2. Тварь

На полном ходу пересекаю тротуар и, прошмыгнув мимо кустов, выезжаю в узкий проход между заборами.

— Сумасшедшая! — кричит мне вслед кучер и возмущённо ржут лошади.

Мне плевать. Я несусь сама не знаю куда. Куда глаза глядят, туда и несусь.

Домой я больше не вернусь. Это точно. Ну разве что только ночью забрать вещи. Потому что, если родители меня увидят, то схватят, упакуют и отправят товарным поездом к белоземскому херу. Мама теперь не отступит, у неё принципы. Будь они неладны!

Да будьте вы все неладны! Что мне теперь делать? Что? Где жить? И на что жить?

Я же ведь думала, что закончу школу и спокойно уеду в Кунстберг, там поступлю в Академию, учёбу оплатит отец, он же будет время от времени присылать на расходы, и всё будет зашибись! А теперь? Что теперь? Я ведь даже кредит не могу взять. Мне его не выдадут!

Ну, положим, у меня есть кое-какие сбережения. Ну, допустим, я сейчас махом и каким-то чудом сделаю все заказы. Допустим. Этого только-только хватит на первый семестр. А мне же нужно будет до города ещё как-то добраться и жить там где-то.

Ладно. Добраться можно на попутках. Но нужна квартира. Потом, когда поступлю, там общага будет, за неё тоже взнос, но он мизерный. Но до этого, до поступления, мне нужно где-то жить два месяца. Нужна квартира, за которую опять платить!

Деньги. Всё упирается в деньги, которых нет.

А если добраться до Кунстберга на попутках, а там не к экзаменам готовиться, а начать искать работу? Пропустить год. Я ведь могу пропустить год. Я имею на это право! Накопить денег на учёбу и со следующего года уже поступать.

Так. Это уже звучит лучше. Правдоподобнее и разумнее, только… Только всё это планы на месяц вперёд. А что мне делать сейчас? Вот прямо сейчас! Мне же ещё школу нужно как-то закончить! И не просто «как-то», а на отлично. И при этом, чтобы родаки не заграбастали.

Раздери всех твари! За что мне это?

Стоп. Хватит горячку пороть. Родители же тоже не сию секунду собираются меня к этому Ждуну-Ждану отправлять. Им ведь тоже нужно, чтобы я закончила школу.

Так. Это уже хорошо. Это отлично.

Думай, Рика. Думай. Нужно быть умнее. Нужно быть хитрее и расчётливей. Меня обложили, меня припёрли к стенке, меня собираются зафигачить на пять лет к какому-то шизику. Мне нужно продумать стратегию.

Значит так. Сейчас я пару дней играю психа. Ночую у Анжелки или ещё у кого-нибудь. В школе не появляюсь. Где-нибудь на второй день маман меня находит, конвоирует домой, учиняет воспитательную беседу, я всё ещё играю психа и истерика и посылаю её к тварям. Ещё где-нибудь недели полторы всем грублю и шлю лесом, а потом смиряюсь. Я ж ведь каждый раз смирялась с занятиями и учителями. Поэтому постепенная смена поведения не вызовет подозрений. Заканчиваю школу, отгуливаю выпускной, собираюсь в дальнюю поездку, уламываю папу дать побольше денег и еду в Кунстберг. Да, от Ждуна родители будут ожидать письма о моём приезде. Но пока они спохватятся, пока поймут, что слишком долго никакого письма нет, пройдёт немало времени. Я уже успею поступить в Академию и начну там учиться. А после этого меня оттуда уже клещами не вытянешь.

Отлично! План есть. Осталось только пару дней где-то перекантоваться.

Я выруливаю на дорогу, которая ведёт прямиком из города, и только сейчас соображаю, куда еду.

Несколько лет подряд почти каждый день я вот так же, как сейчас, каталась к дому мастера Ронга. Этот старый таянгиец выстроил на своём участке земли спортзал и преподавал единоборства всем желающим. В том числе и мне. Денег на обучение у меня, конечно же, не было, но я всё равно торчала у забора, подглядывала и пыталась повторять движения. И то ли старику надоело моё торчание, то ли он проникся моими стараниями, но в конце концов, пустил меня в спортзал. В оплату за занятия я прибиралась в его доме один раз в неделю и каждый раз после занятий готовила ему. Эта лафа длилась целых три года. А потом мама начала нанимать мне учителей, и времени не стало совсем. Но я всё же вырывалась, хоть и редко, но вырывалась к старику Ронгу. И он разрешал заниматься уже просто так.

Вот он старый знакомый заборчик, впритык к которому подступают стены спортзала. Через огромные окна даже отсюда просматривается деревянный пол и сложенные аккуратной стопкой маты. Но в зале никого нет. Сейчас тепло, а в такую погоду мастер с учениками всегда выбирался на поляну за рекой.

Не снижая скорости, я проезжаю небольшой мостик над малюсенькой речушкой, потом жму изо-всех сил на педали, поднимаясь в горку, а затем, миновав пшеничное поле, сворачиваю к небольшой рощице. Прямо перед ней и находится эта тренировочная поляна, а на ней уже вовсю занимаются парни.

Мастер Ронг — низенький, сухонький старичок с жёлтой кожей — как лёгкого плющевого медведя скручивает и бросает на землю здоровяка Дина. А тот грамотно падает. Да, правильно падать у мастера Ронга учатся все и сразу. А уж Дин особенно. Этот белобрысый красавчик уже давно в любимчиках мастера ходит, а значит и синяков получает в два раза больше, чем остальные. Но Дин не жалуется, а гордится этим.

После школы он собирается в военное училище. А ведь шесть лет назад, когда я только встретила его на занятиях, Дин был совсем хлюпиком, но вот втемяшил себе в голову, что хочет стать сильным, и стал им. И главное, что родители ему не мешали. А ещё его родители, узнав, что у парня слабый канал, не стали мурыжить его дурацкими медитациями и занятиями по раскрытию канала, а просто забили на это. Решили, что не всем магами быть, не в этом счастье. Мудрые родители. Правильные, настоящие.

Почему у меня не такие?

Чувствую, что снова начинаю заводиться, и пытаюсь дышать ровнее.

Подкатив к зеленеющим клёнам, я бросаю велосипед и встаю по стойке смирно, жду разрешения ступить на поляну. Выполнив очередной бросок Дина через плечо, мастер Ронг наконец обращает на меня внимание.

— Эрика, давненько тебя не было видно, — чуть склоняет голову он, и я кланяюсь в ответ. — Проходи. Разогрейся для начала.

— Спасибо, мастер.

Я выхожу на поляну и начинаю разминку: несколько кругов бегом, растяжка, кувырки, махи руками и ногами. Мышцы, разогретые ещё и велосипедной пробежкой, быстро приходят в тонус.

— Эрика, встанешь в пару с Томом. Отрабатываем сегодняшнее броски.

Броски — это хорошо. Это просто замечательно. Мне прямо хочется кого-нибудь побросать.

Томом оказывается крепкий паренёк, чуть повыше меня ростом, сероглазый и горбоносый. Раньше я его точно не видела. Впрочем, на занятиях я уже давно не появлялась. Новичок, значит.

— Учитель, — подаёт голос Дин, — может Эрику со мной в спарринг? Её сегодня штормит изрядно, того и гляди молниями из глаз сыпать начнёт.

Парни кто улыбается, кто тихо хмыкает, мастер и сам едва улыбку сдерживает, а Том недовольно хмурится. Ну и дурак. Дин же этими словами надо мной подтрунивает, а не над ним. Всё из-за фамилии этой дурацкой. Спасибо за неё дедушке приколисту. Отец рассказывал, что тот, когда получал документы, просто взял и поменял фамилию и вместо «Эйнфаллейсершторм» написал «Шторм». Нет, будь у меня фамилия Эйнфаллейсершторм, я бы её тоже поменяла. Но почему именно Шторм? Чем его Лэйсер, например, не устроило? Или Эйнфал?

Теперь над нашим семейством все прикалываются. С такой фамилией и прозвища никакого не нужно. Особенно мне с моим-то характером.

Я ничего не отвечаю этому широкоплечему болтуну, а просто показываю средний палец. На место Дина ставит учитель, подзатыльником отправляя помогать Грэгу.

Все начинают спарринг, и мы с Томом встаём друг напротив друга. Оцениваем, примериваемся. Наверное, из приличия мне нужно уступить и побыть в роли летающего снаряда. Я уже почти открываю рот, чтобы сказать это, как Том спрашивает:

— Падать-то хоть умеешь?

— Доводилось, — хмыкаю я.

Что-то начало у нас как-то не заладилось. Ну да и фиг с ним. Не хватало мне с ним ещё и расшаркиваться. Раз шпильку в мой адрес на свой счёт воспринял, значит сам дурак.

Я делаю шаг и тянусь к его груди, в общем, подставляюсь как могу. А Том, вместо того, чтобы перехватить мою руку, крутануться и перекинуть меня через плечо, как показывал мастер Ронг, зачем-то делает подсечку.

Вернее, пытается. Потому что я моментально подпрыгиваю, переношу вес на другую ногу, автоматически хватаю его руку, подкручиваюсь под него и бросаю через себя. В общем, делаю то, что должен был делать он.

Том поднимается и сердито смотрит на меня.

Ну красота просто. А я-то в чём виновата? Да как же вы достали меня, разобиженки психованные! Я сейчас, между прочим, сама психованная. Я такой психованной уже давно не была.

Тем временем Том стремительно подходит ко мне, решительно хватает за рукав, тянет на себя. Это он зря. Когда противник движется на тебя, то можно использовать силу его инерции для такого броска, но я же стою. Стояла. Теперь падаю на Тома. Но я вовсе не собираюсь ему подыгрывать, послушно перелетая через него и приземляясь на спину. Фигу.

В последний момент успеваю оттолкнуться от земли и взлетаю свечой в воздух в то время, как Том валится на спину и пытается пнуть меня, чтобы опрокинуть на землю у себя за головой. Но у него ничего не выходит, нога проходит мимо. И я, выдержав хрупкое равновесие ещё пару секунд, падаю на него сверху. Если обрушиться пяткой или коленом, Том ещё долго не встанет. Возможно, никогда. Я конечно, сегодня психованная, но не настолько. Так что ограничиваюсь простым прижатием к земле. Несильно и недолго. После чего вскакиваю на ноги, даю ему возможность подняться. А он, поднимаясь, как бы случайно дёргает меня за косу.

Паразит, блин, сраный! Нафиг сейчас урою.

Я всем корпусом поворачиваюсь к Тому, но в этот момент мастер Ронг решает, что хватит нам двоим спарринговаться, и к Тому кого-то подставляет, а меня отводит к Дину.

Мудрое решение. Дин хотя бы меня знает и не будет ещё больше бесить.

Встаю напротив него, глубоко дышу, пытаюсь унять злость, что буквально кипит во мне, а Дин улыбается и говорит:

— Эрика, сделай вот так: пш-ш-ш!

Несколько секунд пялюсь на его искреннюю физиономию, представляю свою свирепую рожу и… и сгибаюсь пополам от беззвучного ржача.

Ну вот как у него получается всё свести к шутке и фарсу? И не обидно ж нисколько. Магия просто какая-то!

— Дин, Эрика, заканчивайте прохлаждаться! — кричит мастер Ронг.

— Простите, мастер! — хором отвечаем мы.

— Рика, ты б косу убрала. Мешается, наверное, — уже серьёзно говорит Дин.

А я смотрю на косу и замираю.

Да, на тренировках я её всегда убирала, укладывала на затылке. Длинная, толстая, тяжёлая, она постоянно мешалась, но у меня и мысли не было избавиться от неё, а всё потому, что мама любовалась моими волосами. В детстве она тщательно и с любовью расчёсывала их, заплетала в косу и рассказывала, что, когда она была маленькой, у неё была точно такая же коса. И вот именно поэтому я никогда не обстригала её, только концы ровняла. Коса уже до колен доросла, и мыть её, сушить и каждый день расчёсывать — это сплошное мучение. А ведь в ней не меньше метра длинны. За такое нормально заплатят.

Я стискиваю зубы и, расстегнув карман, извлекаю перочинный ножик.

— Эрика, ты чего? — бормочет Дин.

— Подожди минутку, — сосредоточенно говорю я и, вытащив лезвие, начинаю резать косу у самого основания.

— Эрика… ты… не… нормальная, да?.. — упавшим голосом заканчивает Дин, глядя на меня во все глаза.

— Всё норм! — отвечаю я и, последний раз полоснув лезвием по косе, встряхиваю головой. — Круто!

До чего ж легко стало. Голова, как одуванчик. Кажется, что подпрыгнешь и улетишь. Это ж какую тяжесть я на себе таскала. Всё время! И даже не думала о ней, не замечала. А нормальные, безкосые люди живут и знать даже не знают, что такая тяжесть вообще бывает.

Мотаю головой, привыкая к этой невообразимой лёгкости, и улыбаюсь, как ненормальная.

— Эрика, всё в порядке?

Уже и мастер Ронг забеспокоился, и все парни как-то настороженно смотрят на меня. Ну да, наверное, не каждый день у них на глазах девицы косы режут. Но я в порядке. Конкретно сейчас я, как никогда, в полном порядке. Я будто бы окончательно сбросила с себя тяжеленный груз, и голова в момент стала ясная-ясная.

— Да, мастер, всё хорошо! — кричу в ответ. — Не волнуйтесь. Я сейчас тут закончу и продолжу спарринг.

Швыряю ножик к валяющемуся в десяти метрах велосипеду, затем обматываю прядью волос обрез косы, чтобы не расплелась, и завязываю узлом, поднимаю глаза на озабоченную физиономию Дина и застываю.

Сначала я даже не понимаю, что заставляет меня застыть. Ну Дин, ну смотрит — ничего такого. Но я нутром чую какую-то ненормальность, а ещё это нутро закручивается в узел от подступающего дурнотного страха, от приближающейся жути. И только осознав это я понимаю, что дело не в Дине, а в том, что у него за спиной.

Поле. Пшеничное поле встаёт на дыбы, топорщится зелёными ростками, идёт волнами, такими, какие бывают на воде. Эти волны несутся с огромной скоростью, несутся сюда, к нам. Метровые волны из земли. И я уже чувствую, как почва под ногами теряет твёрдость, и я проваливаюсь, медленно проваливаюсь под землю.

Это конец.

Неотвратимый, неизменный, неизбежный.

Конец.

От этого нельзя убежать, его нельзя остановить. Никак, ничем. Человеческое оружие, заклинания магов — для него пустой звук. Оно убивает всех. Оно. Они. Твари. Потусторонние твари, которые обитают на Заброшенных землях. Твари, о которых стараешься не думать, и о которых забываешь, живя под защитой контуров секачей.

Секачи… Они бы смогли остановить неостановимое. Смогли бы. Но их здесь нет. И значит — конец.

И как чудовищно странно, что я так отстранённо думаю об этом. Я как бы смотрю на всё со стороны. Я вижу себя, уже по грудь провалившуюся под землю, вижу Дина, которого засосало по пояс, вижу мастера и других ребят, они дёргаются, пытаются вырваться. Крики, паника, ужас на лицах — всё это я вижу и слышу, но сама я будто бы уже не здесь, а непойми где. Даже страх, который сковал меня, даже он какой-то далёкий. Больше всего это похоже на опостылевшее состояние медитации.

Что за бред? Какого рожна я впала в него? Реакция организма против шока и паники? Да на кой мне это нужно? Уж лучше захлёбываться ужасом, чем вот это!

Я рычу и насильно заставляю вернуться себя в себя. На секунду мне кажется, что я падаю. Падаю в собственное тело. Моментально возвращаются все ощущения, все чувства и эмоции. Они огнём вспыхивают во мне, и первой загорается не страх, нет. Первой загорается злость. На себя дуру, на родителей придурков, на жизнь ерундовую, на тварь эту паскудную. Земля сдавливает и засасывает тело, ноги, наверное, уже превратились в кровавое месиво и жить мне осталось всего ничего. Плевать! Я не чувствую боли, и пока я её не чувствую, буду сопротивляться. Пусть хоть кто-нибудь испробует моей злобы сполна.

Получи!

Я ору на взбесившуюся землю, хлещу её своей косой, и мне всё мерещится, что падаю. Продолжаю падать в себя. Всё глубже и глубже, всё дальше и дальше. С каждым криком, с каждым ударом будто бы прошибаю сама в себе какой-то невиданный тоннель. Я вычерпываю собственную злость, швыряю её в тварь и проваливаюсь.

Проваливаюсь в вулканический очаг, клокочущей, бурлящий раскалённой магмой.

Это галлюцинации? Или тварь наконец пожрала меня?

Что за хрень происходит?

Если убиваешь, то убивай по-нормальному, дрянь! Бесишь!

И огненная масса, будто отвечая на мои эмоции, взрывается, подхватывает меня и несёт вверх. Я горю.

Нет. Не горю. Нет никакого огня, никакого тоннеля. Ничего этого нет. Я по-прежнему зажата в тисках твари. Но вот внутри меня по венам вместо крови, кажется, несётся магма. И я чувствую, что могу. Могу вырваться!

Собираю все силы и рву наверх, опираюсь на подвижную зыбкую почву и вырываю себя из земли. Немного, совсем чуть-чуть, но хоть что-то. Глотаю ртом воздух, вдыхаю полной грудью и делаю второй рывок. Но руки снова начинают тонуть в земле. И тогда я хлещу её косой и ору, приказываю замереть, будто бы я могу приказывать. Но земля и правда замирает и даже твердеет, так что ещё пара рывков — и я выползаю наружу, встаю на правое колено, левая нога не слушается, кажется, сломана. Но это всё фигня, потому что я жива. Жива! А значит, могу что-то сделать. Могу помочь остальным, могу вызвать помощь. Там, на дороге, должны быть знаки. И если доползти, то можно вызвать секачей. Можно…

Я поднимаю голову и на фоне синего неба вижу летящую чёрную тень.

Что это? Птица? Или ещё одна тварь?

Не успеваю понять, не успеваю рассмотреть. Тьма наваливается на глаза, а затем и на сознание.