6. Арман. Хандра Мира

Ловушки, ямы на моём пути —

Их бог расставил и велел идти.

И всё предвидел. И меня оставил.

И судит! Тот, кто не хотел спасти!

Омар Хайям

Лиин ворвался в его жизнь струей свежего воздуха. Балуя забавного мальчишку, Алкадий нанял более большой дом, спрятанный за густым яблоневым садом. Ученик получил свою комнату, как и обширную, собранную бывшим владельцем, библиотеку, хозяин дома — наполненный золотом мешочек: за удобный дом и умение не задавать лишних вопросов, Алкадий — свой кабинет и забавного щеночка-ученика у своих ног.

В доме было уютно, заполнено запахом свежеструганной древесины и золотом солнечного света и хорошо натоплено. И старая служанка, что, на счастье, появлялась редко и больше пропадала по соседству, неплохо готовила. Щеночку нравилось. А еще, как оказалось, щеночек не любил одиночества. И только успел проснуться, как бесшумно пробрался в кабинет Алкадия, устроился с ногами в уютном кресле у камина и начал читать, взахлеб…

Кто этого рожанина только читать научил?

Сам Алкадий молча сидел напротив мальчишки, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза, и медленно перебирал нить янтарных четок. Уют домишки раздражал, мешал сосредоточиться, но едва слышное сопение мальчишки и тихий шелест страниц под чужими пальцами даже нравился. Как и шум ненасытного огня в печи и громкая капель за окном. Эта проклятая зима то приходила, то вновь сдавала позиции. Переменчива, как женщина, так типично для здешней погоды… а вот в Виссавии зимы не было никогда…

Однако терпение мальчишки иссякло в первый же день уже к полудню. Ожидаемо. И Алкадий вдруг понял, что Лиин не читает, а сидит неподвижно и изучает учителя взглядом. Будто что-то хочет спросить, а не решается.

— Слушаю, — сказал Алкадий, вновь закрывая глаза. И все равно знал, что заинтересованный щеночек сполз с кресла, устроился прямо на ковре у его ног, и спросил:

— Научишь меня?

— Чему? — тихо спросил Алкадий.

— Как вчера. Вот раз! и все изменилось!

— Так ли уж и все? — криво усмехнулся Алкадий, глядя на мальчишку сквозь полузакрытые веки. На вид зим шестнадцать-семнадцать, а дите дитем. Глазищи огромные, щедро опушенные ресницами, горят вечными жаждой и интересом. К собственной силе, к окружающему миру, к обожаемому, вроде как, учителю.

И как он сумел вырасти таким наивным? Милым, наверное… как настоящий виссавиец.

— Ну… — Лиин сел на пятки, сложил на коленях руки и начал смущенно мять полу туники: — Я ведь не мешаю? Скучно, наверное, сидеть… и ничего не делать. А ты уже так долго, с самого утра…

Алкадий лишь усмехнулся. Нетерпение молодости. Сам он тоже когда-то был таким… только жизнь была к полукровке менее ласковой, чем к этому мальчишке. Холодная русалочья кровь в жилах стала для Алкадия приговором.

— Знаешь, чем воин отличается от мага, Лиин? — спросил, наконец, Алкадий.

— Нет, — навострил ушки щеночек.

— Тем, что воин действует внешне, а мы — внутренне. То, что я внешне бездеятелен, не значит, что я на самом деле ничего не делаю. То, что вокруг меня грязь, вовсе не значит, что грязь у меня внутри.

— Не понимаю…

— Не понимаешь… — усмехнулся Алкадий. — Научись видеть, что у человека внутри, а не что снаружи, тогда и станешь истинным магом. И ты хочешь урока, не так ли? Так ты его получишь. Иди оденься, мы пройдемся. Сегодня хороший день, чтобы нанести видит одному человеку… и спасти красивую архану. Ты ведь любишь все красивое, мой щеночек? А еще мне, пожалуй, надо завести еще одну собачку… охотничью.

— Тебе меня мало? — удивился Лиин.

— Ты мой ученик. К чему заставлять тебя делать что-то, к чему у тебя нет способностей? Ты умеешь убивать?

— Не знаю… — опустил голову Лиин.

— А сумеешь кого-то привести, зная, что его убью я?

Лиин побледнел, и Алкадий улыбнулся, услышав ожидаемый ответ:

— Нет, — смутился Лиин. И улыбка его угасла, как луч солнца перед бурей.

По крайней мере ученик честен. И это хорошо. Но говорить учителю "нет" он скоро разучится.

Арман нашел Мира где и предполагалось — на вершине кургана, полускрытого деревьями парка. Мир сидел на холодной земле и смотрел вниз, туда, где под усыпанным перьями небом дышала жизнью белокаменная столица: передвигались в лабиринтах улиц маленькие, с муравьев, человечки, летели куда-то несущие нетерпеливых всадников кони, взрывались с крыш стаи голубей, прикормленных горожанами.

А Мир — будто и не жил. Сидел выпрямив спину и скрестив ноги на зеленном коврике, раскинутым прямо на снегу. Руки его лежали ладонями вверх на коленях, грудь медленно, плавно вздымалась в такт дыханию, каштановые, вечно растрепанные волосы гладил легкий ветерок, в синих глазах царил туман. И Арман разозлился — вновь ушел друг в свой мир, убежал, оставил где-то за спиной все хлопоты. В который раз… и так не вовремя… и так не хочется его оттуда вытаскивать...

Ведь видел же Арман, насколько Мир похудел в последнюю седмицу. Видел впавшие щеки, тени под его глазами, чувствовал, как иссякает прямо на глазах его жизненная сила. И злился, что все это допустил. И на свою проклятую беспомощность.

Если Зир уже сегодня не выполнит обещания и не приведет Рэми, Арман темный цех с землей смешает. Прежде чем самому уйти за грань вслед за другом. Ибо за ошибки приходится платить всем, даже главе северного рода.

— Ты нашел?

Арман вздрогнул — слух Мира в последнее время обострился. Да и сам он стал другим: более чутким, наверное, задумчивым. Будто сдался и душой уже стремился к грани, или, напротив, напряженно ждал. Понятно же, кого. Рэми, своего целителя судеб. Носителя души одного из двенадцати, того, кто должен был бы стать телохранителем, а не стал.

Почему не стал? Арман не понимал. Майк, дознаватель дозора, все книги перерыл, даже те, что были спрятаны под пологом магии в тайном отделе. Везде сказано — от первой встречи душа целителя судеб рвется к Миранису, безудержно, неумолимо… и давно уже должен был приползти Рэми, истощенный зовом, к ногам принца, а вот не приполз.

Мир звал. Арман видел этот зов в глазах остальных телохранителей: безудержная тоска, сжигающий огонь потери, жажда новой встречи. Но каким-то чудом Рэми смог магии зова противостоять. И это Арман ему, пожалуй, бы простил. Рэми не верил Миранису, стремился быть свободным от уз, связывающих его с принцем — его право. Но права вытягивать из Мираниса силы ему не давал никто!

— Ты нашел Рэми? — отчеканил Миранис.

— Нет, мой принц… — покачал головой Арман и осторожно продолжил:

— Думаю, тебе стоит сказать Эдлаю, что Рэми в столице. Рэми бежал от Эдлая, это правда, но вряд ли сумел до конца разорвать соединяющие их узы.

Арман не стал вспоминать, почему именно пришлось Рэми бежать от его бывшего опекуна. Глупышка Аланна, названная сестра… можно ли тебя винить за то, что ты повелась на прекрасные глаза целителя судеб? А глаза у Рэми действительно были красивые: огромные, щедро опушенные ресницами, и выразительные, с почти съевшей белок темной радужкой. Таким поверить, в таких утонуть… даже гордой придворной архане… Аланне ведь всего шестнадцать, глупая девчонка!

Даже у виссавийцев не было такого взгляда. И лишь у одного человека на памяти Армана… этого вспоминать не хотелось. Ни сейчас, ни вообще. Да и незачем те воспоминания пачкать мыслями о Рэми, и без этого Арман был с мальчишкой слишком мягок. А стоило прибить при первой встрече, несмотря на приказ Мираниса.

— А я думаю, ты слишком доверяешь Эдлаю, — сказал вдруг Мир. — В то время, как я твоему бывшему опекуну доверять не могу.

— Ему доверяет твой отец, этого должно быть достаточно.

— Может, слишком доверяет.

— Ты хочешь отдать Аланну Рэми? — спросил вдруг Арман. — Я бы, например, не хотел, безродному..

— Ты удивишься, — улыбнулся вдруг Мир, — но на Аланну у меня гораздо больше прав, чем у тебя, друг мой. Намного больше… и если тебя не волнует, почему браком с ней заинтересовался виссавиец, то меня это, увы, должно волновать, но не сейчас… позднее. Может быть.

Ветер кинул в них снежной пылью. Мир на миг прищурился, улыбнулся вновь, подняв повыше воротник туники, и вдруг заглянул Арману в глаза. От этого взгляда стало не по себе, будто Мир что-то хотел сказать, да все не решался. Он да и не решался? Даже смешно.

— У меня к тебе просьба, — начал принц, вновь отворачиваясь.

Просьба? Не приказ? Арман ушам не поверил. Плохо это, если Мир просит.

— Не уходи надолго, — задумчиво сказал вдруг принц, натягивая белоснежные перчатки. Ровно так сказал, будто не с Арманом разговаривал, сам с собой. — Побудь эти дни со мной, забудь о службе… не смотри на меня, друг мой, знаю, что ты занят, что перерываешь столицу в поисках мальчика, знаю, что исполняешь мой приказ. Но… ты сам понимаешь… другого случая просто посидеть нам может и не представиться. А Рэми мы, пожалуй, уже не найдем.

— Чтобы посидеть у тебя есть телохранители, — заметил Арман, показывая взглядом на три тени рядом. — Я не могу, Мир… честно не могу ждать и ничего не делать. Я с ума сойду.

Мир лишь грустно улыбнулся, даже не обернувшись. Еще недавно бы скривился, услышав такие слова. Еще недавно он терпеть не мог телохранителей, считал их обузой, а их преданность — навязанными богами узами. Но встретив Рэми...

Рэми их всех изменил. И всех их предал.

— Не хватает одного, — прошептал Мир, сжимая ладони в кулак. — Я каждый миг это чувствую. Скажи, Арман, почему он этого не чувствует? Почему не сжирает его эта тоска, будто из тебя вырвали кусок души и держат где-то в заложниках? Почему он до сих пор не приполз ко мне на брюхе, как приползали остальные, почему не просит о пощаде? Почему… ненавидит настолько, что хочет убить? Тогда как должен…

— …любить? — без тени былой улыбки спросил Арман. — Может, не все избранные становятся телохранителями? Может, Рэми — резерв, тот, кому не суждено стать кем-то большим?

— Может, — задумчиво ответил Мир, накидывая на плечи теплый плащ.

Арману не понравился этот ответ, будто Мир что-то не договаривал или же до конца не верил, что Рэми может его предать. Впрочем, Арман мало что знал о магических связях между принцем и его телохранителями, как мало о них знал любой в Кассии. Государственная тайна… к крохам которой даже вездесущий Майк с трудом получил доступ. К теням эти государственные тайны!

Арман оглянулся на сопровождающую Мира троицу и пожал плечами: что в них такого, чего нет в других? Почему именно они носят души сыновей верховного бога? Из-за ошеломляющего по своей силе дара? Дара ли? Или проклятия?

Лучшие из людей?

Точно лучшие?

Один из телохранителей, Кадм, со скучающим видом кормил мясом медвежонка, нежно потрепывая его по холке. Темные волосы до плеч были собраны в небрежный хвост, на правильно очерченном лице с тяжелым подбородком гуляла мягкая улыбка. Его силе и мускулам, сейчас скрытым под простой рубахой и мягкими штанами, завидовали все мужчины при дворе, а дамы томно вздыхали, бросая в его сторону короткие взгляды: по слухам, в постели он был нежен и ласков, как вот с этим медвежонком.

Но Арман знал, что с таким же выражением скуки на лице воин вонзил бы меч в брюхо зверя, да по самую рукоять, да еще провернул бы лезвие пару раз, наслаждаясь каждым предсмертным вздохом. Любое оружие пело в его руках, любое подчинялось, будто было создано только для него. И выходить против телохранителя силы на тренировках решались немногие. И уж точно не в одиночку: Кадм шутя побеждал всех, наслаждался своими победами. И пролитой «в пылу драки» кровью.

Жесткий и беспринципный, ироничный и безжалостный. Всегда обманчиво безоружный, только с легким кинжалом в простых кожаных ножнах у пояса. Но Арман и люди Зира знали цену этому кинжалу, и стоило Кадму захотеть, как обычная сталь превращалась в его руках в любое оружие, и тогда пощады не жди…

Арман тоже, когда приехал ко двору, обманулся. Ему тогда было пятнадцать, Кадму — семнадцать. И при первой встрече телохранитель так же спокойно улыбался, а в темно-карих глазах его мелькало любопытство.

Тоже же ночью Кадм ворвался в покои Армана, одним движением толкнул к стене и встал между ним и убийцей. И теперь сложно было забыть как безжалостные глаза телохранителя, так и собственную боль вывихнутой при падении руки и стоны убийцы. И крики, вызванные чередой умелых пыток. И капли крови на ковре, книгах, даже стенах. И бледные лица застывших у дверей дозорных.

Кадм и не вспомнил, что в покоях находится Арман. Раз за разом бил он выплесками силы лежавшего у его ног, задавая один и вопрос:

— Кто тебя послал?

Как выяснилось позднее, получить ответа он не мог: убийца и сам не знал своего нанимателя. Даже лица не запомнил: магия подчистила мозги подчистую. И, думалось Арману, Кадм это понял достаточно быстро, да только пыток прекратить не спешил. И лишь когда незадачливый убийца потерял, наконец-то, сознание, телохранитель как-то довольно улыбнулся и кинул Арману:

— Прошу прощения. Слуга замка приберет беспорядок.

Беспорядок… Арман стал дозорным. Много раз ловил воров, убийц, много раз дрался на улицах, наказывал слуг за провинности. Много раз сам проводил допрос, но никогда не пытал. И только тогда уяснил, что пытать не сможет.

Кадм, так мило сейчас игравший с медвежонком, еще как мог.

— Но они не понимают, — так же спокойно ответил Мир, — многого не понимают...

Арман вздохнул глубже. Он не был согласен. Хрупкий с виду Тисмен, наверное, бы понял. Любимое дитя богов, с каштановым ореолом тонких, вечно растрепанных волос, казалось насыщенными солнечным светом, мягким взглядом цвета сочной листвы и плавными чертами бледного лица, он ценил тишину лесов, любил перелив солнца на водяной глади и шальное пение птиц на рассвете. А еще обожал все зверье, даже то, что другие величали нечистью. И зверюшек у себя в покое держал таких, что входить туда без хозяина побаивались даже Мир и другие телохранители. Дитя природы, спокойное и уверенное, двигающееся подобно изменчивой тени, и смертельно опасное.

Да и оборотней Тисмен тоже не чурался. Часто приходил к Арману «просто поболтать», спрашивал, мягко и спокойно, и вопросы его были осторожные и глубокие, а голос — тянущий прохладой и свежестью, подобный песне ручья в жаркий летний день. И позднее с холодным интересом в зеленых глазах просил Армана пробовать одно зелье за другим, чтобы… «помочь принцу».

После этих зелий желудок частенько сворачивало болью, Арман пережидал недомогание в кресле, до крови кусая губы, а зеленый телохранитель сидел в ногах и наблюдал… что-то записывая в маленькой книжечке. Что он записывал, какие выводы делал, Арман никогда не знал. Тисмен просто касался его руки, и Арман засыпал, а когда просыпался, маленькие опыты телохранителя казались сном, полускрытым туманом, а самого Тисмена уже не было, лишь в покоях витал неповторимый запах сосновой свежести, от которого Армана еще долго едва не выворачивало.

— Ты — поймешь… — прошептал где-то рядом Мир.

Вот кто действительно никогда не поймет, так это третий телохранитель Мира. Лерин. Холодный, расчетливый: истинный кассиец. Высокий, стройный, как высушенное ветрами дерево, с тонким лицом и гладко зачесанными седыми волосами, чей цвет был столь неуместный, ведь Лерин всего на пару лет старше Армана. Всегда невозмутимый, всегда правильный, истинный сын древнего рода Балезара, он знал своих родственников до десятого колена и с огромным трудом принимал истину: Мир — оборотень.

Потому, может, Лерин и поседел так рано: от стыда. Вот и сейчас посматривал на Армана с легким презрением, а в глазах его читалось: ты лариец, и именно ларийская, поганая кровь разбавила чистую кровь арханов… принесла в Кассию беду. Именно ларийская кровь виновата в том, что Мир то и дело срывался, в том, что он не мог быть тем идеальным арханом, каким положено быть наследнику. В том, что Мир убегал в город ото всех, чтобы напиться, до беспамятства, и телохранителям, как и Арману, приходилось его вытаскивать из очередной трактирной драки.

Это было до тех пор, пока Мира не ранили всерьез. И пока он не встретил Рэми. И не перевоплотился перед мальчишкой, при этом в первый раз не утратив разум. И ранение принца, его исчезновение, которое стоило им так много нервов и крови, обернулось огромной удачей.

До недавнего времени.

— Тисмен все еще ищет какие-то зелья, — начал шептать Мир. — Покоя не дает — опаивает по уши. Все боится, что вновь стану… им.

Арман вздрогнул, оторвал взгляд от Лерина и повернулся к Миранису. Он и не знал, что зеленого телохранителя теперь заботят такие мелочи. Мир и его кровь оборотня. Ведь сейчас надо думать о другом…

Ветерок прошелся по растущим под их ногами елкам, шевельнул бисер собранного морозом снега, взъерошил холодной ладонью кудри Мира, а внизу пронеслась по улицам очередная карета.

— Вчера ночью я вновь перевоплотился. Не мог сдержаться, понимаешь?

Вот оно что. Арман прикусил на миг губу, подыскивая нужные слова. Но были ли они, нужные?

— Ты просто устал. Твоему телу легче выжить в шкуре зверя. Магии в ней до тебя добраться сложнее. Ты не должен себя винить…

— Ты не понял, я не виню! — отчеканил Мир. — Я перевоплотился, да, но сумел остаться человеком. Теперь, благодаря так же и тебе, я знаю, что это легко: стать зверем только снаружи, сохранив разум. Арман, я могу не убивать. Я могу превращаться и не терять рассудка. Что в этом плохого? Почему я должен скрываться ото всех, врать? Пить эти проклятые зелья… видеть страх в глазах собственных телохранителей? Они ведь боятся, что меня разоблачат. А я уже ничего не боюсь. Благодаря тебе. Благодаря нашим общим вылазкам в лес. Мне так этого не хватает. И они никогда этого не поймут.

— Мир, — не выдержал Арман. — Они правы! Ты не можешь быть тем, кем хочешь — люди не поймут. И не поверят. Им не объяснишь, что оборотень не теряет разума. Не объяснишь, что шкура зверя — это как одежда… лишь помогает познать мир… Они думают, что кровь оборотня выжжена в нас долгими ритуалами и пусть так и остается, ради богов!

— И ты знал...

— И я знал… — ответил Арман. — И я сожалею, что показал тебе. Показал, насколько этот, другой, мир притягателен. Тогда я думал, что это будет лучшим, чем позволить тебе упиться до беспамятства, но, вижу, я ошибался. Пьянку бы тебе простили. Бытие зверем — нет.

— Так почему не сказал сразу, до того, как я встретил Рэми? — глаза Мира вспыхнули гневом, и Кадм оставил на мгновение медвежонка, оглянувшись на принца. Но вновь отвернулся к зверю по одному только знаку Мираниса.

— Почему позволил бояться!

Арман сжал кулаки. Сейчас не время об этом думать, сейчас Миру надо выжить. А все это потом… боги, потом! Но не ответить, когда Мир требовал, нельзя. И чувствуя, как мороз пробирается через кожу, холодит душу, Арман как можно спокойнее продолжил:

— Потому что я знаю, какое это искушение, Мир. Как это затягивает. Как сложно от этого отказаться. От бега в ночи, когда лунный свет ласкает шкуру. От ласки ветра, от мягкости земли под лапами, от запахов, что щекочут нос… интенсивные, острые! И от леса, что наполняется вдруг звуками. Ты просто отдаешься во власть бега и несешься во тьму, чувствуешь иначе, живешь иначе, дышишь иначе! После этого в шкуре человека ты кажешься себе слепым и глухим… а в столице так небезопасно становиться…

— Зверем? — спросил Мир.

— Зверем, — подтвердил Арман.

Он вдруг вспомнил, как выпрыгивал лунными ночами в окно поместья, и потом долго бежал по спящему бору, а папоротники ласкали плечи, грудь, расчесывали шерсть. Растекался туман, пружинили опавшие листья, и роса бодрила, звала нестись быстрее… чтобы на рассвете вернуться довольным и усталым, впрыгнуть в окно, приласкаться к рукам няни, услышать тихий шепот:

— Знаю, как тебе тяжело, знаю, родной… но на сегодня хватит.

И вновь стать человеком. Почувствовать кожей ткань, носить одежду, улыбаться, быть среди них, но чувствовать глубже, слышать лучше, видеть острее… потому что тело для оборотня — это помощник. А для человека часто — враг.

— Ты должен скрывать нашу кровь, Мир, — продолжал уговаривать Арман с трудом вырвавшись из приятных воспоминаний. — Как должен это делать я — глава северного рода.

— Иногда я жалею, что вытащил тебя из той деревни, — прошептал вдруг Мир. — Может, там ты был бы счастливее.

Арман лишь грустно улыбнулся. Мир временами так наивен.

— Я не жалею, — ответил он. — За все надо платить. Я стал главой рода, старшим твоего дозора и почти забыл кто я, кем был когда-то. И тебе надо забыть. И о той ночи, и, уж прости, о Рэми.

— О Рэми мне не забыть, — заметил Мир, оглянувшись вдруг на Лерина. — Тебе не понять, что такое связь с телохранителем. Это даже больше, чем связь с харибом. От хариба я могу отказаться, от телохранителя — нет. И я все еще не понимаю… почему.

— Почему что?

— Почему он убежал...

Арман вздохнул, повернувшись к городу: опять по кругу. Когда же это закончится-то? Этот разговор сейчас не нужен ни ему, ни Миранису.

— Потому что увидел оборотня, — все же спокойно, как ребенку, ответил Арман. — И почувствовал сильное притяжение, которого не понимал. Его, что любит свободу больше жизни, вдруг потянуло эту самую свободу кому-то отдать. А теперь подумай, что бы ты подумал на его месте?

— Что сошел с ума… — прошептал Миранис, и Арман вдруг с ужасом понял, что принц говорит совсем не о Рэми, о себе. Он и не думал до этого, что узы богов оплетают обоих, что Мир чувствует то же, что и Рэми. Знал бы, никогда не отпустил бы мальчишку!

— Это похоже на любовь, но это не любовь… это ослепление. Страшная жажда. Но у меня есть еще трое — у него нет никого, кроме меня. О боги, почему я дал ему уйти! И как он может быть вдали от меня? Другой бы давно на коленях приполз… почему этот упрямец сопротивляется? Нет, не так. Откуда находит силы сопротивляться?

— Не слишком ли много чести для простого мальчишки, пусть даже для избранника? — холодно ответил Арман. — Чтобы ты, наследный принц Кассии, себя изводил? Таял на глазах? Позволь мне...

—… убить его...

—… иногда так лучше...

—… позволяю.

Мир облизал вдруг пересохшие губы и зябко повел плечами. Холодно-то как. Но раз холодно, значит, он живет. Пока. И пока еще чувствует.

Решение далось крайне тяжело, как и этот разговор. Все, что касалось Рэми, давалось тяжело. И сжигающая душу тоска по кому-то, кто должен быть рядом, а не был, и обида на блажного идиота, что дважды ускользнул, и разочарование… Чувства, которые до встречи с целителем судеб были незнакомы.

Наверное, все же зря он думал, что телохранители с ним по воле богов, а не по собственной. И теперь очевидно, что этой самой воле богов можно воспротивиться. Если очень захотеть. Только почему-то все равно во все это не верилось. Не может этого быть!

И теперь он был благодарен, что Арман промолчал. И за то, что продолжал стоять рядом, хотя… видно же, что ему хотелось уйти. Опять окунуться в город, в поиски, которые все равно не дадут результата. Арман не может понять, что Рэми — целитель судеб. И что избежать нежелательной встречи для него легче легкого.

Но Арман упрям, и однажды, пусть даже когда Мира не станет, Рэми попадется. И умрет. Только легче от этого кому?

«Мне, — читалось в режущих сталью глазах Лерина. — Если я не могу отомстить, пусть отомстит кто-то другой».

Месть? Мир никогда никому не мстил. Не приходилось. Так надо ли начинать теперь? За гранью ему, пожалуй, будет все равно, живет Рэми или нет, там, жрецы говорят, милосердие даже щедро оплачивается. А тут? А будет ли «тут»?

«Этого ли ты хочешь на самом деле, Мир?» — молча спрашивал Тисмен, и душа зеленого телохранителя, как всегда, искрилась, лучилась зеленью успокаивающего тепла. Ну-ну, друг мой сердечный, все с тобой понятно. Полюбил-таки Рэми как любил своих опасных зверюшек. Только целитель судеб это тебе не зверюшка, и пакости его далеко не невинны. Сорвется недоделанный телохранитель, всю Кассию в огненном гневе утопит. И сдержать его будет некому. Потому и придется сделать не то, что хочется, а то, что надо.

«Какая уж разница-то?» — синхронно его мыслям отзывалась душа Кадма. Хоть этот понимает правильно: решение принято, к чему растрачивать последние мгновения на сомнения?

Он уже и забыл, что такое встреча с новым телохранителем. И как жжет душу нетерпеливое ожидание привязки, пока маги и жрецы приспосабливают душу избранника для новой роли. И какое облегчение увидеть того, кто должен быть рядом, его горящие счастьем глаза, и чувствовать в себе отражение этой искрящейся радости. Ведь это огромная честь, при этом для обоих. Чем больше телохранителей, тем больше мил охраняемый богам, и у Мираниса их уже столько же, сколько у отца. А ведь он еще не повелитель. Гордиться надо.

Но Рэми счастлив не был. Горд — тем более.

— Мир? — позвал Арман. — Если позволишь…

— Еще не закончил? — съязвил Мир, внезапно начиная злиться. Все же этот Арман невыносимый зануда. — А я думал… впрочем, продолжай.

— Думаю, — неожиданно холодно сказал Арман, — тебе необходимо отдать еще один долг.

Необходимо? Мир не знал такого слова.

— Ну так отдай за меня, — пожал он плечами.

Ему нравилось так сидеть. Если Арману надо куда-то идти, может взять с собой такого же зануду Лерина.

— Может, боги будут к тебе более справедливы, если ты сам заплатишь по счетам?

А кто сказал, что они теперь несправедливы? Мир усмехнулся.

Но кругляш с ладони Армана взял, улыбаясь повертел его между пальцами. Вспомнил небольшой загородный дом, духоту тесной комнаты, жесткие, застиранные простыни. И аромат сосновых веток, стоявших в небольшой вазе на столе, крытом вышитой скатертью.

Удачно спаситель явился… Будет с кем поболтать, посидеть за чашей вина в покоях, забыть на время о паршивце, который бежит от собственного призвания.

— Где он? — набрался решительности Мир, отдавая кругляш Арману.

— В беседке у озера, — ответил дозорный, заглядывая другу в глаза. — Прости, я не стал вести его сюда, хотел с тобой поговорить… сначала дела твои, а потом твоих подопечных. Не так ли, Мир?

Мир вздрогнул, да издевку съел, и на мгновение проклятая слабость отступила. Но блеснули неприязнью глаза Лерина: не любил белый телохранитель Армана, не одобрял таких вот дружеских подколок, хотя сам до них частенько опускался.

Резко развернувшись, Мир направился к беседке. Надо срочно выпить. Одному нельзя, телохранители не захотят, Арман и вовсе белый пушистый, пьет редко, а вот Гаарс подойдет вполне.

Привычно прокладывал сад дорогу под ноги, сыпались на снег розовые лепестки, капало с сосулек, легкими тенями носились по саду магические создания.

Мир любил населять парк «нечистью». Отец сопротивлялся сначала, потом смирился, и вскоре в парке появились русалки, драконы, гарпии, единороги, пара сфинксов.

Мир хотел поселить сюда и пегаса, но пегасы водились только в Виссавии, а виссавийцы категорически отказались привозить их в Кассию. Почему — не объясняли. Они никогда и ничего не объясняли, и хоть и хотелось Миру хоть раз в жизни хоть одним глазком глянуть на настоящего пегаса, видимо, его мечте не суждено было сбыться.

Отец вот тоже никогда и ничего не объяснял. Все щадили Мира, оберегали, будто он был дорогой, но ненужной игрушкой. Сменялись учителя, сила Мира росла вместе со знанием, но дало ли это ему власть? К власти отец сына не допускал… И к интригам не пускал, зато недавно интриги ворвались в жизнь Мира сами.

Одно покушение за другим. Беспокойство в глазах телохранителей, бессилие дозорных. И постоянное наблюдение, которое Мир ненавидел… если бы не оно — давно бы сбежал в город, в таверну, залился бы до самого горла дешевым вином и был бы счастлив. Потому что здесь, в замке, в золотой клетке, счастливым быть невозможно.

— Где Гаарс? — спросил Мир, когда они дошли до беседки. Мир любил эту беседку. Овитая виноградом, с никогда не замерзающим фонтаном внутри, она была его убежищем. И его любимым местом в магическом парке. Красота ажура на берегу небольшого озера.

Арман прикусил губу — явный признак того, что дозорный в ярости — и огляделся. А Мир лишь удивленно усмехнулся: Гаарсу удалось вывести из себя эту ледяную статую? Надо было бы узнать — как. И использовать. Если еще успеет.

Настроение вмиг испортилось, хандра вернулась, наотмашь ударив о твердую землю. Пытаясь скрыть раздражение, Мир резко сорвал тяжелую кисть с овивающего беседку виноградника. Приправленная морозным холодом ягода растаяла на языке, наполнив рот кисловатым соком, но легче почему-то совсем не стало.

— Вы ищите мальчишку лет так семнадцати, с черными волосами? — холодно поинтересовался стоявший неподалеку Кадм.

— Нет! Да! — одновременно ответили Мир с Арманом.

Мир выкинул гроздь, забыв о винограде. Такого ответа Армана он не ожидал и происходящее вдруг стало даже интересным. Гаарс на юношу похож не был… значит, амулет принес не он… так кто?

— Кого ты привел? — спросил Мир Армана, наслаждаясь бледностью обычно спокойного дозорного.

Забавно… Арман и ошибся.

— Мальчишка вам живой нужен или не очень? — продолжал язвить Кадм.

— Живой! — прошипел Мир, резко оборачиваясь. И еще успел увидеть, как взбаламутилась тяжелая водная гладь, как мелькнули в ней худые зеленые руки, утащили в глубину уже бесчувственное тело.

Не, русалочка, этот мальчик принадлежит мне! И ты его, зеленая моя, так просто не получишь.

— Приказываю, отпусти человека!

Мир и не надеялся, что русалка подчинится сразу. Эта нечисть так легко не сдавалась, но именно за дерзость Мир русалочку и любил… Так не хватало этой самой дерзости при дворе… Скучно...

Русалка вынырнула, все так же сжимая мальчишку в объятиях, повернула к беседке зеленоватое лицо, и Мир сглотнул...

Горят тревожным огоньком, манят зеленые глаза. Расползается по груди мягкая истома, сжимает сердце, потом заставляет биться гулко, тревожно… И Мир делает шаг вперед, стремясь перепрыгнуть через ограждение, броситься в воду, наслаждаясь дарующим покой холодом… Но телохранители как всегда, быстрее: крепко жмет плечо рука Тисмена, обжигает сила Лерина, и Кадм отталкивает от ограждения, грубо, становится перед скользящим по снегу принцем, обнажает клинок, окидывая русалку гневным взглядом.

— Уже! — шепчет Мир, чувствуя, как скатывается по щеке капля пота. — Мне уже лучше.

Кадм послушно шагает в сторону, стихает синее пламя в глазах Лерина, Тисмен скучающе отходит к скамье. А Мир медленно встает и звереет, понимая, что его, наследного принца, чуть было не заворожили. Как простого мальчишку!

Игры закончились.

— Не заманивай! — кричит Мир русалке. — Не смей! Или не знаешь моей силы? Не знаешь моих телохранителей? Отпусти человека. Я не хочу тебя ранить. Отпусти добровольно!

Но не слушает русалка, нечисть бездушная! Хмурит кустистые брови, растягивает губы в усмешке. И вдруг впивается в губы жертвы жарким поцелуем...

Дался ей этот мальчишка! И Миру он почему-то дался, отдать бы его русалке, раз сам к ней пошел, забыть. Но никак же не выходит. Может, из-за любопытства? Или упрямства? А какая разница!

А мальчишка-то не простой! Очнулся вдруг, обнял русалку и ответил поцелуем на поцелуй, лаская ладонями тонкую спину. И русалка выгнулась под лаской, затрепетала, а глаза ее, колдовские, зеленые, вдруг затуманились, прикрылись, а тяжелые, густые ресницы отбросили на щеки легкие тени.

— Умеет с женщинами обращаться, — одобрительно заметил Кадм. — Может, не будем им мешать?

Издевка телохранителя лишила Мира остатков разума. Еще как он им помешает! Но не успел Мир шагу сделать, как темная вода вокруг парочки окрасилась синим, пошла яростными, недобрыми волнами, рискуя выплеснуться из озера, и в морозной тишине отчетливо запахло магией.

— Ты говорил, что это рожанин, — как всегда, первым среагировал Лерин. И, как всегда, не упустил шанса подколоть Армана. — Умеешь ты гостей выбирать, дозорный… Привел к Миру мага? Судя по его силе — высшего? Не проверил?

— Лерин! — одернул его Мир. — Чего стоишь!

Лерин подчинился сразу, наверное, не без удовольствия. Разорвало воздух короткое заклинание, и русалка закричала истошно, когда вместе ее с человеком выдернуло из воды и грубо швырнуло к ногам Мира...

— Я предупреждал, — прошипел Мир.

Русалка возмущенно ударила хвостом по белоснежному мрамору, окатывая озерной водой, и прижала к себе вновь потерявшего сознание человека с такой яростью, что Мир, вздохнув, понял: так просто не отпустит. Тихо выругался рядом Лерин: он терпеть не мог, когда ему портили одежду.

— Я сказал, — продолжал настаивать Мир, на этот раз мягко, как ребенка. — Отпусти! Уходи в озеро и отпусти, не упрямься, сама же знаешь, что и ты, и он — в моей власти.

— Он мой, — упрямо прошипела русалка. — Мой. Отдай… у тебя много. А я одна… мне плохо. Прошу...

Мир глубоко вздохнул, почувствовав противный привкус вины. Ведь в ярко-зеленых глазах русалки прочитал он не ожидаемое упрямство, не каприз, а столь знакомое, обжигающее душу одиночество. До этого он и не знал, что нечисть умеет чувствовать. Хотя, сам он кто… оборотень. Тоже нечисть?

— Отпусти человека! — мягко сказал он. — Даю слово, я найду тебе пару...

— Верни меня в воду… — перестала вдруг сопротивляться русалка, — задыхаюсь, сжалься...

Мир посмотрел на Лерина, и телохранитель чуть видно кивнул. Вновь загорелись синим его глаза, зажглась на его переносице руна, вновь разорвало зимний воздух заклинание. Раздался за спиной тихий плеск, но Мир уже забыл о русалке. Он задумчиво наблюдал, как Кадм наклонился и легко поднял неудачливого рожанина на руки, с помощью Лерина устраивая его на скамье.

— Мир… Это же… — прошептал Тисмен.

Мир уже и сам видел. И не знал, плакать ему или смеяться.

Знакомые черные волосы. Бледное круглое лицо, тонкие черты, пухлые губы, покрытые инеем… и когда эти глаза откроются, вновь заглянут в самую душу, взбаламутят своим упрямством и вновь почувствует Мир привкус силы целителя судеб.

— Блокируй его силу, быстро! — прошипел он, приходя в себя. — Если он снова удерет, я с вас шкуру спущу.

— От меня еще никто дважды не удирал, — недобро улыбнулся Тисмен.

Солнце заливало небольшую гостиную и путалось лучами в витиевато вышитых гобеленах и подушках. Где-то вдалеке отбил полдень колокол, запела над городом труба, а Аланна все так же недоуменно смотрела на посланника повелителя. И не смела поверить только что услышанным словам:

— Да, будет лучше, если ты все же сейчас останешься в замке. Вместе со своим женихом.

— Повелитель приказал приставить к нам охрану? — переспросила она.

— Да, — ответил стоявший перед ней мужчина, и на лбу его на миг зажглась синим огнем руна.

Один из телохранителей Деммида, Дар… но почему…?

Аланна спохватилась и хотела опуститься на колени, но телохранитель был быстрее и не позволил. Он лишь легким движением взял ее под подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть себе в глаза, и тихо прошептал:

— Как хорошо, что ты не похожа на мать, моя архана.

И легким движением Аланна высвободилась из цепких пальцем, возмущенно вскинув подбородок. Она помнила свою мать. Мама была самая лучшая, самая добрая, умерла так рано… но плакать перед телохранителем она не будет. И даже не скажет, как бы хотела быть похожей на свою мать… но куда там… куда ей до той доброты и того света?

— Прошу пройти за мной, моя архана, — вновь сказал Дар. — Твоя хариба привезет твои вещи позднее. Твоему жениху отдадут приказ к тебе присоединиться.

Ради богов, да что же происходит, а?

«Ты сама этого хотела», — отозвалось едва слышно коварное божество. И Аланна вздохнула, приняв предложенную телохранителем руку. Карета уже ждала. А бояться ей нечего: неужели телохранитель повелителя ее обидит?