3. Коса Эрстера

— На сегодня закончили, все свободны, — ворчит Дракон. — Сейчас я уезжаю в департамент по делам, так что завтра занятий не будет. У вас впереди целых два выходных, проведите их с пользой. Всё. Идите.

Слышу стук орудий, вижу, как мои одногруппники проходят в душевую. Мне бы и самой туда пойти, но я не могу. Сижу на лавочке, прислонившись к стене и вытянув ноги, и не могу встать. Руки висят двумя бесполезными плетьми. А всё из-за этой дурины, что лежит рядом. Из-за косы Эрстера.

— Шторм, как вы?

Дракон склоняется надо мной и даже участливо смотрит. Или мне это от усталости мерещится?

— Ещё жива, мастер.

— Реподуктат с собой?

Качаю головой. Я так и не начала его пить, но об этом лучше помалкивать.

— Всегда носите его с собой, — шипит Дракон. — Как вернётесь в свою комнату, обязательно примите.

Киваю, но принимать эту дрянь не буду. Если я смогу дойти до комнаты, значит, я уже всё, что угодно смогу. Это дело привычное, а вот участие и забота Дракона — не привычное дело.

— Мастер, вы меня что, даже ругать не будете? — спрашиваю в лоб.

От тупой физической усталости мозги почти не работают. По крайней мере выдавать завуалированные вопросы они точно не в состоянии.

— Было б за что, отругал бы, а сегодня не за что, — так же в лоб отвечает Дракон.

Уж он-то никогда не отличался тактом.

— Так у меня ж ничего не получилось.

Да, сегодня у меня совсем ничего не получилось, даже до третьей ступени дойти, только расшириться смогла, в атис войти.

— Вам, Шторм, сейчас нужно к оружию привыкать, — сухо отвечает Дракон. — Наращивать свою скорость, силу, чтобы косой этой управляться. Вот если через неделю вы всё ещё не сможете её в руках держать, тогда-то я и начну на вас ругаться. А сейчас всё, отдыхайте.

С этими словами он разворачивается и уходит. А я остаюсь одна.

Примерно две недели назад я впервые ощутила, что такое «выброс вигора», а потом сразу же узнала, что такое «откат», когда выброшенный вигор возвращается назад. Для обычных людей и магов он не ощутим, похож на лёгкое дуновение ветерка. Для секачей чужой выброс, если верить словам одногруппников, ощущается, как ударная волна, от которой скручивает внутренности. Для тварей вигор смертелен, а вот для секача возвращение собственного вигора — это пытка.

Я плохо помню, что со мной творилось тогда, но знаю, что хохотала. Меня ломало, резало собственным вигором, а я заходилась диким смехом. Потом отрубилась и провалялась в отключке примерно сутки, а затем меня начало лихорадить, и я то приходила в себя, то снова проваливалась в бессознанку. Это длилось три дня. Целых три дня я лежала в палате под присмотром врача. В какой-то из дней лихорадки на соседней койке появилась бабушка Ше. Так же, мне кажется, я видела и Петра. Все они быстро выздоравливали и возвращались на занятия. Никого из них не мурыжило сутками.

А потом, перед выпиской, ко мне пришёл Дракон и очень долго со мной разговаривал.

Он рассказал, что откат ловят все секачи, и ловят его каждый раз, постепенно привыкая. Но у всех секачей это проходит менее болезненно, чем у меня, потому что они грамотно выстраивают щит. Как оказывается этот щит ставится не только для защиты от тварей, но также для заслона от собственного вигора. Щит принимает на себя возвратный удар агрессивно заряженного вигора, сила гасится, вигор сливается воедино, и откат проходит почти незаметно. Да, он тоже причиняет боль, особенно по первости, но семьдесят часов подряд никого после этого не лихорадит. Только меня.

А ещё так же переносил откат покойный учитель Дракона — объединитель земель и победитель «Белого братства» Стефан Эрстер. У него, как и у меня, совсем не получалось выстраивать щит. А ещё у него, как и у меня, рабочим каналом был не страх, а гнев. Агрессия.

Дракон рассказал, что Эрстер не умел и не ставил щитов, но неизменно из всех битв с тварями выходил победителем, потому что во время схватки он превращался в берсерка — неудержимую живую ярость. Его защитой было нападение.

И мне придётся стать такой же.

Когда полторы недели назад, предчувствуя недоброе, я пришла в зал тренировок, мне вернули мою косичку, а также выдали новое орудие. Оказалось, что старое треснуло во время выброса вигора, а вот волосяная косица, как это ни странно, уцелела.

День я входила в ритм, вливалась в тренировки, работала как все. А вот со следующего дня меня начали гонять так, как ещё ни разу не гоняли. От меня требовали не просто молниеносной реакции, а какого-то предугадывания. И не на шаг, а на два-три. Разумеется, у меня ничего не получалось. И разумеется, Дракон ругался на меня.

Несколько дней мне не разрешали входить на тренировках в атис, а вчера же, наоборот, потребовали войти и повторить выброс.

Я пыталась. Честно. Я даже косичку свою точно, как в тот раз, в руку взяла. И у меня даже что-то получилось.

Почти.

В последний момент будто что-то дёрнуло меня, и я затормозила вигор.

Дракон наорал на меня, обозвал дурой. Кричал, что сильный шок организм испытывает только один раз, дальше раз от раза становится легче, а тем, что сдерживаю поток, я только себе хуже делаю.

И он оказался прав.

Буквально тут же у меня поднялась температура и меня начало трясти, но Дракон не отпустил меня и даже поблажек не сделал. Он влил в меня репродуктат и заставил пахать. В итоге он добился своего: я разозлилась и впилила в него вигором. Он от этого только за ухом почесал, а меня опять скрутило и прорвало на ржач.

Ну не абсурд ли кататься по полу, корчась от боли, и хохотать? Да бред натуральный. Но именно это со мной вчера и было. Не знаю, над чем я смеялась. Не помню. Наверное, над тем, что очередную косу сломала. Возможно мне казалось это чем-то забавным.

В общем, только после этого Дракон сжалился надо мной и отправил к врачу, так что эту ночь я опять провела в палате. А на утро с дурной головой и лёгкой температурой поплелась в зал, потому что Дракон велел явиться, несмотря ни на что.

Вот тут-то мне и вручили этот музейный экспонат. Дракон его и правда откуда-то выписал. Две недели посылочка шла. И теперь она моя — коса Эрстера. Двухметровый дрын весом в три килограмма. Для Эрстера это, может, и нормально. Он здоровущим дядькой был. Но я-то совсем не здоровущая, и не дядька вовсе. Мне даже держать её тяжело и неудобно, а уж махать и подавно. Про выписывание каллиграфии я и вовсе молчу.

Какой вообще придурок придумал, что оружием у секачей должна быть именно коса? Почему не меч, не секира? Почему?

У меня же руки отвалятся, если я хоть раз ею ещё махну. Да я и не махну. Сил не осталось. А Дракон ещё требует, чтобы я двигалась в два, в три раза быстрее обычного.

Как? Ну вот как мне с ней двигаться вообще?

Рю Кохэку воистину дракон, и методы у него драконовские. Он требует невозможного. А ещё будто чувствует, что я репродуктат не принимаю, и тюкает меня каждый день. Мол, он полезный, силы восстанавливает, жизнь продлевает. На кой хрен продлевать эту жизнь, если она такая? Сдохнуть хочу. Сдохнуть!

Нет, сначала в душ, а потом сдохнуть.

Смотрю на дверь в душевую. Понимаю, что нужно туда идти, но пока не понимаю, как. Я не могу заставить себя даже встать, про «идти» и речи нет. «Идти» — это слишком далеко.

Тем временем из душевой выходят парни, машут мне руками.

— Эрика, ты как? — спрашивает Пётр и с улыбкой добавляет: — Тебе помочь с доставкой?

Шутник, блин.

— Нет, сегодня я сама справлюсь, — качаю головой.

— Ну как хочешь, — пожимает он плечами. — Мы уже привыкшие. Да и вообще, когда ещё такую красивую девушку на руках поносишь?

— Валите уже.

Парни смеются, прощаются и уходят.

Вот они — нормальные секачи, и всё у них, как у нормальных людей. То есть, как у нормальных секачей. Они умеют выстраивать щиты, умеют грамотно подконтрольно выпускать вигор. Ник правда ещё не умеет, но это временно. По крайней мере, никто из них не лежит в палате по несколько дней и не ржёт после каждого выброса вигора. У них нормальный стандартный рабочий некс, а не как у меня. Нестандартный! И что мне теперь с ним делать, с этим нестандартным? Почему? Ну вот почему я тогда не испугалась, а разозлилась? Что за реакция такая? И этот смех. Что за дебилизм? Я теперь каждый раз смеяться буду? И когда на тварей пойду тоже? Интересно, а Эрстер тоже ржал каждый раз или он всё же более нормальным был? Про это Дракон ничего не говорил.

Вздыхаю и снова смотрю на дверь в душевую. Оттуда выходит бабушка Ше и идёт ко мне. Молча присаживается рядом, достаёт сигарету, зажигалку, начинает курить.

Вообще, не очень люблю запах курева, но к бабушке Ше уже давно привыкла. Она пропахла табаком настолько, что кажется, он впитался в её душу. А душа у бабушки Ше большая и тёплая. С ней можно часами сидеть и молчать. И это тоже общение, своеобразное, но общение. Только вот я по-прежнему о ней ничего не знаю.

Про Петра, если говорить вкратце, знаю, что он вырос в Крайнике, на севере Белозема, ему тридцать четыре года, не женат, но, кажется, есть ребёнок, по образованию археолог и с тварью повстречался на раскопках Дальнего. Про Ника знаю, что он родом из города Ферне на юго-западе Фрайлана, учился на третьем курсе технического вуза на инжинера-механика, с тварью встретился, когда ехал на практику, пять дней лежал без сознания в итисе, после пробуждения начал заикаться, как когда-то в детстве. А про бабушку Ше не знаю даже таких общих сведений, хотя два месяца бок о бок с ней косой машу.

— Здорово у вас получается с косой управляться, бабушка Ше, — решаюсь прервать я молчание. — Как будто бы всю жизнь ею махали.

— Так и есть, — отвечает бабушка. — Махала.

Я вопросительно смотрю на неё, ожидая продолжения, и бабушка Ше продолжает:

— Я из посёлка Яйоуан. Там у нас никогда не было всех этих новомодных машин. Траву косами косили.

Яйоуан… Я даже плохо представляю, где это. Если уж честно, то совсем не представляю. Хотя название знакомое.

— Тяжело, наверное, после села в городе оказаться? — спрашиваю я. — Наверное, не раз хотелось вернуться туда, в тишину и простор?..

Я говорю это бабушке Ше, а сама вспоминаю свой родной Ротбург с его маленькими, извилистыми улочками, аккуратными домами, и яблоневыми садами. Сейчас там уже лежит снег и на площади строят большую горку, а дядюшка Отто наверняка начал печь своё «зимнее» печенье с изюмом, сушёными яблоками и шоколадом. Как же хочется туда! Безумно хочется. До солёной рези в глазах…

Моргаю, отгоняя секундное наваждение, и слышу, как отвечает бабушка Ше:

— Хотелось. Только некуда мне возвращаться.

От этого спокойного голоса, который произносит такие страшные слова, внутри всё сжимается.

В смысле, как это некуда? Почему некуда? Посёлок Яйоуан. Что с ним случилось? Откуда я помню это название?

А бабушка Ше молчит, смотрит куда-то в пустоту сквозь стены и молчит. И от этого молчания становится ещё страшнее. Невыносимо просто. Другой бы на моём месте замолчал бы, не стал дознаваться, не стал бы бередить раны, ведь ясно же — что-то ужасное случилось. Но я так не могу.

— Что… произошло? — непослушным языком спрашиваю я.

Бабушка Ше молчит ещё несколько долгих секунд, а потом тихо, на грани слышимости говорит:

— Ровно год назад мой посёлок смела тварь. Я была на поле. Одна. Поэтому оказалась последней жертвой. Бригада секачей едва смогла остановить тварь. Говорят, что класс В встречается очень редко.

Непроизвольно сжимаю руки и закусываю губу.

Класс В — это же конгломерат. Соединение нескольких тварей класса Б в одно. Оно смело посёлок. Целое поселение. Где сотни людей. Где дети, внуки, правнуки… Где вся жизнь…

Ком, подступивший к горлу, не даёт сказать ни слова, даже хрипа не выходит. Но молчать сейчас я не могу, потому что… Просто не могу!

Тянусь дрожащей рукой к бабушке Ше и неуверенно опускаю на её плечо. И тут же сухие жилистые пальцы стискивают мою ладонь, прижимают с силой, держат. Я тихо обнимаю бабушку, и мы сидим. Молчим. И это молчание красноречивее тысячи слов, оно проникает прямо в сердце, в душу проникает, и больше не нужны ответы, потому что нет вопросов, непонимания нет.

— Наш страх — это наша защита, — едва слышные слова вплетаются в тишину зала, не разрушая её, а мягко отодвигая. — Плотная стена, которая спасает нас. Но именно она, спасая, превращает нас в истуканов. Ты же танцуешь. Я видела. Это танец. Если наденешь броню, не сможешь танцевать.

Маленькие иссохшие пальцы ещё сильнее сжимают мою ладонь.

— Танцуй, девочка. Танцуй. У тебя получается.

Бабушка Ше уходит, а я остаюсь сидеть. Её слова не отпускают меня, крутятся в голове. Вроде бы, то же самое сказала, что и Дракон: страх — это стена, которой выстраивается вигор, защищая секача, а у меня этой стены нет, не получается она. Зато получается движение. Поэтому нужно двигаться. Дракон тоже это говорил. Но слова бабушки Ше звучат как-то иначе. По-другому. Или это я уже выдумываю на пустом месте, потому что зациклилась и туплю?

Да, скорее всего туплю. Вот прямо сейчас сижу и конкретно туплю вместо того, чтобы идти в душ, а потом прямиком спать.

Нужно встать. Нужно собраться с силами и встать. Если встану, то и до душа дойду, и не утону в нём, и даже выбраться смогу без помощи, и вообще что угодно сделать смогу!

Встать бы только…

Всё. Хватит вести себя как тряпка. Эрика, возьми себя в руки и вставай, ленивая тварь. Вставай! Раз, два…

Подъём!

Рывком сдираю себя со скамейки и, поняв, что не падаю обратно, топаю к душевым кабинам.

Тело — деревянная колода, тяжёлая и негнущаяся. После каждого шага хочется рухнуть на пол и остаться так лежать до завтра. Но я иду. Я могу двигаться, а значит, нужно двигаться!

Доползя до кабин и скинув одежду, наконец, залезаю под душ, под тёплые струи.

Мамочка родная, какое же это блаженство! Просто невообразимое…

Стою с закрытыми глазами, ловлю кожей тепло и ощущаю, как усталость капля за каплей стекает с меня, вода смывает её. Конечно, не до конца. Конечно, тело всё ещё тяжёлое, но уже не такое деревянное. Да и вообще дышать просто легче.

Стою так, может, минут пять, а может, и полчаса. Вода начинает заметно остывать, и только тогда я вспоминаю о мыле. Наскоро закончив процедуры в холодной воде, я вылезаю из кабины и упираюсь взглядом в зеркало.

Мда… Два месяца каждодневных тренировок изменили меня основательно. Если раньше была больше костлявой, особенно после пятимесячного лежания в коме, то теперь, кажется, состою из одних жил. Я и не заметила, как моё тело приобрело этот рельеф мышц, почти полностью утрачивая женственность, которой и без того было немного. Теперь-то на меня уж точно никто не позарится. Кому нужен мужик в юбке, который даже юбок не надевает?

Впрочем, с моим расписанием у меня никаких сил не остаётся. Так что, даже если кто-то и позарится на такую «красоту», то всё равно ничего не выйдет. А когда полноценным секачом стану, то там вообще туши свет начнётся. Интересно, а как секачи с семьями общаются? Детей воспитывают? Скорее всего, никак. Времени нет, и всё — точка.

Мда… Весёлая перспективка.

Но грустить всерьёз по поводу своего будущего не получается. Как-то всё равно мне на него. Не колышет. Да и сил просто нет загадывать так далеко. Я даже про завтра ничего сказать не могу. Мне бы одеться, да до комнаты добраться, а там можно и над завтра подумать, пока лечу к подушке в объятия.

Но одеваюсь я на удивление резво, даже почти бодро. Волшебная вода сделала своё дело, и из душевой я выхожу значительно посвежевшей. Смотрю на валяющуюся косу.

Вздыхаю.

А затем почему-то подхожу к ней и беру в руки.

Потемневшее от времени и вытертое до блеска дерево рукояти приятно холодит ладони, а чёрное лезвие хищно поблёскивает заточкой. Вместо современных зажимов фиксаторами служат допотопные болты. Такую косу одним движением не раскинешь, вручную всё крутить нужно, а лучше вовсе не складывать, потому что быстро такое не разложишь.

Болты, значит?

Зажимаю пальцами болт, тяну, и он, спустя несколько секунд, поддаётся. Ну надо же! А раньше я бы ни за что не раскрутила. Силёнок бы не хватило.

Расслабив крепёж, я выворачиваю лезвие не внутрь, а наружу. В итоге получается что-то типа длинной глевии с изогнутым внутрь лезвием. Это, конечно, заметно облегчает управление косой, но от этого дрын стал ещё длиннее.

Что ж с ним делать-то?

Впрочем…

Иду в подсобку, беру первую попавшуюся косу, потом примериваюсь и начинаю ею пилить древко своей примерно посередине.

Дракон меня убьёт, когда увидит, что я сделала. Только подумать: коса Эрстера, музейный экспонат, величайшая ценность и бла-бла-бла! И как только рука поднялась!

А вот так вот, взяла и поднялась. Если бы она сегодня на это не поднялась, то завтра просто отвалилась бы от тяжести. А так, глядишь, килограмма пол отпилю, всяко легче будет.

Отбрасываю отрубленную деревяшку и взвешиваю косу Эрстера.

Полегчала. Несильно, но всё же чувствуется, а самое главное, она теперь не такая длинная, и я могу ей управлять!

Хм. Чего это я такая воодушевлённая? Ещё пять минут назад от усталости падала, а сейчас хоть в пляс иди.

Впрочем, чего бы и не пойти? Нужно же мне косу опробовать, посмотреть, как она в деле. Тем более, Дракона нет, орать и ругать за неудачу никто не будет.

Хмыкаю и снимаю с пояса свою косицу. Я теперь всегда её с собой ношу. Странно, конечно, что металлические косы от моего вигора ломаются, а эта нет, не оплавилась, не посыпалась, как была чёрным плетёным кнутом, так и осталась. Но думать над этим буду потом.

Расправляю плечи, развожу руки и шагаю в итис, моментально расширяясь.

Бабушка Ше говорила танцевать. Не атаковать, не бить, а танцевать. И первый раз я именно это и делала — танцевала. Может, в этом суть?

Выдыхаю, собираю вигор, поднимаю обе руки и закрываю глаза. Не помню, что танцевала тогда, две недели назад, не помню ту последовательность знаков. И я не знаю, какая будет сейчас, не выстраиваю, не продумываю, просто прислушиваюсь к себе и черчу обеими косами «дождь».

Он падает в меня. Первые капли со стуком ударяют в сухую землю, поднимают пыль, а через пару мгновений непрерывный серебристый поток хлещет по мне. Я снова окружена дождём, и я снова танцую. Не думая, не вспоминая, выписываю знак за знаком, рисую их своим телом, леплю их из себя. Как же давно я не лепила. Соскучилась. Безумно соскучилась по этим волшебным ощущениям, когда под руками что-то рождается. Косы не глина, да и я тоже. Но хоть так, пусть на немного, но приблизиться к тем волшебным, волнительным ощущениям.

Губы сами собой растягиваются в улыбке, и вигор во мне бурлит, он движется, танцует вместе со мной, разъединяется на два канала и выплёскивается наружу, разлетается сверкающими каплями всё дальше и дальше, всё шире и шире. И это всё ещё я! Я могу дотянуться до каждой капли, я могу стать ею, могу стать всеми сразу, охватить весь разлёт. Могу!

От этого начинает кружиться голова, и я, в попытке удержаться над пропастью, не свалиться в безумство, замираю.

И тут же понимаю — ошибка. Это ошибка!

Вигор, который только что тёк, вдруг застывает, остывает, превращается из капель в острые льдинки. В иглы. В камни. Которые замирают в полёте. Замирают чтобы повернуть назад и начать новое движение.

В меня.

Опять всё повторяется. Всё, как в прошлый раз. Ещё немного — и эти смертельные иглы врубятся в меня, снова разорвут на части. А ведь рядом никого нет, чтобы помочь, чтобы зажать в тисках, когда буду колотиться в припадке боли. О чём я только думала?!

И у меня даже брони нет, чтобы защититься от агрессивного вигора. Нет щита, который примет на себя откат, погасит его. Ничего нет!

«Если наденешь броню, не сможешь танцевать. Танцуй, девочка. У тебя это получается».

Эти незатейливые, ободряющие слова бабушки Ше всплывают в памяти, и в мозгу как будто что-то вспыхивает.

Понимание. Осознание.

Мой вигор подвижен и, когда я двигаюсь то он слушается меня. Когда же замираю, останавливаюсь, т единство рвётся, мы входим в диссонанс друг с другом, и его движение превращается в боль для неподвижной меня. Другие секачи тоже неподвижны, но у них есть броня! Стена из вигора, которая гаси удар. А у меня нет этой стены, нет брони. Мне остаётся только одно — двигаться. Танцевать.

Я снова делаю взмах косами, только теперь не толкаю вигор из себя, не гоню его, просто двигаюсь, вхожу в прежний ритм и вижу, как меняются иглы, снова обращаясь каплями. Эти капли одна за одной втекают в меня назад. Я танцую, а они втекают. И это так здорово, так просто и так чудесно, что я начинаю смеяться. Радостно взахлёб хохотать.

Почему я не додумалась об том раньше? Почему никто мне не подсказал, что оно происходит так? Неужели все эти умные столетние секачи не знают этого? Не знают, что вигор нужно ловить, танцуя?

Или они на самом деле не знают этого, потому что никогда не танцевали? Броня мешает им. Она позволяет им стрелять в упор, уничтожать тварей, но мешает танцевать.

Последняя капля входит в меня, а я продолжаю двигаться. Плавно, почти незаметно перетекаю с одной ноги на другую, просто играю мускулами и связками, постепенно сводя движение на нет. И улыбаюсь во всю ширину лица.

У меня получилось. Твари всех раздери, у меня получилось!

Опускаю руки, выравнивая дыхание, и радостно разглядываю свои орудия. Коса Эрстера не сломалась, не треснула, закалил её предыдущий хозяин, выдержала родимая. И моя косица опять не подвела. Только… что это?

По туго сплетённым волосам, жирно поблёскивая в свете шаров, струится чёрный волос. Нет, не волос. На канат больше похоже. На толстый, гладкий канат.

И живой.

Потому что он ползёт вверх.

Я завороженно, во все глаза смотрю на эту невесть.

Что это? На насекомое не похоже. На змею тоже. Может, магички опять что-то учудили? Но как они могли подсунуть это в мою косу, с которой я вообще теперь не расстаюсь?

Может, у меня глюки после удачно принятого отката? А что? Вполне возможно.

Отставляю косу Эрстера и тянусь к чёрной невести, аккуратно касаюсь её одним пальцем, ощущаю податливую мягкость, но не слизь, чувствую, как это нечто тянется ко мне, и вздрагиваю от внезапного понимания.

Тварь!

Это тварь.

Взмахиваю волосяной косой. Раз, другой, третий. Стряхиваю дрянь с неё прочь, и чёрная субстанция падает на пол, растекается вязкой лужицей, замирает. И я тоже замираю. На скамейке у противоположной стены.

Это тварь. У меня всё нутро орёт о том, что это тварь. Только она не похожа ни на что из того, что я знаю. Она вообще ни на что не похожа.

Маленькая чёрная лужица, которая только что ползла по моей косе.

Коса…

Смотрю на брошенную косу Эрстера и с отчаянием понимаю, что она очень далеко. Прямо за этой чёрной дрянью.

И пока я вот так стою и смотрю, тварь собирается в плотный комок, а затем выбрасывает себя вперёд, растягивается, после чего снова собирается в комок и снова растягивается.

Она ползёт. Ползёт ко мне. Сантиметр за сантиметром преодолевая расстояние между нами.

Что здесь происходит? Откуда она взялась? Что это вообще за тип? И самое главное: что мне с этим делать?

Боевая коса-то далеко!

Ай! Разнеси всё нафиг!

Сжимаю волосяную косу, вздрючиваю в себе вигор и спрыгиваю на пол.

Ну давай, тварь, ползи сюда. Я тебя и такой косой отделаю.

И не дожидаясь, когда медлительная тварь доползёт, срываюсь с места. В два прыжка сократив расстояние, хлёстко бью тварь гудящей от вигора косой. Но то ли эта коса не подходит для убийства, то ли ещё почему, но тварь не исчезает, а только цепляется за кончик волос и начинает ползти вверх.

Идиотина! Что я наделала?! Именно с этого всё и началось же.

Дракон! Нужно найти Дракона. Он поможет.

Мощным рывком скинув тварь на конец косы, вылетаю из зала, пробегаю холл и выскакиваю на улицу в вечер и тихо падающий снег. Ноги в лёгких кедах скользят по дорожке, мороз за считанные секунды пробирается за шиворот льняной куртки, но я будто не чувствую всего этого, не ощущаю.

Бегу, и в сердце запоздало начинает стучаться паника.

Тут же полно людей, полно магов, а секач только один. Тварь же всех убьёт. Ей это ничего не стоит. А то, что она сидит смирно в косе и пока не шевелится, вообще ни о чём не говорит. Она может сорваться в любой момент!

Дракон, где ты?!

Огибаю компанию магов, которая шарахается от меня, выскакиваю на центральную площадь и останавливаюсь. Отсюда расходятся дорожки во все корпуса. Только где именно искать Дракона? В нашем корпусе? В преподавательской общаге? Где?

Время уходит, а тварь отмирает и снова начинает ползти к руке.

Чтоб тебя!

Оглядываю площадь, ловя на себе недоумённые и испуганные взгляды магов, и уже рву в сторону общаги, как сзади догоняет резкий окрик:

— Шторм!

Оборачиваюсь и выхватываю взглядом двух девиц. Лаванда и Элена. Им-то что надо?

— Шторм, ты крыса! — орёт Лаванда, огибая закрытый на зиму фонтан. — Ты сейчас за всё ответишь, тварь поганая! Умри!

Она медленно замахивается, и что-то вспыхивает мертвенной зеленью в её ладони, вытягивает ко мне луч. Я пригибаюсь, отскакиваю кошкой, взмахиваю косой и тварь, что до этого упорно ползла вверх, вдруг вытягивается чёрной змеёй в сторону Лаванды, проглатывает луч и начинает расти, тянуться к замершей в испуге магичке, разевает громадную чёрную пасть.

— Стоять! — кричу я, перехватывая тварь второй рукой, сжимаю, чувствуя, как пальцы погружаются в смолистую мягкость.

И тварь останавливается, захлопывает пасть, сворачивается, утрачивает сходство со змеёй, снова заползает в косу, теряясь среди волос.

На периферии зрения появляется Фэнг. Он кричит на Лаванду, потом подскакивает ко мне, что-то спрашивает, но я не слышу, что именно. Я смотрю на тварь.

На тварь, которая только что… защитила меня.

На тварь, которая только что… послушалась меня.

Натужно сглатываю застрявший в горле ком, сжимаю косу ещё сильнее и поворачиваю назад. В спортзал. Бегу.

Дракона сейчас нет на территории универа — я это только что вспомнила. Единственный действующий секач здесь — это я. А значит именно мне придётся что-то делать.

Вопрос — что?

Толкаю плечом дверь в зал и, забежав внутрь, бросаю косу на пол. А потом медленно опускаюсь сама. Коса, свернувшись ровным кольцом, лежит неподвижно. Но я знаю, что она там — смертельная, всеубивающая, непобедимая тварь сидит сейчас там. И эту тварь я только что смогла остановить. Удержать.

Облизываю пересохшие губы и чуть подползаю к косе.

— Что?.. — охрипшим голосом шепчу я. — Что ты такое?

Чёрная тварь смолистой лентой чуть приподнимается над косой будто бы смотрит на меня. Слушает.

Наверное, я схожу с ума. Однозначно сошла. Потому что придвигаюсь ещё ближе и протягиваю руку.