Начало

Мне показалось, что я слышала чей-то будильник? Пытаюсь еще немного поспать, но это не удается. Проверяю часы — ровно на час раньше, чем обычно поднимаюсь я. Кто же меня разбудил?

Собираюсь злиться, но понимаю, что ничего не выходит. День слишком прекрасен. На манекене висит шикарное платье. Скоро придет визажист и сделает прекрасной меня.

Живот необычно крутит. Еще слишком рано для завтрака, но он настаивает. Значит, придется ему подчиниться. Подозреваю, что все это — от волнительной даты. Искусственно выведенной красивым почерком, но оттого не менее торжественной.

Пытаюсь уговорить сама себя, чтобы не обольщаться, но снова бросаю это неблагодарное занятие. И иду на кухню. Кухарка, естественно, еще не успела приготовить что-то полноценное, но мне думается, холодильник меня не подведет.

Запахиваю халат и спускаюсь вниз. Босиком. Весь дом устлан коврами. По ним приятно ходить. А главное — удобно подслушивать.

Я хитро улыбаюсь, и уже не так уверена, хочу ли я менять место жительства.

В огромные окна проникает раннее солнце. Зелень изумительно гармонирует с небом. Все вокруг радует глаз.

Я замираю на месте, когда обнаруживаю у входа огромную пыльную коробку и брошенную на нее тубу. Оглядываюсь в поисках того, кто мог бы это оставить или хотя бы объяснить присутствие чужого добра в прихожей, но никого не вижу. Заглядываю в гостиную — пусто. Только низкий стакан на столике.

Егор приехал? И начал день с алкоголя и беспорядка в чужом доме? Непохоже на него.

Зевая и встряхивая волосы, я выхожу на кухню. И в очередной раз замираю с открытым ртом, потому что на высоком стуле сидит мой законный супруг и уплетает за обе щеки легкий завтрак. Выглядит он отвратительно бодро. Я, на самом же деле, страдаю хроническим недосыпом. Об этом мало, кто знает, но иногда кажется, что, если выйду за порог дома, споткнусь и упаду, ни плакать, ни смеяться не стану. Я просто усну.

В руках Жени планшет. Он бросает на меня короткий взгляд, но не спешит жаловать меня. У нас — контракт. Пакт о ненападении. Прохожу мимо, направляясь к холодильнику. Он провожает меня подозрительно добрым взглядом. Я же не ожидаю ничего хорошего. Я настороже. Думаю, хорошо, что между нами — целый стол.

Встречаюсь в очередной раз с ним взглядом.

— Мои приветствия! — Он радостный. Настолько, что у меня появляются подозрения: а не был ли Евгений инициатором подписания договора?

— Мои разочарования…

Я жестока. И я все еще ожидаю подвоха. Но Евгений уже отводит взгляд, продолжает жевать и кивает головой. Кажется, мне удалось донести до его куриного, избалованного женским и родительским вниманием мозга всю полноту моего презрения. Ему следовало бы отказаться, взбрыкнуть, как он часто делает, выкинуть фортель и отказать в подписании контракта. Но он не сделал этого. И теперь ему придется терпеть мое присутствие. Так же, как и мне — его.

Окунаюсь с головой в огромный холодильник, полки которого заставлены вкусностями. Я же останавливаю свой выбор на лососе.

Возвращаюсь к столу и понимаю, что на кухне пахнет совсем не кофе. Пытаюсь определить источник запаха. Обхожу стол по кругу, наливаю себе кофе. Но даже он не в состоянии состязаться с запахом чего-то знакомо сладкого.

Заглядываю через плечо мужа. Он листает ленту Инстаграм. И тут же обнаруживаю источник сладкого запаха — на столе перед Евгением стоит полная чашка горячего шоколада. Удивленно поднимаю брови ровно тогда, когда Гайсин-младший оборачивается, глядит на меня. Он думает, что меня интересует его лента бесконечных фото. Предлагает поделиться гаджетом, но я умываю руки.

Мы снова сидим за столом, друг напротив друга, в тишине. Я делаю себе бутерброд, режу его и запиваю кофе каждый кусочек. Думаю, что шоколад — это детский напиток. Никак не мужской. Сомневаюсь в адекватности мужа. Зато нахожу оправдание всем его поступкам, так густо населяющих страницы блогосферы.

Евгений постоянно улыбается экрану и ставит лайки. Иногда отписывается кому-то. Я завидую. Да, да, я завидую его бодрости и свободе. Особенно утром. В шесть часов.

Кофе у меня заканчивается раньше, чем бутерброд, поэтому я снова поднимаюсь и направляюсь за добавкой. Кофе-машина стоит за спиной Евгения, но он столь сильно увлечен Инстаграмм, что, кажется, не замечает моих передвижений. Поэтому, когда я уже с полной чашкой разворачиваюсь, чтобы идти на место, он хохочет и резко откидывается назад. Его высокий стул шатается и в этом амплитудном па он ударяет меня по руке. Кофе выливается мне на грудь.

— Ах…

— Дьявол!

Чашка падает, разбиваясь. Мне больно. Я шиплю проклятия, хватаюсь за обожженное место. Почему-то думаю, что пятно не скрыть — у платья открыты плечи, и лиф не закроет ожог.

Евгений соображает лучше меня. Конструктивнее. Он срывает облитый халат, рывком тянет его вниз, оголяя плечи и верхнюю часть груди, хватает полотенце и мочит его под струей холодной воды. После этого, осыпая проклятиями, прикладывает к месту ожога.

Он выше меня на целую голову. Ему приходится слегка присаживаться, чтобы дуть на меня. А я продолжаю пребывать в ступоре. Мне не больно, но я не смею пошевелиться. Я похожа на маленькую собачку, которой чешут пузико: лапки кверху, глазки прикрыты, нервы внатяжку… И я не дышу…

Из собачьего состояния меня выводят голоса и замершие на пороге фигуры. Им, конечно же, кажется, что между нами с мужем что-то серьезное. Лиз уж точно не ожидала так скоро увидеть меня в объятиях нежеланного мужчины…

— Чем лечат от ожогов?

Я прихожу в себя, отпихиваю Евгения и лечу к Егору. Теперь и помощники смахивают на собачек. Той-терьеров. Глазки выпучены, лапки трясутся.

— Егор! — Я дергаю помощника за плечо и показываю на место ожога. — Как спасать меня будем?!

Егор молодец. У него золотые руки и пытливый ум. Он делает все верно и, когда я облачаюсь в платье, на коже уже ни следа от утреннего чрезвычайного происшествия.

Мне делают высокую прическу, накладывают макияж. Я слышу, как во двор заезжают машины: фотограф, родители, чужие родители, актеры. И день превращается в тесто. Мне кажется, что кто-то залил в глаза воск. Я пытаюсь избавиться от налета, но ничего не выходит. Я брожу по комнате в тумане.

Лиз беспрекословно слушается фотографа, сажает меня то туда, то сюда, вручает и забирает свадебный букет. И он становится для меня чем-то сродни якоря. Именно от него, от этого крохотного островка загубленной бордовой красоты расходятся волны спокойствия. Цветы гармонируют с кантом на подоле широкой юбки. Их лепестки касаются моих губ и сливаются с ними в ярком поцелуе.

Лиз выводит меня на улицу, я снова исполняю приказы. Спускаюсь по ступеням, тратя на каждый шаг по несколько минут. Меня загоняют обратно, и я впервые вижу Евгения в строгом костюме.

Это кукольная свадьба. Это ненастоящая церемония.

Почему тогда он выглядит, как настоящий? Как живой…

Я иду ему навстречу, хоть и вижу, что он не делает и шага в мою сторону. Краем сознания улавливаю вибрации голоса — это Лиз просит меня о чем-то. О чем? Не понимаю…

Внутри меня — пустота. Состояние такое, словно меня, как воздушный шарик, наполняют гелием, но корсет платья не позволяет надуться. И меня сдавливает с двух сторон: изнутри и снаружи.

Вижу, как Евгений протягивает руку и снова улыбается. Неужели — искренне? Я тоже протягиваю руку. Представляю, как он сейчас дернет меня на себя, отводя взгляд и криво усмехаясь, но вместо этого Евгений мягко сжимает мои пальцы, действительно, тянет на себя, но не резко. Подхватывает под локоть, затем — за талию. Мне становится легче дышать. Я понимаю, что можно часть ответственности переложить на чужие плечи. Сквозь вату в ушах слышу музыку. Оказывается, фотограф создал для нас антураж. И вроде, помогает…

Мы спускаемся по лестнице — нас фотографируют. Мы идем по газону — нас фотографируют. Мы смотрим друг на друга — нас фотографируют. Мы надеваем друг другу кольца — нас фотографируют.

Поздравления — фото. Родители — фото. Танец — фото.

Голова кругом…

И вдруг — дождь!

Сильный. Громкий. Неожиданный. И родители, сверкая пятками, убегают в дом. А я гляжу на Евгения. Он снова протягивает руку, но не спешит укрываться от дождя. Я мотаю головой — не хочу. Не хочу уходить. Мне хорошо, хоть и платье мокнет. Мне приятно, хоть и под ногами чавкает…

Я ухожу дальше от дома. Там — сад. Можно переждать под деревьями. И Евгений идет за мной. На расстоянии. Как хранитель моего одиночества.

Я роняю букет, слышу, как фотограф просит его не трогать. Оборачиваюсь: оказывается, за мной следит объектив камеры. И взгляд мужа по контракту.

— Почему ты согласился? — Я задаю вопрос лишь тогда, когда на голову перестает литься вода. Хотя редкие капли все же преодолевают преграду из густой листвы.

— Что? — Евгений подходит ближе. По его волосам стекают струйки воды. Высокий лоб расчерчен изломами.

— Зачем подписал контракт? Ведь мог бы отказаться…

— А ты? Почему ты не отказалась?

Я отвожу взгляд, ищу подсказку в траве.

— Так было правильно…

Евгений удивлен моим ответом. Он не может подобрать слов, поэтому просто открывает рот, но не говорит ничего, и снова его закрывает. Отворачивается, стирает воду с лица рукой.

— Мне кажется, у тебя слегка сбит прицел. — Он, наконец, находит слова. При этом дает знак фотографу уйти в тень. И прячет руки в карманы брюк.

— Считаешь, что я нацелилась не на того?

Мой вопрос смешит Евгения.

— Это ведь не твоя была идея. С контрактом…

— Не моя.

У меня нет карманов, поэтому мне некуда деть руки.

— Я говорю, что у тебя слегка сбит прицел на твоем эсминце «Правильный». Ты могла бы упасть в обморок…

— Это не помогло бы. — Я в этом уверена. Я думала над таким вариантом. — Лучше бы упал метеорит…

Евгений смеется.

— Идем в дом. Уже ничего не изменить.

Я хотела бы сказать, что можно попытаться жить дальше, но кажется, это жутко избитая фраза.

Я принимаю предложение мужа идти в помещение. Он снимает пиджак, подходит ко мне близко-близко, и накрывает нас, как зонтиком. Камера фотографа не перестает щелкать затвором.

В доме нас ждет угощение. Ненужное. И тосты. Притворные. Отец показательно холоден. А мама озадачивает меня лукавыми подмигиваниями. И оба они очень скоро прощаются.

Мать Евгения смотрит на меня косо. Бертрис обижена на меня за отказ от венчания и «гранд-опера-бракосочетания». До нее не достучались мои аргументы. Слишком толстый слой мишуры. Пружинит. Проглатывает звуки. Но мне все же жаль, что я успела настроить ее против себя.

Вскоре уходят и мои новые родственники. В доме становится тихо, но это тишина насыщенна, как воздух перед грозой. Ничего не давит, но что-то толкает. А к чему — мне пока не разобраться.

Лиз занята с фотографом. Они отбирают фото для различных блогов, СМИ и соц-сетей. Егор пытается сокрушаться над моей размокшей прической, поэтому я отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи и ухожу в ванную смывать грим к чертовой бабушке.

Евгений окликает меня, когда я поднимаюсь на десятую ступень. Он стоит внизу, его волосы все еще влажные, как и глаза. Он хочет что-то спросить, но я вдруг слышу шум гравия и перевожу взгляд на закрытую дверь. Кто-то приехал и давит на клаксон. А затем открывает дверь с ноги.

Евгений уже отвернулся от меня, и когда на пороге объявляется незваный гость, совсем теряет ко мне интерес.

— Эй, молодожены! Вы уже закончили?

Николя выглядит растрепанным. И даже кажется пьяным… Все же я была права, когда просила Евгения не брать брата с собой. Я даже слегка удивлена, что мою просьбу выполнили.

— Жека! Смотри, с чем я приехал!

Евгений выглядывает из-за плеча брата и присвистывает. Мне тоже интересно, но для того, чтобы рассмотреть, на чем приехал Николя, мне бы пришлось либо спуститься вниз, либо подняться наверх, потому что козырек над входом закрывает вид из мансардного окна.

Я остаюсь на месте, ожидая, вспомнит ли Евгений о моем существовании? И он вспоминает.

— Я сейчас…

Гайсин-младший хлопает брата по плечу и поднимается ко мне.

— Мне бы хотелось поговорить про… этот дом.

Он слегка заикается. Неужели смущен? Но я его перебиваю. Я и так знаю, о чем он хочет поговорить.

— Тебе не обязательно проводить здесь каждый день… гм, ночь. Единственная просьба: если не ночуешь, не светись на пати с длинноногими девулями. Делай вид, что занят работой. Тебе не обязательно хранить верность, но твои походы налево от официального контракта могут пагубно сказаться на стоимости акций нашего концерна. Первый год — самый сложный. Потом наши позиции укрепятся. Тогда обговорим новые детали.

Я не даю Евгению и слова вставить. На нас с откровенным интересом смотрят Егор и Николя. Даю Евгению секунду. Но он даже не пытается возражать. Значит, сказать ему больше нечего. И я, кивнув головой на прощание, ухожу к себе.