Глава пятая.

1

Открыл глаза, поставил чайник,

Кипит вода, не сплю ночами.

Открыл окно — аптека, скверик,

Всё как обычно, включил я телик…

Согласно распоряжению Святогора, я торчу в этой розовой, до рези в глазах, спальне, уже третьи сутки, без возможности покидать её пределы. Исключение составляют посещение туалета и редкие вылазки на кухню с целью пожрать. Крыша едет основательно, учитывая, что у меня в «сокамерниках» всё те же Моисей и Афоня, которые целыми днями грызутся, выясняя кто виноват и что теперь делать. И вот я, чтобы окончательно не тронуться умом, лёжа на кровати горланю песни, правда в полголоса: соседи-то ни в чём не виноваты…

Мы живём здесь уйму лет,

Моя Жучка, я, да чёрный кот.

Нас троих окутал свет,

Телерадио частот.

Да, хоть телевизор разрешают смотреть, иначе вообще швах. Одно радует: игоша, словно понимая моё состояние, на время прекратил свои проказы, но я почему-то уверен, что именно на время. Боюсь даже представить себе, что он выкинет, когда всё более-менее наладится.

Из соседней комнаты вновь донеслись обрывки разговора на повышенных тонах. Блин, эти скандалисты меня уже достали! Вот сейчас встану, да как надаю обоим по шеям! Не, не встану — лень. Вместо этого повышаю голос, хрен с ними, с соседями!

Сука заскулила.

С кошкой чего-то не поделила.

Ты по что, котяра злой,

Да собачке в глазик коготь свой.

Ей же больно, как и мне,

Видеть, что в моей стране.

Видеть мне…

(Киш. «AMTV»)

Насколько помню, Афоня утверждал, что умеет перекидываться в кота, так что песня в тему. Хотя и не совсем — Моисей-то не пёс, а крыс. А какая разница, кто он, главное заткнулись. С одной стороны я понимаю, что их грызня не всерьёз, с другой о «сокамернике» тоже думать надо.

А вот и они, легки на помине. Первым ввалился, разумеется, Афанасий, следом степенно вошёл Абрамыч. Удивлённо посмотрели на валяющегося в расслабленной позе на кровати меня, затем синхронно перевели взгляды на игрушечный столик, с красующимся на нём чайным сервизом. За столиком восседали: плюшевый медведь Миша (знаю, не оригинально), кукла Барби, переименованная с моей лёгкой руки в Катьку, капитан Джек Воробей и моя гордость — змея по имени Алёна.

— Так, а мальчика-то надо спасать, — пробормотал домовой. — Как думаешь, Моисей?

— Таки ви правы, друг мой, — ответствовал еврей. — Молодой человек, позвольте полюбопытствовать: чем ви так серьёзно заняты?

— Чаи гоняю с друзьями, разве не заметно? — пробурчал я. — Чё пристали, может я в детстве не наигрался, вот и навёрстываю упущенное. И вообще, оставьте арестанта в покое.

Сижу за решёткой в темнице сырой,

Вскормлённый в неволе орёл молодой…

— Так, орёл, ты с этим того, завязывай. Я ж не доктор, только им прикидываюсь. Лечить умею исключительно дубиной по голове. Ну, ещё и травками разными, но боюсь, в твоём случае они бесполезны.

— И чем ещё мне прикажите заняться? — взвыл я. — Хоть бы компьютер оставили или ноутбук, так нет, кроме чёртового телевизора ничего. Жмоты! Креста на вас нет, вот!

— Шо ви, юноша, какой крест, мы же нечисть! — испуганно воскликнул Моисей и перекрестился. — Надо держать марку.

— Пока вы марку держите, я тут крышу двумя руками держу, чтобы не уехала. Телевизор уже вот где, — я провёл ребром ладони по горлу. — Пробовал было в окно посмотреть, так там же лето: девушки разделись, дальше некуда. И моя молодая кровь закипела до такой степени, что скоро кукла Барби покажется привлекательной.

Я, конечно, слегка преувеличивал: всё было не настолько плохо, как хотел показать. Но пускай эти гады прочувствуют степень собственной вины. Из-за них мне приходится здесь торчать? Именно, и совершенно неважно, что я тоже приложил к этому руку: себя винить глупо. Да и вообще: надо же на ком-то сорвать своё раздражение, а кроме Моисея и Афоня здесь больше никого нет.

— А ну хватит ныть! — прикрикнул домовой. — Скучно ему стало, надо же! А нам каково, ты об этом подумал? Пока мы с тобой торчим в этой квартире, Святогор с Алёнкой делом заняты. Империла выслеживают, которого, в том числе и ты, благополучно упустили. И сколько он ещё людей погубит никому не ведомо. Так что нечего тут сопли размазывать.

Пристыдил, ничего не скажешь. Чёрт, а ведь этого сморчка я совсем упустил из виду. Верно ведь: пока мы здесь торчим, эта сволочь людей мочит, одна надежда на Святогора. Кстати…

— Афоня, помнится, ты обещал мне рассказать, кто же такой наш старший. Времени свободного у нас навалом, так что приступай.

— Эх, молодёжь, ничего-то вы не знаете, — вздохнул домовой. — Святогор — это былинный богатырь. Точнее не совсем былинный: героических подвигов он не совершал, да и встречается в вашем эпосе всего однажды, и то в одном из сказаний об Илье Муромце. И даже там он предстаёт этаким злыднем, желающим перед смертью погубить и богатыря, наделив того своей силой, с которой больше никому не совладать. Хотя это полная чушь: Святогор погиб исключительно из-за непомерной гордыни — заявил, что если бы на небе было одно кольцо, а на земле второе, он бы, взявшись за них, перевернул мир.

— То есть как погиб? — удивился я. — А командует нами кто?

— Дай договорить, а? Так вот, ехал Святогор однажды по полю, увидел небольшую суму, лежащую на земле и решил её поднять, — с этими словами Афанасий закрыл глаза и с подвыванием, подражая Ахмадулиной, начал декламировать.

Хотел поднять погонялкой эту сумочку

Эта сумочка да не ворохнется;

Опустился Святогор да со добра коня,

Он берет сумочку да одной рукой

Эта сумочка да не сшевелится;

Как берет он обема рукам,

Принатужился он силой богатырской,

По колен ушел да в мать сыру землю

Эта сумочка да не сшевелится,

Не сшевелится да не поднимется.

— Оказалось, что в суме той весь земной груз сложен и Святогор вознамерился с самой Матушкой силою помериться, да так и не смог выбраться. Поглотила его Мать-Земля на долгие годы, пока Берегиня, хранительница Руси, не вызволила из плена. Суждено с тех пор Святогору бороться с нечистью заморской, безостановочно сюда прущей, покуда не заслужит прощения за гордыню свою.

Во, блин! Угораздило попасть в сказку. Домовой, оборотень, богатырь. Для полного счастья не хватает Горыныча, Кощея и Бабы Яги. Хотя помнится, в какой-то книжке мне довелось прочитать, что Берегиня и старушка Яга одно и то же лицо. А Алёна наверняка ведьма: характер как раз. И что, среди этой разношёрстной компании я единственный, относительно нормальный, человек? Этот вопрос я и задал домовому.

— Нет, конечно, девочка действительно просто человек, без всяких магических способностей, — ответил Афанасий. — Сирота она, родителей своих совсем не помнит. Святогор нашёл её, когда Алёна в очередной раз сбежала из детского дома и слонялась по улицам, обеспечивая себя пропитанием мелкими кражами. В тот день, когда она в какой-то подворотне поедала очередной, честно украденный пирожок, на неё напал упырёнок. Алёнке повезло, что тот был ещё молодым и не вошёл в полную силу, зато не повезло кровососу. Девочка, посчитав, что такой же как она беспризорник покушается на её ужин, ввалила ему так, что тот, позабыв обо всём на свете, уполз, тихо поскуливая. Так что ты не обижайся на неё за беспричинные вроде упрёки — она с детства привыкла сама о себе заботиться, вот и встречают в штыки любого, кто посмеет оказать ей помощь.

Да, чем дальше, тем больше всё запутывается. Охотники за неведомым какие-то, богатырь, о котором мало кто слышал, девушка-воительница, почти валькирия и я, бездельник и повеса, по ошибке затесавшийся в эту гоп-компанию. И что делать, ума не приложу, но точно знаю одно: к прежней жизни возврата нет. Не потому, что менты на хвосте. Просто я наконец-то оказался вовлечённым во что-то настоящее, пусть и сказочное. Ведь эти люди и нелюди борются со злом в самых диких его проявлениях, борются вопреки мнению окружающих, вопреки неверию.

— А вы-то каким образом в этой войне оказались на стороне людей? — поинтересовался я. — Нет, с домовым всё более-менее понятно, всю жизнь бок о бок с человеком, но оборотень? Насколько мне известно, вы всегда были враждебны людям.

— Да что ты знаешь об оборотнях, мальчишка! — прошипел еврей, забыв о непередаваемом говоре. — Одни из нас рождаются с этим проклятьем, другие подхватывают, словно заразу. Я из последних. Был когда-то давно человеком и до сих пор не забыл, каково это. Радоваться каждому новому дню, солнцу, небу, траве, росе на ней. Жить пусть короткой, но полноценной жизнью. Думаешь, в моём состоянии одни преимущества? Если бы. Оборотни — одиночки по своей сути. Нам не дано иметь семью, жену, детей. Мы — отработанный материал, по недомыслию топчущий землю. Да, я могу обернуться в кого угодно, хоть в зверя, хоть в птицу, хоть в человека. Да, я практически бессмертен. И что из этого? А знаешь ли ты, что каждое полнолуние мне приходится глотать эликсиры, чтобы хоть немного унять бушующую жажду убийства? Да, я зло, воюющее со злом. И не тебе меня судить!

Резко развернувшись, Моисей выскочил из комнаты. Афанасий, бросив на меня укоризненный взгляд, последовал за другом. Дела-а-а. И кто меня за язык тянул? Любопытство, видишь ли, проснулось. А мозгами пошевелить, хоть чуть-чуть? Вечно так: сперва ляпну, потом думаю. Эх, доведёт меня мой язык до чего-нибудь нехорошего.

Ладно, потом перед Моисеем извинюсь, сейчас есть более насущные проблемы. Пора бы и мне начинать приносить пользу. И я даже знаю какую. Осталось дождаться вечера и добыть ту самую розовую дубинку, забытую убегающей в гневе Алёной.

2

— А ну, поставь на место!

Прогресс, однако. Если несколько дней назад разговаривающая в моих руках розовая дубинка отправила бы меня в нирвану, то теперь я всего лишь недоверчиво хмыкнул и повертел её в руках, в тщетной попытке отыскать несуществующий рот. Разумеется, не нашёл.

— Чего вертишь, сказано поставь!

— А если нет? — поинтересовался я, забыв о том, что в соседней комнате дрыхнут Моисей с Афоней, которых будить не стоило. — Что тогда?

— А вот что, — и дубинка, извернувшись змеёй, чувствительно тюкнула меня в лоб.

Чтоб тебя, да вы что, сговорились все: который день бьют по одному и тому же месту! Я ж так совсем дебилом стану. Обидевшись, я попытался второй рукой схватить дубинку за более толстый конец и свернуть в бараний рог, но не тут-то было. Она извивалась так, как дождевому червю и не снилось, при этом периодически нанося удары по разным частям тела. Вот, блин, садистка! Я же её не ворую — одалживаю на время, а она…

— Хватит уже, — прорычал я шёпотом. — Мне помощь нужна, а не очередное избиение. Надо твоего старого знакомого слегка приласкать.

— Это которого? — замерла дубинка.

— Того, что в городском парке обитает. Империла.

— О, да ты, как я посмотрю, мазохист? Летать понравилось?

Она ещё и язвит, сволочь! Вся в хозяйку. Щас расстроюсь, да как заряжу ей в глаз. Дай мне только его найти!

— Нет, садист. Будешь огрызаться, засуну в духовку, всё ясно? Запеканка из ментовской дубинки получится.

— Да ты чё, в натуре, шуток не понимаешь? — испуганно пробормотала она. — Зуб даю, я ничего такого не имела в виду. Век воли не видать!

Сказать, что я охренел, значит ничего не сказать. Любимое орудие труда стражей правопорядка, ботающее по фене — это то ещё зрелище. И где только понахваталась? Хотя о чём это я, в мире, в котором криминал и романтика одно и то же, удивительно ещё, что хоть кто-то разговаривает нормальным, человеческим языком.

— Так, завязывай мне тут под блатную косить, — слегка повысил голос я. — Лучше скажи, будешь помогать или нет?

— Буду, куда я денусь, — проявила покорность дубинка. — И какой у нас план?

— По дороге расскажу, а сейчас надо линять, пока мои сторожа не проснулись.

На цыпочках подкравшись к входной двери, я протянул руку, чтобы открыть и тут же чувствительно получил по пальцам.

— Куда грабли тянешь?! — прошипела дубинка. — Заклятие здесь, от дураков вроде тебя. Едва дотронешься, вой поднимется такой, что сигнализации Форт Нокса не снилось. Ну-ка, поднеси меня к замочной скважине.

Я подчинился. До моего слуха донеслось едва слышное бормотание, из которого я не понял ни слова. Уловил только некоторую ритмичность, как у стихотворения.

— Порядок. Можно выходить.

Очутившись на улице, я полной грудью вдохнул прохладный, вечерний воздух. Свобода! Наконец-то на воле, подальше от безвкусной розовой спальни. И в гордом одиночестве: зажатая под мышкой дубинка не в счёт.

— Ну, и какой у нас план? — поинтересовалась та, которая не в счёт.

— Всё предельно просто: отправимся в парк, — ответствовал я. — Преступник всегда возвращается на место преступления.

— Так парк в другой стороне.

— Знаю. Но сначала надо подготовиться.

С этими словами я подошёл к ларьку и наклонился к окошку.

— Мне, пожалуйста, бочонок пива и литр водки, — попросил я у миловидной продавщицы.

— Ик! — раздалось из-под мышки.

— Вы что-то сказали? — спросила девушка, ставя на прилавок требуемое.

— Нет, вам послышалось, — ответил я, незаметно погрозив дубинке кулаком. — Сколько с меня?

Расплатившись, я отправился к ближайшей урне, открыл пиво и вылил чуть меньше половины, а освободившееся место заполнил водкой. Закрыл бочонок и несколько раз энергично встряхнул, смешивая содержимое.

— Ну что, готов? — спросила моя спутница.

— Ещё нет, но скоро буду, — ещё раз встряхнув бочонок, ответил я. — А теперь в парк.

3

И вновь тот самый парк, то самая аллея, тот самый тускло светящий фонарь. И вновь я пьян. Совсем чуть-чуть. Ёрш, конечно, сильная вещь, но выпил я немного, глотков по пять на каждый подход. А сколько этих подходов было… Да кто ж их считает?

— Эй, подруга, а ты не частишь? — спросил я, тщетно пытаясь выловить непослушными руками пустившуюся в очередной заплыв дубинку.

— Неа, — булькнула она, уворачиваясь. — В самый раз будет. Выпью меньше, ты накачаешься. И как потом с империлом драться?

Ах ты, моя заботливая. Язва! Как говорил один мой знакомый, ныне покойный, садясь за руль в стельку пьяным: «Дойти, не дойду, но доеду завсегда». Вот и я, на ногах держусь? Вроде да, значит и бой принять смогу. Наверное.

В то, что империл явится, я нисколько не сомневался, помня слова Афанасия о том, что эта тварь меня пометила. Тьфу, произнося эту фразу, сразу представляется мелкая собачка, приподнявшая заднюю лапу и пустившая струю. Брр! Меня аж передёрнуло. Лучше уж отметила, приличней звучит.

— Чего трясёшься? — вынырнула помощница. — Поздно уже бояться.

Не отвечая, поднёс бочонок ко рту и отхлебнул. Хорошо! Тоже выдумала — страшно. Ха-ха, и ещё раз ха. И где этот империл? Да я его, учитывая прошлые ошибки, в тонкий блин раскатаю, нафарширую и зажарю. А потом скормлю Алёне, чтоб, значит, не выёживалась.

— Слушай, как ты терпишь свою хозяйку? — задал я животрепещущий вопрос. — Она же, стерва этакая, ни о ком не думает, исключительно о себе, любимой. На меня постоянно рычит, дерётся. А ведь я ей ничего плохого не сделал, — приподняв бочонок, сделал ещё несколько глотков и продолжил. — И вообще, почему все красивые бабы те ещё змеюки, а? Ты к ним, ик!, со всей душой, а они… Ик! Ой! Ик! Ой… Кто-то вспомнил. Надо запить!

Сказано — сделано. Не помогло: икота стала интенсивнее. Что за напасть? Встряхнул бочонок: воды, ну ладно, жидкости, предостаточно, но она не помогает, скорее наоборот. В пакет подышать, так не захватил, и напугать некому… И кто меня, на фиг, за язык-то тянул?!

— Ну, здравствуй, закуска, — плотоядно облизываясь, из кустов вышел империл. — Вернулся, значит. А я знал, что ты упёртый.

— Не упёртый, а настырный, — поправил я, с трудом принимая вертикальное положение. — Фу, устал. Видишь, сколько тебя ждать пришлось?

— А ты, я смотрю, опять напился. Думаешь, поможет? Это вряд ли — на этот раз я тебя всасывать не стану, просто сверну шею.

— Ой, какие мы грозные! Может, перестанешь болтать и перейдём, наконец, к делу?

— Как скажешь!

Стремительное, едва уловимое глазом перемещение, и кулак империла впечатывается мне в грудную клетку. Хэк! Больно, однако, и дыхание в зобу спёрло. Приподнявшись на локтях, бросаю взгляд на противника. Стоит, гад, преспокойненько, и с улыбкой превосходства смотрит на меня. Ну-ну, улыбайся, пока я тебе зубы не вынес. Встав, встряхнул плечами и, слегка наклонив голову, попёр в атаку. Сейчас я его точно достану…

— Всем стоять! Руки вверх! Милиция!

Твою же мать! Это уже дежавю, не иначе. В прошлый раз был патруль, в этот вынырнувший из-за поворота капитан Малютин, с пистолетом в руках. Блин, нам позволят когда-нибудь закончить?

— Гражданин Безликих, вы арестованы, — между тем продолжил опер. — Повернитесь ко мне спиной и положите руки на затылок!

— Капитан, ты что, совсем идиот? — прохрипел я. — Не того берёшь. Вот он, похититель всех людей, исчезнувших в этом парке.

— Разберёмся. А пока выполняй то, что тебе велено!

— Интересный экземпляр, — включился в диалог империл, изучающе смерив взглядом Малютина. — Здоровый, крепкий и, главное, трезвый. Отличный ужин!

Да что же он такой шустрый?! Не успел я и глазом моргнуть, как империл преодолел разделяющее его с капитаном расстояние и, выбив у того пистолет, погрузил руку в живот. Чёрт, он же его сейчас грохнет и тогда мне во век не отмыться — окажусь в розыске уже как убийца мента. И всё, писец, нигде не спрячусь, из-под земли достанут. Вывод: надо спасать товарища любой ценой. И, долго не раздумывая, я бросился в атаку.

Запланированная серия ударов прервалась, не успев начаться. Империл, не отрываясь от Малютина, нанёс всего три удара ногой, зато каких! Боль была такая, словно по мне проехалась колонна грузовых машин. Судя по ощущениям, у меня было сломано как минимум три ребра и совершенно точно правая рука. Я лежал на остывающем асфальте, понимая, что это конец, встать уже не смогу, а империл, покончив с капитаном, выполнит угрозу свернуть мне шею и спокойно уйдёт. И где эта помощница, на которую я возлагал такие надежды?

— Сожми меня в кулаке, — словно услышав мысленный призыв, дубинка опустилась рядом с неестественно вывернутой рукой.

— Ты что, не видишь: я пошевелиться не могу! — кое-как прохрипел я.

— СОЖМИ! — громовой голос разорвал окружающую тишину.

Повинуясь звучащей в нём неземной мощи, я с неимоверным трудом обхватил непослушными пальцами рукоять и… Чудовищная сила пронзила меня с головы до ног разрядом электричества. Исчезла боль, улетучился хмель, осталось лишь осознание всемогущества. Оттолкнувшись от земли одной рукой, я вскочил на ноги и с удивлением посмотрел на дубинку. Нет, уже не на дубинку: на моих глазах она превратилась в прекрасный, ярко светящийся меч. Совершенное оружие, выкованное неизвестным мастером специально для борьбы с тёмными силами. И сейчас этот меч, пусть и ненадолго, принадлежит мне.

Империл, отпустив Малютина, смотрел в мою сторону, и я увидел в его глазах нарастающий ужас. Испугался? Это хорошо, вкуси, гад, своего же лекарства.

— Не может быть! — прошептал монстр, пятясь от меня спиной. — Откуда Он у простого смертного? Это… Это…

Развернувшись, империл бросился наутёк, я же замер, не зная, что предпринят: то ли броситься за ним вдогонку, то ли помочь Малютину. Наконец выбрав последнее, я опустился перед капитаном на колени и пощупал пульс. Живой, слава богу, глядишь, ещё оклемается.

Раздавшиеся за спиной голоса заставили меня вновь вскочить на ноги. Развернувшись на пятках, я обхватил меч двумя ладонями и принял защитную стойку. По фиг, пусть это будет целая армия нечисти — я с места не сдвинусь. Хрен вы получите Малютина!

Но нет, это были Святогор и Алёна, со всех ног спешащие на помощь. Ха, опоздали малость, я и сам справился, пусть и не без помощи меча. С вызовом посмотрел на подбежавшую вплотную девушку, настроившись выслушать очередную порцию упрёков, посмотрел в её бездонные глаза, и… Кажется у меня галлюцинации, иначе я никак не могу объяснить её взгляд, полный обеспокоенности и раскаяния. Чтобы эта язва так смотрела?

— Все целы? — спросил Святогор.

— Малютину помощь нужна, а так всё в порядке, — ответил я. — Вы-то здесь откуда?

— Об этом позже, а сейчас отдай-ка меч: рано тебе ещё такое чудо в руках держать.

Пришлось повиноваться, и в этот же миг боль скрутила меня с новой силой, колени подогнулись и я упал бы на землю, если бы не нежные, но крепкие, пусть и девичьи, руки не подхватили меня.

— Святогор, он умирает, — сквозь наползающий туман донёсся голос Алёны. — Помоги ему!

— Ах, ты ж! Как же тебя угораздило? Афанасий! Афанасий, где тебя носит?! Быстро отнеси мальчика домой. Головой за него отвечаешь, понял? А мы позже подойдём…

И всё. Мрак накрыл меня с головой.