- 3 -

— Из города ей было не выбраться, потому имело смысл найти убежище и переждать. Но где искать его, Надя понятия не имела. Кругом были люди, фонарные огни, огни витрин, чьи-то запахи. Она шла мимо и боялась, что впадёт в панику, будет так же, как прошлой ночью, как безумная метаться от подворотни к подворотне и впустую тратить силы.

Она совсем не ждала, что телефон зазвонит, и на мгновение Наде стало горячо от радости — это Игорь. Конечно он, кто же ещё. Но радость тут же схлынула. Ей звонили с того самого номера, записанного на мятой салфетке. Она подняла трубку.

— Надя? — послышался знакомый голос. — Надя, это ты?

Она никак не могла вспомнить, кто это, потому молчала.

— Надя, ты где? — почти кричали по ту сторону трубки.

Тогда она разлепила запёкшиеся губы.

— Я не знаю. Я заблудилась, и город меня не выпускает.

В трубке заскрежетало, как будто завращались большие несмазанные шестерёнки. Потом голос уже по-другому, спокойно и сосредоточенно произнёс:

— Никуда не уходи. Я за тобой приеду.

— Не уходить? — повторила она нерешительно. Не уходить, когда бегство было единственным смыслом её жизни, когда ей на пятки наступал Контролёр, и петлять по-заячьи — это всё, что она могла сделать для своей защиты? Он предлагает ей стоять на месте и дожидаться?

— Не уходить, — чуть жёстче повторил голос с незнакомого номера. — Иначе я тебя не смогу найти. Ты и так далековато забралась.

Телефон загудел.

Надя осталась стоять в арке, хотя и здесь не могла спрятаться. В темноту под кирпичными сводами заглядывали бесстыжие глаза фонарей. До неё то и дело долетали чужие запахи, касались её ног, словно проверяли, не сбежала ли, и неслись прочь.

Сквозь привычный шорох города она слышала далёкие тяжелые шаги, под которыми хрустел асфальт и переламывались кирпичные стены. Контролёр шёл следом. Надя отступала всё дальше в темноту, и вдруг оказалось, что она прижимается спиной к стене. Город потянулся к ней, вонзил холодные пальцы прямо в спину, вцепился в сознание. Она поймала себя на том, как мысли плавно замедляют ход. Знакомое оцепенение нахлынуло, а следом за ним пришла такая же сильная волна страха.

Надя тряхнула головой. Горели те же фонари, мимо арки шли люди, и мерный гул автомобилей доносился со стороны шоссе. Но её сердце бешено колотилось: она поняла, как это произошло. И поняла, что секунду назад могла снова превратиться в бестолковую куклу, мечущуюся в переплетении чужих улиц. Лишённую памяти и шанса выбраться. А город наблюдал бы и усмехался.

Возле арки затормозила машина. Людской поток обтёк её, как вода обтекает камень, брошенный в воду. Кто-то выкрикнул ругательство, и только. Из машины вышел человек. Его серый старомодный плащ с двумя рядами пуговиц и лацканами на плечах был забрызган грязью. Быстрым шагом и не оглядываясь, как будто ходил этой дорогой каждый день, он двинулся к Наде и в темноте арки поймал её за плечи.

— Хорошо, — пробормотал он, сползая пальцами на её предплечья, потом на локти и так до ладоней, как будто проверял, не переломаны ли кости. — Хорошо. Молодец, что дождалась. Садись в машину. Сейчас я тебя отсюда выведу.

Она послушно села, послушно пристегнула ремень — руки так дрожали, что получилось только с третьего раза. Шаги Контролёра замерли вдалеке, и на ней накатила мутная волна облегчения. Машина тронулась.

Улица вместе с её фонарями и витринами, и потоками людей, закачалась за окном. Надя исподтишка глянула на лицо человека в старомодном плаще. Блики света прыгали по его высохшим щекам и волосам серого цвета.

Надя прижалась лбом к стеклу и поняла, что город остался по ту сторону. Он тянулся к ней, со злостью царапал машину ветками деревьев, разбрасывал на дорогах ямы. Но власть он уже потерял. Надя судорожно перевела дыхание и закрыла глаза.

Воспоминания понемногу вернулись.

***

Они с полчаса провели на скамейке парка, пока в летних сумерках не начали загораться россыпи огней над мостами.

— Пришли рановато, — объяснился Игорь.

— Кто там будет? — спросила Надя, когда вычурное здание ресторанчика сделалось видным через парковые деревья.

— Сама увидишь.

Они часто приходили в это место, всегда — раньше, чем требовалось. Всегда — сидели на скамейке чуть поодаль от входа в ресторан, и Игорь точно знал, когда нужно войти. Но теперь он довёл Надю только до открытой террасы.

— Дальше ты сама. Я подожду тебя здесь, ладно?

Она не стала спорить и вошла. Их столик в дальнем углу залы прятался за полупрозрачной ширмой. В ресторане стоял полумрак, горели только светильники в нишах и толстые свечи на столах у посетителей, и окна открытой террасы светились крошечными фонариками.

Надя прошла к столику и поняла, что её привычное место у стены — уже занято. Там сидел незнакомый мужчина. Она поколебалась секунду и заняла стул у противоположного края стола.

Перед ней был мужчина неопределённого возраста. Он улыбался, но как-то виновато. Дёргались уголки губ — он как будто хотел заговорить, но не мог решить, что сказать ей. Зачем Игорь устроил эту встречу?

Официант бесшумно проскользнул мимо, зажёг толстые свечи.

— Вам как обычно?

Надя кивнула и поймала себя на том, что сжимает край стола. У сидящего перед ней мужчины были пальцы заядлого курильщика, редкие волосы, ищущий, затравленный взгляд. Плащ, с которым он не пожелал расстаться, сиротливо висел на бархатной спинке стула. Весь вид этого человека был какой-то нервный, напуганный, махни рукой — и побежит прочь.

— Надя, — сказал он наконец и склонился вперёд, едва не угодив локтем в белую тарелку. — Ты меня совсем не помнишь?

Она знала, что Игорь ничего не делает просто так, и если уж устроил эту встречу, то не ради шутки. Только поэтому Надя до сих пор не поднялась и не ушла прочь.

— Я вас не знаю.

Он потянулся к ней — Надя отдёрнула руку. Мгновенно, инстинктивно, как шарахаются от грязного нищего не улице.

— Значит, забыла, — сказал он, — это я виноват. Прости, что не перезвонил тебе тогда.

Они сидели друг против друга, не шевелились и почти не дышали. Свечи горели ровно, только раз огоньки полегли, когда дрогнул полог ширмы, и вошёл официант. Он расставил на столе серебристые, под цвет скатерти, чайник и чашки, розетку с тростниковым сахаром и молочник.

Воспоминания возвращались одно за другим, как будто время прокручивало плёнку назад. Надя не видела его лица в мельтешении теней, но уже почти помнила. Оно пришло само собой — гораздо моложе, спокойнее, без тёмных пятен под глазами, без этой жалкой улыбки, но всё равно — то же самое лицо.

Она облизнула пересохшие губы и сказала:

— А я долго тебя ждала потом. Когда умоляла, чтобы ты меня забрал, а ты отключил телефон. Я сидела в кладовке и держала дверь, потому что мама обещала меня убить. Кому я ещё могла позвонить, кроме тебя?

Язык не повернулся назвать его ни папой, ни отцом, ни как-нибудь ещё, потому фраза вышла оборванной. Надя уставилась на складку скатерти. Злость на Игоря нахлынула, как прибой. Он наверняка считал, что сделал доброе дело. Она потянулась к чайнику, но поняла, что руки дрожат.

— Ну, она бы тебя не убила. Всё-таки мать.

— Не знаю, — сказала Надя. — Но её тоже можно понять. Были поминки бабушки, и я во всеуслышание заявила, что пришёл дед. Я бы конечно промолчала, но дед меня замучил. Он и до этого являлся ко мне каждую ночь, кричал, кричал. Деда я боялась и при жизни, а после смерти он стал совсем уж невыносимым. Я просто хотела их предупредить, но кто меня стал слушать? Дед явился на поминки, бил посуду, крушил всё подряд. Что я могла с ним сделать? Меня же ещё и обвинили во всём. Тётю увезли на скорой. Там такое было… Но вот вечером после поминок я поняла, что дед — это ещё ничего. Вот мама — куда страшнее. Она раскроила мне голову об угол стола, я кое-как сбежала и закрылась в кладовке. Я сидела там до утра, а она долго кричала под дверью, что я чудовище, и она меня убьёт. Ты был единственным, кому я могла позвонить. Помнишь, что ты ответил? «Извини, я не могу сейчас». Это так забавно слышать, когда сидишь в кладовке, а кто-то снаружи колотит в фанерную дверь и обещает тебя убить. «Извини, я не могу сейчас». Потом ты отключил телефон. Утром я ушла из дома, но телефон ты так и не включил. Я пыталась дозвониться ещё несколько раз. И через месяц. И через год. Ты, наверное, сменил номер.

Надя не понимала, зачем говорит это. Из неё как будто лилась темнота, и с последней каплей темноты Надя выдохлась. Руки обессилели настолько, что теперь точно бы не подняли чайник. Ни чайник, ни чашку, ни щипчики для сахара. Человек, сидящий перед ней, кивал каждому слову и склонял голову всё ниже.

— Ты никогда меня не простишь?

Надя ощутила его страх. Тот страх, который заставил его повесить плащ на спинку стула. Чтобы можно было схватить и убежать — если прогонят.

Ненавидеть можно врагов. Человека, сидящего перед ней, Надя не могла ненавидеть. Она его жалела.

— Ты появился в моей жизни, — сказала Надя, — когда мне было пятнадцать. Два года — встречи по воскресеньям, раз в месяц. Ты был единственным человеком, которому я могла рассказать всё. Ты не считал меня сумасшедшей. Ты меня не боялся. Ты многое мне объяснил. Это были очень хорошие два года.

— Тогда мы можем вернуть это хорошее.

Если бы не жалкая улыбка, она бы даже поверила. Надя ощутила, как сами собой кривятся губы, ноют скулы, как будто во рту растекается кислота.

— Рано или поздно я попаду в сложную ситуацию, и тогда ты отключишь телефон.

Он неловко задел чашку, едва успел подхватит, и на пол спорхнула серебристая салфетка — под цвет скатерти. Он поднял салфетку и молча протянул Наде — смятый клочок с чернильными цифрами.

— Я постараюсь больше не отключать.

Надя не сделала попытки взять, и тогда он просто положил салфетку рядом на стол.

— Твой муж — не очень хороший человек.

Надя не выдержала и усмехнулась. Она выяснила, что если смотреть мимо — на блики в серебристом боку чайника, то усмехаться совсем не страшно. И воспоминания больше не капают чёрной жижей с уголков губ.

— Откуда ты знаешь?

Надя подняла глаза: человек, который сидел напротив, смотрел в сторону над её плечом, как будто там кроме полупрозрачной ширмы, что-то ещё было. И она догадалась, что.

— У тебя были красивые крылья. Он их сломал.

— Сломать крылья — это моё решение, — произнесла Надя чуть резче, чем собиралась. Шрамы на спине всё ещё болели, хотя прошло уже больше полугода, и иногда она забывалась и ощущала приятную тяжесть. Она вспоминала — у неё были крылья. Крылья из арматурных прутьев и плёнки, упруго вздрагивающей на ветру. Крылья, которые ей подарил город. У неё были крылья. Теперь их нет.

— Это ты так думаешь, — сказал человек, который сидел перед ней. Жалкая улыбка, растворялась на его лице, как сахар в горячем чае. — Возьми всё-таки мой номер. Или хотя бы притворись, что взяла. Выбросишь где-нибудь на улице.

***

Машина набрала скорость. Мельтешение огней сделалось суматошным. Раз, потом второй и третий мелькнули и остались позади красные сигналы светофоров и злые гудки других автомобилей. С соседней полосы им навстречу вдруг вильнул грузовик, облепленный грязью по самые стёкла.

Надя не успела вскрикнуть, только вжала голову в плечи. Человек в плаще вывернул руль, машина дёрнулась в сторону и прошла в опасной близости от большой треснувшей фары. Она обернулась: грузовик так и стоял, развернувшись поперёк дороги, похожий на тушу большого животного. Что-то в нём было неправильное, настораживающее, и Надя поняла, что: не горели ни фары, ни габаритные огни, и в кабине царила пустая темнота.

Они свернули с широкой трассы, и света разом сделалось меньше. Машина запрыгала, объезжая тротуары и мусорные контейнеры. Мимо понеслись ворота гаражей, запертые на висячие замки и такие старые и ободранные, будто их забросили десяток лет назад.

Фонари кончились, и дорога кончилась вместе с ними. Свет фар вырывал из темноты груды мусора и глубокие выбоины. Её водитель ругался сквозь зубы, не замолкая ни на мгновение, как будто произносил длинное путаное заклинание. В одну из ям машина всё-таки попала колесом, судорожно проскребла днищем по камням и вырвалась.

Этого секундного промедления хватило, чтобы в темноте между гаражами Надя различила нечеловеческие тени. Они слишком быстро приблизились — обычные бездомные собаки не бегают за машинами.

Жёлтые клыки клацнули у бокового стекла. Надя шарахнулась в сторону, насколько позволил ремень безопасности. Ей отчаянно не хотелось оборачиваться и смотреть в темноту, но она всё-таки обернулась и посмотрела. Взгляд успел поймать три несущиеся следом фигуры, остальные смазались и слились с темнотой.

Одна бросилась вперёд и прыгнула прямо на бампер. Раздался глухой стук падающего тела. Может, это и была ненастоящая собака, но умирала она, как самая обычная. За машиной остался кровавый след и грязно-белое тело на дороге.

— Почти всё, — сказал человек в плаще. Успокаивал он Надю или самого себя, непонятно.

Гаражи кончились так же резко, как начался лес. Ни города, ни людей за окном не было. Машина ехала по грунтовой дороге и больше не подпрыгивала на ухабах. Ветки стучали по крыше, но уже без злости. Теперь они хлопали по машине, как хлопают по спине приятеля.

— Мы где? — спросила Надя хрипло.

— Там, где отступил город, — сказал ей спутник и улыбнулся. Правда, тут же спрятал улыбку.

Фары высветили высокую кованую ограду и створки ворот, с целью и замком. Он вылез из машины, чтобы отпереть ворота, а потом ещё раз — чтобы запереть за собой. Аллея кое-где была вымощена асфальтом, кое-где — кирпичами и сухими ветками. Она вела к домику с покатой крышей мимо глядящих из темноты памятников и обелисков. Над дверью домика, как маяк посреди океана темноты, горела лампа в железном наморднике.

Деревья росли здесь так высоко и так густо, что через их кроны не было видно неба. Надя выбралась из машины и пошла вслед за человеком, забравшим её из города. Она хотела к нему обратиться, но не знала, как назвать. И потому осторожно прикоснулась к локтю сзади.

— Если тебе трудно, — сказал он, — называй меня Сторож. Здесь нет ничего страшного, меня все так называют. Сейчас включим плиту — теплее станет.

Под железным намордником лампы гудели мухи. Сторож наклонился и достал ключ из-за неплотно прилегающей доски крыльца. Там было всего три ступеньки, но каждая скрипела на свой манер.

Дверь открылась — оттуда смотрела пыльная темнота. Сторож оглянулся и кивнул Наде, и она поднялась следом. В доме было холоднее, чем снаружи, но ей становилось легче. Боль и сонная оторопь отступали.

Сидя в углу кухни, она наблюдала, как один за другим загораются две газовые конфорки, как будто распускаются цветы. На одну из них Сторож тут же поставил чайник — синий чайник с розовым цветком на боку.

Нужно было что-то объяснять, но не хотелось. Он сел напротив. Кроме потрескивания пламени в доме не осталось ни звука. И вдруг — канонада глухих ударов в стекло, слишком громкая для кладбищенской тишины. Надя вздрогнула. В окно, закрытое плотной шторой, бились с той стороны.

— А, прости. Не пугайся. — Сторож отодвинул занавеску и дёрнул шпингалеты сверху и снизу оконной рамы. Когда створка открылась в ночь, бесформенное облако ворвалось в комнату.

Оно распалось на части, и осело на потолке, подальше от лампы. Это были ночные бабочки, серые, белёсые и буроватые, с мохнатыми крыльями, отчего угол потолка, обсиженный ими, казался покрытым плесенью.

— Мне нужно уехать из города, — сказала Надя. — Куда угодно. Можешь мне помочь?

Сторож ссутулил плечи и задумался.

Закипел чайник. Никакой еды, кроме ополовиненного пакета перловки, не нашлось. Потому пили пустой чай, молча и даже не смотрели друг на друга. С чего-то Надя решила, что Сторож попробует её переубедить, скажет «Не уезжай». Скажет «Всё не так плохо». Она даже придумала аргументы: расписала бы по пунктам, но хватило и первого.

— Они меня уничтожат.

Но Сторож был безразличен к тому, останется она здесь или нет, а может, так же ненавидел чужой город, как и Надя. Он пощипал себя за подбородок, взглянул на бабочек, как будто искал у них поддержки, и сказал:

— Можно попробовать, только не сейчас. Лучше завтра утром. Переночуй здесь, а я подумаю, что можно сделать. Завтра утром, ладно?

Она не представляла, как переживёт ночь, но кивнула. Чай в его кружке остывал и подёргивался маслянистой плёнкой. Сторож встал и принялся натягивать только что сброшенный плащ.

— Ложись в той комнате. Я скоро вернусь, ладно? Я запру дверь. Так что ты ничего не бойся. Сюда никто не зайдёт.

Надя не вышла в прихожую, чтобы смотреть, как он уйдёт. Она сидела, глядя на грязные разводы, изукрасившие клеёнку на столе. В дверном замке провернулся ключ.

Лампы в соседней комнате не было, но через окно тянулся свет от уличного фонаря. Надя выключила свет на кухне и легла, накрывшись курткой, на узкую софу у стены.

…Чужой город не нравится ей с самого начала. Несмотря на то, сколько огней зажигалось в нём, мёртвых голосов всё равно было куда больше, чем живых. Надя уговаривала себя не слушать их, но всё равно слышала, особенно в предрассветные часы, когда живой город наконец засыпал.

Когда делалось совсем невыносимо, Надя думала о старой спортивной сумке, погребённой на дне шкафа. Однажды она решилась её достать. Молния разошлась, и сумка раззявила серую пасть. На самом дне завалился старый билет на автобус.

Часы на экране компьютера показывали полдень. Игорь никогда не возвращался так рано. Надя открыла шкаф, оглядела свои вещи, которые занимали угол одной единственной полки. Сверху лежала синяя юбка в пол — её они купили самой последней, Надя упиралась, но Игорь настаивал. Юбка так и пролежала в шкафу, ни разу не вызволенная на свет.

Надя захлопнула шкаф, бросила в сумку старую куртку, документы. Этого едва хватило, чтобы закрыть дно сумки, но остальное было куплено здесь, а значит, принадлежало чужому городу. Тащить чужое было бы неправильно.

Она опустилась на колени перед сумкой и дрожащими руками принялась застёгивать молнию. Надя даже не сразу услышала, как вошёл Игорь. Он никогда не возвращался так рано, а город вокруг был наполнен звуками под завязку, так что сыграть звук хлопнувшей двери он тоже мог.

Игорь прошёл прямиком в комнату, упал на колени рядом.

— Что ты делаешь? Ты куда? Пожалуйста, подожди.

Надя позволила ему поймать себя за руки. Сумка проехалась по голому полу и застряла у дивана. Надя оказалась в его руках, безвольная, как кукла. Подумала: как же так, она собиралась уехать и бросить навсегда его кукольное тепло. И оправдываться теперь бесполезно.

— Ты никогда не приходил так рано.

— Я как будто почувствовал. — Игорь усмехнулся, но тут же стёр с лица улыбку. — Нет, правда, что случилось? Тебя кто-то напугал? Обидел?

— Нет. — Она всё смотрела мимо, в угол, откуда сама недавно повыгоняла всю пыль. Не могла заставить себя поднять глаза. — Я просто не могу больше. Я была готова терпеть и ждать, но здесь столько людей. И они все смотрят на меня, стоит только выйти. И здесь столько мёртвых голосов. Я ни секунды не бываю в тишине. Это клетка, только чуть больше.

Игорь разжал руки. Теперь они вместе смотрели в угол, где уже начал скапливаться новый комок пыли.

— Это потому, что ты всё время одна. Я не должен оставлять тебя надолго. Я буду с тобой, я тебя не брошу… ты мне веришь? Я с ума сойду, если ты уедешь. Не уезжай, пожалуйста. Пожалуйста, не уезжай.

…Надя проснулась под звук его голоса, который помнила так хорошо, и села на жёсткой софе. Солнце за окном соперничало с тусклой лампой в железном наморднике. Воспоминание, пришедшее во сне, было настолько реальным, что Надя обошла весь дом, надеясь найти Игоря.

Он сказал: «Пожалуйста, не уезжай» — так явно и громко, как будто на ухо ей, когда она спала. Но везде было пусто.

Кроме жилой комнаты и кухни, в доме нашлась ещё прихожая. Обшарпанная ванная комната искрилась отбитым кафелем. В ней тоже не было лампы, не было окон, и потому, чтобы умыться, приходилось одной рукой придерживать открытую дверь.

В углу кухни валялись трупы ночных бабочек. Чай высох, и чашка изнутри покрылась коричневыми разводами.

Надя подёргала входную дверь — заперто, и, судя по всему, без ключа её не открыть. Теперь из окна в прихожей она ясно увидела кладбище. Оградки и памятники так плотно обступали дом, что она могла различить имена и даты на обветренных плитах. Кривые, раздвоенные деревья поднимались прямо из могильных холмиков, врастали в металлические штыри.

Она снова легла и накрылась курткой. Сторож сказал, что поможет. Он сказал, что утром они уедут, и у Нади не было причин не верить ему. Ведь он уже один раз сдержал слово, вытащил её из переплетения улиц. Он лучше знает здешние правила. Нужно верить.

Заснуть снова не получилось, она лежала и смотрела на утоптанную площадку перед крыльцом. Машины там не было, только под самым окном покачивались от ветра сочные стебли крапивы.

Он не вернётся.

Мысль явилась сама собой, вошла без стука и заняла собой всё пространство и без того крошечной комнаты. Надя натянула куртку по самые глаза, попыталась вернуть тепло и спокойствие, но поздно. Шаги Контролёра уже звучали. Надя поднялась.

Сторож не вернётся. И дело не обязательно в том, что он струсил. Может, что-то случилось с машиной, она попала колесом в яму и не может выбраться. На него могли напасть собаки. Или ещё один грузовик вывернул из переулка. Три грузовика. Да хоть десять. Много ли шансов у одного человека против целого города?

Зажав уши руками, чтобы не слышать страшных шагов, Надя прошла из комнаты на кухню и обратно. Нужно было бежать и немедленно. Она и так потеряла слишком много времени на то, чтобы валяться в постели и распивать чай. Но как выбираться, если ключей от двери у неё нет?

Надя бросилась обратно на кухню. Окно, через которое влетели ночные бабочки, запиралось на два шпингалета, а значит, вполне подходило для побега. Она легко справилась с защёлками, проверила карманы: деньги и мобильный телефон, и прыгнула с подоконника вниз.

Прямо под окном топорщилась ржавая оградка. Надя извинилась перед безымянной могилой и перелезла через прутья. Аллея, которая ночью показалась ей огромной и непролазной, выглядела теперь разросшимся сквером. Створки ворот, как и вчера, были стянуты цепью с навесным замком. Острые копья ограды жались друг к другу и топорщились в небо, отгораживая то ли мёртвых от живых, то ли наоборот.

Надя пошла вдоль ограды, надеясь найти место, где её удобнее было бы перелезть, и быстро наткнулась на дерево. Уродливо изогнутый дуб врос корой в металлические перекладины, и его ветки опустились по другую сторону.

За аллеей была асфальтовая дорога. Надя увидела её, когда залезла на крепкую на вид оградку. Та закачалась под ногами, на землю полетели хлопья облупившейся чёрной краски. Надя быстро перехватила руками ветку дуба, подтянулась и легла на неё животом.

Копья большой ограды теперь торчали прямо под ней. Надя медленно выпрямилась и потянулась к следующей ветке. Голова отчаянно закружилась, и она замерла, обхватив руками ствол. Копья ощерились внизу, как зубы голодной собаки. Спину свело эфемерной болью, так что невозможно стало дышать.

— Только не разжимай руки, — приказала Надя самой себе.

Раньше у неё были крылья, и она не боялась высоты. Теперь даже ржавая кладбищенская ограда стала для неё непреодолимым препятствием. Раньше у неё были железные когти, под которыми крошился кирпич. Теперь не то, что Контролёр, первая же бродячая собака перекусит ей шею.

Раз — и готово.

— Только не вздумай ныть, — сказала Надя вслух и открыла глаза.

Нужная ветка покачивалась слева на расстоянии метра. Надя сжала зубы и прыгнула. Ладони засаднило, но она повисла по другую сторону ограды, и тут же спрыгнула на траву.

В уши ударил привычный шум города. Надя отряхнула с себя ошмётки коры и листьев, и хлопья облупившейся чёрной краски, и зашагала к дороге, которая была уже видна за деревьями, и уже слышима.

Долго идти не пришлось. Она обогнула кладбищенскую ограду по узкой тропинке. Дальше тянулась асфальтовая дорожка парка — вроде бы заброшенного, но ещё не заросшего. То тут, то там попадались заколоченные и пустые кафе.

Скоро Надя узнала улицу и автобусную остановку с покатой синей крышей. Чуть дальше сверкал на солнце купол торгового центра. А потом Надя увидела чёрный внедорожник, примостившийся у самого края парковки — как будто огромный жук — ткнулся мордой в траву, так и застыл.

Она не сразу поверила тому, что видит. Светофор мигнул, и вместе с остальными пешеходами Надя перешла через дорогу. Последние метры она уже бежала. Человек, который стоял рядом с машиной, поднял голову. Его руки, сложенные на груди, расцепились.

Он рванул ей навстречу, прямо наискосок газона, чуть не сшибив по дороге табличку с запретом ходить по траве — там они и встретились. Надя обхватила его за шею, прижалась и ощутила, как отрывается от земли. Игорь закружил её, заставив зажмуриться, и только когда поставил на землю, засмеялся:

— Я чуть с ума не сошёл. Куда ты делась? Из дома сбежала. Я тут, как сумасшедший, обшариваю весь город, я понятия не имел, где тебя искать. Ты что вообще вытворяешь, а?

Злиться у него всё равно не очень получалось. Надя смотрела на его лицо сквозь солнечные блики, улыбалась и кончиками пальцев прикасалась к бровям, спускалась к губам, потом к шее. И боялась поверить, что перед ней именно он. Игорь поймал её пальцы и поцеловал.

— Как же ты меня напугала. Никогда так больше не делай, слышишь?

— Я заблудилась и всё забыла, — отозвалась Надя. — И мне было очень страшно. Как хорошо, что ты меня нашёл. Я звонила тебе, звонила, а ты не брал трубку. А как ты узнал, что я здесь? Ты искал меня и потому приехал к Сторожу, да?

— Ага, к нему. Ладно, давай поговорим потом. Ты, наверное, голодная и устала. Поехали лучше домой.

Он обхватил её за талию и потянул к машине. Тёплые блики солнца обесцветились, и Надя увидела, как с города смываются краски. Крыша на автобусной остановке стала блёкло-серой, а яркие вывески на торговом центре превратились в бледную мазню. Живот скрутило холодным спазмом.

— Домой? Домой нельзя. Ты что, не знаешь? Там был Контролёр. Он ищет нас.

Она высвободилась из рук Игоря и подалась назад. Что-то было не так. Внедорожник, ткнувшийся мордой в газон, зло таращился на Надю вытянутыми фарами. Пахнуло рельсовой смазкой.

— Ну хорошо, домой не надо. Поедем, куда скажешь. Куда ты побежала? — улыбка сползла с лица Игоря. Оно тоже обесцветилось, и рот сжался в тонкую полоску. — Стой.

Он попытался схватить её за руку, но Надя вывернулась и попятилась к дороге.

«Только не отворачивайся», — истерически билось в голове, — «только не отворачивайся, не теряй его из поля зрения».

Тонко запищал светофор, и новая группа пешеходов двинулась по зебре. Надя пятилась, глядя Игорю в глаза, до самого конца тротуара, потом всё-таки развернулась и бросилась прочь. Машины, замершие у перехода, взвизгнули тормозами и поползли ей наперерез, плевать им было на красный сигнал светофора. Одна успела зацепить капотом — Надя ощутила толчок в спину, но устояла и добежала до тротуара.

Она решилась оглянуться, только когда добежала до парка. Большая чёрная машина на краю автостоянки превратилась в жирную кляксу на асфальте. Контролёр стоял на обочине дороги, сунув руки в карманы брюк. Она знала, что когда оглянется следующий раз, он будет ещё ближе. Она знала, что в такой спешке не сможет перемахнуть через кладбищенскую изгородь, да и поможет ли это? Она знала, что через минуту или через десяток минут, но с ней всё будет кончено.

Надя услышала у себя над ухом спокойный голос:

— Стоять, тварь.

И вдруг увидела, что одна из створок ворот приоткрыта. Цепь вместе с навесным замком болталась на второй. Надя влетела на территорию кладбища и не свалилась с ног, только потому что вцепилась в ржавые прутья.

Не соображая, что делает, она навалилась плечом на створку, и ворота с лязгом сошлись. Цепь проскользнула между прутьями, оставляя на Надиных ладонях чёрно-желтые следы, и уютно свернулась калачиком. Последним, что слышала Надя через громоподобный стук сердца в ушах — как с нежным щелчком вошла в паз дужка замка.

Она попятилась, потому что теперь Контролёр стоял прямо перед ней — по ту сторону ворот. Надя ощутила его дыхание. Он взялся обеими руками за прутья и тряхнул так, что с ближайших деревьев посыпались листья. Цепь лязгнула, но не поддалась.

Это не было игрой или притворством — ограда и правда держала его. По тому, как судорожно мечется его взгляд, как зло он сцепляет зубы, Надя догадалась — он её не видит. Мёртвые прячут её, деревья закрывают от чужих взглядов. Ворота не открываются перед врагами. Медленно, как в кошмарном сне, Надя пятилась от ворот и боялась отвести взгляд от Контролёра.

Он тряхнул ворота ещё раз — на землю посыпалась облупившаяся краска, и бессильно зарычал.

— Я найду тебя, тварь. Ты от меня не спрячешься. Ты всё равно не сможешь сидеть здесь вечно. А у меня полно времени, слышишь? Я тебя уничтожу, как уничтожил твоего дружка. Я и с твоим папашей разберусь, чтобы знал, с кем связался.

Надя прижимала руки ко рту, хотя кричать у неё и так не получалось. Она пятилась, пока силуэт Контролёра был различим среди деревьев, пока его голос метался по аллее, распугивая опавшие листья, потом она отвернулась, уцепилась за ближайшую оградку и стояла так, пока не утихла нервная дрожь.