- 8 -

— Надя? Это ты?

Нахлынула и откатилась волна жара. Она так хотела бы поверить — но снова промах. Это не его голос. Надя подняла голову: рядом стоял мужчина. Стёкла его очков отражали фонарный свет. Он закрыл зонт и приблизился к Наде ещё на шаг.

— Ты помнишь меня? Помнишь, мы виделись в кафе? Я ещё сказал, что хочу съездить на экскурсию в ваш закрытый город, а ты испугалась, а это была шутка.

— Лось? — Надя перебрала сочетание знакомых звуков. — Ты что, заметил меня?

— Ага, — обрадовался он. — Я этой дорогой всегда домой с работы возвращаюсь. А ты как здесь? Может, ты голодная?

Надя устала смотреть на него и щуриться от фонарного света, и отвернулась, и снова принялась смотреть на мокрый асфальт. По нему шли люди. Много людей, много ног, но все не те.

— Голодная, но это не важно.

— Давай пойдём ко мне. — Лось мотнул головой в неопределённом направлении. Наверное, имел в виду один из тех краснокирпичных домов-крепостей по другую сторону дороги. Они в ответ фигурно расцветились огнями в окнах.

— Зачем? — отозвалась Надя.

Он мялся рядом, покачивал в руке растопырившийся зонт, как будто не мог решить — вежливо ли будет снова раскрыть его. Всё-таки места под зонтом хватит только одному из них. В конце концов, он решил, открыл и вытянул руку, чтобы закрыть Надю от дождя.

— Ну, обсохнешь, согреешься.

Надя усмехнулась. Всё получалось наоборот. Днём раньше она бы вцепилась в Лося, расспрашивала бы его, умоляла помочь, а теперь выходило так, что он навязывается. А ей безразлично.

Живое умирает, отрастают железные крылья, больше нет смысла цепляться за мир людей. Нет Игоря — нет смысла.

— Не надо. Ты не переживай. И не мокни. Иди домой.

Он нырнул под зонт — съёжился широкими плечами под его размер — и сделался слишком близким.

— Не стесняйся. Игорь рассказывал, что у тебя так бывает.

Надя не хотела вздрагивать, но снова вздрогнула от звука его имени. Остальные слишком безалаберно бросались его именем: Игорь, Игорь, Игорь. Надя не позволяла себе произнести его вслух. Только если шёпотом.

— Что он рассказывал?

— Что ты иногда забываешься, уходишь из дома, бродишь по улицам. Он сказал, что вот так один раз искал тебя несколько суток. Пойдём домой, поговорим, а?

Она поднялась.

Дальше они шли молча, оба слегка нервные от нетерпения. Надя боялась задавать вопросы на улице: могли ведь подслушать Тень или Контролёр, или Собака, в конце-то концов. Она могла не расслышать ответа из-за шума автомобилей. Это было бы отвратительнее всего.

Потом был — и правда — один из тех домов, которые с презрением таращились на своих старых соседей по другую сторону улицы. По мнению Нади лучше бы наоборот. Лучше бы они зашли в тёмный подъезд, воняющий кошками и прокисшими щами. Пусть бы в темноте у мусоропровода шла своя нечеловеческая, но безобидная жизнь. Но там, куда они попали, было слишком много света, открытых пространств и надраенных зеркал.

В стенке лифта она поймала своё отражение и вздрогнула: подобрать такое на улице мог только слепой самоубийца. Но Лось смотрел и улыбался. Может, Контролёр прав — всем плевать, прячешь ли ты за спиной крылья, или истекаешь кровью, или стоишь на краю крыши, а когда плевать — то ничего не заметно. Надя скрестила руки на разорванной футболке, словно это бы помогло, и лифт наконец-то приехал.

Слишком светлой и просторной была и его квартира: прихожая плавно перетекала в кухню с барной стойкой и высокими табуретами вроде птичьих гнёзд. Оттуда же, безо всяких коридоров, открывался вид на гостиную, половину которой занимал огромный диван, заваленный подушками и плюшевыми зверями.

— Хочешь пойти в ванную? — сказал Лось, прямо в обуви протопав к плите. — Она там, дверь в нише.

Надя ухватилась за предложение, как за последний глоток воздуха, и нырнула в дверь, забыв даже включить свет. Свет ей не требовался. Но она не успела отдышаться — и в комнату постучали.

— Извини, — проговорил Лось в узкую щель. — Я футболку принёс. А полотенце там возьми.

Надя думала, он ничего не видит: ни рваной футболки, ни крыльев, но тут уверенность рухнула. Она позволила ему войти, не понимая, почему он — если всё-таки видит — пустил к себе домой. Может, не видит хотя бы крылья?

Лось вежливо отвернулся и, не глядя, протянул ей полотенце.

— Помочь тебе с крыльями?

— Я сама, — пробормотала Надя.

С арматурных остей на пол текла дождевая вода, разбавленная красным. Они не слушались, и футболка, хоть и была гораздо больше, чем нужно, всё равно едва не треснула на спине.

Выходить из полумрака ванной не хотелось, но Лось вышел, и Надя потянулась следом.

— Ты давно видел Игоря? Я его ищу уже три… нет, пять дней.

— Я его давно не видел. Но, если хочешь, могу позвонить. Хочешь?

Надя кивнула и ушла в ещё одну нишу, в которой прятался обеденный стол. И здесь она забилась в угол. Лось убежал в прихожую, взял с тумбочки мобильный. Наде даже из кухни было слышно, как тянутся друг за другом гудки, бесконечные, как вагоны товарного поезда.

— Не берёт, — озадаченно пробормотал Лось.

Он сел за стол напротив Нади и задумчиво покачал телефон в руке. Надя подалась вперёд, боясь, что упустит важное.

— Что он рассказывал обо мне?

— Ты только не подумай, что он каждый день прибегал жаловаться. Был один случай. Как-то раз я задержался на работе допоздна. Но шёл, как обычно, через парк, и увидел там Игоря. Ну, видно было, что он не в настроении. Конечно, интересно стало, чего это он ночью там стоит. Но я нарочно не спрашивал, просто пошли дальше вместе. Потом он и рассказал.

Надя облизнула пересохшие губы. С каждым словом Лося память возвращалась. Она вцепилась в край стола, чтобы не вскочить, не крикнуть: «Хватит». Как будто вытаскивала стрелу из тела — знала, что будет больно, но другой дороги нет.

Вместо голоса Лося она услышала голос Игоря, увидела, словно вживую, как подёргивается уголок его губ и пальцы перебирают невидимые нити.

— Она отторгает всё человеческое. Как будто ненавидит это, и всех нас ненавидит тоже. Она сутками ничего не ест, а если я заставлю — тщательно избавляется, до последнего кусочка. Её ничего не интересует — вещи, развлечения, путешествия — я мог бы дать ей всё, любая девушка была бы рада. Но ей ничего не надо. Она нашла себе место — знаешь где? — в гостиной под столом. Там скатерть свисает низко и с двух сторон — стена. Иногда она уходит ночью, и я не знаю, где её искать. Раз было так: позвонили из полиции. Выловили её где-то на вокзале, она хотела сесть в поезд без билета. Документов при себе нет, денег нет, вообще ничего. Только мобильный, и хорошо, что хоть он. Так они хотя бы меня поставили в известность. Я забрал её тогда — и снова полдня под столом. Потом вроде бы отошла, заговорила. Потом пропала, бросила телефон дом. Я чуть не сошёл с ума, пока искал, и ждал, и ставил на уши всех, кого мог. Вернулась сама — и снова целый день молчания. Я не знаю, что делать дальше. У меня, наверное, больше нет сил. Я увёз её из закрытого города, но вытравить город из неё не получится никогда. Я думаю уже, может, лучше ей вернуться?

В тот раз он пришёл домой поздно ночью. На площадке перед домом обосновалась пьяная компания — крики будили весь квартал. Потом по улице пронёсся ревущий мотоцикл — раз, другой, третий. Он ездил кругами. Потом всё стихло. Надя помнила, как вздрогнула, когда в замочной скважине шевельнулся ключ.

Когда уходят в ночь, хлопнув дверь, положено ждать под дверью, из-под которой дует ночными сквозняками. Надя сидела, привалившись к стене, укрывшись курткой Игоря. Он вошёл, пошарил рукой по стене в поисках выключателя, но увидел Надю и передумал включать свет.

И сел рядом.

— Как нам быть дальше?

Она уткнулась лицом в его плечо.

— Прости.

— Подожди, ты что, ты плачешь? Я не хотел тебя обидеть, — замахал руками Лось.

Она не плакала, просто с волос до сих пор текла вода. Надя смахнула капли, обернулась. Краем глаза она успела различить, как за окном мелькнула знакомая бесформенная тень.

— Когда он тебе это рассказал?

— Дай вспомню. Две недели назад, да.

Телефон лежал в центре стола, как главное блюдо, тёмный и тихий. У Нади сдавливало горло, как только взгляд падал на него. Она задала, наконец, вопрос, который мучил её больше всего, и ответ на который она боялась узнать.

— Скажи, он не говорил тебе, что собирается уехать? Ну, в другой город. В такой же город, как мой — закрытый, или просто куда-нибудь? Он же сказал бы тебе, если бы собирался?

— Ну он не очень любит говорить про работу. Скажем честно, я вообще понятия не имею, куда он мотается и что он там забыл. Но нет, в тот раз он ничего подобного мне не говорил.

— Нет, — эхом повторила Надя. С такими «нет» останется только сидеть под дождём и ждать Контролёра.

Она поднялась. Лось молча провожал её до двери, и только у порога спросил:

— Я могу тебе ещё чем-то помочь? Я не очень понимаю, как вы… такие вот, живёте, но если тебе нужны деньги, или переночевать, или ещё что-нибудь.

Надя подняла взгляд: их обоих отражало больше зеркало на дверце шкафа. Такая несуразная парочка, тощему и высокому Лосю приходилось ссутулиться, чтобы говорить с ней. Футболка на её спине топорщилась и вздрагивала, как будто под ней сидела парочка драчливых кошек.

— Если найдёшь Игоря, скажи ему, что я — у водонапорной башни. Скажи, он поймёт.

— Ага. Ну ты заходи, если что.

Он кивнул и помог открыть дверь. Надя вышла.

Собака подралась с Тенью за огрызок чьей-то рубашки. Они вцепились зубами в клочок грязно-зелёной ткани и тащили то в одну сторону, то в другую. Собака рычала, Тень шипела, Нищий меланхолично наблюдал за ними, примостившись на периллах парковой беседки.

Надя подошла и встала рядом, не решаясь прерывать их идиллию. Собака явно побеждала, потому что Тень уже хрипела и судорожно меняла формы. То это был огромный жук, потом у жука отросли лошадиные ноги, ноги подломились, и на земле завозилось подобие человека.

Сначала Надя думала, что найдёт ту площадь с фонтанами и музыкой, и сразу же вспомнит, куда идти. Но выяснилось, что в этом городе слишком много площадей, чересчур много фонтанов, а подвальных окон и дворов-колодцев — вообще не пересчитать. Половина ночи прошла бессмысленно.

Она продрогла и замучилась от боли в спине. К полуночи крылья подросли ещё, колючие арматурные ости прорвали ткань и выскользнули наружу. На таких крыльях ещё не полетаешь, но зато они прекрасно умеют рвать одежду и цепляться за всё вокруг.

— Куда ведёт эта дверь?

Нищий извлёк из кармана ватника вонючую пивную бутылку и принялся протирать её рукавом. Надя прицелилась, схватила ошмёток рубашки и рванула, оставляя себе большую её часть.

— Вы разговаривать умеете, или вам Контролёр запретил?

И Тень, и Собака уставились на неё.

— С кем тут разговаривать, с тобой что ли, убогонькая? — пропищал Нищий противным голосом.

Надя размахнулась и вышибла из его рук бутылку. Когти проскребли по стеклу, но трава приняла удар на себя. Нищий словно бы ничего не заметил, он смотрел мимо, в темноту за скамейками и фонарями. Надя заставила себя успокоиться и повторить ещё раз — чтобы не срывался голос.

— Куда ведёт дверь?

— Я уж и не знаю. Ведь это не я, а ты за неё ходила.

Она прислонилась к остову фонарного столба, откинулась затылком на прохладный металл.

— Я хочу поговорить с Контролёром. Отведите меня к водонапорной башне.

Тень тихо захихикала, катаясь по траве.

— Эй, она не понимает. До неё всё никак не дойдёт. Слышишь, не ты тут правила устанавливаешь. Он сам придёт, когда посчитает нужным. А ты пока что делом займись. Ищи, что тебе велено.

Надя спрятала злость за зубами. Зачем с ними спорить, кому и что доказывать? Они наверняка ещё меньше понимают в истории с ключами, чем она. Надя развернулась, чтобы уходить. Высокая нестриженая трава в глубине парка пригибалась под ветром и перемигивались фонари.

Тень с Собакой опять завозились в траве, но Надя успела различить шорох шагов на дорожках. Человеком она бы ничего не заподозрила, но теперь услышала чужое дыхание — слишком сбивчивое для случайного прохожего. Чужие шаги — слишком быстрые для праздного гуляки.

Много шагов. Дыхание слышалось с трёх сторон одновременно. Надя развернулась на месте, вглядываясь в темноту под деревьями.

— Эй! — крикнула она — Нищий даже не поднял голову.

Шаги и шорохи усилились многократно. Она не успела повернуться к ним лицом, когда добавились голоса: рассыпались по тёмным закоулкам парка, как будто листья раздуло ветром.

Надя успела выловить некоторые:

— Наступай на девять часов, я тут, в кольцо возьмём…

Она потянулась вперёд мысленные руки, пытаясь понять, где они и куда отступать, но ничего не успела. Провода фонарей рассыпали фонтан искр, Надю ударило, как током. Она едва устояла на ногах, удержало только понимание: если упадёт, то всё.

Мгновение, и из-за деревьев показались фигуры. Это были люди, но лица они прятали под масками. Высокие и плечистые — мужчины, ещё несколько — пониже и потоньше, наверное, женщины. Маски тоже были разные: у одного лицо замотано шарфом по самые глаза, у другого — будто чулок с прорезями для глаз. Резиновая мультяшная рожа у третьего. Трое держали в руках фонари — лучи света пронизали парк насквозь.

Захрипели парковые радиопередатчики, они хрипели не долго, помехи тут же сменились тоскливым, низким гулом. Этот звук врубился в тишину и сразу же заполнил собой всё. Ей в череп как будто втыкали спицы — одну за другой. Надя зажмурилась, схватилась за виски, иснтинктивно подалась назад. Справа скулила Собака и жалобно, на одной ноте визжал Нищий.

— Ух, сразу четверо! — выкрикнули с мальчишеским восхищением.

Хотелось закричать, но горло сдавило спазмом. Надя увернулась от захвата и ударила вслепую. Ударила просто от бессильной злости, отчаянно, неправильно. Такие удары никогда не приходятся в цель, этот не был исключением.

Её поймали за руку, уронили на колени. Она вывернулась, снова ударила, но когти увязли в кожаном доспехе. Надю схватили сзади, сдавили под грудью до невозможности вдохнуть. Низкое гудение из радиопередатчиков просверлило череп насквозь. Боль вспыхнула и оставила темноту перед глазами.

Дальше Надя плохо соображала и ничего не видела. Её вели или тащили, потом бросили на пол, и пол закачался. Воняло кровью и бензином, но шевелиться не было ни сил, ни желания. Упрямое гудение ещё стояло в ушах — то ли радиопередатчики они везли с собой, то ли фокусы выкидывала память.

Машина остановилась, в кузов ворвался свет фонарей. Надю достали оттуда, как тюк с тряпьём, и снова потащили.

Она сумела открыть глаза, когда оказалась на полу. Ноги были связаны, но руки — свободны. Она поднялась на локте и снова зажмурилась: прямо в лицо били огромные театральные софиты. Пол под Надей теперь был каменный и пыльный, и вонял сыростью. Обычный подвальный пол. Чувства ещё плохо подчинялись ей, но рядом она ощутила Нищего и, кажется Собаку, а может Тень. Они лежали неподвижно и тихо.

Надя потрясла головой и огляделась, как могла, из положения полулёжа. Понемногу возвращалась способность соображать. Она увидела бетонный пол, кирпичные стены и трубы с облупившейся краской. И люди — плохо различимые силуэты за пределами освещённого круга.

Они сновали по периметру комнаты, что-то скрипуче двигали, перекатывали, щёлками выключателями. Скрипели мелом по кирпичам и разрывали бумажные упаковки. Вокруг Нади и тех троих, что лежали неподвижно, понемногу вырастал лес из зажженных церковных свечей. Они плавились, изгибались, но чем их становилось больше, тем злее они дышали в лицо Наде душным жаром. По стенам за периметром круга поползли кособокие надписи мелом. Надю затрясло.

— Что вы делаете? Прекратите!

Она поняла, что не слышит своих слов за протяжным низким гулом. Опять.

— Готовность две минуты, — сказал вдруг механический голос поверх гула. — Цель: уничтожение четырёх не-человеческих объектов.

— Стойте, я человек! — крикнула Надя, но закашлялась и упала. Дым от свечей лез в горло и не давал дышать.

Может, все их жертвы начинали просить пощады подобным образом, но никто не отозвался. Она открыла глаза и увидела, что голова Нищего повёрнула в её сторону и его глаза открыты.

— Не ори ты. Это охотники, они разбираться не будут. Порешат, и всё.

— Готовность шестьдесят секунд.

Все четыре собачьи лапы были связаны вместе, но Собака умудрилась поднять голову и зарычать. Шесть на загривке встала дыбом, мышцы задвигались под кожей в бесполезной агонии. Тень распласталась по полу чернильным пятном.

— Готовность тридцать секунд.

Поверх гула полилось монотонное бормотание, речитатив, в котором не было отдельных слов, одна сплошная масса, враждебная, как едкая щёлочь. Он навалился на Надю, упал сверху и прижал к полу. Двигаться было невозможно, дышать — тоже.

— Остановить!

Подвал тряхнуло, так что она подлетела. Удар об бетонный пол вышиб из груди весь воздух. Надя перекатилась на бок и видела, как полегло пламя свечей. Слаженное движение фигур превратилось в паническое мельтешение. Речитатив остановился, и стало тихо. Она услышала, как в трубах осторожно журчит вода.

С грохотом рухнул один из софитов — Надю окатило водопадом из осколков. Второй и третий рухнули тоже, она ощутила, как содрогнулся подвал, но ничего больше не услышала.

Прошло время, прежде чем напряжённая тишина дала трещину. Рядом послышались шаги, кто-то поднял её за плечо и перевернул, давая вдохнуть. Надя открыла глаза: темнота шевельнулась, а потом опустилась рядом на корточки и взглянула глазами Контролёра.

— Охотники, — сказал он, — как не вовремя. Словно кто-то нарочно желает мне неудачи.