Капитан Брамы - часть первая (гл. 10-12)

Нелюдь

Иеромонах Василий стоял в большом пятне света. Холодный мрак просторной пещеры сгущался вокруг пятна. Свет падал откуда-то сверху, но вот откуда именно, он так и не мог понять. Сколько ни пытался.

Свет падал не только на отца Василия, но и на большое каменное возвышение, перед которым тот стоял. Каменное возвышение, ровной четырехугольной формы, казалось большой могильной плитой. Но это была не могила, это был самый настоящий церковный алтарь. И на нем, как и положено, лежал свернутый Антиминс. Рядом стояла Причастная Чаша. Лежало Евангелие.

На торцевой части плиты-алтаря были выдолблены загадочные фигурки рыбок. Символ начала и конца земной церкви. Так отцу Василию сказал ангел последних времен.

Иеромонах Василий смотрел на каменный алтарь и размышлял о современных коммуникациях:

Да, современные коммуникации ему нужны. А их не будет без этого бесовского электричества. Как он вначале обрадовался: будем, словно древние отцы церкви, при свечах и лучине. А теперь что?

Теперь он чувствует себя довольно беспомощно, без электричества и Интернета. Компьютер имеется, Виктор приволок, но что от него толку, без света. А будет свет, заработает ли Интернет, пусть даже самый беспроводной, в этой дикой аномальной зоне — это очень большой вопрос.

Знать бы более точное время наступления мировых бедствий и время прихода царя. Возможно, мысли бы тогда совсем не о свете и Интернете были бы. А о другом: как бедствия в пещерах пересидеть, а потом достойно встретить грозного царя.

Увы. Никаких откровений от ангела пока не было. Но мало ли, как повернется. Ток нужен…

Мысли отца Василия переключились на нового краснокутовского попа, из антихристовой церкви, что уже прибыл и почти две недели живет в Черноморке. Более того, он знал, от Пастуха, что зовут нового батюшку отец Иван и что он не на очень хорошем счету у епископа. И это было очень хорошо.

Дух антихристов не до конца поглотил душу нового священника, раз не на хорошем счету, — решил иеромонах. — Есть шанс, открыть глаза на истинное положение вещей в церкви. Если поп до него доберется… Да, поп будет не один.

От того же Пастуха он знал, что со дня на день к отцу Ивану должен приехать человек с города, его старый друг. По приезду они должны выдвинуться в Красный Кут. И вот за этим надо проследить особо…

Так, Пастуху на этот счет, послушание дано. Неплохо бы, конечно, узнать их духовное состояние. Воины ли они Христовы, или так, сопли либеральные. Впрочем, какие могут быть воины в нынешней церкви, да еще и в этой епархии?!

Отец Василий едва не расхохотался, но сдержал себя:

Смеяться грешно. Я сам еще вчера был в этой же церкви, пока Господь молитвами царя мне глаза не открыл… Пастух, Пастух, — попытался переключиться отец Василий, — хороший мужик, сделает все как надо. Еще и поиспытывает их, какую-нибудь напасть нашлет. Молитвами грозного царя, конечно.

Да, Пастух может. В прошлом он крепкий колдун был. Семь колов в него бесы забили. Пять я вытащил, еще два остались. Но мне они пока не по силам…

Его размышления прервали шаги. Возле дальней стены смутно возникла массивная фигура. Быстро приблизилась. Вступила в круг света:

— Молитвами святых отец наших, молитвами грозного царя, — сказала возникшая фигура низким, густым басом.

— Аминь, — отозвался отец Василий тихим, как бы умирающим голоском и добавил, — царь грядет, брат!

— Воистину грядет, отче — радостно прогремело в ответ. Фигура склонилась перед Василием, держа руки лодочкой, — благословите.

— Бог благословит всех нас, святым грозным царем, — тихо ответил Василий и добавил, — да погибнут нечестивые еретики вместе со своим лжепатриархом и антихристом.

— Аминь, — ответил вошедший и распрямился. Он был высокого роста и довольно могучего телосложения. Его широкоскулое монголоидное лицо чем-то неуловимо напоминало лицо водителя-корейца из Алексеевки. Только было разве что добродушнее на вид и гораздо моложе. Звали вошедшего Виктор: «правая рука» иеромонаха Василия.

— Гришка чего-то запаздывает, — не то вопросительно, не то утвердительно сказал отец Василий.

— Кирюшку убило, током, когда генератор пытались запустить, — ответил Виктор и вздохнул, — хоронят по своему бесовскому обряду. Сокращенный вариант. В барабаны я им бить запретил. А без барабанов у них быстро, как у иеговистов. Так что сейчас Гришка подойдет, — он вздохнул, — а Кирюшку все ж жалко, хороший мужик был.

— Мужик? — отец Василий строго посмотрел на корейца, — Виктор, о чем ты? Он же нелюдь. Без Образа Божьего внутри. А ты говоришь: мужик, жалко. Этак мы всю нечисть жалеть начнем. Так и до геенны недолго… Мужик… Обычные земляные бесы. Может, для него напротив благо умереть, на дело Божие работая. Может, Господь его там и примет. И от личины бесовской избавит.

Понимаешь, Виктор, в наших делах мирская жалость неуместна. Вот яркий пример: вспомни, как грозный царь багром жидовствующих топил. Лично, понимаешь, лично! — отец Василий воодушевлялся с каждым словом. — Лично топил еретиков! Спасал их от вечного ада, через земные временные муки. Но кто поймет деяния помазанника Божьего, грозного царя. Они?! Вся эта либеральная масонская свора, начиная от Карамзина?! — Отец Василий внезапно осекся, вздохнул, — а ты говоришь, Кирюшка, мужик.

— Да, простите, отче, — сказал кореец, — слаб я, грешен. Постоянно забываю, что они не люди.

— Бог простит, брат Виктор, — благодушно ответил Василий. — Я вот о чем думаю… это до чего ж мы дошли, православные, что Господь из земляных бесов, как из камней, новых детей Авраама воздвигает. Если мы, гордо именующие себя христианами, не боремся с жидовским игом, то тогда это за нас гномы сделают. Нам в посрамление! — отец Василий вновь воодушевился, — да, да, да, нам в посрамление!

Они, гномы, и будут этими камнями, об которые, даст Бог, жиды все свои ядовитые зубы обломают! Но нам-то срам какой! До чего дошли, в церкви на святом престоле — антихрист! Епископы, игумены; все его слуги. С утра до вечера только о деньгах и карьере думают; о чем угодно думают, только не о Христе! И как хищные волки стригут христово стадо. И плач, по земле русской, плач! — отец Василий быстрым движением закрыл ладонями лицо, как бы намереваясь рыдать, но передумал. — Ничего, Господь не оставит Святую Русь, царь уже в пути, — торжественно закончил он.

— Аминь, — тихо сказал Виктор.

— Аминь, — отозвался иеромонах и сказал с укором, — а земляных жалеть не надо. Жалостью, брат мой, вымощена ныне дорога в геенну огненную.

— Отец Василий, — Виктор преданными глазами смотрел на иеромонаха. — А мне сегодня бес под утро явился, в образе моего бывшего сектантского надзирателя… Был у нас один такой.

— Ну и чего? — голос у отца Василия вновь стал тихим и умирающим, казалось, он потерял интерес ко всему.

— Сделал, как Вы учили. Написал имя надзирателя на листке бумаги, положил под святой крест и сотворил молитву Господу, дабы Господь, по молитвам грозного царя, отправил беса обратно в ад. И представляете, помогло! Бес раздулся от злобы, потом взял да лопнул. Только в келье завоняло.

— Слава Богу, брат Виктор, — устало отозвался отец Василий. — Да, что там у нас с генератором?

— С генератором у нас следующее…

Кореец не договорил. Раздалось частое сухое покашливание. Это появился Гришка. Его можно было принять за карлика, лилипута — ростом с ребенка, но необычайно широкий в плечах. С непропорционально большой головой и лицом от глаз заросшим густым волосом, переходящим в окладистую бороду.

На голове у Гришки была красная вязаная шапочка. Если не считать ее, вся остальная одежда на нем имела подчеркнуто фольклорный вид. Он был в красной рубахе навыпуск, поверх рубахи темно-коричневый кафтан, штаны-шаровары такого же цвета и начищенные хромовые сапоги.

Подойдя вплотную к отцу Василию, он протянул свою широкую кряжистую руку ладонью вверх. На ладони лежал небольшой и блестящий металлический диск. С одной стороны, сбоку, в диск была вставлена трубочка и такая же трубочка выходила с противоположной стороны. Протянув диск иеромонаху, Гришка заговорил, странно выворачивая слова:

— Дырки-мочилки, отче Ва-а-силие, бла-а-агословите рыбку.

— Молитвами грозного царя, который грядет, — серьезным голосом произнес Василий и даже перекрестил «рыбку», — да благословиться сей святой образ против ига жидовского…

Отец Василий замер. Издалека долетела приглушенная барабанная дробь. Ей ответила еще одна. И еще.

— Что?! — взвизгнул отец Василий неожиданно тонким голосом. — Я же запретил!

— И я им запретил! — воскликнул Виктор.

Иеромонах и его «правая рука» кинулись к выходу из пещеры.

— Булки-бублики, — громко сказал Гришка и поднес к губам диск, словно бы намереваясь подуть в трубочку. Постояв так несколько секунд, он с неожиданной скоростью кинулся вслед за людьми, проворно перебирая короткими ножками.

Пастух

Пастух смотрел в немигающий круглый глаз Союзника. На холодной стеклянной поверхности огромного зрачка, словно на экране старого телевизора, бежали черно-белые картинки — вот антихристов поп со своим помощником скрючились от холода над камином, им голодно и тревожно. Темно-серый студенистый кокон колышется над их головами, проникает змеевидными спиральками в душу, леденит сердце, обескрыливает мысли…

Да, Снеговики поработали неплохо. Задумка удалась. И без того холодное после зимы здание удалось сделать совсем ледяным, неприветливым, необитаемым. Словно это не общага, а развалины на заброшенном пустыре, куда луч солнца ни разу не проникал. Холодно, бр-р-р, тоскливо, что надо!

Уже вчера можно было бы начинать внушать попу мысли плюнуть на все и бежать, бежать, уносить ноги, пока жив! Бог с ним, с этим заданием епископа — только бы выжить самому, не помереть с голодухи. Уже вчера…. Если б, если б ни этот хлюпик!!! Проклятый Колька из Брамы!!! — Пастух с трудом сдерживал ярость. — Все труды насмарку! Все!..

Пастух ясно видел: вот, на зеркальной поверхности глаза появляется антихристов поп. Лицо его полно решимости. Студенистый кокон над его головой зыбко вздрагивает и отступает. Поп произносит имя этого хлюпика. Он, видите ли, узнал, где тот живет. Дальше самое плохое — поп с помощником начинают молиться!

Снеговики бежали сразу. Что с них взять, тупые создания, неприглядные духи; нечто среднее между давно нестиранной простынею и куском холодца. Кто их назвал снеговиками? Ничего общего с теми забавными снежными созданиями, которых лепят дети зимой. Ладно. Союзники, молодцы, не растерялись. Призвали помощь. Навалились на попа всем курганом…

Пастух ясно видел этот момент: поп и его помощник руками держатся за спинку кроватей, чтоб не упасть. У попа лицо бледней смерти, капли пота на лбу. Злая черная мгла сдавила, облепила словно кокон, не дает дышать. Вот-вот дело кончится победоносным обмороком. А то и тяжелой болезнью.

И в один миг рухнуло все. Ослепительно сверкнула страшная молния. Свернула именно тогда, когда они призвали Ту, которой, на самом деле, не существует. А потом полыхнуло такое страшное белое пламя, что духи с кургана едва-едва унесли свои мглистые тела. Чары рухнули.

Как же он ненавидит попов! Обманывают, гадят, жиреют на народных деньгах… так еще и сила какая-то с ними! Естественно, исключение из всех правил отец Василий; он молодец, он нашел в себе мужество покинуть эту лживую церковную корпорацию. И великий ангел с ним! Но эти два ничтожества… о, да, он их недооценил. Теперь уже не сбегут с села. Хлюпик с ними. Проклятый хлюпик! Ладно, пойдем иным путем…

Круглое око Союзника закрылось. Больше смотреть было нечего. Светало. Зябко поеживаясь от холода, Пастух отпустил Союзника. Большая птица тенью скользнула над лесопосадкой.

***

Пастух осторожно постучался в келью отца Василия.

Иеромонах с утра пребывал в благодушном настроении. Удалось на короткое время запустить генератор. При этом убило еще одну нелюдь. Увы, гномы дохли как мухи, при соприкосновении с человеческой техникой.

Из-за повышенной смертности пришлось отказаться от показательной казни над теми двумя, что стучали тогда в свои бесовские барабаны. Дал послушание в нижних пещерах и только позже сообразил, что это не столько епитимия, сколько награда. Их хлебом не корми, дай в земле ковыряться.

И вот теперь Пастух объявился. Отец Василий уже по стуку знал, что это он. Только ему (и нелюди) разрешалось просто стучать в дверь. Не произнося при этом: «молитвами святых отец наших». Но нелюдь редко дерзала приближаться к его келье, а если и дерзала, то, начинала за десятки метров кашлять.

Иеромонах вдруг поймал себя на мысли, что никогда не называет Пастуха по имени-отчеству, а ведь Пастух намного старше его. И имя у него есть, самое обычное — Юрий. Странно — подумал Василий и сказал — Входите.

Пастух был в своей неизменной ковбойской шляпе, брезентовом плаще и резиновых сапогах. Сняв шляпу он какое-то время искал куда ее пристроить, не найдя, оставил в руках и без всяких церемоний сказал:

— Новый поп со своим дружком прибыли в Кут.

— Вот как, — слегка усмехнулся отец Василий и спросил — когда?

— Пару дней назад.

— Ты их видел?

— Конечно, отче, — обиженным тоном сказал Пастух, — и видел, и пощупал их, так сказать, духовно… Пришли на своих двоих, и ушли так же. Еще, на обратном пути, под хорошую бурю с дождем попали. Небось, уже не рады Красному Куту.

Пастух плотоядно улыбнулся.

— Ну и как они, духовно, либералы? — спросил отец Василий.

— Шо?

— Я говорю, как они духовно, воины Христовы, или так… никакие.

— Ну, как Вам сказать, — Пастух на секунду закатил глаза к низкому пещерному потолку кельи, — с виду, вроде, как никакие. Слабаки, неудачники. Поп, правда, покрепче будет. В смысле на земле этой основательнее стоит. Но сильно изъедает себя обидами на епископа, мыслями о семье…

— Это хорошо, — перебил отец Василий, — в смысле обиды на епископа; чует душа дух антихристов в нынешних князьях церкви. Бессознательно чует. И то, что неудачники — хорошо. Это милость Божья в наше время. Как еще, разве что неудачами, человека из антихристовой прелести вывести.

Пастух согласно кивнул и почесал небритый подбородок.

— С кем в Куте виделись? — быстро спросил отец Василий.

— С головой сельсовета и с Колькой из Брамы.

— С этим чудиком, с этим бесноватым?! — отец Василий скривился, словно у него заломило зубы.

— Простите, отче, — веско возразил Пастух, — этот чудик очень непрост. К тому же встретились они возле Брамы. Даже хуже, этот чудик выполз из Брамы прямо у них на глазах! Они разговаривали, хорошо разговаривали. Очень дурной знак! Как бы, отче, этот хлюпик сюда их не привел.

— Пусть ведет! — отец Василий сам не заметил, как вскочил со своего лежака. — Мы не секта, прятаться не собираемся. Господь с нами! А с ними дух противления. Пусть идут и услышат правду о царе и скором суде Божьем.

— Все так, — мягко сказал Пастух, — но, отче, может, не стоит торопить события… Конечно, на все Воля Божья.

— Ты прав, — внезапно согласился иеромонах и сел обратно на свой топчан. — Пока мы не совсем в форме. Не все еще готово, и где царь, мы пока не знаем… Да, все так. И ангел в последнее время не посещает нас. Но ничего, смиряемся, скорбим, осознаем свое недостоинство.

Отец Василий замолчал, что-то обдумывая. Вдруг встал и даже положил руку на плечо Пастуха.

— Да, надо замедлить сколь возможно их появление здесь. Пока от ангела я не получу четкие указания. Ну… понимаешь.

— Будет сделано, отче, — с готовностью ответил Пастух и через едва заметный проем в стене выскользнул прочь.

Пройдя по коридору с кельями для людей, Пастух спустился на «нулевой уровень» и по другому коридору направился к выходу из катакомб. Возле большой пещеры под названием «царская палата» (место, где отец Василий произносил свои проповеди и где проводилось оглашение нелюди) он услышал короткие, отрывистые фразы:

— …Бандит, фанатик, инквизитор… масон, экуменист, нео-обновленец, друг всех педерастов… за собой смотри, узколобый фарисей, фаш-фа-гы-гы тарелочки… — дальше шла полная тарабарщина, и другой голос торжествующе произносил:

— Вот видишь, бра-а-т, к чему приводит ересь модернизма и эку-у-уменизма; покайся, пока не поздно, пока Господь не освятил мне руку для удара…

Пастух осторожно прошел через проход в стене и заглянул в царскую палату. В конце пещеры было возвышение, которое служило сценой. И на этой сцене застыли в картинных позах друг перед другом два гнома.

Еще несколько гномов, видимо, свободных от послушания в пещерах и трапезной, сидели на каменных скамейках и молча слушали короткие реплики. Гномы на сцене произносили их с такими страшными лицами и с таким тщанием (почти не выворачивая слова), что, казалось, еще одна реплика — и они бросятся друг на друга.

Впрочем, Пастух знал, что не бросятся. Земляной народ своих не трогает. Да и умнее они, чем отец Василий думает.

Со сцены между тем летело:

— Покайся, гад, покайся антихристово отродье! Иначе, не только ты и твои дети, но и жилища их, и скот их, как сказано в Писании — все до последнего бантика и помадки — все будет попалено!

— Каяться перед мра-а-акобесами! — кричал в ответ другой гном, — и не подумаю! Не вам судить! Бог есть любовь! Он посылает дождь на добрых и злых!

— Да, сатанинское отродье, Господь есть любовь опаляющая. Мне жаль тебя, — с этими словами «гном-мракобес» схватил за грудки «гнома-интеллигента» и заорал, — нет пощады греху! Забивать камнями, сказано! Но будет ли милостью Божией забить такого камнями?

Последний вопрос гном адресовал к сидящим в зале. Получив утвердительный ответ, мол, да милость, конечно, гном еще сильнее сдавил своего оппонента.

— Милости хочу, а не жертвы, — прохрипел тот, — и отмену нелепых церковных правил и постов.

— Вот оно что, — зловеще проговорил гном-фанатик, — отмена постов, сокрушение сосуда Истины, обольщение малых сих. Нет, будет великой милостью забить тебя камнями, дабы спасти невинных детей. Меч слова отделяет зерна от плевел, овец от козлищ. Последний раз тебя прошу, во имя грядущего царя, покайся! Покайся, и государь тебя, может быть, помилует!

— Что, государь, опять государь, опять земной правитель, — прохрипел гном-интеллигент и повис в руках второго гнома. Тот разжал руки. Интеллигент картинно упал на пол сцены. Полежал несколько секунд без движений. Потом встал, весь красный, тяжело дыша, словно тащил по дну шахты огромный камень.

Оба гнома низко, в пояс, поклонились под дружные аплодисменты немногочисленных зрителей и покинули сцену.

Пастух усмехнулся и пошел дальше. Виктор (правая рука иеромонаха) такие сценки в шутку называет пятиминутками ревности — вспомнил он.

Пастух не любил Виктора (равно как и все остальное человечество), считал его коварным азиатом, который еще покажет свое восточное вероломство. Он уважал только отца Василия (именно, уважал, а не любил). Даже немного трепетал перед ним, после того как стал свидетелем явления иеромонаху ангела. И верил ему на слово. Верил больше чем себе. Верил, что будет на Руси Святой царь. И что антихрист сюда так и не сунется. А все его слуги будут наконец-то казнены.

Но будут казнены и колдуны!

Этого Пастух боялся и приколдовывал, только выполняя то или иное послушание Василия. Иеромонах знал, что Пастух приколдовывает, но не запрещал ему, хотя и не одобрял. И Пастух искренне верил, что в свой час отец Василий замолвит за него словечко перед царем. Мол, хоть и колдун он проклятый, а все ж благому делу послужил.

Пожалуй, единственно, в чем он не мог понять отца Василия — это его жестокость по отношению к гномам. Нет, даже не жестокость, он просто не считает их за полноценных существ. Даже имен нормальных им не дает — Фильки, Гришки, Тимошки, как будто они его холопы, а не послушники. Мол, еще не заслужили нормальное христианское имя, пускай делом покажут, что теперь не бесы.

Странно, — размышлял Пастух, — отец Василий добрый малый и так беспощаден с земляным народцем. Впрочем, они сами к нему пришли и преданы ему, несмотря ни на что…

Как духи земли оказались в полном рабстве у иеромонаха, было для Пастуха загадкой. Какая-нибудь магия, которую православный иеромонах тщательно от него скрывает. Но как бы то ни было, сам Пастух с большой симпатией относился к гномам — это не люди, не подведут.

Пастух шагал по весенней степи, давя огромными сапогами выползающую из земли жизнь.

Удивительно, он, потомственный колдун, а полностью доверился православному попу, иеромонаху. Как же странно плетутся линии жизней, — думал Пастух.

«Ангел»

Он переливался всеми цветами радуги, словно новогодняя елочка. Однако на этом сходство с праздником заканчивалось. Он был огромен и грозен, как и подобает безжалостному «ангелу-истребителю» последних времен. Его бледное, жесткое лицо с легким пепельным оттенком взирало на иеромонаха Василия сурово и холодно.

Ангел явился в ночь после того долгожданного дня, когда, наконец-то, удалось запустить старый генератор и частично восстановить проводку. Осталось только зажечь свет, хотя бы в тех кельях, где проживали люди.

Ангел явился после длительного перерыва.

— Кольцо врагов вокруг вас сужается, — сказал он. — Количество слуг антихристовых неуклонно растет. Вы окружены. Даже птички певчие и те на стороне антихриста.

— Что же нам делать, посланник небес? — вопросил, ужасаясь, отец Василий.

Несколько мучительных, долгих минут ангел молчал. Только радужно переливался. Наконец, вымолвил:

— Чаша гнева Господня переполнена. Через один месяц и одну неделю грядут великие бедствия. Они будут короткими, но сильными.

Ангел посмотрел на запад и воскликнул:

— Горе живущим в больших городах, в этих гнойниках растления и разврата! Новые невиданные ранее болезни придут на землю, — продолжил он уже спокойным голосом. — У людей будет внезапно рассыпаться на осколки позвоночник. Они будут падать и умирать в страшных муках, чернея на глазах. И сама земная твердь подвинется. Пол-Европы уйдет под воду. Вместо Санкт-Петербурга разольется море. Москва провалится в преисподнюю.

Ангел посмотрел на север и воскликнул громовым голосом:

— Горе, горе живущим в больших городах! Все, живущие в мегаполисах: да оставят все, что имеют, и да бегут в тайные укрытия, в горы, в леса, скиты!

Ангел помолчал и вновь продолжил тихим, немного вибрирующим голосом.

— По милости Божией, все это продлится недолго. Так что те, кто будет в скрытых местах, уцелеют. И тебе недолжно волноваться. Ты в надежном месте. Но должно тебе знать, что замышляют силы зла на этой скрытой от человеческих глаз земле.

Ангел сделал театральную паузу и громовым голосом воскликнул:

­ — А замышляют они союз с сынами из антихристовой церкви! Что бы потом проникнуть в ваш мир через такие капища, как Брама. Не дайте им это сделать! Сокрушите их!

— Кого, их? — вопросил, трепеща, отец Василий.

— Я говорю о лесных демонах, — ответил ангел, — о тех, кто живет на холме у больших деревьев, на том холме, через который вы пришли сюда.

— Но там не было никаких деревьев, — робко возразил отец Василий, — только ржавые остовы каких-то башен и брошенные сгнившие бочки.

— Правильно, — спокойно сказал ангел, — деревьев вы не видели. Но это потому, что я вел вас тайной тропой, дабы спрятать от лесных демонов. Вас было только двое, и лесные демоны разорвали бы вас на клочки. Но теперь вас много. Сокрушите их! Сокрушите лесных демонов! Пока они не привели сюда антихристовых слуг из захваченной сыном погибели церкви.

— Новый краснокутовский поп, — почти прошептал Василий. Ангел одобрительно мигнул и продолжил:

— Пусть земляные духи на деле покажут, как они приняли спасительную веру. Пусть докажут свою преданность. Когда-то они были неплохими воинами. Кто из демонов лесных покается, того оставь на оглашение. Остальных изгоните или убейте. После того как сокрушите врагов Божьих — затворяйтесь. Ждите в затворе ровно полгода. Гроза Божьего гнева пройдет, и государь не замедлит явиться. Государь придет с моря. Как, пока тебе знать не надо.

Сказав это, ангел неслышно взмахнул крылами и растаял, как дым. Оставив после себя легкий, кисловатый запах. Отец Василий опять не успел расспросить ангела о том, как им быть с алексеевскими иеговистами. Виктор все рвался обращать их в истинную православную веру последних дней…

Иеромонах Василий медленно поднялся с пола в своей келье и сел на топчан. Призрачные, пустые, смутные мысли ни о чем роились в голове. Как всегда он испытывал душевную опустошенность после посещений ангела; онемение, оцепенение, полную прострацию.

Он тупо смотрел на горящую свечу. Пожалуй, только одна осознанная мысль шевельнулось в этот момент в голове: не забыть напомнить Виктору, насчет установки в его келье патрона.

Мысль бесследно истаяла. С ленивым рыбьим безразличием он смотрел на колеблющееся от подземных сквозняков пламя свечи.

Он знал, состояние опустошенности пройдет через пятнадцать, двадцать минут. И не просто пройдет, а сменится на нечто противоположное, на неестественную бодрость, на кипение мысли и бешеную работоспособность.

Слова ангела будут заново переосмыслены и приняты как руководство к действию. И сегодня, в царской палате, а может, и в самом катакомбном храме во имя апостола Иоанна Богослова, он соберет всех земляных духов и торжественно провозгласит — час священной войны настал.

***

Не просто отыскать лесного демона во враждебном лесу. Тимошка с Филькой, уже который час крались сквозь деревья, пряча топоры под полами кафтанов. Не один раз с криками «каза-аб-дуб» бросались они на подозрительное дерево. Но только щепки летели, а крови не было. Загубили с дюжину деревьев, а все напрасно. Ни одного лесного демона!

Вечерело. Пора было возвращаться в катакомбный монастырь. Тимошка с Филькой вышли на брошенную военную дорогу и зашагали в сторону огромных, как горы, холмов. Семеня своими короткими ножками, они ловко перепрыгнули через торчащую вздыбленную бетонную плиту. Вдруг Тимошка встал как вкопанный и схватил Фильку за рукав.

— Хуз-мин-аард, — от возбуждения он не заметил, как перешел на свой тарабарский язык. Но вовремя опомнился и сказал шепотом:

— Бра-а-ат, услышал наши молитвы государь.

— Точилки-молотилки, — ответил Филька, вынимая из-за пазухи топор, — не зря мы сегодня грозному царю молились. Кто там? Демон?

— Не знаю, бра-а-т. Может, демон, а может, и челов-и-ек. А может, и большой гри-и-иб.

— Неужели гри-и-иб, — разочарованно сказал Филька.

Гномы не спеша двинулись вперед. Вскоре стало ясно, что это точно не гриб и не демон. Это человек. В широкополой шляпе на голове: именно шляпу они и приняли за шляпку гриба. Человек сидел неподвижно, скрестив ноги, словно в полудреме. Но как только гномы подошли к нему на несколько метров, человек внезапно вскинул голову. Гномы узнали Пастуха. Однако сделали вид, что с ним незнакомы.

А вдруг бесовское наваждение? Вдруг это и не Пастух вовсе? Вдруг это демон в его образе.

Тимошка выставил свой топор в сторону Пастуха:

— Кто та-аков? — грозно вопросил он.

— Какого духа? — добавил Филька.

— Отрекаешься ли от сатаны и всех а-а-ангелов его и дел его? — продолжил Тимошка.

Пастух только снисходительно улыбнулся, так, как улыбаются взрослые дяди несмышленым детям.

— Приветствую сынов земли, — сказал он и, приподняв кончиками пальцев шляпу, добавил укоризненно — что ж вы старого Пастуха не узнаете?

В ответ Филька шагнул вперед и угрожающе выставил топор:

— А вот я те-е-бе шею сейчас топориком-то поглажу! Будут те-е-бе сыны земли. Мы не бесы! Мы дети а-авве-е Васи-илие. Мы воины!

— Но, но, — Пастух предостерегающе поднял руку, в голосе его появились металлические нотки. — Опусти топор, воин. Именно к вашему авве Василие я и иду. И он будет очень недоволен, если со мной что-то случится.

Филька опустил топор и сделал шаг назад. Тимошка задумчиво теребил бороду. Гномы думали. Наконец, Тимошка сказал:

— Почем нам знать, что ты тот са-а-амый Пастух. Ты от сатаны отрекаться не хочешь. Зна-а-ачит враг нам!

— Так что мы еще, бра-а-ате, думаем, — вскричал вспыльчивый Филька и снова занес топор. — Я сразу в духе понял, это даже не чело-виек, это гри-и-иб, это бесовское наваждение. Каза-аб-дуб его по шее и идем дальше!

— Царь грядет! — Вдруг громко сказал Пастух.

Гномы опешили. Опустили топоры, заулыбались.

— Чего ж ты сразу не ска-азал заветные слова? — вопросил Пастуха Тимошка.

— А вы и не спрашивали… Ладно, помогите подняться старику. Вы в монастырь? Тогда нам по пути.

Пастух и гномы тронулись в сторону катакомбного монастыря.

— А ведь вы могли меня зарубить. Или как там у вас, каза-аб-дуб, — сказал гномам Пастух.

— Прости, бра-а-ате, наш грех не смирения, — ответил Филька.

А Тимошка добавил, — а-а-вве-е Васи-илие говорит: лучше лишний раз зарубить, чем впасть в сети вражьи и погибнуть и ве-е-ечно в геенне гореть. Он нас и бла-а-агословил найти и убить лесных демонов.

— А а-а-авве Васи-и-лие благословляет сам страшный и ослепительный а-а-ангель, — пояснил Филька.