Глава 9. Немного о вампирах.

В печке пощелкивали догорающие головешки. Ужинать собрались поздно и закончили к десяти. Тогда Влад показал Инге Воландовне найденную фотографию. Женщина долго разглядывала ее, а потом посмотрела на Влада с удивлением, только каким-то печальным, почти сочувствующим.

— Сейчас, кое-что возьму, — сказала она и ушла в свою комнату.

Гарья и Влад убрали со стола все лишнее, помыли посуду и принесли себе чай. Охающего и постоянно елозящего от боли Севра, несмотря на заверения о хорошем самочувствии, выгнали без чая на диван. Инга Воландовна принесла широкий фотоальбом. Она начала рассказ с главного ответа, который Влад ждал. Перекинув несколько страниц, она открыла разворот с большими, как будто бы нарисованными портретами девушек лет двадцати.

— Это сестра моя двоюрошная. Софья. Мы близки были с ней и даже почему-то похожи как родные. Тут мы совсем еще девчонки. Это еще до войны было. В позапрошлом веке. А вот ее старое фото.

На другой странице была старая, но четкая фотография на картоне. Девочка в светлом платье сидит на кресле с ватным медведем.

— А ту, что ты нашел… Вот она. Батька мой на, старости фотографией увлекался, сам чего-то ковырялся, проявлял. Все с фотоаппаратом своим лез ко всем. Столько ерунды наснимал. Вон, на чердаке лежит. Вот она, кстати, та, которая у тебя.

Она показала другое фото, более четкое. Женщины на нем были уже старше. Улыбались неестественно, щурясь от солнца. Перед глазами у Влада стояла живая Софья и разговаривала с его мамой, пока он, маленький, пил чай.

— Мама водила меня к ней, чтобы запечатать моего волка, — сказал Влад и невольно оглянулся на Севра, который лежа на диване сидел в телефоне, но все слушал. — Оказалось, что обряд, как туалетный утенок, отпугивал девяносто девять процентов охотников.

Север бросил на него короткий серьезный взгляд. Он и так никогда не забывал свою вину и даже в шутку напоминания ощущались как дружеский шлепок рукой по обгоревшей на солнце спине.

— Да, — покивала баба Инга. — Софья всю жизнь занималась исследованиями, выводила вирус, который подавлял бы навью суть. Или скрывал на время, чтобы отбрехаться от Сомнии. Она ведь тоже добивалась свободы для навян. Но делала это слишком открыто, я бы даже сказала, воинственно. Ее стали считать предательницей и хотели арестовать. Но она сбежала. Все весточки мне присылала. Двадцать лет назад мне принесли свидетельство о ее смерти. Нашли ее в деревне под Ижвинском в своем доме. Все там было перевернуто, будто искали чего. Или кого.

Влад знал, кого. Север тоже догадывался, но хоть и был непричастен к жестокой расправе, все равно стыдливо спрятал взгляд в телефон. Влад покраснел, чуя в горе Инги Воландовны и свою вину тоже. В жилах закипел гнев — на охотников, на Лютомира, на себя. Сколько людей напрасно пострадало пока его искали. Пальцы до судороги сжали стакан.

— Я слышала, как ты пытался переубедить Петра, — спокойно сказала баба Инга, и злость Влада уступила место голому стыду, заставляя понуро сгорбиться. — Не надо. Молодые вампиры совсем глупые и гордые. Да и старые не лучше. Они думают, что раз в прошлом были людьми, то после смерти еще лучше их понимают. Выдержкой хвалятся, мол, вот они-то не черти какие-нибудь, чтобы на людей кидаться. И чушь эта внушается каждому новому кровососу. Сказать вампиру, что он ничего не понимает в людях или отличается от них — это все равно что сказать дураку, что он дурак.

— А откуда они берутся? — поинтересовалась Гарья, поставив допитую кружку на выступ серванта.

— Так откуда… Из людей. Из потеряшек, которых не ищут. Из тех, кто решил покончить с жизнью. Бывает, что и богатенькие родители сами отдают распустившихся отпрысков. На обучение в "гимназии для трудных детей". Заморочить-то не долго. Юнцов выращивают до двадцати лет, стирают память, блаженным вправляют мозги, а потом обращают. Они живут сотни лет, но сам себе уже не принадлежит. У них это теперь как конвейер.

— А вы? — спросил Влад, не желая даже в мыслях причислить понимающую и заботливую бабулю хоть к одной из названных категорий.

— Раньше по наследству обращали, после того как семью создашь. Я, как велено было, замуж вышла, за офицера. Вот они мы — я да Иван, — ткнула она в карточку с нарядными довольными молодоженами на фоне парковых ворот. — В сорок, после войны, дочку родила. Катеньку.

Баба Инга перевернула страницу альбома. На большой черно-белой фотографии девочка в летнем сарафане держалась за большую лохматую собаку на цепи и с задумчивым лицом смотрела не в камеру, а куда-то вдаль.

— Ей как восемь стало, нас разделили. Им память стерли. Иван себе новую жену нашел. А обращение мое все откладывали и откладывали. Не смела к семье вернуться. Представить боялась, что с ними будет, если все вспомнят. Так и состарилась, пока дождалась.

Север украдкой глянул на Влада. Тот смотрел на Ингу Воландовну с сочувствием и разделенной скорбью. Горечь вынужденного разделения с родными была еще свежа в его сознании.

— Мне про них иногда докладывают. Ванька мой давно состарился и умер. Дочка тоже. Болела сильно. У внучки недавно своя девчонка родилась. Целое бабье царство. А я тут сижу, ни внучки, ни правнучки не вижу. Даже на дочкиных похоронах не была. Хорошо хоть начальство за ними приглядывает, деньги мои пересылает.

— А вы поддерживаете Сомнию?

— Что я, с ума свихнулась? Стала б я все тебе тогда рассказывать? И фото сестры не хранила бы. Я всего-то хочу сказать, что делай по-своему, но только так, чтобы никто не заметил. Зубы им не показывай, а не то они свои покажут. А чтоб легче было сдерживаться, волка своего выгуливай. Хоть тут в огороде. Кнопку на терминале недолго нажать, только скажи.

— Да ладно. Нет необходимости. Я неделями в квартире сидел.

— Ну как хочешь. Ладно. Пойду, твою печку проверю. Прогорела уж, наверное. Дашенька, положи потом альбом на сервант. Я после заберу.

Инга Воландовна встала из-за стола и пошаркала к двери.

— Спасибо вам! — сказал Влад. — За то, что рассказали. И вообще… За все.

Женщина улыбнулась и кивнула.

— Ничего, Владик, не посмеют они тебя прогнать. Мы им не дадим.

Инга Воландовна вышла из комнаты.

— Ну, что. Поздно уже. Спать пора. Еще чаю? — предложила Гарья, издевательски приторно передразнив. — Владик.

Влад сощурился на нее пакостно-мстительно.

— Конечно, Дашенька. Сразу ведро завари. Север, будешь ч...? — Влад осекся, видя, что друг резко сел и вытер глаза.

— Ага, — сказал Север продолжая с опущенной головой смотреть в телефон.

— Ты че там, плачешь что ли? — скорчила удивление Гарья.

— Делать мне нечего.

— Сев, те если больно, то единорожьей штукой намажь. Не экономь.

— Да. Я знаю. Кхм. Потом.

— Да это его с историй размазало. Опять Моховку вспомнил, наверное.

— Иди ты...!

— Да ладно отнекиваться, — Гарья села рядом с братом, по-хозяйски опершись на его плечо. — Ты всегда был нюней. Мама говорила, что, когда я родилась, ты рыдал два дня.

— Потому что уже тогда понимал, что ты обмену и возврату не подлежишь.

Гарья брезгливо убрала свою руку с Севкиного плеча и собиралась ткнуть его в бок. Но Влад так легко и безобидно рассмеялся, что девушка, заразившись его весельем, передумала мстить и заулыбалась.

***

Черный волк вцепился острыми зубами в шарф. Остервенело рыча, он тащил и дергал со всей своей звериной силы, пока Гарья с криком не повалилась в снег.

— Ах ты… Хвост репейный! — сердито цыкнула она и засмеялась.

Неподалеку от дома, как раз возле кладбища, был яблоневый сад. Летом там иногда пасли коров, коз или лошадей. Теперь, каждый день в сумерках Влад выгуливал там Севра и Гарью.

Он носился по белым нетронутым барханам бешеной лисой, наворачивая круги и петли меж яблонь. Иногда падал на бок, прикинувшись мертвым, а стоило Гарье подойти, как вдруг вскакивал и в шальном угаре делал ноги.

Север пока не мог присоединиться к активному веселью и стоял с костылем у яблони, обстреливая снежками волка и сестру. Однако его настораживало все это веселье. Каким-то оно было отчаянным и вымученным. Отчасти он был прав.

Влад нарочно вел себя как пес-дурак, заставляя Гарью хохотать до бессилия. И да, делал это из отчаянья. В эти моменты он забывал про домашний арест, про конфликт с Петром, про медведя и Лютомира, про семью и даже про то, что он оборотень. Отрывался как обычный волк, взрывал быстрыми лапами снег, чувствовал мордой встречный ветер и слышал настоящий счастливый смех его стаи.

Лепя очередной снаряд Север глянул на дорогу, не зовет ли их Инга Воландовна в дом, и не наблюдает ли за ними кто-нибудь чужой. У начала ведущей в сад тропинки стоял человек и явно смотрел в их сторону. Это был всего лишь Эдик. Его с недавнего времени видели только издалека и даже не встречали в универсаме на кассе, как раньше.

Поняв, что его заметили, Эдик ушел. Хоть спокойнее от этого не стало, Север не стал поднимать тревогу. Еще из-за какого-то что упыря веселье портить.

Хлоп!

Снежок ударил в лицо, рассыпавшись на куски.

От неожиданности Север подался назад, запнулся о снег, запутался в костылях и с грацией гориллы улегся назад себя в сугроб.

— Не зевай, а то в рот залетит! — гыгыкнула Гарья, которая вообще-то целилась в затылок, но брат сам повернулся лицом.

— "Наших бьют!" — Влад выбежал из-за яблони и вскочил Севру на живот — охранять.

— ОЙ, блин! — со смехом пополам крякнул Север, спихивая с себя тяжелую тушу волка с костлявыми лапами. — Забыл, что щенок подрос.

Согнанный с чужого пуза, волчок столкнулся в яростной схватке с Гарьей, которая хотела потрепать его за мохнатые щеки. Опрокинувшись на спину, он "крокодилился" — оскалился и клацал зубами, грозясь цапнуть за руки.

Потратив все силы на смех, Гарья, так и не сумев ухватить волка за щеки, сдалась и растянулась рядом на снегу. Трое друзей часто дышали, перевода дух. Облачка их дыхания вздымались вверх и растворялись в морозном воздухе.

Стало тихо, как бывает зимой по вечерам на окраине города. Вдалеке лаяли собаки, шумели машины. Ветер сонно подвывал в голых яблоневых ветках, за которыми к бирюзовому небу примерзла неровная желтая луна.

— Как в Моховке, — вздохнул Север.

— Ага, полежи-ка в Моховке на снегу зимним вечером. Погадай, кто тебя первым найдет, родители или черти, — скептически фыркнула Гарья, вспоминая детство. Тогда и до пересмешников хватало тревог. Обглоды и горные черти тоже любили заглянуть в деревни вечерком, "поиграть" с непослушными детьми.

— Жизнь не всегда была такой страшной, — знающим тоном возразил Север. — Только после твоего рождения.

— Пошел ты.

— Влад. А как твоих маму и брата зовут?

— "Север. Ты внезапный как леший в малиннике".

— Ну просто. Я же тебя поеду потом провожать. А как обращаться не знаю.

— "Потом скажу. А то ты щас забудешь, потом будешь весь год переспрашивать".

Волк перевернулся на лапы и отряхнулся. Гарье с Севром пришлось сесть, чтобы закрыться от летящих во все стороны колючих льдинок.

— "Чур, я первый в душ!" — задорно объявил он и исчез в сумерках.