5. Смотр

Крупные хлопья снега гусиным пером сыплются из пушистых туч, что полностью заволокли поддёрнутое рассветной серостью небо. Город просыпается с неохотой, кутается в тёплый пух, мигает гаснущими фонарями. И тишина стоит такая, что хочется замереть и вслушиваться в неё. Только некогда мне замирать. Я бодрячком топаю по запорошенной дорожке.

Суббота началась неожиданной новостью: все занятия на сегодня отменяются, потому что после обеда нас — второй курс секачей — повезут за город, где мы будем демонстрировать своё мастерство чиновникам высшего аппарата. Того, кто покажет класс, с почётом отправят на практику. Того, кто класс не покажет, оставят до конца года упражняться в институте. Обычно такие «смотрины» проводятся весной, а сейчас внезапно перед Новым годом. Хотя понятно, к чему эта спешка. Рук и сил не хватает справляться с постоянными прорывами, секачи уже на изморе. А тут молодая кровь прохлаждается, в спортзалах тренируется. На поля её! Непонятно, правда, зачем для демонстрации за город вывозить? Косой мы можем и в институте помахать, с выездом только геморроя организаторам больше. Но раз администрация решила, значит, им так нужно. Мне лично всё равно, где каллиграфию выписывать. Я просто порадовалась, что полдня у меня свободно, и теперь спешу в мастерскую Валуа.

А вот, кстати, и она: двухэтажный золотистый домик с белым крыльцом. Взбегаю по ступенькам и дёргаю дверь за массивную ручку. Над ухом тонко звякает серебряный колокольчик, и я, проскользнув внутрь, вновь оказываюсь в этом хрупком царстве невероятной красоты.

Большой зал грамотно разделён на несколько зон стеллажами, а на полках в притирку друг к другу стоят всевозможные вазы, кувшины, горшки, чашки, тарелки, статуэтки. Разглядывать один стеллаж можно часами, ведь каждая вещь на ней — произведение искусства. Вот чайный сервиз тончайшего невесомого фарфора, покрытый белоснежной глазурью и расписанный лёгким серебром узора. А вот стройная ваза, сияющая ярким пурпуром и позолотой. Рядом примостился набор тарелок. Простые, без изысков с виду, они идеально ложатся в руки так что, взяв их один раз, уже не хочется отпускать. И всё это сделано золотыми руками мастера, кудесника, волшебника. Несмотря на громкое имя, мастер Валуа всё делает сам, вручную! В подмастерьях у него собственные сыновья и дочери. И да: каждая работа штучная, второй похожей не найти.

— Что вам нужно? — резко окликают меня, так что приходится отвлекаться от любования и оборачиваться.

Возле соседнего стеллажа с метёлочкой для стирания пыли в руках стоит рыжий парень и недобро смотрит на меня. Я его уже видела здесь. Как раз две недели назад, когда пришла сюда в Фэнгом делать заказ. В тот раз он тоже на меня зло косился, а сейчас и вовсе пырится. Того и гляди глазелки выпадут.

— Здравствуйте, — изображаю приличие я. — Я к мастеру Валуа, заказ забрать.

— Приходите завтра. Сегодня мастер приболел, — резко отвечает рыжий.

Я хмурюсь, но тут раздаётся мягкий голос господина Валуа:

— Карл, со мной всё в порядке, если вы тут закончили, то идите в мастерскую, приберитесь там.

По лестнице со второго этажа, где проживает вся семья Валуа, спускается мастер, и я непроизвольно улыбаюсь. Признаться честно, то совершенно не так представляла известного на всю страну мастера, а он оказался вот таким: маленьким, кругленьким, с буйной шевелюрой кучерявых волос и очаровательнейшей улыбкой. Сейчас он выглядит усталым и бледным, но всё равно улыбается мне, щурится и припоминает:

— Эрика! Проходите, проходите, дорогая! Ваш сервиз готов и ждёт. Порадуете матушку, как и обещал.

— Вам нездоровится? — спрашиваю я, потому что мастер Валуа и правда как-то немного плоховато выглядит, хоть и держится бодрячком.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь! — машет руками мастер. — Просто плохо спал ночью. Карл преувеличивает и, как всегда, ворчит. Если честно, — в этом месте господин Валуа понижает голос, — то я даже немного рад, что сегодня его последний день работы. Завтра к нам возвращается Марта, которую он заменял.

Говоря всё это, господин Валуа подходит к широкому столу и достаёт огромную коробку. Водрузив её на стол, аккуратно раскрывает, и я смотрю на рукотворное чудо. Окутанные мягкой ватой в коробке лежат десять чайных пар, небольшой чайничек, сахарница и молочник. Тонкий почти прозрачный фарфор покрыт нежным аквамарином и расписан воздушным серебряным узором. Пить из такого чай — одно удовольствие.

— Возьмите в руки, посмотрите! — подбадривает меня мастер.

И я беру это невесомое изящество, смотрю, любуюсь игрой бликов, представляю, как обрадуется мама. Она, конечно, простила мне тот сервиз. Она мне вообще всё простила. Но поступила я не очень. Вот вообще не очень.

Налюбовавшись и сияя теперь в точности, как этот сервиз, я бережно кладу чашки на место, а господин Валуа принимается тщательно всё упаковывать. Пока он неторопливо заворачивает каждую чашку в шуршащую бумагу, я разглядываю стол. Широкий сделанный без особых изысков из какого-то светлого дерева стол, на котором лежат бланки, пара карандашей, ножницы, несколько мотков яркой ленты, а под ними небольшой листок с рисунком.

Непроизвольно приглядываюсь.

На рисунке изображён явно какой-то амулет: ровный овал с крупными магическими закорючками.

Хмурюсь. Рисунок уж больно напоминает секаческий амулет, который нам выдали.

Беру в руки лист, рассматриваю. Рисунок и правда похож на мой амулет: такая же форма, письмена. Впрочем, у амулетов не так много форм, а в магических каракулях я не разбираюсь. Хотя расположение линий, их размер и количество схожи.

— Что это? — не придумываю ничего лучше, как просто спросить.

— Ах вот он где! — радуется господин Валуа. — А я уже всё обыскал, думал, потерял.

Мастер берёт листок и хмурится.

— Недели две назад пришёл один клиент и принёс этот эскиз. И попросил изготовить игрушечные амулеты.

— Из глины? — уточняю я.

— Да — кивает господин Валуа. — А внутрь каждого ещё и кругляшку зеркала зашить.

— Зеркало? — медленно произношу я, и внутри что-то сжимается.

Я ещё ничего не понимаю, но тревога уже оживает.

— А для чего эти игрушечные амулеты заказчик не сказал? — спрашиваю снова.

— Кому-то в подарок, — пожимает плечами господин Валуа и ворчит: — Не люблю такие заказы. Две тысячи пятьсот семь финтифлюх — и никакого творчества. Наказание, а не работа!

Мастер говорит что-то ещё, потом начинает давать инструкции по поводу того, какие заклинания для сохранности сервиза нужно попросить наложить на почте, а я слушаю вполуха. Мысли совершенно о другом.

Две тысячи пятьсот семь — именно столько в мире секачей, работающих и обучающихся. Две тысячи пятьсот семь — именно столько амулетов раздали где-то месяц назад секачам. Две тысячи пятьсот семь — именно столько господин Валуа сделал «игрушечных» амулетов из глины. С крохотным зеркалом внутри. Зеркалом!

Зачем? Зачем?! Зачем это?!

Мысли крутятся вихрем в то время, как сама чуть ли не бегом со здоровенной коробкой в руках спешу назад в институт.

Двойные зеркальные амулеты. Амулеты с дистанционным действием. Но из глины не делают амулетов. Только сверху иногда покрывают. Почему — тварь знает! Если бы не рассказ Фэнга, я бы вообще не всполошилась. Ну подумаешь, глиняные болванки с зеркальцем внутри. Эка невидаль. Но теперь слова Фэнга не выходят у меня из головы.

Фэнг! Вот кто мне нужен!

Несмотря на хрупкую тяжесть в руках, лечу на всех парах. Неспешным шагом до Мгума часа пол, а если бегом, то минут пятнадцать, так что очень быстро оказываюсь на месте, оставляю коробку в комнате и бегу опять на улицу искать Фэнга.

Сразу его я не нахожу, зато наталкиваюсь на Лаванду, разорви её тварь. Сейчас она без Элены, с другой девчонкой, и физиономия у неё озадаченная. Пролетая мимо них, слышу отрывок разговора:

— Так и не нашла её? — спрашивает девчонка.

— Нет, Элена, как сквозь землю провалилась. Не понимаю почему…

Дальше не дослушиваю, мчу по территории универа к главному корпусу за расписанием Фэнга, и перед самыми дверьми налетаю на него.

— Привет! — хватаю парня за руку и волоку в сторонку. — Время есть? Поговорить нужно.

— Есть немного, — растерянно улыбается он. — А что случилось?

Я выкладываю ему всё про странные игрушечные амулеты, а потом снимаю с шеи секаческий.

— Можно как-нибудь узнать есть ли внутри зеркало? — спрашиваю я.

Фэнг хмурится. Улыбка и растерянность давно сползли с его лица, и теперь оно выражает полную сосредоточенность.

— Просто так это не сделаешь, — тянет Фэнг, взвешивая в ладони амулет. — Только взломом.

— Можешь взломать?

— Сам не могу. Но у меня в городе знакомый есть, который этим промышляет. Но… Ты уверена? После взлома амулет перестанет работать.

— И тварь с ним, — не раздумывая бросаю я. — Если амулет чист, то я потом к Дракону с повинной приду, пусть делает со мной, что хочет. Но если амулет с двойным дном…

Не договариваю. Мне становится не по себе, как только представлю, что будет, если так и окажется. Не по себе. Но от сомнений и неизвестности ещё хуже. Поэтому и хочу разрушить, развеять сомнения любым способом.

— Сможешь в обед со своим знакомым связаться? — требовательно спрашиваю я.

— Да, — решительно кивает Фэнг.

— Отлично. Тогда позже найдёмся.

Оставив Фэнга разглядывать амулет, я иду к спортзалу. Там уже собрались все. Бабушка Ше, как обычно, курит, а Пётр рассказывает Нику что-то про мифические свитки Первого скача, который сам по себе миф. Но среди секачей упорно ходит легенда, что был вот такой Первый, могучий и крутой, как Эрстер, или даже круче. Именно ему приписывают создание системы знаков. И говорят, если разгадать её секрет, тайный шифр, то сможешь тварей взглядом валить. Не больше не меньше.

Выдумки это всё, конечно, но красивые выдумки. Действительно хочется верить, что такие свитки есть, и что там есть объяснение, хоть какое-то объяснение тому, что такое твари и как они здесь появились. Ведь не было их когда-то. Не было. А потом — раз! — и Первый Удар. Почему? Отчего? Что стало причиной? Хочется найти ответ. Потому что без него мы будто в паутине вязнем, запутываемся. Да, секачи убивают тварей, но появляются новые, и это нескончаемый процесс, бесконечный.

Что нужно, чтобы его закончить? Для этого нужно знать, с чего всё началось. А этого никто не знает. Вот и придумывают легенды и свитки, в которых ответ написан. Чтобы хоть надежда была, чтобы не чокнуться от безысходности.

С этими невесёлыми мыслями я дожидаюсь мобиля и, прихватив косу, гружусь вместе со всеми.

Мы едем за город показывать своё мастерство. По поводу этой демонстрации я даже не напрягаюсь. Уверена, отработаю, как положено. А вот что меня по-настоящему гнетёт, так это амулет. И ещё немного беспокоит тварь на руке. Нет, повода для волнения она не даёт. Уже две недели она мирно сидит на плече, претворяясь татуировкой, и никого не жрёт. И вот такое поведение само по себе напрягает. Оно настолько непонятно и не объяснимо, что иной раз мне кажется было бы лучше, если бы тварь вела себя, как все остальные. Тогда бы мне не оставалось ничего другого, кроме как убить её. А вот так — совершенно непонятно, что с ней делать.

Да, за две недели я так и не придумала ничего, не нашла никого, кому можно было бы эту диковину показать. Да и времени, если честно, не было кого-то искать. Нас же гоняют с раннего утра до позднего вечера. И так каждый день. Но вот сегодня, на этих «смотринах», будут чиновники, в том числе и министры. Может, удастся к ним подобраться и поговорить? Выяснить, кто в министерстве заинтересован в таких вот изучениях? Ну с чем тварь не шутит?

Сжимаю кулаки и поворачиваюсь к окну. Мимо проплывают заснеженные ёлочки. Из города мы уже давно выехали и даже ещё один проехали, но всё едем и едем. И останавливаться не собираемся. Интересно, когда их «за городом» закончится? В Белоземе, что ли? Ну да, чисто технически там тоже «за городом».

В общем, едем мы ещё около двух часов, проезжаем несколько городов, но не останавливаемся. Пётр вовсю шутит и ненавязчиво интересуется, когда же закончится наше путешествие, но Дракон молчит, ни слова не говорит.

Наконец, мобиль тормозит и, выпрыгнув на дорогу, я обнаруживаю ещё несколько мобилей. Навороченных и крутых. Ну понятно: министерские. А сами-то чиновники где? В лесочке, что ли, спрятались?

Оказывается, что да. Поэтому топаю со всеми по тропиночке, перехватив косу поудобнее.

К дрыну Эрстера я уже приноровилась за две-то недели. Почти родным стал, особенно после модернизации. Дракон, знамо дело, по голове меня за такое не погладил, ругался и ворчал полдня про музейные ценности, реликвии древности и безответственную молодёжь, но, когда убедился, что с таким дрыном я управляюсь гораздо лучше, то ворчать перестал.

Лес заканчивается резко и сразу. Перед нами открывается гигантское белое пространство поля, окаймлённое лесом почти у самого горизонта. Чуть ближе, чем дальний лес по правую и левую руки торчат какие-то две странных одинаковых конструкции из металла со светящимся шаром на конце. И всё.

Что это? Где чиновники? И зачем нас притащили к границе с Заброшенными землями? Ведь это они там, в лесочке начинаются. Я это и без атиса вижу.

Оборачиваюсь к Дракону, чтобы спросить, что за нафиг, но Дракона нет. Пропал.

— Стоп! — слышу неожиданный приказ Ника и останавливаюсь.

Ник сосредоточенно смотрит то на одну, то на вторую конструкцию.

— Зд-десь ловушки, — медленно говорит он.

— Какие ещё ловушки? — переспрашивает Пётр. — На поле? Как ты узнал?

— К-концент-траты, — указывает Ник на бандурины. — Такие шт-туки уст-танавливаются для питания магической э-энергией технических устройств. Но никаких у-устройств не видно, значит, они или под землёй, или ск-крыты. И значит, это ло-ловушки.

Приплыли. И что теперь делать?

Все молча смотрят на Ника, как на спеца по технической части. Больше никто из нас в этом не шарит. Ну может, Пётр ещё немного, но Ник однозначно лучше, он учился на технаря.

— Только з-зачем их два? — бубнит Ник. — И одн-ного хватит. Или вт-торой подделка? Подождите немного и не шевелитесь.

Никто и не шевелится. Кому охота в ловушку угодить? Зря. Ох, зря я так легкомысленно отнеслась к этим «смотринам». Что ж они тут понаделали? Какие сюрпризы приготовили? А к границе зачем притащили? Неужели они?..

Не успеваю додумать, потому что слышу какой-то глухой щелчок, а потом под ногами начинает дрожать земля. Дрожать и трескаться. Хватаю за руку Ника и прыгаю в сторону.

Трещина разрастается на глазах. Чёрной неровной полосой она разделяет пополам белоснежное поле. А потом из неё вырывается вода. Или не вода, но какая-то хрень прозрачная, которая поднимается всё выше и выше, застывает прозрачным стеклом и замирает, потрескивая разрядами. И самое ужасное что Пётр и бабушка Ше остались за этой дурацкой стеной. Нас разделили!

Пётр что-то кричит нам, но звуки не проходят. Я развожу руками и объясняю жестами, что ничего не слышу. Пётр показывает на бандуру и опять что-то говорит.

— Он г-говорит, что пойдёт рушить к-концент-трат, — выговаривает Ник. — Но т-там подделка. Настоящий здесь.

Я хватаюсь за голову, начинаю орать Петру, чтобы они никуда не ходили. Но они не понимают, разворачиваются и прут к бандурине. И буквально тут же из земли вырывается гигантский серп, чуть не разрезав Петра пополам.

Стиснув зубы, я хватаю Ника и тащу за собой к нашей бандуре.

— П-погоди!

— Да чего ждать? — кричу я и едва успеваю отпрыгнуть от ножей, что неожиданно выскочили из-под земли.

— В-вот!

Ник тыкает куда-то в воздух, и я только сейчас замечаю небольшие прозрачные шары, что болтаются где-то в десяти метрах от земли. И этих шаров много. Они по всему полю.

— Что это? — непроизвольно наклоняюсь я.

— Датчики, — объясняет Ник. — Они ул-лавливают движение, когда приближаешься к ним, и ловушка срабатывает.

— И что нам делать? Как пройти к этой херне, чтобы отключить?

— Я и пытаюсь понять схему.

Сжимаю кулаки и тяжело выдыхаю.

Да, всё правильно. Чтобы нам пройти, нужно понять, и Ник всё поймёт. Разберётся и всё поймёт. Нужно лишь немного времени. Да только нет у нас этого времени! Там бабушка Ше и Пётр и такие же шары с ловушками. А где-то сидят министерские крысы и смотрят. Уроды!

Подступающая злость не успевает растечься по венам, потому что по душе будто наждачкой проходятся. Секунда — и я в состоянии атиса. Стою. Смотрю, как там, за прозрачной стеной движется тварь. Плотное облако сизого тумана медленно ползёт по полю. А перед ним вырастает бабушка Ше. Маленькая бабушка с маленькой косой в руках. Бабушка, которая должна сейчас сидеть в кресле-качалке и с благостной улыбкой слушать болтовню правнуков, а не стоять перед монстром. Я не вижу её глаз, не вижу её лица, но я знаю, чувствую — она сейчас не здесь, не на этой поляне. Бабушка Ше сейчас там, в своём посёлке, в Яйоуан. И она встаёт заслоном перед тем монстром. Встаёт с единственным желанием: умереть, но не дать пройти. Умереть…

Внутри всё скручивается, стягивается узлом.

Так не может быть. Так не должно быть!

Рвусь туда, но что-то дёргает назад.

Ник.

Он смотрит на меня отчаянно молящими глазами. Губы его дрожат. Он весь дрожит, но держит крепко.

— Нет, Эрика, — слышу я его голос. — Не прорвёмся. Нужно отключить.

Смотрю на бандуру, потом на бабушку Ше за стеной и понимаю — да, не прорвёмся. Нужно отключить ловушки. Они мешают бабушке. И Петру. Где он, кстати, потерялся? Нужно бежать. Бежать туда, к этой башне, тварь её разнеси!

— Веди, — выдыхаю я.

И Ник ведёт. Ведёт какими-то причудливыми зигзагами, и ни одна ловушка не срабатывает. Я даже почти понимаю принцип нашего движения. Почти понимаю, как наждак ударяет по сердцу с новой силой.

И я вижу её. Тварь. Столб сотен молний, бьющих в землю ниоткуда. Широченный столб, сверкающий разрядами, что идёт на нас.

Тип 2, класс Б, молневой мимикрим столбового вида.

Определение всплывает в памяти помимо воли. Чем мне это поможет? Да ничем! На нас прёт класс Б, а манёвра для движения даже нет. Ловушки повсюду!

— Ник, — крепко сжимаю его руку, — я возьму её на себя, а ты разберись с ловушками.

— Я тебя одну не оставлю, — глядя мне в глаза, чётко отвечает он.

— Нет оставишь, — настаиваю я. — Чтобы помочь мне, бабушке Ше и Петру, нужно отключить ловушки, и только ты можешь это сделать. Скорее!

Отталкиваю его, и Ник бежит, оглядывается и бежит. А я уже не смотрю на него. Я смотрю только на тварь. На сверкающую смерть. Жду, когда она подойдёт ближе.

На руке шевелится тварюшка. Волнуется? Боится? За себя или за меня? Не знаю. Но только её мне тут не хватало.

— Сиди и не высовывайся, — шёпотом приказываю я. — Тебя никто не должен видеть. Ясно?

Она замирает. Значит, ясно.

А я наоборот начинаю двигаться. Места для манёвра мучительно мало, но мне всё равно нужно двигаться. По-другому я не умею. Я танцую на месте. Да, танцую. Стараюсь не думать об атаке, не вспоминать увещеваний Дракона о том, что первым ударом нужно постараться перерезать хотя бы половину нитей. Я гоню эти мысли прочь, они мешают танцу, мешают смотреть. Мешают видеть.

Вот она приближается, сверкающая сполохами тварь. Нелепая попытка обратиться стихией, явлением. Нелепая, неумелая, и от того жуткая. Тварь движется на меня, и я могу уже различить её нити. Нити, которыми она держится за мир. Их сотни, этих нитей, они переплетены, спутаны хаосом. Я не вижу, за что именно они цепляются, просто знаю — за мир, за нашу реальность. Так написано в учебниках, и никто не копал глубже. Никому это не было нужно. Никто не танцевал с тварью. А я вот танцую.

Яркая вспышка бьёт в меня. Вернее, в то место, где я стояла. Сама же я лечу стрелой вверх, режу косым ударом тонкие нити, а когда начинаю падать, то бью прямым вертикальным.

Приземляюсь и тут же отскакиваю. Тварь не сдаётся. Раненая, значительно похудевшая, она по-прежнему шпарит разрядами. А я верчусь вокруг, опережая её атаки, прыгаю, танцую. И вигор танцует, струясь по венам, звеня в косе, срываясь с лезвия. Танцуем вместе. И это даже интересно, азартно, увлекательно. Смертельный танец. Я и тварь. Один на один. Кто кого?

А тварюшка переползает с плеча на спину, окутывает собой грудь и пытается захватить живот. Она что, пытается так спрятаться от ударов своего сородича? Или?..

Пытается меня защитить? Стать моим щитом!

Улыбаюсь этой мысли и наношу последний горизонтальный удар.

Тварь исчезает прежде, чем мои ноги касаются земли. Я докручиваюсь, завершая движение, делаю пару шагов, вбирая откат, успеваю глубоко вдохнуть, а выдохнуть уже нет. Короткий свист, и в спину что-то врезается. Врезается, протыкает, нанизывает меня, отрывает от земли. Я с удивлением смотрю на торчащий из живота отточенный деревянный кол и инстинктивно хватаюсь за него. Держусь.

Ловушка. Я вышла из слепой зоны, и ловушка сработала. И теперь, как бабочка на булавке, вишу тут на колу. Тварь победила, а кол в спину поймала!

Хочется смеяться от этой нелепости, от этого идиотизма. Смеяться, а не кричать и дёргаться от боли. Потому что и боли-то я почти не чувствую. То тупое жжение, что ощущаю, это не боль, это её отголоски. Это шок, да? Мозг просто в шоке и отказывается принимать сигналы тела? Только… где кровь? Я же должна истекать кровью. Вот торчащее из меня остриё запачкано алым, но больше крови нет. Почему?

Ответ приходит неожиданно: тварь. Это она. Она что-то делает. Блокирует боль, тормозит кровотечение. Моя тварюшка! Тварика!

Спасибо. Спасибо тебе, невесть.

Слабо улыбаюсь и смаргиваю подступающие слёзы. А затем завожу руки за спину. Левой сжимаю кол, а правой начинаю пилить его. Каждое движение требует усилий, каждый вдох отдаётся во всём теле вибрацией боли, хотя тварика и блокирует её. Я пилю деревяшку у себя за спиной. Иначе мне не снять себя с этой ловушки. А никто другой не поможет. Нику, даже если он уже отключил бандурину, ещё бежать до меня и бежать. А больше никого нет. Поэтому пилю, кусаю губы и пилю, глядя на далёкий лес. Наверное, именно поэтому я сперва замечаю, а только потом уже чутьё срабатывает. Да, я вижу её — тварь. Толстенный ствол гигантского дерева, который резво движется на меня.

Движется. На меня.

А я вишу тут между небом и землёй прикованной букашкой. Без сил, без свободы движения, без защиты. Впрочем, есть один защитник— тварика. Маленькая пригретая тварюшка, которая всеми силами пытается ослабить мою боль.

Смех вырывается из глотки сам. Рваными толчками он льётся из меня, отнимает последние силы. Сбиваюсь с ритма, резко ударяю косой и неожиданно падаю на колени в снег.

Земля. Родная. Ура.

Теперь бы на ноги встать и встретить эту дрянь. Ха-ха! И фигня, что кол из живота торчит. Я встречу.

Опираюсь о косу и с трудом поднимаю себя. Ноги дрожат, ходуном ходят. Сил едва хватает, чтобы просто стоять. Уже не до танцев, не до плясок. Что я буду делать, когда тварь подойдёт вплотную? Не знаю. Ничего не знаю. Но я буду биться. Буду. С этим вот ходячим деревом.

Ходячее дерево. Ха-ха! Ну что за нелепость?

Сжимаю косу со всей силы, на которую сейчас способна, и тут что-то проносится мимо меня.

Аэромоб.

Моргаю ему вслед, пытаясь понять откуда он взялся, и слышу шум. Сзади ко мне чешет длинный мобиль, а когда он останавливается, то из него высыпают люди в зелёных одеждах — лекари.

О! Неужто министерские наблюдалы очнулись? Решили не добивать нас? Да правда, что ли? Ну щедрость же великая!

Лекари с носилками бегут ко мне. Только я ложиться на них не собираюсь. Пусть сперва ответят, что с остальными. Поэтому встречаю магов размашистым ударом косы. Силы в ударе почти нет, одна показушность. Но лекари этого не понимают, отступают.

— Госпожа Шторм, вы ранены, вам нужна помощь, — говорит один.

— Сначала скажите, что с остальными! — требовательно кричу я. — Что с бабушкой Ше и Петром? И где Ник?

— С ними всё в порядке, мы приехали за вами, вам нужна срочная медицинская помощь, — снова бубнит лекарь.

Я рычу и машу на него косой так, что мужчина отскакивает.

— Эрика, лекарь говорит правду, — слышу знакомый голос и смотрю, как от мобиля, прихрамывая, ковыляет ко мне Дракон. Николас Волд не пострадал совсем, он удачно отключил концентрат. Хонг Ше, сражаясь с тварью получила незначительные повреждения. Пётр Широв попал в ловушку, но его жизнь вне опасности, им уже занимаются лекари. Тебе тоже нужна помощь. У тебя сквозная дыра. Вообще не понятно, как ещё стоишь!

Выдыхаю. Дракону я верю.

— Ладно. Хорошо. Лечите, — отрывисто говорю я, опуская косу.

Маги приближаются, но Дракон оттесняет их.

— Стоп! — шипит он на них, затем обращается ко мне: — Эрика, выйди из атиса.

— Зачем? — не понимаю.

Я не хочу выходить из атиса. В нём я чувствую себя хоть в какой-то степени защищённой. Того деревянного мимикрима, конечно, уже завалил секач, но терять чувство контроля я не желаю!

— Пока ты в атисе, лекари не могут лечить тебя магией, — терпеливо объясняет мастер Кохэку.

— Почему? — снова спрашиваю я.

Дракон выдыхает, но продолжает объяснять:

— Потому что в любой момент ты можешь потерять сознание, провалиться в итис. Любое магическое воздействие итис воспринимает агрессивно и может случайно задавить твою аниму, твоё сознание. Поэтому выйди из него пока тебя не начали лечить.

Вот оно как. Итис реагирует на магию и если в этот момент в нём блуждает анима, то вигор её задавит. И это конец. Вот почему тогда, дома, меня не лечили магией. Флечер, зная о последствиях, запретила её применять.

Что ж, мне нужно просто выйти. Расслабиться и выйти.

Я выдыхаю, пытаясь отпустить поводья, пытаясь свернуть своего внутреннего гиганта, но не получается. Не получается и всё. Сжатый кулак не превращается в ладонь. Ни в какую!

Смотрю на свои кулаки, смотрю на Дракона, на лица лекарей и внезапно ощущаю.

Оно везде. Оно повсюду. Оно пропитало собой всё: воздух, землю, деревья — всё! Оно как тот самый дождь, что мерещился мне во время танца. Дождь, который заполняет собой всё пространство, дождь, который пытается проникнуть внутрь.

Дождь. Я почти вижу его сейчас. Он смывает лица окружающих, смешивает краски. И откуда-то оттуда, из-за дождя, я слышу голос:

«…Ты знаешь теперь этот танец…»

Голос растворяется в мерном шуме падающих капель. Я тоже падаю. Падаю.

Нужно успеть разжать кулак…