12. Гаарс. Казнь

Должен же нож гильотины

затупиться на чьей-то голове!

Станислав Ежи Лец

Тьма все так же окутывала проклятую пещеру, делая ее похожей на могилу, но Варнас знал, что заточение его не будет длиться долго. Постепенно блекло отражение чужой комнаты в наполненной водой каменной чаше, и младший бог со вздохом отошел от магического источника. Заклинания требовали сил, много сил, а у младшего божества их почти не осталось. Потому и наблюдать за Рэми удавалось урывками.

Но то, что он увидел, его вполне устраивало. Рэми почувствовал вкус ревности. Еще немного и Аланна получит мальчишку, а вместе с этим будет вынуждена исполнить свое обещание.

Варнас станет свободным. И сильным, как когда-то.

— И все же ты настоял на своем, — Виссавия как всегда появилась неожиданно. — Рэми вернулся к Миру.

— Ты ожидала чего-то другого?

— Не видишь, он задыхается? И я не могу помочь? Зелье Тисмена действует метко, блокирует все внешние влияния… И мои, и, как я понимаю, — твои. В этой игре участвует слишком много высших магов… неподвластных воле богов.

— Солнышко, чего же ты меня винишь-то? — усмехнулся Варнас. — Не ты ли уговорила его принять в свою душу Аши? А теперь удивляешься, что им заинтересовались другие носители двенадцати? Но Аши принадлежит Кассии, так и должно быть.

Виссавия промолчала и исчезла. И Варнас, откинувшись на троне, был ей за это благодарен. Он устал. Он уставал все сильнее. Мгновения его жизни уходили, как песок сквозь пальцы, а мальчишка, этот мальчишка оказался слишком упрямым!

Эта паршивая Кассия слишком холодна. В Ларии не было таких морозов, потому здесь Бранше мерз даже в хорошо натопленном доме Гаарса. Даже наглотавшись приготовленной Вариной наливки. Даже укутавшись в теплый шерстяной плащ. Холодно же! И жутко как-то. Не понять из-за чего: из-за мерзкой погоды, из-за запаха смерти, отчего у зверя внутри кишки переворачивало и хотелось выть в голос, или из-за того, что Гаарс сегодня может умереть...

И погодка же… Низко, касаясь верхушек тополей, плыли над площадью свинцовые тучи. Отражалась в пустых окнах какая-то странная пустота, блестела, предрекала беду. Натужно выл пронзительный ветер, швырял в толпу колкими снежинками, будто пытался разогнать, да куда там. Все дружно терпели. Ждали зрелища. Показательной казни.

А Бранше проклинал и Кассию, и собственную тупость. И надо было ему кому-то помогать! Зачем пошел к Кадму? Зачем выдал этого идиота? Почему решил, что все будет хорошо?

Хорошо, оно и видно! Да и могло ли закончиться? Только ж не легче совсем от этих мыслей, изнывает, ноет душа, грызет, впивается острыми зубами совесть.

Бранше раньше и не знал, что она у него есть, а теперь вот вам пожалуйста… даже взгляда не поднять: стоит рядом, не замечает ветра, не чувствует холода бледная Варина. Дрожит под тонким плащом, даже не пытается спрятать слез, струящихся по бледным щекам… Сжимает в посиневших ладонях фигурку божества милосердия, Иилы, беззвучно шевелит губами в такт молитве. Бранше так, пожалуй, никто не любил, как она любит своего брата. И он тоже не любил… а теперь так хотел обнять, успокоить, да не решался.

Боги Кассии вовсе не милосердны. Небеса, к которым Варина то и дело поднимала взгляд, сегодня глухи. Сыплют снегом. И молчат.

Ветер рвет плащ, толпа расступается, будто боится горя Варины, словно она заразная. Людские радость и жажда крови разбиваются о нее, как морские волны о скалу. Тускнеют взгляды, замирают на губах улыбки и колкие слова, и эти уроды кассийцы стараются уйти подальше, не думать, не слышать. Лишь Рид, молчаливая и серьезная, стойко стоит рядом, обнимает Варину за талию, стирает платком бегущие слезы… Да Лия, хрупкая и нежная, как ночной цветок, не уходит, тихо плачет, явно не зная, что сказать и как помочь.

На Рид Бранше тоже смотреть не мог: слышал он, как плакала она ночью, как молила богов о своем пропавшем сыне… о Рэми… и чья это все вина? Любопытства!

В тот день тоже было холодно и вернулся Бранше поздно, засиделся за чашей вина с шальными друзьями. Стараясь никого не разбудить, прокрался в свою комнату, уже почти прошел мимо спальни Гаарса, как услышал:

— Не понимаешь! — шипел чужой голос. — Мастер волнуется. Рэми, твой подопечный — сильный маг. А мы не можем его использовать?

— Но используем же! — парировал Гаарс.

— Это используем? Не смеши меня! Урий нахвалиться на мальчишку не может. Только горд Рэми, независим, слышишь! Мастер начал опасаться. Если ты не надавишь на мальчишку, это сделает кто-то другой! Заставь его дать клятву мага. А потом… он уже не сможет противиться заказам цеха.

— Идиоты вы! Сейчас Рэми вам полезен, это правда, но клятва его погубит!

Бранше знал, что Гаарс прав. Рэми сильный, но и характер у него сильный. Такой так просто не подчинится. Но некоторым не объяснишь. Впрочем, незнакомец понял. Промолчал недолго, и молчание то казалось бесконечным, а потом сказал вдруг:

— Жаль. Если так, то лучше убить его сейчас, пока мы еще можем. Иначе твой Рэми может встать против нас и тогда нам придется туго.

Теперь молчал Гаарс, и Бранше молился богам-близнецам, чтобы те дали главе рода силы для отказа, а заодно и вложили в уста Гаарса правильные слова, чтобы убедить цех наемников.

— Не могу.

— Тогда я не прошу, я приказываю, — изменил тон незнакомец. — После того, как ты отнесешь Арману переданную Урием вещичку.

— Даете это задание мне?

— Кому еще? Лучшего у нас нет, а столько золота, сколько предложил заказчик, цех никогда не видел. Но заказчик хочет гарантии.

— Гарантии чего?

— Что мы можем добраться до Мираниса. Завтра ночью ты лично убьешь Армана во дворце, в покоях, которые граничат с покоями принца. И докажешь, что нам не страшны обереги. А потом Мастер возьмется за наследника, и помогать ему в этом будет Рэми! Либо Рэми умрет вместе с Арманом. Больше ждать мы не будем. Ты меня понял, Гаарс!

Бранше вжался в тень, и только чудом вышедший человек его не заметил. Когда стихли внизу шаги, Бранше пробрался в свою комнату и не раздеваясь бросился на кровать.

Спать, несмотря на усталость, не хотелось. Оставшийся кусок ночи он пролежал, уставившись в балку потолка. Смотрел на таинственно шевелившиеся тени ветвей яблонь и думал.

Гаарс попал в ловушку. Бранше знал, что глава рода любит Рэми, почему-то все этого мальчишку любили, даже он, оборотень и лариец, попался — что уже говорить о Гаарсе, у которого ни младшего брата нет, ни сына...

Племянник — глупый, наивный — не в счет. И теперь, припертый к стенке, Гаарс не хотел ни убивать Рэми, ни принуждать его к наемничеству, да только выбора не было. Ни у него, ни у Бранше.

Гаарс не убьет Рэми, жуку ясно. Заставит мальчика дать клятву, а потом — убить Мираниса. А у мальчишки получится… у Рэми всегда получалось. И голову потеряет заадно Бранше, лапы у короля, к сожалению, длинные…

Бранше должен вмешаться. Вопрос — как?

Надо пробраться в замок. Благодаря Рэми и его драгоценной Аланне это легче легкого: пару лун назад Бранше отнес письмо девчонки во дворец и неожиданно получил доверие, которого даже не ожидал. А вместе с доверием — маленький амулетик-пропуск в парк.

Стоило с амулетиком подойти к изгороди, как защищавшая замок магия пропускала внутрь. А там до дворца рукой подать… А что во дворце?

Бранше встал с кровати и подошел к окну, распахнул его настежь, пуская внутрь холодный зимний воздух. Думай, Бранше, думай! Если остановишь Гаарса, то глава рода умрет, а на его место придет другой. Бранше потеряет доступ к клану наемников. И, увы, к Рэми.

О боги, нужно время. Через несколько дней в город вернется Идэлан. Жених Аланны и тайный друг, человек, который может позвать Арама...

Арам напрямик использует власть, которую Бранше использовал лишь косвенно — именно по просьбе виссавийца цех покровительствует Бранше, по его просьбе ларийца встретили здесь как друга...

Но придется раскрыть карты… «Только в крайнем случае, — приказал король, — только если не будет другого выхода… ты скажешь виссавийцам, что их наследник жив».

Наследник жив, но Бранше, как ни старался, его не нашел. Даже следов не нашел, и что же он имеет? Крохотное пророчество, что судьба наследника связана с судьбой Мираниса? Бранше передал Миранису амулет удачи, но никого, похожего на наследника, рядом с принцем не появилось! Проклятие, почему?

Араму же вести о том, что наследник жив, хватит, чтобы вмешаться в судьбу Кассии, напомнить цеху наемников о старом долге и заставить отказаться от заказа. Большего пока и не надо: Бранше получит время, а время сейчас дорого.

С цехом решили, а что делать с Гаарсом? Как его остановить? Обезвредить на несколько дней?

Боги, опять этот Рэми! Рэми или Миранис… или приказ повелителя Ларии!

Если главу рода выдать? Бранше вздрогнул. Нельзя. В Кассии, как и в Ларии, решится все быстро: Гаарса казнят. На место его придет другой, заберет род вместе с Рэми и тогда мальчишке придется худо.

И тут Бранше осенило. Амулет, который украдкой показала ему Варина и о котором зачем-то напомнил недавно человек Зира. Амулет, от которого пахло оборотнем. Сколько оборотней в замке? Два. Это не Арман, нет… значит, принц. За которым всегда ходят телохранители.

Принц должен Гаарсу, и должен настолько, что казнь отменят, а если амулет отнесет Рэми… Бранше улыбнулся. Телохранители принца не наемники, мальчишку из рук не выпустят и из лап цеха наемников вырвут. Заодно и Гаарс вернется в дом… живой.

Но как правильно выдать наемника и при этом добиться, чтобы его не убили? Выдать кому-то, кто гораздо сильнее, например, телохранителю принца. Заодно дать немного «лишней» информации, предупредить о заказчике… и остаться самому живым...

Вроде получилось. Телохранитель Бранше выслушал, отпустил, Рэми взялся отнести амулет в замок, и… пропал.

Что-то пошло не так. Либо Рэми по дороге перехватил цех наемников, либо телохранители все же решили пожертвовать Гаарсом. И амулет удачи подвел! Хотя не должен был!

И что теперь? Все сильнее сыпет хлопьями серое небо, все сильнее дует ветер. Стремительно темнеет и, несмотря на факелы, горящие на помосте, уже почти ничего не видно. Ну и хорошо. Меньше увидит и без того едва живая от горя Варина, да и толпе любоваться на казнь незачем. Вот оно, варварство кассийцев: в Ларии узников убивали тихо, за толстыми стенами, а здесь на казнь ходят, как на праздник, целыми семьями. Орут, требуют зрелища и не думают о родственниках, что кусают до крови губы, бледнеют под тающим снегом и все смотрят и смотрят на помост, не в силах оторваться. На веревочные петли, покачивающиеся со стороны в сторону. Вправо, влево… как маятник в часах бога смерти. На тела уже повешенных, что украшают площадь, как гирлянда, разносят вокруг сладковатый запах смерти. Этот запах невозможно вытерпеть!

И после этого ларийских оборотней зовут тварями!

Ветер, будто смилостивившись, замолкает на миг. Доносятся откуда-то издалека крики дозорных, давит толпа, и Бранше вместе с женщинами вдруг оказывается у самой стены живого коридора… Проклятие! Скрипит снег под полускрытыми длинной шерстью копытами лошадей-тяжеловозов, ведет лошадей под уздцы крытый черным плащом жрец смерти, защищают его дозорные, а в телеге стоят одетые в легкие туники смертники.

И опускает Бранше надежда, давит на грудь тоска: меж осужденными, в красных в свете фонарей сполохах снега, видит он Гаарса. Опухшее от синяков лицо, разбитую губу, запекшуюся в светлых, растрепанных волосах кровь. И сжимает ладони в кулаки, постанывая. Где Рэми? Где? О боги, как же вы допустили...

Всхлип Варины, горький, безнадежный, бьет по плечам, заставляет согнуться пополам, как от боли. И отказывается что-то внутри смотреть на повозку, но Бранше смотрит, упрямо, через сжимающую грудь боль. Летит помидор, вздрагивает Гаарс от удара, растекается по серой рубахе красное пятно, и на миг чутье оборотня улавливает в морозном запахе вонь гнили.

А взгляд Гаарса, такой светлый, спокойный, шарит по толпе, находит родных и уже не отпускает, окунает в прощальное тепло… Даже Бранше… Бранше тоже для него свой, родной! Страшно от этой улыбки. Хочется превратиться в зверя, рвануть по головам к повозке, перегрызть веревки, что стянули запястья друга… и ластиться к ладоням, испрашивая прощения.

Где ты, Рэми!

Вздрагивает довольно людское море, исходит волнами. Останавливается повозка, скрипят засовы в полной шорохов тишине. Осужденных пинками выталкивают на помост, ставят на крашенные черной краской табуреты, надевают на шеи петли, и жрец смерти начинает свою песню.

Плачет толпа, вспоминает умерших. Почти жалеет тех, дрожащих на помосте. Вздрагивающих, когда песнь достигает хрустальных вершин, ожидающих пустоты под ногами...

Поддавшись отчаянию, Бранше не сразу заметил, как его снова толкнуло к Варине: недавно плотная толпа расступалась, давая дорогу какому-то человеку, укутанному в синий плащ.

Маг, екнуло сердце. Тоже пришел полюбоваться? Ну и хрен с ним! Сейчас Бранше не до мага, он смотрит, как падает на землю, усыпанную снегом, перчатка старшого, как послушно хватаются за табуреты дозорные, готовясь вырвать их из-под ног осужденных. И как гаснет медленно взгляд Гаарса, потерявшего надежду. А была ли она, эта надежда?

— Остановить!

Вспыхнул гневом взгляд дозорного, руководившего казнью. Упал на плечи мага капюшон. Вновь заволновалась толпа, опускаясь на колени, шепча слова благословения. И рука Рид потянула Бранше вниз, заставила упасть в талый снег, проявить неслыханное для оборотня-ларийца почтение.

— Склонитесь перед Алдекадмом, — дрожащим голосом начал перечислять дозорный. — Телохранителем силы наследного принца Кассии, Мираниса. Владельцем Араганда, высшим магом, высшим жрецом храма рода, любимцем богов и хранителем силы двенадцати…

И впервые в жизни Бранше ощутил, что такое выпущенная на волю мощь высшего мага: она давила к земле, делала воздух густым, как топленное масло, она наполняла легкие синим светом, и зверь внутри забился в тайники души, визжал едва слышно, и от этого визга стало на самом деле страшно… такая мощь… не имеет права существовать… высшие маги, они же почти как боги...

— Именем наследного принца Кассии, Мираниса, — тихо начал телохранитель, но его голос разносился над толпой, увеличенный магией, и каждому на площади казалось: Кадм говорит только для него. Только ему шепчет на ухо великую тайну. Только ему объясняет, — я дарую тебе жизнь, глава рода, Гаарс.

Бьет по глазам яркой вспышкой, а когда Бранше вновь смог видеть, уже не было телохранителя у помоста, а вокруг медленно поднимались с колен ошеломленные люди. А в душе плескался ужас: боги, каким же дураком он был, что разговаривал с этим человеком дерзко, как с равным. Что угрожал ему какими-то глупыми заклинаниями, да только бы Кадм захотел, и Бранше пришлось бы зверем лизать ему пятки! Унизительно и больно. Но… Гаарс будет жить.

Дозорные молча исполняли приказ и резали веревки на запястьях Гаарса. Его грубо толкнули в толпу, и люди разошлись на миг, пропуская. А сами не отрывали глаз от помоста, туда, где из-под ног осужденных вылетали табуреты, откуда летели предсмертные хрипы.

Бранше теперь было плевать на смерть, раскинувшую над толпой крылья. Он стоял под всполохами снега и глупо улыбался. Успел Рэми… глупый мальчишка, успел...

— Звал меня? — тихо поинтересовался кто-то за спиной.

Бранше обернулся и поспешно поклонился: перед ним стоял черноглазый, тонкий человек в одежде простого кассийца. Арам.

Краем глаза видел Бранше, как Варина бросилась на шею брату, как ласково улыбнулась Рид...

— Я вынужден настаивать, — сказал Арам. — У меня очень мало времени, Бранше. Ты же знаешь...

Бранше знал. Помнил он, как лет десяток назад, поздней осенью, созданное неумелым магом животное обожгло нерадивого ученика, да так, что виссайцы лишь руками развели. Такое неподвластно даже магам-целителям. Такое не лечится.

А потом из перехода вышел кто-то невысокий, не выше двенадцатилетних учеников, но в зеленом плаще целителя, с закрытым, как и полагалось виссавийцу, лицом, скинул плащ на руки учителя и остался в одной тунике, перевязанной поясом, шириной в ладонь.

И ученики-ларийцы вздрогнули от зависти: такой молодой, их не старше, а уже советник самого вождя Виссавии, наделен силой, о которой они и мечтать не смели. Смели только бояться, отходя в сторону и уступая дорогу.

Мальчишка окинул испуганных учеников печальным, слишком мудрым взглядом, и вдруг ушел куда-то страх и беспокойство, остался лишь покой. Благодатный, вязкий, окутывающий мягким одеялом. Которому не мешало ничего, даже доносящиеся из распахнутых окон крики: виссавийцы не умели исцелять без боли.

Крики продолжались два дня. Потом Арам вышел из спальни больного, кивнул директору магической школы и осел на руки ожидавших виссавийцев.

Спал он почему-то в комнате Бранше. Беспомощный, вызывал он теперь не страх и почтение, а жалость. Казался обычным, сгоравшем в лихорадке мальчиком...

Одним только видом опровергал Арам сплетни: мол, не зря виссавийцы закрывали лица, мол, уроды они. Вовсе не уроды… черты лица мага были несколько более нежные, чем у ларийцев, будто лепившие их богини старались быть аккуратнее, сгладить резкие углы, наделив зато тщательно вылепленными губами, тонкой, белоснежной кожей, и длинными, как у девчонки, ресницами.

Семь дней метался он в бреду, выкрикивая слова на незнакомом языке. Семь дней сидел Бранше рядом, ел тут, спал тут, менял холодные компрессы. И молился, чтобы гость выжил. Чтобы в комнату, под опущенный купол, смог войти кто-то помимо Бранше и дать ему отдохнуть.

Но никто войти не мог. А маги-виссавийцы не вмешивались. Ждали в приготовленных для них покоях и на все вопросы отвечали — это пройдет.

Прошло. Утром восьмого дня, проснувшись на рассвете, когда за окном бешено заливались птицы и лил через занавески нежный свет, Бранше поймал на себе внимательный взгляд. Виссавиец не спал. Лежал с открытыми глазами и что-то шептал себе под нос.

— Не понимаю, — покраснел Бранше.

— Прости, — ответил виссавиец на чистом ларийском. — Я забыл. Почему я не в клане?

— Какая-то защита...

— Моя вина, — слегка смутился мальчик. — Это твоя комната?

— Да.

— Потому ты смог войти. А где твой товарищ? В комнате должно быть двое...

— Умер. Утонул в реке этим летом.

— Тебе до сих пор больно, — сморщил брови мальчишка. — До сих пор оплакиваешь...

А потом веки Бранше вдруг сами собой опустились, и он заснул. А когда проснулся, Арама уже не было в школе. Зато ушла из души горечь и тоска по погибшему другу, а на подушке остался амулет удачи...

Это было несколько лет назад, а, казалось, вчера. И Бранше не верилось, что теперь он и в самом деле идет с Арамом по кассийскому городу, где они оба такие чужие… Впрочем, шли они недолго: всего пару кварталов. И удивительно было, как спокойно ходит любимый советник вождя Виссавии по улицам Кассии. А ведь Арам почти не изменился с тех пор. Тело его выросло, окрепло, а глаза остались такими же: широко распахнутыми, кажущимися на первый взгляд невинными. Только не невинность то была — мудрость.

И когда они прошли через увитую виноградником калитку, Бранше, не обманываясь хрупким видом собеседника, с почтением поклонился Араму. Юноше, что и мальчишкой был сильнее большинства магов клана. Сыну Акима, одолевшего демона Шерена. И только теперь, разглядев лицо Арама в свете фонаря, понял, что кого-то ему виссавиец неуловимо напоминает… своей обманчивой хрупкостью, плавными, гибкими движениями, едва ощутимой аурой покоя, кого же?

— Прошу прощения, друг, — сказал виссавиец, когда они вошли в небольшой дом, спрятавшийся за укутанными снегом елями. Здесь было мило и уютно… гораздо даже уютнее, чем в доме Варины. — Но ты знаешь нечто, что я знать не должен.

Бранше не спорил. Он давно уже привык к странностям виссавийцев, к их таинственным «так приказала богиня», потому вопросов не задавал, принял из рук Арама чашу с вином и кивнул.

— До нашей встречи я разговаривал с хранительницей. Ее воля для меня более священна, чем воля вождя. Хранительница приказала помочь тебе, не требуя за это награды. Еще передала лично для тебя, — Арам вдруг посмотрел Бранше в глаза, и взгляд его стал глубоким, зрачки расширились, а голос приобрел зловещие нотки, — чтобы ты не считал себя умнее нашей богини. Ты знаешь, кого ищешь, мы знаем, где он.

Чаша в руках Бранше дрогнула, и вино чуть было не пролилось на пол: знают и, тем не менее, подвергают опасности? Да в одной Ларии, где магия официально запрещена, найдется куча людей, которые захотели бы получить власть над наследником Виссавии! В Кассии некоторые магией жили и дышали, и попади им Нерин в лапы...

Арам же, казалось, не замечал волнения друга. Он стянул перчатки и начал греть над огнем посиневшие от холода пальцы.

— Не люблю Кассию. Не люблю снега.

— В Виссавии снега нет? — осторожно поинтересовался Бранше.

— В Виссавии есть все, что хочет ее вождь, — уклончиво ответил Арам. — Но ты позвал меня не за этим, правда? Я ценю твое общество, Бранше, но времени нет. Мне надо знать, чем я могу помочь… и отправиться на встречу с повелителем Кассии.

— Виссавия решила всеже вмешаться? — встрепенулся Бранше.

— Ты задаешь вопросы, ответы на которые тебя не касаются, — отрезал Арам. — При всей моей любви к тебе, есть вещи...

— Я понимаю...

— Я рад, что понимаешь. Мне сложно тебе отказывать. Итак, чего ты от меня хочешь?

Снег так и не думал переставать, а Рид куталась в теплую шаль и украдкой смотрела на Гаарса. Вот он какой… Мужчина, ради которого так плакала это глупышка Варина, ради которого пошел в замок ее сын. Тот, что сумел подчинить себе гордого Рэми. А ведь даже Рид, матери, удавалось с трудом...

Чем ты его зацепил? Уверенной улыбкой? Умным блеском глаз? Ну да, Рэми всегда такой был — мудрость ценил выше положения и силы… Вот и Занкла чем-то подцепил: рискуя положением, старшой все же позволил женщинам уехать из замка, не спрашивая, ни куда они едут, ни зачем. Хотя и знал, что за ними однажды придут: ее сын не умел был незаметным, что его семьей заинтересуются, было вопросом времени.

— Где Рэми? — спросил Гаарс, поспешно выводя их из толпы.

Человек дела: его только что хотели повесить, а он уже интересуется куда и зачем пропал его мальчишка. Рид это очень даже нравилось. И настораживало одновременно. Ибо если такой захочет навредить…

— Я и сама хотела бы знать — где, — ответила она вопросом на вопрос. — Мне сказали, что Рэми спасает вас. Вы тут, а мой сын… пропал. Да о чем вы вообще думали, когда принимали в свой род высшего мага! Моего сына не так просто обуздать, как вам кажется!

— Бросаете мне вызов? — засмеялся Гаарс. — Трудностей я никогда не боялся. Еще раз спрашиваю, где Рэми? И что это за ерунда со спасением?

— Я виновата, — вновь заплакала Варина. По мнению Рид, она плакала слишком часто. Напрасно. Слезы совсем не помогают, Рид по себе знала. Зато лишают сил и желания бороться. — Попросила его отнести тот амулет, что ты мне дал. Еще два дня назад. Он пропал… я не знаю, где, прости, прости, пожалуйста!

Взревела победоносно толпа, Рид инстинктивно повернулась к виселицам и сжалась, задохнувшись от ауры насильно оборванной жизни. Как только кассийцы ее не чувствуют? Как могут восхищаться близостью бога смерти? Как смеют оскорблять его непочтением? А ведь Айдэ тут… тень его витает над площадью. Собирает жатву. И пусть эти люди молятся, чтобы он удовольствовался жертвами на виселице, а не прихватил бы кого из толпы, за дерзость…

— Догадываетесь, почему? — спросил Рид Гаарс, увлекая женщин за собой в переулок.

Рид лишь натянуто улыбнулась. Нет, она догадывалась почему… но лучше бы ошибалась. Если они на самом деле узнали, кто Рэми на самом деле… или убили его только за то, что он — высший маг?

— Откуда? — спросила она.

Она поскользнулась на скользкой дороге и упала бы, если б не поддержала твердая рука Гаарса. И Рид отшатнулась, вспомнив вдруг сильные объятия мужа. Воспоминания, которых она боялась и гнала от себя столько лет… Алан умер. Умер, и ничего его не вернет. И теперь она осталась одна с двумя детьми, с высшим магом на руках, которому так легко сорваться. Милостивая богиня, дай сил!

— Была бы моя воля, — прошипела Рид, — шагу бы Рэми не сделал в сторону замка! Вы не понимаете, что натворили!

— Я, к сожалению, понимаю очень хорошо, — прикусил губу и отвернулся вдруг Гаарс. — Но это не было моим решением, архана, так что винить вам не меня. Сейчас главное, выяснить, куда пропал Рэми и как его оттуда вытянуть… если он еще жив. Я отведу вас домой и начну поиски.

Архана? Рид вздрогнула, но ничего не ответила. Не вреся сейчас...

— Думаю, не придется, — горько усмехнулась Рид, красноречиво посмотрев на выскользнувшие из тени фигуры за спиной Гаарса. Одного она узнала, слишком хорошо узнала. Двое других, наверняка дозорные или свита, прятали лица в тенях капюшонов плащей.

Алдекадм вновь сбросил капюшон на плечи и посмотрел так холодно, что душу в комок сжало. Хорошо хоть, как на площади, не опустил вокруг полог собственной силы, дал им дышать спокойно.

Наверняка что-то прочитав на лице Рид, Гаарс обернулся и, увидев Кадма, почтительно поклонился телохранителю, прошептав быстрые слова благодарности. И Рид успела заметить в глазах одного из мужчин неприкрытый страх, а на губах другого — мимолетную жесткую улыбку.

— Бросьте эти церемонии, — голос Алдекадма был холодным, и Рид вдруг поняла: Гаарс боится не зря. Алдекадм вовсе не был добрым и снисходительным… а ведь она помнила его другим, более вежливым и милосердным. Люди все же меняются… мальчики, увы, взрослеют и становятся жесткими мужчинами. — Несколько дней назад наша встреча была бы менее приятной. Не забывайте, что Арман мне друг и скажите спасибо, что я не пришел допросить вас лично.

— Не забываю, — процедил Гаарс. — И ценю вашу защиту. Хотя и не понимаю...

— Вам и не следует понимать. Вы ввязались в игру, которая может стоить жизни вам всем. И если ваш цех еще раз так промахнется, вы умрете, а ваших не слишком осторожных друзей вырежут под корень. Зря наемники думают, что у нас нет ни сил, ни средств. Есть. Нет желания. Однако сейчас вы проследуете за мной. Не волнуйтесь, архана, — быстро добавил он, уловив волнение Варины. — Ваш глава рода вернется живым, если будет вести себя правильно. Даю слово.

— Еду с вами! — крикнула Рид, оттолкнув в сторону Варины Лию.

— Оставайся здесь, Рид, — прервал ее Гаарс. — Это приказ главы рода.

Но Рид уже было не остановить. Она гордо вздернула подбородок, посмотрела на Гаарса гневно и чуть было не улыбнулась, когда мужчина отшатнулся. Не ожидал?

Ты еще не знаешь, на что я способна!

— Это решать не тебе, — прошипела она. — Мой сын пошел к вам? И не вернулся. Вы ведь за этим пришли? Знаете, где Рэми?

— Теперь вижу, в кого у Рэми такой характер, — заметил телохранитель, взмахнув рукой. Из тени мгновенно вывели четырех лошадей. — Да, Рэми у нас. Да, именно поэтому я забираю Гаарса. Нет, ваше присутствие в замке не только нежелательно, но и неуместно. Однако, вижу, вы так же упрямы, как ваш сын, и если я не возьму вас с собой, натворите глупостей?

Рид не ответила. Ей не надо было отвечать и взгляда прятать не надо было. Она не Гаарс — с арханами разговаривать умеет. И знает, каким выражением глаз поддеть любого — даже телохранителя самого наследника. И поддела, заставив великого мага вздрогнуть...

Но прошел миг, гулко ударило сердце, и Алдекадм чуть улыбнулся, сузив глаза:

— Теперь я понимаю, что я не ошибся…

И Рид отшатнулась, теперь уже сама не особо горя желанием ехать в этот проклятый замок. А Алдекадм продолжал, улыбаясь так же холодно, и взгляд его, полыхающий магией, бесстыдно вгрызался в самые глубины души, обнажал и ее страх, и ее смятение. Рид никогда еще не видела столь опасного человека. И даже не думала, что маленький вдумчивый мальчик аж так изменился.

— Вы правы, архана, — усмехнулся он. — Не Гаарсу решать, куда вам ехать, а куда нет. И, пожалуй, не мне. Но, думаю, тут есть человек, который охотно вами займется.

И Рид отшатнулась, пытаясь скрыться в тень. Но не успела: из-за спины Алкадма вышел кто-то, кого она меньше всего была готова сейчас увидеть. Она узнала его сразу, не могла не узнать: те же глаза, что и Алана, тот же изгиб губ, та же белоснежная кожа и мягкие, почти белые волосы… Только не было в тех глазах и капли жалости и сострадания, и Рид упала бы, если бы ее не подхватили сильные руки. Она хотела крикнуть, чтобы Арман ее не трогал, но не могла, сдавленное горло не пропускало и слова, зато говорил Арман, и его острый, как кинжал голос догнал ее на пути к беспамятству:

— Пожалеешь, Астрид. Горько пожалеешь.

Коридор тускло освещался светильниками вдоль стен, струилась под потолком золотая вязь рун, отражались в панелях тени, стояли у дверей дозорные. Скрывая гнев, Идэлан поклонился, тихо сказал:

— Я хочу увидеться с повелителем.

«Неслыханная дерзость», — читалось в глазах дозорного, но Идэлан не боялся. Он был сыном Виссавии, и единственным, кого он боялся, был вождь. Не повелитель Кассии! Не эти статуи-дозорные! Не телохранитель, Дар, появившийся в дверях:

— Посол Виссавии? — удивленно спросил он. — Что-то случилось с Арамом?

— Боюсь, я пришел не за этим, — чуть удивился Идэлан, услышав имя советника вождя.

Но Дар уже отошел в сторону, пропуская, и виссавиец вошел внутрь, подивившись глубокому синему цвету обстановки и чуть подсвеченному магией фонтану в глубине приемной. Повелитель уже ждал тут. Не давивший, как обычно магией, в простой одежде, он походил на обычного кассийца-рожанина, только в глазах его, не блестевших царила не свойственная рожанам властность.

— О чем ты хочешь поговорить? — ровно спросил Деммид, и Идэлан понял сразу: даже будущему зятю повелитель не собирается делать поблажек. Хотя не за поблажками он сюда пришел.

— Я просил бы, — прошептал Идэлан, впервые за долгое время чувствуя, как гнев затмевает ему рассудок. — Я очень просил бы вас не мешаться в мои отношения с Аланной. И не ускорять дату нашей свадьбы.

Он хотел бы сказать больше, ой как больше. Но в разговоре с повелителем Кассии надо быть осторожным. Даже когда хочется вцепиться ему в глотку!

— Не понимаю, — тихо ответил повелитель. — Объяснись, мой мальчик.

«Мой мальчик»? Идэлан вздрогнул как от удара, но стерпел. Слова давались непривычно трудно, дар при повелителе он использовать не решался, но и промолчать не мог, не за этим пришел.

— Простите, но я считаю, что это просто подло.

— Что подло?

— Опаивать меня и ее, — выдавил из себя Идэлан. — Добиваться того, чтобы мы зачали ребенка. И этим ускорить нашу свадьбу. То, что вы хотите наследника не означает, что вы можете добиваться этого такими методами, простите. Но свобода воли это самая большая ценность в моей стране. И очень надеюсь, что впредь вы будете ее уважать.

— Ты действительно думаешь, что я свою собственную дочь… — спросил повелитель, и Идэлан понял, что ошибся. Видит богиня, сильно ошибся… сила повелителя ударила, забрала дыхание, зажгла синими искорками воздух вокруг и вдруг исчезла… а в глазах Деммида медленно угасал огонь, вызванный гневом. Повелитель облизнул губы, отвернулся, взял со стола нефритовую чашу и наполнил ее водой из фонтана. Отпил пару глотков и уже совсем спокойно сказал:

— Послушай меня, виссавиец. Повторять я не буду. Может, этого и не видно, но я люблю свою дочь. И всегда буду о ней заботиться. И отдаю ее тебе, потому что верю, что лучшего жениха, чем виссавийца, мне не найти. Верю, что ты найдешь в себе силы, чтобы, если что, не дать сделать из нее марионетку…

— Да простит меня мой повелитель, — перебил его Идэлан. — Но вы не совсем правильно оцениваете ситуацию. Тот, кто пытается убить вашего наследника, никогда не пытался убить Аланну. Думаете, потому что не знает о ее существовании? Ошибаетесь! Потому что хочет, чтобы она стала повелительницей.

— Уж не намекаешь ли ты, что моя дочь… — начал повелитель…

— Ваша дочь чиста и невинна. И совсем не горит желанием занять ваш трон.

— Тогда ты? — глаза повелителя вновь зажглись гневом.

— Я, нет. Я виссавиец, мне не нужна власть в Кассии. Зато есть человек, который думает, что имеет власть надо мной. И не понимает, что у всего есть границы. Я женюсь на Аланне, да, но использовать ее в своих целях я не позволю никому.

— Говоришь загадками, виссавиец… опасными загадками.

— Арам прибыл в замок, — прервал их Дар, и повелитель кивнул, казалось, сразу потеряв интерес к Идэлану:

— Я прикажу своим людям расследовать дело с тем зельем. И мы еще поговорим, Идэлан. Может случиться так, что я сам не захочу тебе отдавать свою дочь.

— Как скажете, мой повелитель, — поклонился Идэлан и поспешил убраться из приемной.

Ему не хотелось ни встречи с советником вождя, ни вопросов, на которые он не мог ответить. Но Идэлан знал одно: игру с любовным зельем придумал не Деммид… Значит, Алкадий. И времени противостоять магическому упырю остается все меньше.