали.

— Я потратила три часа, а что в итоге нашла? — спросила Гата с разочарованием.

Лида так долго молчала, что невольно закралась мысль — не уснула ли она на рабочем месте?

Повернувшись, Гата увидела, что Лида пилит ногти, откинувшись на спинку стула.

— Девушки, если я сюда выйду, я куда попаду? — раздался женский голос из-за стойки.

Будь менее опытный администратор, его бы смутил такой вопрос. Но Гата ответила спокойно и без заминки:

— Направо — выход на парковку. Налево — на улицу, к метро.

— Спасибо, значит, мне не сюда, а туда, — обрадовалась женщина и куда-то ушла.

Лида продолжала пилить ногти, словно бы не заметила и не услышала ничего. Нужно было немного подождать, чтобы она собрала свои мысли. Если суть проблемы Лида умела схватывать буквально налету, то выдавала дельные советы она после того, как впадала в некоторую прострацию.

В ожидании Гата ответила на пару официальных писем от арендаторов, собрала бумаги для бухгалтерии.

— Надо брать с другой стороны! — объявила Лида, наконец, отложив пилку. — Все взаимосвязано.

— Ты про мой рассказ?

— Я вообще про все. Есть теория… вернее, технология исполнения желаний. Она касается и твоего рассказа, и моего… этого… — она кивнула в сторону каталогов. — Подход одинаковый. А теории, как известно, проверяются практикой.

— Вернее, технологии?

Лида не заметила вопроса:

— На чем мы можем проверить свои желания?

— На рассказе, — поспешно сказала Гата, стремясь опередить в себе другой порыв.

— И на обложке! — Лида схватилась за мышку. — Та-ак… сейчас поищем… как там оно работает.

На галерее пронзительно звякнуло разбитое стекло, истошно заплакал ребенок, потом донеслось злое «Ну что ты! Руки из жопы!».

Гата, не выглядывая, набрала на служебном телефоне номер хоз.службы и попросила выслать уборщицу на второй этаж. Невдалеке промелькнула фигура спешащего к месту происшествия охранника Михаила. Гата не стала сама подниматься, зная, что угодливость этого охранника сейчас пригодится там, где очередная мамаша не уследила за очередным ребенком.

— Нашла! — обрадованно заявила Лида. — Давай по пунктам разбираться. Первое, тут написано: «Сформулируйте желание, отпустите его и забудьте о нем».

— В смысле?

— «Ваше желание», — продолжала Лида, — «это запрограммированная энергия, это сгусток, отправленный высшим силам, чтобы они приняли его к исполнению», — она усмехнулась: — Ой, бюрократия и волокита у этих высших сил, принимающих к исполнению разные сгустки, наверно, как у нас.

Гате улыбнулась:

— Чтобы отпустить рассказ, мне надо сначала его написать.

— Нет, ты не оттуда. Ты должна захотеть найти школьника, который утвердит то, что ты уже написала, или направит твой рассказ в правдоподобную сторону. Школьника! Скажи «Хочу школьника!» — настаивала Лида, которая в своей активности «лучше знала», как и любой, кто берется за новое дело.

— Я не могу это произнести, — хмыкнула Гата, подавляя смех.

— Испорченная ты, а еще писатель.

— Хорошо, хорошо… Хочу… найти школьника, — произнесла Гата и для задора дунула через сложенные трубочкой губы. — Отпускаю.

— Хочу попасть на обложку, — сказала Лида, подумала немного и тоже дунула, после чего вернулась к статье: — «Нужно развивать свою энергетику, следить за концентрацией своих…»

Зазвонил городской телефон.

— Да, — ответила Гата. — Да, я поняла. Наберите, пожалуйста, тот же номер, только последние две цифры «ноль пять». Это и будет отдел кадров… Да, до семи.

Повесив трубку, поняла, что Лида даже не сделала паузу в чтении.

— «…не создавать темную энергию, не формировать черный сгусток, не создавать программу-порчу». Не, это не про нас. Какой тут черный сгусток, если у тебя рассказ для детей, а у меня красивая картинка на красивой обложку?

Гата нахмурилась: «Ну, у меня там… пусть он утонет».

Вдруг на голове словно волосы зашевелились, хотя сквозняка не было. Проведя рукой по макушке, Гата представила, что она таким образом стряхивает с себя темную энергию. Но беспокойство запряталось холодным клубочком. Все-таки не зря ее тревожила эта сцена с хулиганом в столовой. Не с ней Гата не справлялась, а с собой — со своими проблемами, показавшимися с новой стороны именно благодаря детскому рассказу. С этим сложно было смириться.

— Дальше, — сказала Лида. — «Желание должно быть одно. Не рассеивайте свою энергию, соберите все в точку, иначе у вас не хватит энергии на воплощение». Ну, я не отвлекаюсь, хочу себя на нашей обложке. А ты?

— И я не отвлекаюсь, Да мы все и сформулировали уже, четко, — сказала Гата, но как не получалось у героя притчи не думать о белой обезьяне, так и к Гате уже влез в мысли и навязчиво там ворочался тот, о ком неправильно было думать вообще. — У меня в мыслях только мой рассказ. Только он. Только он.

Лида обернулась и с сомнением посмотрела на Гату, словно бы уловив ее мысли:

— Татуся, сосредоточься. Все серьезно.

— Я серьезна.

— Нет, не того ты хочешь, Татуся, — вздохнула Лида осуждающе.

Гата напряглась, готовая вспыхнуть:

— Ты, выходит, знаешь, чего я хочу!

— Конечно. Думаешь, что не показываешь, а видно. Хочешь ты, чтобы его кара настигла, потому что он изменник и предатель. Но при этом ждешь, что он раскается и вернется, потому что у вас же любовь была, да и три года из жизни не выбросишь…

В глазах стало горячо. Еще чуть-чуть — и придется отворачиваться.

— Ты вон все на телефон косишься и грустишь, — продолжала Лида тоном, в котором Гате слушались нотки ее матери, — а надо тебе смотреть вокруг, в новое. Вперед. И думать о себе — есть ли место вообще в твоей жизни тому, что связано с ним? Что он оставил, кроме тоски и унижения? И нужны они тебе? Я уважаю тебя за твое здравомыслие и за умение делать выводы. Ты вот их сделала, поставила себе новую цель, рассказ — так и иди к ней, не оборачивайся.

— И пойду. И иду! — Гата резко отвернулась. — А выводы тут простые: если у меня не будет рассказа, то я не попаду в сборник!

— Вот мы и подошли к следующему пункту, — невозмутимо продолжила Лида, — «К желанию надо приложить энергию».

— Что-то уже третий раз об одном и том же, — проворчала Гата, чувствуя, как стихает ее раздражение и больше не хочется ударить по столу или заплакать от обиды.

— Это сейчас нормально для статей. «Зарядите свое желание энергией веры, поддержки космоса, ожиданием волшебства, и отпустите, не надо поддерживать программу»… Что-то я запуталась, то зарядить, то не заряжать. И непонятно, что поддерживать? Веру в поддержку из космоса… Ох, эти копирайтеры! Все бы им только перепутать!

— Там говорится, что должен сформировать, отпустить и забыть про свое желание, снабдив его энергией веры.

Лида буркнула что-то недовольное со словами «забудешь» и «как же»:

— Дальше… «Визуализируйте и представьте себе то, чего вы хотите»… Так, я не поняла. Мы же уже описывали то, чего хотим. Это разные вещи?

— Мы не описывали. Мы формулировали.

— Ну да-а… Хорошо, у меня будет обложка… только не венок…. У меня будет ожерелье! Из цветов! Да! Я буду на светло-салатовом фоне, улыбаться, а на шее — ожерелье!

— Из чего!

— Из кувшинок!

Против воли Гату начал распирать смех:

— Из мокрых кувшинок?

— Неважно. Ты давай, своего школьника визуализируй. Какой он?

Эта казавшаяся глупостью игра хотя бы поднимала настроение.

— Ему десять лет, он крепкий, но не толстый, — представила Гата, — с небольшими глазами, русый, короткая стрижка… и в белых кроссовках.

— Замечательно! Дальше. «Наберитесь терпения. Космосу надо выносить ваше желание». Боже! Девять месяцев, что ли, он вынашивать будет?!

— У космоса свои сроки.

— Знаю я эти сроки. «Один выдох Брахмы длится…»

Гата не выдержала и прыснула коротким смешком.

— Так! Серьезней! — потребовала Лида и продолжила строгим голосом: — «Чтобы никто не отнял энергию у желания, никому не говорите о своем желании!».

Девушки молча переглянулись. Потом медленно развернулись каждая к своему монитору.

Лида первой начала хихикать, у Гаты тоже веселье теснилось в груди. Вскоре за стойкой грохнул хохот и возгласы «Не, ну это полный провал!» и «Вечно ты со своими теориями… Технологиями».

Мимо прошла уборщица с усталым лицом, катя перед собой тележку со шваброй и разноцветными флаконами моющих средств. Гата встретилась с ней взглядом, без слов уловив, что, когда одному приходится убирать всякое разбитое и разлитое, другому не пристало веселиться и быть в хорошем настроении.