Глава XVI

Элиссив подтолкнула своего соседа локтем в бок.

— Ты слышишь?.. Играют вступление к "Ожерелью королевы". Если ты сейчас не встанешь и не пригласишь ее, я буду считать тебя трусом весь остаток твоей жизни!

Локоть у принцессы был довольно острым, так что получилось больно, даже несмотря на шелковое платье, бывшее в тот вечер на наследнице.

Крикс тяжело вздохнул. Еще неизвестно, что хуже — всю оставшуюся жизнь слушать подначки Лисси или пригласить Лейду Гефэйр и услышать от нее отказ. А в том, что девушка откажется, не было почти никаких сомнений. Правда, пару раз с начала пира он ловил на себе ее взгляд, но в остальное время она разговаривала с Альверином, и при этом было совершенно непохоже, что ей скучно с женихом.

— Иди же!.. — прошипела дочь Валларикса.

Крикс отхлебнул еще оремиса и встал. В конце концов, если он пригласит Лейду Гефэйр, а она ему откажет, Лисси успокоится, и можно будет наконец поговорить о чем-нибудь другом.

Если полтора года назад ему приходилось говорить с наследницей, стоя у двери пиршественного зала, то сейчас "дан-Энриксу" досталось место за столом для знати, по левую руку от принцессы. Разумеется, это никак не соотносилось с его настоящим статусом и объяснялось только тем, что и сам пир, и танцы, и намеченный на вечер фейерверк были посвящены именно им с мессером Иремом. Рыцарь сидел на противоположном конце длинного стола, рядом с Валлариксом. Крикс искренне надеялся, что он не видит, как Элиссив наклоняется к соседу через стол и шепчет ему на ухо. Он скажет, что "дан-Энрикс" должен был напоминать принцессе о дворцовом этикете — словно это бы чему-то помогло!..

Элиссив, безусловно, сильно изменилась за последние полтора года. Когда она рассказывала Риксу о каких-то государственных делах, он поражался, как серьезно она к ним относится. Но в остальном принцесса оставалась в точности такой же, как в его воспоминаниях. Сегодня днем, когда они встретились на одной из галерей дворца, Элиссив несколько минут разглядывала старого приятеля, а потом вынесла вердикт.

— Ты стал совсем другим. Этот кошмарный шрам… Не хочу даже думать, как ты выглядел, когда это только случилось. А что это?

Энониец вздрогнул, потому что дочь Валларикса с обычной для нее бесцеремонностью дотронулась до его скулы, где по-прежнему были заметны светло-розовые пятна нескольких ожогов, резко выделявшихся на фоне смуглой кожи.

— Ерунда, попало кипятком во время штурма Тровена… — пробормотал "дан-Энрикс" скованно. Благодаря искусству Пчелоеда ожоги выглядели старыми и куда менее заметными, чем можно было ожидать, но полностью свести их не сумел бы ни один целитель.

— В профиль ты, наверное, похож на леопарда, — фыркнула Элиссив.

— На кого?.. — вздрогнул южанин.

— Это такие большие кошки. Они водятся в Энони. Шкура у них светлая, а на ней куча темных пятен, — сообщила девушка мечтательно. "И в чем тут сходство?.. У меня-то все наоборот", мрачно подумал Рикс. Впрочем, принцесса тут же "успокоила" его, заметив:

— Ничего, с этими шрамами ты выглядишь даже внушительнее.

Криксу совершенно не хотелось продолжать обсуждение своей внешности, к тому же в голове у него до сих пор вертелся разговор с мессером Аденором, так что он спросил:

— Послушай, Лисси… "Ожерелье королевы" — очень сложный танец?

— Не особенно. А почему ты спрашиваешь?

— Я должен научиться его танцевать к сегодняшнему вечеру, — сумрачно сказал Крикс. И тут же загорелся новой мыслью. — Может быть, ты мне поможешь? Ты когда-то предлагала научить меня придворным танцам, помнишь?..

— Помню, — фыркнула Элиссив. — Ты тогда еще сказал, что меньше танцев тебя интересует только вышивание.

"Дан-Энрикс" подавил тяжелый вздох.

— Я ошибался.

— Да?.. — с насмешкой протянула девушка. — И что же вынудило тебя передумать? Или, точнее, кто..

— Лейда Гефэйр, — признал энониец, понимая, что отнекиваться глупо. Лисси все равно увидит, с кем он будет танцевать сегодня вечером.

В глазах наследницы блеснул лукавый огонек — который, впрочем, почти сразу же потух. Элиссив покачала головой.

— Ничего не получится, "дан-Энрикс". Придворные танцы — это тебе не крестьянский хоровод. Им нельзя научиться за пару часов.

— Лисси, это очень важно, — взмолился южанин. Лисси явно собиралась возразить, но, посмотрев в лицо "дан-Энрикса", сдалась.

— Ладно. Жди меня здесь, я схожу за мэтром Маликом. Он будет играть сегодня на пиру и сможет нам аккомпанировать. А главное, он никому не скажет, чем мы занимались.

— Ты меня спасаешь!..

— Ну, это как посмотреть. По-моему, у тебя ничего не выйдет и ты только опозоришься сегодня вечером, — заявила Элиссив с безжалостной прямотой.

Впрочем, когда они стали разучивать любимый танец Лейды, ей пришлось признать, что она ошибалась. После тренировок с Астером Крикс без труда запоминал движения, которые показывала Лисси, и почти ни разу не ошибся в том, куда следует наступить и когда делать поворот. Но вот другое качество ее "ученика" все время приводило Элиссив в отчаяние.

— Крикс, да улыбнись же ты!.. — сердито требовала девушка. — У тебя такое лицо, как будто бы ты собираешься кого-то рубануть мечом.

Крикс искренне старался следить за лицом, но, если верить Лисси, уже через несколько секунд взгляд у него снова делался жестким и отстраненным. "Когда ты так смотришь, у меня такое чувство, что ты меня ненавидишь! — жаловалась Лисси. — Думаешь, Лейде это понравится?" После такого вопроса Крикс следил за собой минут пять — гораздо дольше, чем до этого. Он даже заставил себя улыбнуться, но, стоило энонийцу полностью сосредоточиться на собственных движениях, все вернулось на круги своя. "Это все тхаро-рэйн" — печально думал Рикс. Астер всегда смотрел именно так, и его взгляд казался предельно сосредоточенным и в то же время отчужденным, словно неживым. Этот пустой взгляд пугал его противников и не давал им никакой возможности понять, что Астер сделает в следующий момент. А теперь оказалось, что и Крикс в какой-то мере перенял у своего наставника эту особенность. Оставалось надеяться, что, когда танец будет выучен, он перестанет концентрироваться на своих движениях, и все исправится само собой.

Надо сказать, что все движения, которые входили в "Ожерелье королевы", энониец заучил так тщательно, что смог бы станцевать его даже с закрытыми глазами. И тем не менее, он до последнего не был уверен, что стоит применять эти знания на практике. Если бы не настояния Элиссив, он, возможно, бросил бы свою затею еще в тот момент, когда увидел Лейду рядом с Альверином. Что должен подумать Альверин, когда увидит, что "дан-Энрикс", которого он считал своим другом, добивается внимания его невесты?..

Но теперь, когда южанин встал из-за стола, и дочь правителя смотрела ему в спину, отступать, пожалуй, было уже некуда.

Вид человека, сидевшего на пиру напротив коадъютора, полностью отравил Ирему праздничный вечер. Рыцарь едва ощущал вкус блюд, которые успел попробовать. Правда, внешне привлекший внимание мессера Ирема мужчина отнюдь не казался человеком, способным испортить кому-либо аппетит, даже наоборот — лицо с мягкой бородкой клинышком казалось на редкость обаятельным, а манеры вполне соответствовали пышной обстановке императорских покоев. Но лорд Ирем предпочел бы отобедать в обществе какого-нибудь бедняка из портовых коптилен, провонявших скумбрией и камбалой, чем любоваться на приятную улыбку своего соседа. Уже в том, что этот человек осмелился присутствовать на празднике, Ирему виделся открытый вызов. А то, что его место за столом для высшей знати оказалось всего на два кресла ниже, чем у коадъютора, свидетельствовало, что за время отсутствия мессера Ирема лорд Аденор сумел каким-то образом втереться в доверие к Валлариксу. Но хуже всего было то, что Ирем сам невольно поспособствовал возвращению Ральгерда Аденора ко двору. Когда несколько лет назад Орден публично обвинил мессера Аденора в том, что он покрывал контрабандный ввоз в столицу твисса и люцера, Валларикс прежде всего захотел узнать, есть ли какие-то свидетели, способные подтвердить правдивость этих обвинений. Коадъютор оказался в крайне щекотливом положении. Капитан судна, перевозившего контрабанду, и его помощник еще до облавы скрылись в неизвестном направлении. Матросы, как довольно скоро выяснилось, ничего не знали — все это были обычные контрабандисты, не особо интересовавшиеся тем, кому принадлежит корабль, на который их нанимают, лишь бы их доля с дележа выплачивалась полностью и в свое время. Правда, оставался еще Крикс, который был на службе у мессера Аденора и мог рассказать что-то полезное. Лорд Ирем забрал парня из Лакона и доставил в Адельстан, где запер в своем кабинете (ну не в камеру же его было отправлять, в самом-то деле), так что, обещая Валлариксу доказать предъявленное обвинение, рыцарь был убежден, что минимум один свидетель у него имеется. Но дальше он наткнулся на внезапное препятствие. Мальчишка наотрез отказывался говорить о своей службе лорду Аденору, потому что это, видите ли, нарушало данную им клятву. В глубине души лорд Ирем признавал, что верность вассальным клятвам не должна зависеть от того, кому они были даны. Но и смириться с тем, что дурацкое упорство энонийца путало все его планы, было не так-то просто. Будь на месте Рикса кто-нибудь другой, лорд Ирем положился бы на помощь орденского мага, но, к несчастью, в этом смысле энониец оказался истинным дан-Энриксом. Хлорд как-то рассказал о том, как проходила предыдущая попытка допросить южанина с помощью ворлока, и рыцарь должен был признать, что парень в полной мере унаследовал фамильную несовместимость с магией.

Конечно, можно было надавить на Крикса самому, но сэру Ирему совсем не улыбалось это делать. Он уже успел на собственном опыте убедиться, что племянник императора был исключительно упрям. Если он вбил себе в голову, что он не должен выдавать мессера Аденора, то просто припугнуть его, как обычного одинадцатилетнего мальчишку, не выйдет. А ломать характер парня из-за такой сволочи, как Аденор — и вовсе совершенно не оправданная глупость. Оставалось разве что пойти к Валлариксу и выложить ему всю правду о его племяннике. И пусть правитель сам решает, как быть с Риксом. Но, немного поразмыслив, Ирем отказался от этого плана. Валларикс и так не мог простить себя за то, что вынужден был отослать племянника в приемную семью. Да, он сдержал данное Князю обещание не посылать своих людей в Энмерри и не вмешиваться в жизнь их подопечного, но это решение далось ему довольно тяжело. Ирем постоянно чувствовал, что его друг винит себя за то, что сын его сестры воспитывается далеко от столицы у чужих людей. Только безграничная вера в проницательность Седого заставила Валларикса смириться с его выбором. С тех пор, как энониец убежал из дома и попал в Адель, тревога императора не только не уменьшилась, но, как казалось Ирему, разрослась до каких-то болезненных размеров. Ирем достаточно хорошо знал императора, чтобы не сомневаться, что рассказ о том, как Аденор использовал "дан-Энрикса" для своих неприглядных дел, будет воспринят им как еще одно доказательство своей вины. И никакие убеждения не смогут поколебать Вальдера в этой мысли. Ирем решил, что он не станет говорить Валлариксу о том, что его подопечный присягнул Ральгерду Аденору. Правда, это означало, что все обвинения, предъявленные Аденору, так и останутся неподтвержденными, но Ирема это не слишком беспокоило — он понимал, что, пока он в столице, Аденор будет сидеть в своем Лейверке тише мыши, и на тот момент его это вполне устраивало. Кто же мог предположить, что новая война заставит его отлучиться из Адели на год с лишним...

Кто-то из соседей по столу спросил его о том, чем каларийская еда отличается от южной. Ирем сухо пояснил, что в северных провинциях едят гораздо больше мяса, причем не брезгуют странными с точки зрения южан блюдами вроде медвежьих лап или лосятины. Лорд Аденор любезно уточнил:

— Вам, наверное, было приятно снова побывать на родине, лорд Ирем?..

Сказано это было вежливо, но так, что сразу вспоминалось, что рыцаре-северяне никогда не пользовались при дворе особенным почетом. Многие считали каларийцев дикарями. Кое-какие основания для этого и вправду были — Калария оставалась самой бедной провинцией империи, где сохранялись многие обычаи столетней давности.

Лорд Ирем одарил своего собеседника сверкающей улыбкой.

— Честно говоря, я не особенно люблю Каларию; туман и холод меня никогда особенно не вдохновляли. А как обстоят дела в Лейверке?.. Насколько я знаю, вы не отлучались из него последние три года.

На лице мессера Аденора, как и следовало ожидать, не дрогнул ни единый мускул.

— В Лейверке уже второй сезон подряд неурожай, как и по всей стране. Когда я посмотрел на то, сколько вина мы получили с наших виноградников в прошлом году, я понял, что пора переезжать в столицу.

— Вот как! А я все гадал, какому обстоятельству я обязан новой встрече с вами, — саркастически заметил Ирем. — Откровенно говоря, после вашего внезапного отъезда я даже не надеялся еще когда-нибудь увидеть вас в Адели.

Взгляды над столом скрестились, как клинки. Надо признать, что на сей раз Ирему встретился достойный противник. Хотя Аденор не мог не почувствовать скрытой в тоне собеседника угрозы, его лицо осталось совершенно безмятежным. Тот, кто посмотрел бы на щеголеватого вельможу в тот момент, не усомнился бы, что он принял слова Ирема за чистую монету. "Улыбаемся друг другу, словно две гадюки в патоке" — подумал Ирем мрачно. Если даже кто-нибудь из их соседей заподозрил, что этот шквал взаимной доброжелательности не вполне чистосердечен, то они благоразумно держали свои сомнения при себе.

— Кстати, мессер, а правда ли, что вы смогли уговорить Береговое братство перейти на службу императору?.. — спросил у Ирема старый Лан-Дарен, наивно встревая в разговор. В свои семьдесят с лишним лет этот вельможа был живым напоминанием об отошедшей в прошлое эпохе, когда непримиримые враги могли послать друг другу вызов, но не стали бы притворно улыбаться через стол.

— Да, это так, — небрежно кивнул Ирем. Лорд Лан-Дарен ему всегда нравился, хотя порой и раздражал его своим занудством на советах.

Старый рыцарь с восхищением прищелкнул языком.

— Значит, эти головорезы в самом деле добровольно отпустили вас из плена?

— Думаю, что в этом как раз нет ничего необычного, — заметил Аденор. — Я слышал, что их предводительницу называют Королевой Алой гавани, но ведь любая Королева — прежде всего женщина… Уверен, лорду Ирему было нетрудно ее убедить.

За верхним столом почти не было девушек, так что в ответ на слова Аденора многие с готовностью расхохотались. Ирем тоже улыбнулся, представляя, с каким удовольствием он сейчас взял бы Аденора за расшитый воротник и со всего размаха стукнул лбом об стол. То ли лорд Аденор способен был читать чужие мысли, то ли он решил, что для одного вечера сказал вполне достаточно, однако он опустил взгляд и принялся лениво ковырять лежавшую перед ним рыбу вилкой.

Неурожай и прекращение торговли наложили на торжественный обед свой отпечаток — мяса на столах почти не наблюдалось, а то, что было, подавалось крошечными порциями. Единственной пищей, в которой пока не ощущалась недостатка, были мидии и рыба, поступавшая на городские рынки прямо из Неспящего залива. Благодаря приправам, доставленным в подарок Валлариксу послами Внешних островов, дворцовым поварам удалось превратить эту крестьянскую еду в несколько блюд, достойных императорского пира, но Ирем подумал, что с наступлением осени, когда улов уменьшится, нехватка остальных продуктов станет куда ощутимее. Рыцарь дал себе слово обсудить этот вопрос с Валлариксом. Если оставить все, как есть, к Эйслиту в городе начнется настоящий голод. Пока Ирем размышлял об этом, очередной певец закончил свое выступление и, получив свою долю рукоплесканий и похвал от слушателей, удалился, а несколько музыкантов заиграли новый танец. Молодежь начала вскакивать со своих мест и, выбираясь из-за столов, стекаться к центру зала. Кто-то подходил к другим столам и церемонно кланялся понравившейся девушке, а самые нахальные даже осмеливались подойти к столу на возвышении и пригласить кого-то из аристократок. Эти большей частью возвращались к своему столу несолоно хлебавши.

Ирем неожиданно заметил, что "дан-Энрикс", только что шептавшийся о чем-то с Лисси, неожиданно отставил от себя кубок с оремисом, нервно отбросил в сторону салфетку, которой вытер губы, и решительно поднялся на ноги. Только сейчас сэр Ирем обратил внимание, что энониец выглядит не так, как днем. Волосы энонийца, обычно небрежно стянутые сзади в хвост, чтобы не лезть в глаза хозяину, на этот раз явно приглаживали щеткой, а забрызганный колет был вычищен и выглядел, как новенький. Поднявшись, энониец нервно дернул воротник, как будто ему стало душно в пиршественном зале. Коадъютор заподозрил, что он точно знает, в чем тут дело. Ирем помнил эпизод, случившийся у Нового моста, но до сих пор он все-таки не думал, что у Рикса хватит наглости подойти к Лейде Гвенн Гефэйр прямо на пиру. Уже хотя бы потому, что девушка сидела рядом с Альверином, и все во дворце прекрасно знали, что они обручены. Однако Рикс остановился в точности напротив Лейды и поклонился. Со своего места Ирем не мог видеть лицо Лейды, но, помедлив несколько секунд, она все-таки поднялась из-за стола и позволила энонйцу предложить ей руку.

Только сейчас Ирем окончательно поверил, что его оруженосец в самом деле собирался танцевать. С чужой невестой, на глазах всего двора и островных послов… Лорд Ирем прикусил губу, чтобы не выругаться. Рыцарь готов был поклясться, что его оруженосец в жизни не учился танцам — в Академии придворные увеселения считали делом, не заслуживающим внимания, а во дворце Рикс почти неотлучно находился рядом с ним. И тем не менее, сейчас южанин явно знал, что делает.

Лорд Ирем задался вопросом, кто же подложил ему подобную свинью.

Поступок Рикса не остался незамеченным. Кое-кто из сидевших за столом аристократов с возмущением нахмурился, другие оживленно зашептались, а тонкие губы лорда Аденора на секунду тронула лукавая улыбка. Коадъютор начал понимать, кто именно стоял за очередной выходкой "дан-Энрикса". Усилием воли Ирем заставил себя успокоиться и думать не о том, что стоило бы сделать с Аденором, а о том, чего тот пытается добиться. Оттолкнуть мессера Альверина от "имперской" партии? Или просто стравить его с "дан-Энриксом"? А может, эта эскапада лорда Аденора была просто мелкой местью Ирему?

Последнее предположение было похоже на правду. Многие уже косились на мессера Ирема, жадно наблюдая, как он отнесся к дерзкому поступку своего оруженосца. Коадъютор оценил их интерес и, отвернувшись от танцующих, заговорил с Лан-Дареном о новом флоте. Лорд, польщенный таким неожиданным вниманием, охотно начал вспоминать сражение возле Ревущего. Ирем знал эти рассказы почти наизусть, но делал вид, что слушает с благожелательным вниманием. Это давало повод не смотреть в тот конец зала, где "дан-Энрикс", наплевав на всех и вся, кружился в танце с Лейдой Гвенн Гефэйр. Но именно в этот момент Ирем решил, что с него хватит. Он больше ни дня не станет терпеть присутствие лорда Аденора в этом городе. "Вечером будет фейерверк в саду, — хладнокровно размышлял лорд Ирем. — Все выйдут наружу, и я наверняка смогу перекинуться с Ральгердом парой слов. Если он не дурак, то этого будет достаточно".

Лорд Ирем перепробовал почти все блюда, которые предлагались гостям императора, но к концу вечера не мог припомнить, что он ел и пил. Возможность встать из-за стола и выйти в сад Ирем воспринял с облегчением — не столько из любви к свежему воздуху, сколько из-за того, что история с лордом Аденором подходила к своему логическому завершению.

Правда, чтобы найти своего давнего противника, Ирему пришлось вдоволь поблуждать по саду. В конце концов Аденор обнаружился не у пруда, откуда все смотрели фейерверки, а возле Беседки королевы, возведенной много лет назад по просьбе Элики. Пока жена Валларикса была жива, они часто бывали здесь с императором, а потом Лисси приспособилась читать в беседке книги, потихоньку вынесенные из дворцового книгохранилища. В теплое время года Ирем часто заставал принцессу здесь, с каким-нибудь тяжелым томом на коленях и подносом с фруктами или сладкими пирожками, поставленном рядом. Видеть здесь мессера Аденора было странно и довольно неприятно.

— Я хотел с вами поговорить, — сухо сказал сэр Ирем.

— Весь внимание, мессер, — почтительно ответил Аденор.

— Вы прибыли в столицу для того, чтобы продолжать заниматься контрабандой?..

Аденор с сожалением покачал головой.

— Мессер, вы заблуждаетесь. Я знаю, что контрабандисты прикрывались моим именем, но вы ведь справедливый человек и сами знаете, что никого нельзя обвинять без достаточных оснований. Что касается меня, я никогда не занимался контрабандой и надеюсь, что со временем вы мне поверите.

Голос мессера Аденора звучал очень искренне. Лорд Ирем с легким изумлением взглянул на собеседника. Он что же, в самом деле вознамерился убедить коадъютора в собственной невиновности?.. Этого только не хватало.

— Боюсь, что у вас не будет времени на то, чтобы что-то доказывать. Вы завтра же уедете назад в Лейверк, — спокойно сказал Ирем.

— Но я вовсе не собираюсь уезжать, — заметил Аденор.

Лорд Ирем мрачно улыбнулся.

— Мессер Аденор, вы, вероятно, думаете — Орден не сумел доказать свои обвинения против меня, а значит, с этой стороны мне ничего не угрожает, так какой мне смысл покидать столицу?.. Насчет Ордена вы правы. Но вы забываете о том, что наши с вами личные противоречия тоже зашли довольно далеко и могут навредить вам куда больше, чем ваши заигрывания с контрабандистами. Что вы будете делать, если я пришлю вам вызов? В прошлом у меня сложилось впечатление, что вы не горите желанием со мной драться. Так что вы уедете в Лейверк и не появитесь в Адели до тех пор, пока считаете, что вам не нужен такой враг, как я. Надеюсь, что вы не вернетесь никогда. Вы еще молоды и сможете прожить довольно долго, если будете вести себя разумно.

— Это произвол, — заявил Аденор.

Ирем воззрился на вельможу так, как будто у него отросла вторая голова.

— Вы переигрываете, — процедил он. И почти в ту же самую секунду понял, что лорд Аденор отнюдь не переигрывал — напротив, он исполнил именно ту роль, которую и собирался. Из Беседки королевы послышался шорох, и мгновение спустя из нее вышел Валларикс.

— Лорд Ирем, мессер Аденор… Я против воли стал свидетелем вашей беседы, — сказал он сухо. — И, должен признаться, это не доставило мне никакого удовольствия.

Аденор опустил взгляд, как будто от смущения — а на самом-то деле, вероятно, для того, чтобы скрыть свое торжество. Сэр Ирем стиснул зубы. Значит, когда большая часть гостей отправилась смотреть потешные огни, а остальные разбрелись по парку, Валларикс, ища уединения, направился к Беседке королевы (что было довольно предсказуемо), а Аденор последовал за ним. Теперь лорд Ирем начал понимать, что Аденор нарочно доводил его до белого каления во время праздника. Ральгерд не мог не понимать, что давняя вражда с мессером Иремом непременно приведет к такому разговору, как сегодня, и решил нанести упреждающий удар. Несмотря на свое раздражение, лорд Ирем почти против воли восхитился таким ходом.

Валларикс обернулся к Ирему. В темноте лица императора было почти не видно, но Ирему показалось, что он смотрит на него с укором.

— Мессер Ирем, вчера вечером лорд Аденор обратился ко мне за советом. Он говорил, что вы сильно предубеждены против него, и что после того, как вы вернетесь в город, его жизни будет угрожать опасность. Я подумал, что лорд Аденор преувеличивает, но теперь я вижу, что он был не так уж и неправ. Как вы все это объясните?..

Ирем хмуро усмехнулся.

— Государь, вы слышали наш разговор. Помимо обвинения, которое я до сих пор считаю истинным, у меня есть свои причины быть "предубежденным" против Аденора. Если лорд счел возможным обратиться к вам за помощью, то он, должно быть, посвятил вас во все детали?

В голосе Валларикса послышались знакомые мессеру Ирему стальные нотки.

— Мессер Ирем. Ваша вражда с лордом Аденором — это ваше дело. Но мне не хотелось бы, чтобы вы смешивали обвинения в реальных преступлениях со своей личной неприязнью.

Ирем молча склонил голову.

— А теперь я хотел бы, чтобы вы оба проводили меня во дворец, — сказал Валларикс уже мягче.

Угол рта Ирема дернулся вниз. А ведь Вальдер всерьез надеется их помирить!.. Час от часу не легче. Но лорд Аденор, похоже, в самом деле вызывал у Императора симпатию, и это было странно. Валларикс бывал излишне снисходителен и часто раздражал своего друга тем, что терпел у престола негодяев вроде Бейнора Дарнорна, но при этом он всегда знал истинную цену этим людям. А вот Аденор, похоже, сумел обмануть правителя. Впрочем, надо признать — актер из Аденора первоклассный.

К своим семнадцати годам Лейда приобрела прочную репутацию бесчувственной ледышки. Большинство придворных дам Элиссив отдали бы все на свете за возможность стать супругой младшего Финн-Флаэна, а Лейда Гефэйр, бывшая, с их точки зрения, счастливицей, до сих пор оставалась безразличной к своему красавцу-жениху. Правда, после возвращения Фин-Флаэнна в Адель ее мнение о нем сильно изменилось в лучшую сторону. Раньше им редко удавалось побеседовать наедине дольше четверти часа, а теперь, на правах жениха, Финн-Флаэн часто проводил с ней рядом целый день. Они катались на парусной лодке по заливу, ездили верхом до Каменных столбов или гуляли в парке Академии. Финн-Флаэн был очень приятным собеседником. Он оказался совершенно не похож на человека, который может думать только о самом себе, и с интересом слушал Лейду, когда она перессказывала свои разговоры с Лисси, или говорила о своей охотничьей кобыле Нельпе, или даже вспоминала свое детство в Гвере. Сам Финн-Флаэн тоже с удовольствием рассказывал о своей юности и часто заставлял ее смеяться, вспоминая старые придворные истории. Даже война в его рассказах выглядела чем-то увлекательным и не вполне серьезным. Альверин рассказывал о том, как мародеры из Лесного Братства обманули суеверных иллирийцев, разорив обоз под видом оборотней, и так живо передавал разговор мессера Ирема с капитаном Ройвеном, что Лейда принималась хохотать. Правда, всякий раз, когда он поминал Лесное Братство, сердце Лейды на секунду замирало, потому что она вспоминала об оруженосце коадъютора. Когда она однажды не сдержалась и спросила Альверина, можно ли надеяться на его возвращение, тот нахмурился и честно ответил, что, хотя обломков "Зимородка" не нашли, нельзя быть полностью уверенным, что глейт не утонул во время бури вместе с "Беатрикс". Правда, Элиссив утверждала, что все это чушь, и коадъютор с Риксом обязательно вернутся. Так и вышло.

А теперь южанин стоял прямо перед ней, склонившись в церемонном придворном поклоне, и, кажется, вполне серьезно приглашал ее на танец!

Лейда отлично понимала, что следует отказаться, но внезапно обнаружила, что уже поднялась из-за стола. Кладя правую руку на запястье энонийца, она бросила беспомощный взгляд на изумленного Финн-Флаэна. "Это совсем не то, что ты подумал, — хотелось воскликнуть Лейде. — Я совсем даже не влюблена в него. Я просто рада, что он жив, и не хочу давать этим придворным повод на ним посмеяться. Он этого не заслуживает".

Но что-нибудь объяснять было бессмысленно — хотя бы потому, что Лейда и сама не очень понимала, что делает. Совсем как утром, когда она бросила южанину цветок...

Впервые она заинтересовалась Риксом по рассказам Лисси, которая посвятила ее во все подробности истории южанина. Казалось почти невероятным, что какой-то человек смог так решительно переменить свою судьбу. Провести детство в нищем Чернолесье, убежать из дома, путешествовать, попасться на глаза кому-то из лаконских менторов и оказаться в Академии… Элиссив говорила об этом, как об увлекательных приключениях, и Лейда с ней не спорила, хотя и сомневалась в том, что детство, проведенное в крестьянской хижине, не говоря уже долгом путешествии с ночевками на голой земле, пустым желудком и гудящими от усталости ногами — такое уж большое удовольствие. Саму Лейду Гефэйр куда больше впечатляла легкость, с которой Рикс перешагнул порог сословных предрассудков, бывший почти непреодолимым для других людей. Рассказы Лисси пробуждали в Лейде странные идеи. Когда она слушала эти истории, ей внезапно начинало казаться, что и ее собственная жизнь совсем не обязательно должна пройти именно так, как представлял ее отец или родня из Гвера. Пробужденный разговорами с Элиссив интерес привел к тому, что Лейда стала обращать внимание на энонийца, когда он сопровождал своего лорда при дворе. Лейда приглядывалась к Риксу, пытаясь найти разгадку такой удивительной судьбы, но видела обыкновенного мальчишку. Может быть, чуть более самоуверенного, чем другие оруженосцы и пажи, но это могло объясняться тем, что он служил именно лорду Ирему и в силу этого, что называется, драл нос перед другими сверстниками. Только дважды Лейде удалось увидеть нечто такое, что ее действительно заинтересовало. Один раз сэр Ирем торопился, и, не дожидаясь конюшего, бросил Риксу повод своего коня, чтобы оруженосец сам отвел его в конюшню. Крикс взял серого жеребца под уздцы и повел к денникам, а его собственный конь — роскошный вороной тарниец с очень скверной репутацией — остался без присмотра, но, вместо того, чтобы стоять на месте, как стояла бы другая лошадь, по-собачьи двинулся вслед за мальчишкой. При этом он постоянно норовил ткнуть своего хозяина мордой в плечо, а то и прихватить губами за ухо. Южанин, судя по всему, давно привык к этой игре, поэтому только смеялся и отмахивался. Лейда тогда с трудом поверила своим глазам. Она отлично помнила, как Альверин всю зиму проходил с подвязанной рукой, когда пытался выездить Фуэро, а тут вдруг такие нежности!.. Чем энониец так очаровал строптивого коня, было неясно. Когда Фуэро надо было подковать, и Рикс приехал ко дворцу на другой лошади, он выглядел приличным, но отнюдь не выдающимся наездником. А вот верхом на Фэйро он, пожалуй, дал бы сто очков вперед самому сэру Альверину. И это казалось странным.

Второй случай, надолго запомнившийся Лейде, тоже имел место во дворце. Лил сильный дождь, и Ирем, не желая выходить на двор, устроил энонийцу урок фехтования прямо в Гобеленном зале. Собственно, Лейда никогда не узнала бы об этом, если бы примчавшаяся к ней Элиссив не позвала девушку смотреть на "представление" сквозь щель между неплотно закрытыми дверями. Лейда пошла без особого энтузиазма, но скоро должна была признать, что зрелище и в самом деле того стоило. Сэр Ирем сдвинул к центру зала все скамьи, и энониец, вынужденный постоянно отступать, должен был постоянно маневрировать между этими преградами. Сам Ирем обходил скамьи небрежно, словно их здесь вовсе не было, а вот южанин поминутно налетал на ту или другую и несколько раз даже упал. Лейда подумала, что ей самой подобный способ тренировки наверняка показался бы издевательством, но энониец, кажется, привык, и всякий раз без жалоб поднимался и возобновлял атаку. В сущности, держался он не так уж плохо и несколько раз за время тренировки даже смог достать противника. Элиссив фыркала над ухом, мешая расслышать комментарии мессера Ирема и более короткие ответы Рикса, но увиденное все равно произвело на девушку сильное впечатление.

Кажется, именно тогда ее впервые посетила мысль однажды (разумеется, когда-нибудь потом) поговорить с "дан-Энриксом" о своем давнем, тщательно скрываемом от всех желании владеть мечом. Ей почему-то показалось, что южанин поймет ее правильно и уж, во всяком случае, не посчитает эту мысль смешной. Но случая поговорить с "дан-Энриксом" никак не представлялось, и Лейда забыла о своей идее почти на полгода — вплоть до пира, на котором энониец спас ее от домогательств Эймерика, а потом еще и получил назначенный Элиссив "выкуп".

Вообще, учитывая все последующие события, Лейда время от времени испытывала смутные сомнения — уж не подстроила ли дочь Валларикса исход игры? Она вполне могла бы увести других девчонок в сад и предоставить Криксу отыскать Лейду Гефэйр.

Выражение лица "дан-Энрикса", когда они встретились во дворце несколько дней спустя, не оставляло никаких сомнений — энониец не на шутку увлечен. Эллиссив выразила эту мысль еще грубее — "втрескался без памяти". Принцессу это почему-то приводило в искренний восторг. Лейда считала предполагаемую влюбленность южанина обычным мимолетным увлечением, и уж никак не думала, что она сможет пережить войну. Однако, судя по тому, как Рикс повел себя у Нового моста, она ошиблась. Эти мысли вызывали у нее тревогу. Что ей теперь делать? Как исправить положение, чтобы "дан-Энрикс" не почувствовал себя обманутым?.. Меньше всего Лейде хотелось причинять ему какие-нибудь неприятности. Она мысленно ругала саму себя за легкомыслие, с которым бросила ему цветок — ей следовало бы предвидеть, что южанин может воспринять это как приглашение.

Музыка у "Грассенды", которую чаще называют "Ожерельем королевы", достаточно быстрая, и разговаривать друг с другом могут только самые искушенные танцоры, так что Лейде ничего не оставалось, кроме как рассматривать "дан-Энрикса". Когда они встречались в прошлый раз, южанин был того же роста, что она. Лейда обескуражено отметила, что теперь ее голова находится на уровне его плеча. И это была далеко не единственная перемена. Лейда внезапно осознала, что танцует с почти незнакомым человеком.

Когда музыканты доиграли, а их место на помосте заняли жонглеры с огненными факелами, Лейда обернулась и увидела, что место Альверина за столом пустует. Она закусила губу, только сейчас подумав, каково ему было все это время находиться в перекрестье любопытствующих и злорадных взглядов. Будь на его месте кто-то вроде лорда Ирема, он стал бы пить и веселиться, чтобы не позволить своим недоброжелателям лишний раз порадоваться, а вот Альверин предпочел покинуть зал. Лейда задумалась, как она станет объяснять ему, что здесь произошло, и сможет ли жених ее простить. Она рванулась к выходу из зала, надеясь найти мессера Альверина где-нибудь на галерее или в гостевых покоях.

— Лейда, подожди! — окликнул Крикс.

Но Лейда не остановилась. Она обошла несколько коридоров, заглянула во все двери, примыкающие к Залу тысячи колонн, но Альверина так и не нашла. На душе у нее было тяжело. Мысленно она раз за разом повторяла то, что собиралась сказать жениху.

"Пожалуйста, пойми меня. Я так обрадовалась, что "дан-Энрикс" жив, что совсем потеряла голову. Я ведь тебе рассказывала, что мы были с ним знакомы. Раньше, в детстве. Это совершенно ничего не значит. И потом, все эти люди… Ульфин Хоббард и Фессельды… если бы я отказалась танцевать, они воспользовались этим, чтобы лишний раз его унизить. И в этом была бы виновата я. Если бы я не бросила ему цветок, то ничего бы не было! А теперь получилось, будто я унизила тебя. О, как я все запутала!.."

Лейда металась по дворцу, но Альверина нигде не было. То ли он вышел в сад, то ли и вовсе предпочел покинуть празднование. Вместо него ей встретилась толпа веселых молодых придворных, собирающихся в сад — занять самые лучшие места для будущего фейерверка. Лейде пришлось изобразить, что она думала о том же самом — иначе ей трудно было бы объяснить, почему она вдруг оказалась здесь, а не в просторном, ярко освещенном пиршественном зале. В результате она пошла с ними и должна была смеяться, отвечать на шутки и выслушивать чужую болтовню. А хуже всего было то, что это легкомысленное настроение отчасти передалось ей, и ощущение давящей тяжести мало-помалу отступило. Лейда с раскаянием подумала, что ухажеры и придворные болтушки, называвшие ее бесчувственной, были не так уж далеки от истины.

Лейда всегда любила фейерверки и очень жалела, что их устраивают так редко — или на годовщину коронации Валларикса, или по какому-нибудь необычному торжественному случаю вроде чудесного спасения первого рыцаря империи и его спутников. Но на сей раз она даже не дождалась начала представления. Как только у пруда собралось достаточно народа, чтобы на ее уход не обратили внимания, она тихонько отступила в тень и, отойдя от праздничной толпы, отправилась бродить по саду. Узкие тропинки освещались разноцветными фонариками, гирлянды которых были натянуты между деревьями. Фонарики были творением Совета ста — казалось, что за тонкой цветной пленкой бьются светляки, похожие не то на лунных мотыльков, не то на легендарных фей. Лейда подумала, что Лисси обязательно попробовала бы залезть на дерево и снять себе такой фонарик, и наверняка разодрала бы себе платье. А потом с гордостью демонстрировала бы "трофей" подругам во дворце. Порой Лейде хотелось быть такой же, как Элиссив. Или как бесшабашная Беатрикс. Тогда, наверное, она бы не бродила в полном одиночестве, терзаясь сожалениями из-за сделанной ошибки.

— Лейда!.. — неожиданно окликнули ее.

Девушка обернулась и увидела поодаль от тропики, там, куда не доходил свет от магических фонариков, силуэт человека, прислонившегося к дереву спиной. Сад охранялся королевскими гвардейцами, и все же Лейда на секунду испугалась — до тех пор, пока не опознала в незнакомце Крикса.

Девушка сошла с тропинки и направилась к нему.

— Прости меня, — сказал южанин, когда она подошла поближе. — Я не должен был этого делать. Приглашать тебя на танец.

— Ты тут ни при чем. Ты ведь даже не знаешь Альверина, — возразила Лейда. — Это мне не следовало соглашаться.

— Почему ты думаешь, что я его не знаю? — спросил Рикс, проигнорировав ее последние слова. — Мы познакомились в Каларии. Он помог мне, когда лорд Ирем хотел отказать Лесному братству в праве присоединиться к армии. А потом, когда я получил Семиконечную звезду, сэр Альверин пришел ко мне и предложил мне свою дружбу.

— Правда?.. — удивилась Лейда. — Он об этом не рассказывал.

— Если хочешь… — с сомнением начал Рикс. — Если хочешь, я могу рассказать сам.

— Конечно же, хочу! — сказала Лейда. И даже удивилась — и чего она, в самом-то деле, так расстроилась из-за одного дурацкого танца? Завтра же она встретится с Альверином и все ему объяснит. И он, конечно же, ее поймет. А Рикс… южанин неприкрыто сожалел о том, что невольно доставил ей неприятности. Ничего, все это со временем уладится, и они смогут быть друзьями.

— Рассказывай, — велела она юноше.

И он действительно начал рассказывать — сначала о мессере Альверине, а потом, мало-помалу отвлекаясь, просто о войне. Лейда слушала с нараставшим напряжением. Все это оказалось совершенно не похоже на те истории, которыми ее обычно развлекал Финн-Флаэн. Она только сейчас начала понимать, что на повеселившее ее когда-то ограбление обоза мародеров толкнул страшный голод и глубокое отчаяние. И невольно поразилась — почему эта простая мысль не посещала ее раньше?.. Неизвестно, был ли Рикс талантливым рассказчиком, но с какого-то момента слова полились из него, словно кровь из раны, и Лейда каким-то шестым чувством ощутила, что он впервые говорит все это вслух. Может быть, те или иные эпизоды из этой истории всплывали в его разговорах с сэром Иремом или кем-то еще, но все это рассказывалось разве что урывками, случайными обмолвками, а вот так связно, от начала до конца — ни с кем и никогда.

Той ночью, когда Лейда, наконец, вернулась в свою комнату и, отослав служанку, со свечой, осталась в темноте, она плотно закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, с минуту молча и бездумно смотрела прямо перед собой. Потом спокойствие ей изменило, и она расплакалась — тихо, взахлеб, кусая губы, чтобы всхлипывания случайно не услышал кто-нибудь из слуг. Внутри у нее что-то сжималось — все сильнее и сильнее, до сухого жжения в груди, до непривычно острой боли… Лейда и сама не понимала, почему рассказ "дан-Энрикса" произвел на нее такое впечатление. Но Рикс, который еще этим утром был в ее глазах всего лишь старым другом Лисси, увлечение которого приятно льстило Лейде, вдруг предстал перед ней в совершенно новом свете. Думая о том, сколько ему пришлось перестрадать, Лейда невольно поражалась, что южанину всего пятнадцать лет. В саду, когда Рикс вывалил перед ней всю свою историю, Лейда совсем забыла о различии в их возрасте. Она видела только темный силуэт южанина, который прислонился спиной к дереву, и слышала его голос — низкий, хрипловатый, совершенно не такой, как раньше. В тот момент оруженосец коадъютора выглядел совсем взрослым, а усталые интонации, порой проскальзывающие в его голосе, вызывали удивительное ощущение, что он намного старше самой Лейды. Словно энониец прожил уже очень-очень много лет и успел на собственной шкуре испытать такое, чего его собеседница не могла даже вообразить. Впрочем, разве это было не так?.. Ей никогда не приходилось видеть конный строй, несущийся через долину, и охваченные пламенем деревни. Она не могла представить, что испытывает человек, из которого пытаются достать застрявшую стрелу. И уж конечно, она никогда не видела, как ее друзей пытают "Горностаи", не врывалась сквозь пролом в стене в горящий Тровен, не долбила заступом мерзлую землю для могил...

Единственное, чего Лейда так и не смогла понять — так это то, почему Рикс до сих пор так мучает себя из-за устроенной для "Горностаев" казни. Да, это было жестоко, но разве южанин не был доведен до крайности? И разве сами "Горностаи" не сжигали своих пленных на кострах? Лейде очень хотелось как-нибудь утешить энонийца, может быть, даже обнять или погладить по щеке, но она не решалась. Этот незнакомый человек, который тусклым голосом рассказывал о пережитом на войне, не был тем Риксом, которого она помнила. Она боялась показаться грубой или же неловкой, совершить какое-то неверное движение, после которого что-то в их отношениях будет испорчено непоправимо — поэтому просто скованно молчала. Но "дан-Энрикс" даже не заметил этого. Казалось, он блуждал в своих воспоминаниях, как в зимнем сумрачном лесу, и, как бы Лейде не хотелось, она не могла придумать, как ей вывести его обратно в летний сад с гирляндами цветных фонариков и теплым августовским ветром. А теперь Лейда стояла в своей комнате, вжимаясь в гладкое, отполированное дерево двери, и чувствовала, что что-то в ее душе необратимо изменяется, и с завтрашнего дня жизнь уже никогда не будет прежней. Хотя в чем суть произошедшей перемены, Лейда и сама пока не знала.