15. Рэми. Золотая клетка

Благими намерениями

вымощена дорога в ад.

Как же холодно в этих пещерах…

Варнас облегченно выдохнул, оторвавшись от магического ока. Он не столько жалел гордого Рэми, сколько не хотел терять. Устроившись на троне, младший бог восстанавливал потерянные на око силы. Присутствия сестры, которая в последнее время здесь была чаще, чем у себя в храме, он уже не замечал.

— Это последний раз, когда я тебе помогаю, — сказала Виссавия, — когда я исправляю твои ошибки. Рэми мне нужен в своем уме, и я очень надеюсь, что ты это понимаешь...

— Он и мне таким нужен, — не в силах спорить, выдохнул Марнис.

— Я уже говорила и повторюсь — ты многого не понимаешь. Мои дети… они не кассийцы, они думают иначе, они и живут иначе. Ты не знаешь Рэми, как не знал когда-то Акима. Думаешь, ты выиграл? Посмотри на них, на телохранителей принца. Каждый из них получает силу одиннадцати. Тисмен — зеленый телохранитель. Травник. Лерин — чистый маг. Белый. Кадм — воин, коричневый. Боевая магия, оружие… И ни на одним из них уже не властны боги. Целитель судеб, наделенный сердцем виссавийца… это уже опасность не только для людей, для богов!

— Не посмеешь!

— Это ты посмел, не я! Ты подверг опасности род повелителя, вернув им целителя судеб. Как только он станет телохранителем, он выйдет из-под твоей власти. И, самое смешное, ты сам это сделал. Ты, не я, уговорил когда-то Радона позволить виссавийцу принять в себя душу его сына.

— Ты ошибаешься. Я не хочу, чтобы Рэми стал телохранителем Мираниса. Мне надо только одно — возвысить его до Аланны. С Миранисом он не останется!

— До сих пор не понял, — засмеялась сестра. — Мне нужен Рэми. Нужен с расцветшей в нем силой целителя судеб. А это возможно только после привязки с Миранисом. Только тогда он сможет в полной мере вынести мощь Аши, не раньше. Только тогда он сможет сам лечить судьбы… не как Аши. Не справедливостью. Милосердием.

— Ты убьешь его… — устрашился Марнис. — Ни один человек не может вынести этой ноши.

— Я спасу его. И не только его. И он справится… люди гораздо сильнее, чем ты думаешь, брат. Чем все вы думаете.

И пропала. Наконец-то. Только ведь совсем не было легче…

Ночь текла за огромным, во всю стену, окном, то и дело подметала стекло ворохом снежинок. Рэми сидел в кресле, укутанный густым полумраком и лениво любовался на раскинувшийся под ногами магический парк. Гасли одна за другой звезды, становились менее яркими пятна фонарей, укутанные вуалью снега. Временами бесшумно, подобно осторожному зверю, появлялся Тисмен, и некоторое время стоял рядом, внимательно изучая, мешая любоваться на игру снежинок.

Рэми не раздражался. Не дерзил… Зачем? Он покачивался на ласковых волнах, и весь мир был где-то далеко и неважен. Совсем. А Тисмен вдруг вновь оказался перед креслом, подал наполненную зельем чашу. И так же равнодушно Рэми выпил густую горечь до дна, до последней капли, не почувствовав вкуса.

— Чем ты его поишь? — спросил кто-то за креслом, и в голосе спрашивающего Рэми вдруг узнал Мира. И все равно покой тек через душу ровным потоком, хотя где-то глубоко внутри ударила едва слышным колокольчиком тревога… Мир… подойди, Мир… и не подходи. Рэми и сам не знал, чего хотел.

— Ничем особенным. Рэми спокоен, Аши до него не достучится, его сила спит, и это все. Перед ритуалом я его пробужу… и тогда жди нового всплеска упрямства.

Упрямства? Зачем?

— Это ты называешь «ничем особенным»? — спросил Мир совсем близко… опасно близко. И Рэми чуть дернулся, но покой вновь захлестнул с головой и подарил благодатное равнодушие. — Иногда я тебя боюсь, Тисмен. Тихоня тихоней, а временами такое выдаешь…

— Ноешь...

— И в самом деле, ною. Недостойно мужчины и наследника, да?

Наследника? Тревожное слово потонуло в море покоя. Рэми нравился снег. Нравилось наблюдать за снежинками. Нравилось останавливать картинку, всего на мгновение, а потом вновь пускать вихрь белых сполохов.

Нравился покой, которому не мешал ни разговор телохранителей, ни спавшая глубоко внутри смутная тревога. Зачем тревожиться… зачем вставать? Зачем думать? Так много «зачем» и так мало «потому что».

Ветер подмел снежинками стекло. Рэми откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, уселся поудобнее и вдруг подумал, что в комнате слишком душно, слишком тепло, и так охота морозной свежести, легкости ветра, поцелуев снега на щеках...

— Проклятье! — вскрикнул Тисмен, и Рэми открыл глаза.

Окна не было, парк вдруг показался таким близким, протяни ладонь и коснешься деревьев, пропустишь между пальцев пряди ветвей, почувствуешь их ласковую упругость. Белые хлорья мягко ложились на укрывавший колени плед, и Рэми подставил ладонь, словил на нее снежные лепестки. И свежесть… морозная свежесть пробила душу до дна, на миг развеяв облако покоя.

— Однако ж! — восхитился Мир. — Сила его спит, говоришь?

— Замок, верни стекло на место! — закричал Тисмен, подбегая к окну и оборачиваясь к Рэми:

— Если хотите убежать, то лучше забудьте сразу!

Бежать? Бред! В кресле так хорошо и удобно, куда и зачем бежать? Даже отвечать на эти глупости не охота…

— Так быстро приучил он духа замка, — продолжал издеваться Мир. — Я же говорил, он у нас талантливый. И русалок привораживает, и окна испаряет, и верхом на оборотня усаживается без тени сомнения! Осторожнее, Тисмен! Смотри, не упусти его, пока жрецы не закончат подготовку к ритуалу.

Хлопнула входная дверь. Стекло вернулось на место, в камине вспыхнул с новой силой огонь, в комнате быстро становилось тепло. И душно.

Тисмен с сожалением посмотрел на сломанный ветром цветок, потом на Рэми, покачал головой и опять скрылся за креслом. Зажегся за спиной мягкий свет, скрипнула скамья. Зашуршали страницы. И воцарилась тишина...

Рэми все смотрел в окно. Небо постепенно перестало сыпать белый пух, хотя и осталось серо-синим, угрюмым. Дорожки тотчас расчистились, будто невидимая метла смахнула с них тонкое одеяло. Магия, и здесь магия, но Рэми было все равно. Он наблюдал. За гаснущими звездами, за переливом света фонарей на темных, вычищенных дорожках, за полетом ночных птиц… он даже хотел позвать сову, что охотилась в ельнике, но передумал.

Зачем тревожить? Тем более, когда бежит по штанине, перебирает лапками, просится на ладони знакомый паук. Тот самый, что когда-то помог Рэми спасти Мира.

Почувствовали заклинателя… все почувствовали в этих странных покоях. Но выйти к Рэми на глазах у молчаливого Тисмена решился только смелый паучара… не выдержал, старый друг, пришел приласкаться. Иди же, иди, малыш, не бойся! Не обижу!

Рэми выпустил паука на подлокотник кресла, вновь встретившись с молчаливым взглядом Тисмена. Тисмен паука забрал, посадил на ветвь у потолка, тихо сказал:

— Не зови никого, Рэми. В таком состоянии ты можешь утратить над ними контроль. И будет не слишком приятно, сам же знаешь.

Рэми знал, что никогда не терял и не потеряет никакого контроля, но возражать не стал, было лень. Он закрыл глаза, отдавшись во власть забытья. И вдруг захотел оказаться там, внизу… Где ласкает мороз бодрящей свежестью, испускают нежный аромат розы, окутывает теплым одеялом магия парка… и где ночная темнота густеет перед самым рассветом.

Это кресло так надоело! И эти покои с вечным летом, пропитанные блокирующей магией Тисмена — надоели. И когда он открыл глаза, то оказался в знакомой беседке, на ажурной белоснежной скамье, возле все так же журчащего фонтана. В этом парке ведь ничего не замерзает… и все так сверкает и переливается в ночной тишине… тишине ли? Рэми улыбнулся: шуршит, живет парк. Приглядывается, принюхивается, прислушивается… зовет заклинателя.

Чуть покачиваясь от слабости, он спустился по ступенькам. Парк, как и раньше, прокладывал под ноги тропу, манил в глубину, на сладкий запах роз, смешанный с морозной свежестью, к летящей из тьмы, рассыпающуюся по снегу горечи черемухи, к темно-бардовым, покрытым инеем кистям сирени. Рэми коснулся кисти, подивился лениво… почему он видит в темноте так отчетливо? Как не видел никогда? Почему внутри поднимается незнакомое чувство… и хочется, боги, как же хочется рвануть в эту ночную тишину, почувствовать ласку ветра на шкуре… шкуре?

— О боги! — прошипел за спиной Тисмен. — Эта ночь будет долгой.

Накрыла плечи тяжесть плаща, вновь окутало душу безразличие, и Рэми послушно обернулся к Тисмену, посмотрел ему в глаза, окунулся в бьющееся в зрачках пламя чужой силы. Хотя бы чужой. Хотя бы на миг. Задохнуться, утонуть, подышать магией, почувствовать ее мощь…

— Я понимаю — вы плохо соображаете. Понимаю, что мои зелья действуют на вас странно, но вы ведь меня слышите, правда?

— Я вас слышу, — слегка улыбнулся Рэми. Какие же глупые у Тисмена вопросы…

— И понимаете?

— Я вас понимаю, — вновь улыбнулся Рэми, наклонив голову.

И захотелось вдруг, как захотелось коснуться щеки Тисмена, выгнать угрюмость из зеленого взгляда друга Мира. Но нельзя… совсем нельзя…

— Я прошу не покидать моей комнаты. Только сегодня. Очень прошу.

— Там душно.

— Я попрошу замок проветрить… Могу даже, о боги, не верю в это, оставить окно открытым… надо только перенести в кабинет цветы, и зверюшек… да подождите же вы, куда собрались!

Рэми не слушал. Он шел дальше по тропе и наслаждался свежестью леса, на этот раз не магического, настоящего: укутанными снегом елями, пронзенными тенями сугробами, той особой ватной тишиной, что всегда была после обильного снегопада. И вовсе не жаждал возвращаться в искусственную зелень покоев Тисмена.

— Откуда вы так много знаете о магии?

Рэми понял вопрос далеко не сразу. Он был занят: звал из ветвей испуганного совенка. И откуда тут взялся-то посреди зимы? Потерявшийся и голодный…

— Меня научили, — вспомнил, наконец, о вопросе Рэми.

— Многому вас научили. Наблюдая за вами становится страшно: оказывается подводный мир столицы гораздо глубже, чем я думал. Вы, мой друг, владеете магией получше многих арханов. И все же многого еще не умеете. Однако для рожанина очень неплохо.

— Но недостаточно, чтобы стать телохранителем, — устало ответил Рэми, принимая совенка на запястье. Тисмен улыбнулся в полумраке, погладив нахохлившуюся птицу. И Рэми вдруг вспомнил, что зеленый маг любит природу… может, так же сильно, как и Рэми. И что они даже чем-то похожи.

Похожи! Смешно. Рэми — рожанин, беглец. Тисмен — гордый архан. Разница очевидна… вроде как.

— Видишь ли… — начал Тисмен. — Я могу называть вас на «ты»? — Рэми кивнул. — Мы не выбираем своей судьбы. Принц не просто так прочит тебя в телохранители. Там в лесу, когда вы встретились… вот тут, — Тисмен коснулся лба Рэми, — проступили знаки...

— Знаки чего? — спросил Рэми.

Он пересадил совенка на плечо и нашел среди ветвей ели невесть как тут оказавшуюся розу. Магический парк… что же ты испортил эту сладость настоящего, пахнущего хвоей леса… испортил бархатным ароматом цветущих роз, мягкостью лепестков на ладонях.

— Твоей избранности. И речь не идет ни о твоем желании, ни о нашем, а о воле богов.

— Мне говорили, что боги надо мной не властны.

— Иногда я в это верю, — задумчиво ответил Тисмен, смотря, как роза в руках Рэми вдруг становится бутоном. Рэми усмехнулся, разжал пальцы, и цветок упал на тропинку, вонзился в снег, стебель его начал удлиняться, разветвляясь, наращивая листья, и стремительно превращаясь в украшенный ярко-красными цветами куст. — Ты особый. И мне стало страшно, когда ты появился.

— Почему?

— Потому что человек-судьба появляется нечасто. А когда появляется...

— То кто-то умирает. И что-то заканчивается.

— Чаще всего — династия, — заметил Тисмен.

— Ты тоже считаешь, что я опасен? — спросил Рэми, ломая новый цветок.

— Не играй со своей силой! — предупредил Тисмен. — Не сейчас, когда не до конца понимаешь, что делаешь… отдай цветок. — Рэми отдал, и Тисмен отбросил его в снег. — «Тоже» — это о Мире, правда? — Рэми вновь кивнул. — Нет, не считаю. Сказать по правде, и Мир вряд ли считает. Просто ты ему очень нужен, Рэми, всем нам нужен.

Рэми посмотрел на Тисмена и вздрогнул. Морозный воздух понемногу возвращал разум, и Рэми всеми силами пытался собраться с мыслями. Не сказать лишнего. А говорить нельзя было о двух людях. О Урии, что дал ему тот амулет, и о Жерле… что предупреждал о Мире, хотя ничего о нем знать не мог. Эти люди слишком дороги, чтобы их вот так просто выдать. И потому надо молчать.

Позднее… он подумает об этом позднее. Сейчас начинает болеть голова. От горьких мыслей, от зелья Тисмена, от внимательного взгляда мага.

— Ты ведь не читаешь мыслей? — запоздало спохватился Рэми.

— А следовало бы? — насторожился Тисмен.

Рэми не хотел отвечать на этот вопрос. Он вообще недолюбливал этого «добренького» телохранителя, доверяя открытому и ироничному Кадму, да и вечно злому Лерину, гораздо больше. Те хоть понятны. Тисмен подобен ласковому ручейку… никогда не знаешь, когда поток окрепнет, превратится в горную реку и снесет тебя со скал.

Лицемер. Рэми ненавидел лицемеров. А Тисмен нахмурился на миг и сказал вдруг:

— Мир зовет, нам пора.

В тронном зале царили тишина и полумрак, румянилось рассветное небо в окружавших купол окнах. Сидевший на троне Миранис не хотел тревожить будущего телохранителя ярким светом и ненужными церемониями: Рэми и без того был тих и бледен, как снег. Подчинился и сел на ступеньках трона, хотя подчинился, видно же, неохотно. Но внешне смирился. И в то же время сжимал до боли зубы, когда думал, что его не видели, и всеми силами старался не показать, как ему больно. И стыдно. Гордый. Впрочем, Миранису не привыкать к такой гордости.

Не в первый раз ломала она нового телохранителя. И Лерин, не спускавший с мальчишки внимательного взгляда, кажется, тоже это помнил. Потому-то Миранис его и выбрал: спокойный теперь и рассудительный Лерин когда-то доставил своему принцу много хлопот. Гораздо больше, чем другие телохранители.

Когда Миранис увидел Лерина в первый раз, вокруг пылало зеленым огнем лето и магический парк плавился в тягучей жаре. Миранису, которому едва миновало девять, так хотелось обратно, в полумрак и прохладу дворца, но куда там! Наследник был обязан встречать посольство рода горцев… которые, единственные в Кассии так и не приняли до конца власть повелителя.

Посольство тянулось по главной аллее парка неторопливым, разноцветным шлейфом. Расшитые драгоценными камнями одежды, стекающие на крупы лошадей плащи, гордо выпрямленные спины… Единственный сын главы рода, ясноглазый и светловолосый, твердой рукой вел горячего жеребца шаг в шаг с конем отца и смотрел так… что душу пронзило холодом. И стыдом: рядом с этим мальчишкой размякший Миранис показался себе деревенщиной неотесанной, ведь Лерин, который был всего на год старше, жары, казалось, и не замечал.

Лишь увидев наследного принца вздрогнул на миг. И как-то незаметно посерел… а с глаз его куда-то утекла уверенность. Зато Миранису, поймавшему слабость гостя, стало вмиг легче: доконала-таки высокого гостя внезапная жара.

А через некоторое время уехавшие, казалось, с миром горцы объявили повелителю войну:

— Вы отравили сына главы рода, — прыскал слюной уже не боявшийся ничего посол.

— Чем? — искренно удивился повелитель.

— Любовью к наследному принцу.

Повелитель ничего не сказал, но не сдержал довольной улыбки. В игру вмешались жрецы и дипломаты, а через луну Лерин вернулся в замок. И в ту же ночь в залитой лунном свете спальне Мир проснулся с кинжалом у своего горла:

— Отец сказал, что если я тебя убью, — шептал сидевший на кровати гордый горец, — то смогу спать ночами.

Миранис, который уже давно знал больше, чего его гость, лишь спокойно спросил:

— А ты сможешь?

Он знал ответ… а Лерин — не совсем. И когда лезвие чуть глубже надавило на шею, царапнув кожу, принц даже не шевельнулся, а руки Лерина уже начали дрожать...

— Я убивал! Я — мужчина! Я могу! — плакал сидевший на полу мальчишка-горец, когда в спальню принца ворвался дозор.

— Ваше высочество! — склонился перед Миранисом Дар, телохранитель отца. — Вы ранены?

Мир отер кровоточащую шею, посмотрел сначала на свои испачканные кровью пальцы, потом на все так же дрожащего в руках дозорных мальчишку-избранника и приказал:

— Всего лишь царапина… Будь с ним помягче.

— Не волнуйтесь, мой принц, мы все сделаем как надо, — вновь поклонился телохранитель и приказал дозорным увести безвольно повисшего на их руках Лерина.

А Миранис лишь посмотрел на заглядывающую в окно луну и вздохнул. Ему и хотелось и не хотелось связываться с гордым горцем. Не слишком это приятно, когда твоим телохранителем не хотят быть так сильно.

Он не видел Лерина до самой привязки. Спустя луну неожиданно спокойный, обласканный телохранителями отца и жрецами, горец встал перед принцем на колени, добровольно приступив к сложной церемонии. И в холодных глазах избранника светилась уже не ненависть — слепое обожание, которое переворачивало душу неясной тревогой: это все не Лерин, это все проклятые узы богов… И никому на самом деле этот ритуал привязки не нужен. Миранису не нужен такой телохранитель!

И лишь гораздо позднее до него дошло, как дорого стоил мальчику-горцу этот шаг: узнав, что Лерин не сумел убить наследника, отец его проклял, восстал против повелителя, а уже к концу лета вместе с двумя братьями погиб в бою с войсками Деммида.

Лерин никогда не вспоминал о своем прошлом и семейных связях. Но Мир знал, что мало-помалу телохранитель, если не восстановил свое положение среди горцев, то хотя бы наладил неплохие отношения с новым главой рода. Помог Деммиду заключить мир со своим гордым народом и даже заставил горный народ дать повелителю такую клятву, которую уже нельзя было нарушить новым бунтом.

«Бунт это чаще всего напрасное кровопролитие», — как-то сказал он, и в его глазах было столько тоски… что Миранис тогда отвернулся. Где-то в глубине души билась тогда крамольная мысль: место Лерина не тут, рядом с наследником, а в горах. Где тишина, простор и такой покой, что кажется, еще немного и взлетишь… вспаришь над толстым одеялом облаков под ногами… еще немного и… где безграничная свобода простора и горных вершин, и где нет тесноты золотой клетки замка.

Алмаз. Чистый и совершенный. Мастер заклинаний, Лерин был так хорош, что временами Миранису на него смотреть не хотелось.

Лерин временами уходил через пространственные переходы в горы. Проводил там день или два, а когда возвращался… взгляд его вновь становился безразличным. Уверенным. И холодным. Но Миранис точно знал, что Лерин никогда не забудет своего первоначального бунта против принца. И потому теперь подобно любящему и понимающему старшему брату телохранитель внимательно следил за Рэми, и стоило новому избраннику начать сопротивляться слишком сильно, мягко бил коротким заклятием, подавляя гнев и желание вырваться из золотой клетки. Как и Тисмен, не давал ему сломаться. И вновь уйти в сладостное забытье.

Теперь уже ничего не изменишь. И сомневаться некогда. Если отец узнает о планах наследника, Рэми и до полудня не дожить. Миранис уже не раз и не два слышал лично из уст Деммида, что «мальчишка слишком опасен, чтобы жить» и понимал, что если жрецы опоздают с подготовкой…

Но опаздывают же, боги, как опаздывают. Отец сейчас на совете, ему сыном и его телохранителями заниматься некогда, там золото и земли делят, так что в самый раз заняться ритуалом.

Загвоздка в трех мелочах: Рэми, жрецах и… Гаарсе.

Появился в зале, поклонился принцу молчаливый Тисмен. Чуть улыбнулся на вопрос, где носит этого паршивца Кадма и тихо сказал:

— Я исполнил твой приказ, мой принц. Ввести?

Миранис лишь вздохнул, вздыхая. Все его телохранители были слишком… горды и независимы. Впрочем, это ему даже нравилось. Слуг у него и без того хватало. С смелыми и дерзкими друзьями было гораздо хуже. Рэми… что же ты так сопротивляешься, а, Рэми?

Рука Тисмена тяжело легла на плечо, и вокруг яркими искрами вспыхнули звезды. На миг стало тошно, а когда перестало двоиться перед глазами, Рэми вдруг с удивлением понял, что стоит в округлом зале. Увитые каменными цветами колонны убегали к куполу, по которому раскинулись, переливались будто живые звезды, под ногами сложилась в сложный рисунок мозаика, но Рэми уже не мог смотреть ни на купол, ни на колонны, ни на мозаику: прямо перед ним на небольшом возвышении сидел в кресле с высокой спинкой… Мир… странный Мир.

Глубокий вдох, попытка собраться с мыслями. Что-то было не так. Подбежавший молодой слуга с извинениями забрал плащ, удалился бесшумно, и Рэми едва уловил щелчок двери… хотя в зале было тихо. Совсем тихо…

Миранис был сосредоточенным и серьезным. В роскошном, синем наряде, расшитом драгоценными камнями, с разрисованным рунами лицом, он казался чужим. Недосягаемым. И более не в силах смотреть в полыхающие синим огнем глаза, Рэми перевел взгляд на ладони Мира… тонкие ладони, обтянутые шелком перчаток, сияние звезд в камнях перстней. И окутывающая весь зал аура силы…

И ему Рэми осмеливался дерзить? Впрочем, что изменилось-то? Многое изменилось. Подошел к трону Лерин, поклонился низко, тихо прошептал:

— Мой принц…

И до Рэми, наконец, начал доходить смысл его слов… «Мой принц»? Мир… это Миранис? Наследный принц Кассии, оборотень?

Внезапно перестало хватать воздуха, и Рэми уловил скошенный взгляд Лерина. Успел заметить, как шевельнулись тонкие губы телохранителя, как блеснуло в воздухе синим, и заклинание легко на душу печатью покоя. Вновь стало… почти все равно.

«Сядь!» — приказал где-то в голове голос Лерина, и Рэми повиновался, опустился на ступеньки трона. Значит, если Мир это наследный принц, то эти трое… его телохранители? Высшие из высших… и Рэми тоже предлагали быть…

«Понял, наконец», — усмехнулся Лерин и поднялся по ступенькам. Наверняка застыл за креслом принца, уже не обращая внимания ни на Рэми, ни на его поднимающийся волной страх. Впрочем, обратил. Вновь стрела короткого заклятия, всплеск собственной злости — зачем? — и разлившийся по душе покой…

Все же хорошо сидеть у ног Мира, комфортно. Может, не надо сопротивляться? Но наткнувшись на чуть насмешливую улыбку невесть откуда появившегося Тисмена, Рэми одернул себя: обойдутся! Это все не он, это те самые «узы богов», о которых столько раз говорил Миранис. И пусть Мир и наследный принц Кассии, все равно ему Рэми не сломать!

Мысль пришла и ушла, распахнулись высокие двери, и в проеме появилась тень мужчины со связанными за спиной руками.

— Подойди! — холодно приказал Тисмен, стоявший за спиной Рэми.

И сразу же Рэми сжал зубы, охваченный гневом. Гаарса совсем недавно избили: по щеке расползался синяк, в светлых волосах запеклась кровь. Ему не дали ни умыться, ни переодеться, видно, что и не спал он давно…

Рэми порывался встать, но на плечо легла рука Тисмена, в голове раздался холодный голос: «Тебе помочь успокоиться или сам справишься? Не вмешивайся. Сейчас нет!»

«Они мою судьбу решать собираются, а мне не вмешиваться?» — прошипел Рэми.

«Видят боги, я не хочу тебя глушить магией перед ритуалом, — тихо ответил Тисмен. — Но если попробуешь подняться, я это, будь уверен, сделаю. Если скажешь хоть слово, я тебя успокою магией, надеюсь ты понял?»

Рэми понял. Он еще как понял. Но принял ли?

— Подойди ближе, — приказал принц. — Не бойся!

Гаарс побледнел как снег и тяжело шагнул вперед. Он даже не взглянул на Рэми, опустился рядом на колени, склонил голову и поцеловал вышитый жемчугом край плаща Мираниса. Он был так близко, что почти касался плечом. И в то же время так недосягаемо далеко, ведь ладонь Тисмена все так же не давала даже двинуться, а тихий голос внутри в который раз приказал «не соваться».

Ладонь принца в темно-синей перчатке, унизанная перстнями, покровительственно скользнула Гаарсу под подбородок, потянула вверх, заставляя поднять голову, ласково провела пальцами по синяку, и повесила на шею Гаарсу знакомый до боли амулет.

Облегчение захлестнуло с головой: Рэми успел и Мир понял. Пусть хотя бы Гаарс будет в безопасности… и Варина с Рисом. Рэми как-нибудь сам справится.

— Возвращаю, — сказал Миранис. — Надеюсь, в следующий раз ты не станешь нападать на моих людей, Гаарс. И не заставишь выбирать между возмездием за друга и долгом чести.

— Никогда… клянусь, никогда более не пойду я против вас, мой принц… и сейчас бы не пошел… знай я… мы ведь братья почти...

Сказал и осекся. Даже опоенный магией Рэми понял почему: не к лицу какому-то рожанину называть наследного принца «братом».

Но Миранис ничего не ответил на дерзость, и в тот же миг Тисмен приказал:

— Назад! — и голос его эхом разнесся по залу.

Гаарс повиновался. Послушный новому приказу телохранителя, отошел, опустился на колени и замер в нескольких шагах от трона.

«Тис, кто его так? Кадм? — иронично поинтересовался принц. — Теперь понимаю, за что меня величают деспотом. Как иначе, если мои телохранители играют в палачей? И зная Кадма, уверен — Гаарсу придется еще долго помучиться, пока будут заживать его раны. И когда он успел? И где он вообще?»

«Кадм не любит, когда на тебя покушаются, — вмешался Лерин. — Мы все не любим. Ты решил отпустить Гаарса, но… наемник должен был заплатить. Хотя бы слегка».

«Гаарс мой друг».

«Гаарс — глава рода Рэми. И теперь вполне может не дать избраннику стать твоим телохранителем. А Рэми — опасен».

«Ты опять начинаешь?»

«Он нас не слышит, не так ли? Или я ошибаюсь?»

Внимательно слушавший Рэми вздрогнул и прикусил губу, подавив желание рвануть из этого зала. Все равно куда, все равно зачем! Его неволят, потому что считают опасным? Только поэтому?

«Рэми, посмотри на меня...» — потребовал вдруг Тисмен.

Рэми сначала подчинился, а лишь потом понял, что совершил ошибку:

«Он слышит нас...»

«А, значит, все равно уже, что сделает Гаарс, — усмехнулся Мир. — Рэми, ты уже мой, не так ли?»

Рэми вновь прикусил губу, не понимая. Что значит — «его»? Принц ведет себя так, будто все уже решено. Что, если и в самом деле — решено? Ведь Гаарс — обычный рожанин, Миранис — наследный принц, стоит второму приказать, и первому ничего не останется, как подчиниться.

— Гаарс, мне очень хочется тебе верить, но могу ли я? — начал Миранис. — Ты покусился на жизнь моего лучшего друга, а я не люблю, когда моих друзей насильно толкают за черту. Да и сам я туда, знаешь ли, не спешу. Но на этот раз — забудем. Променяем жизнь на жизнь, и сидел бы ты уже дома… если бы не Рэми. Тисмен сказал, что ты знаешь, о чем мы будем говорить. И уже принял решение. Я слушаю.

— Вы правы, мой принц, телохранитель мне объяснил. И я понимаю, — начал Гаарс, и голос его неожиданно задрожал. — Понимаю, что прошу многого. Но я вынужден отказать, хотя нелегко вам отказывать. Прошу вас отпустить моего родственника. Мы заключили договор, мой архан. Цех больше не будет вредить ни вам, ни вашему другу. Все закончилось. Возносить же простого юношу на немыслимые высоты было бы ошибкой.

— Так ли уж простого? — парировал Лерин.

— Мой архан, если вы хотите держать в узде силу Рэми, можете назначить куратора. Цех не будет воздействовать на мальчика, и вы уже получили тому подтверждение. Даже со своей силой Рэми более не представляет для вас опасности.

— Мы не говорили об опасности, — холодно заметил Мир. — Не обольщайся Гаарс. Рэми — сильный маг, это правда. Опасен ли он для меня? Нет. Но Рэми порывист. И упрям. Очень неудачное сочетание для вольного мага с огромной силой.

— Поймите, — продолжал Гаарс, — он не создан для придворной жизни. И простите, что я спрашиваю прямо: вы уверены, что двор примет телохранителя-рожанина? Пусть даже избранного богами?

— Это уже хлопоты мои.

— Я вижу, мой принц, вы хотите мальчику добра, — осмелел Гаарс. — Я хочу того же. Но иначе смотрим мы на это добро. Простите меня, ваше высочество, за смелость. Еще недавно в мой род вошел сильный молодой мужчина, а теперь у ваших ног сидит испуганный юноша. Рэми пришлось оглушить магией, чтобы навязать вашу волю. Разве так одаривают? Через силу? Мой принц, скажите, согласен ли сам Рэми быть вашим телохранителем? Что он выбрал? Давайте не будем заставлять...

— А ты считаешь, что я заставляю? — Рэми вздрогнул, услышав в голосе Мира плохо скрываемую усмешку. — Неволю? Это не так. Оглушали Рэми не потому, что он не хочет стать моим телохранителем, а потому что слишком хочет… Но ты не поймешь. Думаю, и он не понимает. Пусть будет так. Я докажу тебе, что мне не надо неволить Рэми. Я его отпущу.

«Мир, прекрати!» — возразил Лерин, но принц продолжал:

— Мои телохранители присмотрят за Рэми, чтобы ни ты, ни твой цех, ни твои друзья вновь не всучили ему какого-нибудь амулетика. Сам он долго без меня не выдержит. Ты не понимаешь, что такое привязка. Не понимаешь, что такое связь между телохранителем и принцем, но, судя по всему, Рэми тоже этого не понимает. И потому, только потому, а вовсе не по твоей просьбе, я дам ему очнуться, обдумать все и принять правильное решение. Мне не нужен телохранитель, «которого заставили». Мне нужен телохранитель, которому в радость быть со мной рядом. Ты этого хотел, Рэми?

Рэми удивленно обернулся и посмотрел Миру в глаза. В этот миг он и сам не знал, чего он хотел. Он видел перед собой не принца, а оборотня, что нес Рэми на себе лесу, по залитому лунным светом. Он видел человека, которого спас на той проклятой поляне, чуть сам не уйдя за ним за грань. Он видел заботу в глазах Мира, когда они сидели у костра, а Рэми сгорал в лихорадке… Слышал, как Мир звал телохранителей, когда Рэми терял сознание. Чувствовал кровь принца на своих руках, когда тащил его из храма Шерена.

Почему это вот так просто вылетело из памяти? И почему так не хотелось теперь уходить…

Мир все понимал. Улыбнулся грустно, одними губами, сказал едва слышно:

— Иди, ты этого же хотел, правда? Забери его, Гаарс. Забери, пока я не передумал.

И было столько боли, тоски в этих словах, что сердце встрепенулось. Но гордость погребла под собой сомнения, и Рэми подошел к ожидавшему его Гаарсу, обернулся к принцу, поклонился низко, приложив к сердцу руку:

— Ваше высочество!

И отвернулся к дверям. И покачнулся, когда, казалось, упал на плечи потолок и закончилось дыхание. Задыхаясь, Рэми упал бы, но его поддержал за плечи подоспевший Гаарс. А Рэми видел лишь побледневшего Тисмена, слышал крик телохранителя:

— Гаарс, выведи его! Через те двери! Быстро!

Но Гаарс не успел.

Варнас почти и не удивился, когда в его пещере появился новый гость: в последнее время здесь было шумно.

— Приветствую тебя, брат. Решил навестить? Не много ли чести?

— Вижу, что не слишком ты устроился, — презрительно ответил мужской голос. — Воняет здесь… темно… не понимаю.

— Что тут понимать? — усмехнулся Варнас. — Аким умер, я остался, а мой культ за смерть героя сравняли с землей.

— Я давно говорил тебе — осторожнее играй с Виссавией. Аким был все же ее...

— О нет! — прошипел Варнас. — Ты чего-то не помнишь! Аким был грязным, оборванным мальчишкой, дурным и никому не нужным. Аким пришел ко мне ублюдком, не знающим отца, а героем, гордостью Виссавии, сделал его я! И что получил взамен? Аким сумел восстановить культ нашей милой сестрички, но его последователи разорили мой. Воняет? Да потому что святые источники завалили трупами моих жрецов! И даже на то, чтобы их убрать, сил теперь не хватает...

— А направлять судьбу Рэми — хватает?

— Каждый из нас хочет выжить.

— А ты еще пытаешься и отомстить.

— Я не мщу. Я восстанавливаю то, что принадлежит мне. И не с помощью Рэми, а с помощью его драгоценной Аланны. И я не дам Рэми снова уйти в этот проклятый город и отыскать способ жить вдали от Мираниса! У меня больше нет времени на такие игры!

— Мстишь… — перебил его Радон. — Но должен тебя разочаровать — выиграет все равно Виссавия. И твой культ будет восстановлен. Не так, так иначе. Я даю тебе слово. Мне дороги вы оба. И вы помиритесь, хотите вы того или нет. Даже герой Аким не стоит ссоры между богами.

И исчез… А Варнас опустился на трон и устало закрыл глаза. Сейчас не время забываться сном. Совсем не время… но сил уже почти не осталось.