Капитан Брамы - часть вторая (гл. 16-18)

«Ну, вот и встретились»

Брошенная дорога представляла собой две колеи, выложенные бетонными плитами. Плиты местами отсутствовали, местами были расколоты и торчали отдельными фрагментами из земли. Но, тем не менее, это была первая сносная дорога, после того как мы спустились с холма.

Мы быстро шагали вперед. Капитан рассказывал мне и отцу Ивану краткую историю дороги: мол, бывшая военная трасса на отдаленную и теперь так же брошенную станцию ПВО. Не совсем ясно, каким образом дорога, из мира людей, с такой четкостью отобразилась здесь. Капитан предположил, что, возможно, всему виной мощное излучение, что давала станция ПВО.

Прямо по курсу, далеко за лесом, показались холмы (конечный пункт нашего похода). Холмы были огромны, еще больше чем в Алексеевке; целые горы! На их пепельно-дымчатых склонах виднелись яркие зеленые точки деревьев. Уже по этим точкам можно было представить размер холмов.

— Так какой же все-таки окончательный план? — спросил стражей отец Иван.

— План теперь полностью ясен и очерчен, дерево дало лист, — ответил Белодрев. — Пора вам его поведать.

Белодрев изложил план.

Все самое опасное стражи брали на себя. Нам, человекам, а вместе с нами Пестрому, надо было только войти в катакомбы и забрать у отца Василия церковное имущество. И если все будет идти, как задумано, нам ничего не угрожает. А вот стражи рискуют жизнью. Капитан сказал об этом Белодреву. Белодрев ответил, что главное, это мы, человеки, и то, что мы должны сделать — остановить отца Василия. Все остальное неважно. Если они и погибнут под топорами народа гор, то с радостью уйдут на тот Берег. А вот если погибнем мы, все потеряет смысл.

Что ж, нам осталось только поблагодарить наших необычных друзей. Если б не они и Отшельник, то наш поход был бы обречен на полный провал. Пока уточняли детали плана, впереди показалась маленькая фигурка. Она шла нам навстречу.

— Идет, — сказал Клен, — сын гор идет. Его зовут Топ. Он вспомнил свое имя, это хорошо.

— Друзья-человеки, — обратился к нам Белодрев, — встаньте-ка вы аккуратно вот за эти деревья. Что б сразу этого… гнома не смущать. Мы вас позовем.

Мы сошли с дороги и встали за ближайшее дерево. Сильно не скрываясь. Отец Иван предложил присесть. Мы присели, но маскировка у нас все равно была слабой. Зато все было хорошо видно:

Вот небольшой человечек стремительно приближается к стражам. Глядя на человечка, мне хотелось улыбнуться — лилипут с большой головой в ярко красной шапочке, в каком-то нелепом театральном кафтане и сапогах.

— Одет как крепостной лакей при дворе богатого помещика, — заметил отец Иван, — это их отец Василий так одел? Или это их обычная одежда?

Капитан пожал плечами:

— Ничего не могу сказать, сам впервые вижу этот народ. Но предполагаю, что это не их настоящая одежда. Возможно, демон, искусивший отца Василия, так их одел. Мол, образец идеального послушника, с точки зрения демона, конечно.

— Хороши послушники. Нет слов. Сюда бы нашего епископа, что б он сказал…

Человечек по имени Топ подошел к стражам. Сняв свою красную шапочку, он низко им поклонился. Стражи поклонились в ответ. Между ними завязалась беседа. Слова почти не долетали до нас. Но по отдельным гортанным звукам можно было догадаться, что разговор шел на непонятном нам языке.

Говорил в основном Топ. Говорил и все прикладывал руки к груди, как будто извинялся за что-то. А стражи все успокаивали гнома, похлопывали по плечам. Брат даже обнял его. Закончив говорить, Топ попросил напиться воды. Теперь стражи задавали вопросы, и гном им отвечал. Даже сел на корточки и, взяв палочку, стал чертить ей на земле.

— Кажется, план катакомб рисует, — догадался Капитан.

Наконец, стражи стали что-то объяснять Топу и показывать в нашу сторону. Топ понимающе кивал головой.

— Друзья! — крикнул Пестрый, — выходите. Сын земли хочет с вами познакомиться.

Вблизи Топ уже не казался столь умилительным и смешным. Несмотря на маленький рост (где-то чуть больше половины обычного человеческого роста), он был необычайно широк и плотен. Во всей его угловатой, будто из камня выточенной фигуре, чувствовалась огромная сила.

Да, пожалуй, они неплохие войны.

— Здра-а-авствуйте, лю-ю-юди! — обратился к нам Топ. И протянул руку.

Слова приветствия он произнес весьма странно. Не просто растягивая гласные, а как бы выворачивая все слово наизнанку и разделяя на отдельные фрагменты. И уже эти фрагменты соединяя гортанными гласными.

Вслед за Капитаном я пожал руку Топу. Ладонь была словно каменная. Маленькие глазки гнома цепко, но дружелюбно, смотрели на меня. Сразу ниже глаз начиналась чуть рыжеватая растительность, переходящая в ухоженную бороду почти до пояса. Лицо Топа сияло.

Наверное, все вспомнил — подумал я.

— Да, главное он вспомнил, — сказал Белодрев, — все, как и предполагал Серебряный. Так что наш план полностью сходится.

— Что сходится? — спросил Капитан.

— Топ вспомнил, куда они шли, до того, как стали рабами Василия, — сказал Клен. — А вот откуда шли, вспомнил пока очень плохо… Сплошная пелена тумана. Какие-то большие горы. Им стало там трудно и непонятно жить. Тогда два десятка самых выносливых и сильных представителя их народа отправились в поход, сюда. Здесь, вблизи Истока, почти на берегу моря, есть у них священная пещера. Так что Серебряный был прав: пещера есть! Именно в нее-то мы и должны, друзья-человеки, заманить детей гор. В пещере, как верно увидел Серебряный, один из святых камней этого народа, очень важный камень и большой. Это Раха-а-халд. Путешественники должны были добраться до этого Раха-а-халда и понять, как им быть дальше…

Раздалось частое и сухое покашливание. Это кашлял Топ и при этом быстро кивал головой.

— Наш друг Топ выражает согласие, — пояснил Белодрев. Топ перестал кашлять и сказал глухим голосом:

— Надара.

— Благодарить будешь потом, друг Топ, когда с братьями войдешь в священную пещеру, — сказал Клен и улыбнулся. — А сейчас слушайте дальше. В конце пути путешественники повздорили. У них закончились драгоценные металлы и камни. А значит, стало плохо с едой. Один из его народа, оказался очень порченым. Он стал мутить воду среди путешественников. Он говорил, что нет никакой святой пещеры. Это все сказки древних. Кончилось тем, что он сбил всех с пути. Вместо юга, они пошли на север. Дошли до брошенной вашим народом военной станции, там и попали под чары демона. А гном, что мутил воду теперь старший. Василий дал ему имя Гришка.

Клен замолчал. Несколько секунд стояла всепонимающая тишина.

— А камни и металл они, что, на еду меняют? — нарушил тишину Капитан.

— Совершенно верно, — подтвердил Клен. — Сбывают свои дары серым. Серые обожают все блестящее. Ну, а серые им дают еду.

— Дают еду? — удивился я. — Что-то когда их котлован проходили, я еды не заметил. Где ж они ее берут?

— У вас.

— Воруют?

— Не совсем. Серые очень хорошо к вам приспособились. Это… это как ваши кошки. Да, точно. Кошки. Только невидимые для вас, и более умные. Поэтому много ваших вещей как бы отражается в их мире. Ну, вот как эта дорога, по которой мы идем.

— Удивительно, — задумчиво сказал отец Иван, — как чудно все устроено… да, Клен, продолжай.

— И так же отражается ваша еда. Серые делают даже запасы в своих норах. Что же касается тех несчастных, в котловане, их, скорее всего, кормят пришельцы с кургана. Плесенью.

— Чем?! — воскликнули Капитан и отец Иван почти одновременно.

— Особая питательная плесень, — невозмутимо ответил Клен. — Темные ее выращивают прямо в кургане. Она и голод утоляет и дает нечто вроде темного забвения. И опьянения.

— Ясно, — сказал я, — нечто вроде грибочков. Понятно теперь, чего они такие безумные были.

— Друзья, — воскликнул Брат, — может, это, поедим перед главным делом?

Есть нам не сильно хотелось. Впрочем, подкрепиться не мешало бы все равно. Бог весть, когда теперь покушаем. Но я так понял, предложение поесть было сделано больше для Топа. Вот почему Белодрев сразу согласился.

И действительно, гном был весьма голоден. Покончив с трапезой, Топ отказался от воды стражей. Порывшись в своем дорожном мешке, он извлек самую обыкновенную литровую бутыль пива марки «Рогань Традиционное Монастырское». Я глазам своим не поверил.

— Авве Ва-а-асилие не бла-а-гословляет, — сказал он нам. — Но те-е-еперь можно. Те-е-еперь я другой.

Топ достал большую деревянную кружку и вылил в нее пиво.

В небе показалась большая белая чайка. Она сделала над нами круг и с тревожным криком умчалась в юго-восточном направлении.

— Отшельник торопит, — сказал Белодрев, — время удобное. Все рабы Василия на улице. Готовятся к войне. Идемте. План катакомб объясним на ходу.

Топ несколькими огромными глотками покончил с пивом. И бодро, почти не выворачивая слова, сказал:

— Я готов.

Через час достигли границы Брошенного леса. Мертвый Пастух так и сидел на том же месте и в той же позе под деревом — да, это был именно тот зловещий пастух овец, с которым нам довелось встретиться при выходе с Черноморки. Именно тот.

Стражи пропели над ним короткую и печальную песнь, а отец Иван прочитал такую же краткую заупокойную молитву. Я поймал себя на мысли, что мертвый Пастух выглядит даже лучше, чем живой. Как не кощунственно это звучит. Но мертвые стеклянные глаза все же не так страшны, чем глаза полные запредельной потусторонней ненависти.

— Какая тяжелая здесь атмосфера, — сказал отец Иван.

Мы покинули мертвого Пастуха и ускоренным шагом двинулись дальше. Брошенный лес остался позади. Теперь нас обступали со всех сторон огромные, словно горы, холмы. Дорога то петляла между ними, то взбиралась на их плоские желтовато-белые песчаные вершины.

Вскоре показалась оставленная воинская часть. Правильней, наверное, сказать — позиция. До части несколько призрачных одноэтажных домов с покосившимися мачтами антенн, на вершине громадного отдельно стоящего холма, не дотягивали. Дома были длинные, как бараки в Черноморке и частично обрушенные. Пыльная серая дымка витала над ними. Брошенная позиция напоминала мираж, готовый вот-вот растаять. Мы остановились.

— Пора, — сказал Пестрый.

Капитан повернулся к отцу Ивану:

— Батюшка, благословите, — тихо попросил он.

Отец Иван благословил и обнял его:

— Друг, Николай, ты мне прямо как родной стал. Господи, только бы все получилось у нас. Я так переживаю.

— Все мы переживаем, — сказал Клен поразительно спокойным голосом, — не переживайте, все будет хорошо.

— Верно, — подхватил Пестрый, — все будет хорошо… Веди нас, Топ.

Гном важно кивнул головой и двинулся в сторону оставленной позиции. Следом за ним Пестрый и Капитан. Топ должен был провести их к тайному лазу в катакомбы. По той самой тропинке, по которой уходил от отца Василия сам. Лезть обратно в катакомбы Топ наотрез отказался. Боюсь стать прежним — заявил он нам. Так что Капитану и Пестрому оставалось в одиночку обшарить логово отца Василия. Взять церковные ценности и выдвигаться к главной келье, «игуменской».

А мне и отцу Ивану предстояла беседа с «игуменом», в этой самой келье. Если, конечно, нас не прибьют раньше его рабы. Хочется верить стражам, но, увы, страх сильнее.

— Идемте, — сказал Белодрев, — осталось совсем немного.

— Вы, — обратился Белодрев к отцу Ивану и ко мне, — идите теперь чуть вперед. Мы немного отстанем, чтобы в случае чего успеть спрятаться. А вы смело шагайте, говорите им, что к Василию идете. Они вас не тронут. Не бойтесь. Мы читаем мысли Василия, что звучат в их головах.

Я и отец Иван тяжко вздохнули и двинулись быстрым шагом вперед. Дорога несколько раз круто повернула, а потом мы услышали голоса. Грубые гортанные голоса, выкрикивающие, кажется, какую-то команду. Что-то вроде «аза-аб-дуб». И снова все мое нутро похолодело от страха. Отец Иван выглядел не лучше. Но шаг мы не сбавляли.

Дорога вывела нас на небольшую поляну перед высоким конусообразным холмом, со срезанной вершиной. Именно отсюда и раздавались голоса. С десяток, если не больше, родственников Топа носились по поляне и махали устрашающими огромными топорами. Со стороны все их движения напоминали причудливый, сложный танец… если б только не зловещие топоры.

Из толпы «танцующих» отделился один гном. Выставив вперед топор, он двинулся прямо на нас. У меня сердце ушло в пятки. Не доходя до нас несколько шагов, гном остановился и прокричал:

— Ни ша-а-агу вперед, слу-у-ги анти-и-христа!

Мы остолбенели. Тут появился другой гном, толстый и важный, с густой черной бородой. Он оттолкнул кричавшего гнома в сторону и обратился к нам, почти не выворачивая слова:

— А-авве Василие ждет вас. Идите прямо. Видите вход? Идете туда. В мона-а-астырь. Будет стена. Нажмете на рыбку, войде-е-те в коридор, нитки-веники. Потом пря-я-мо по коридору. Будет лестница. Идите по ней наверх. И та-ам увидите.

И гном даже нам поклонился. Я обратил внимание, что гном без топора, зато на груди у него болтается та самая «рыбка», а рукава и полы кафтана прошиты золотыми нитками и украшены блестящими самоцветами.

Гришка, — догадался я, — старший гном.

Мы неспешно двинулись вперед. Остальные гномы (а они перестали махать топорами, как только заговорил с нами Гришка) кланялись нам и как заведенные повторяли:

— Простите нам наше несмирение. Простите нам наше несмирение…

От этой картины было и смешно и страшно одновременно.

Мы миновали несколько ступенек, высеченных в камне, и уже почти вошли в катакомбы, как на нашем пути оказался невысокий, чуть полноватый человек, лет 30-35. У него было круглое, бледное лицо и жидковатая, но длинная бородка. Человек был в черном подряснике. Увидев нас, он широко улыбнулся и дружелюбно взмахнул руками:

— Ну, вот и встретились, — сказал он.

Матрица

— Идемте ко мне в келью, что стоять-то, — продолжил полнолицый человек с самой теплой нотой в голосе и сделал нам пригласительный жест.

Мы оказались в длинном полутемном коридоре. Где-то впереди тускло горела электрическая лампочка, словно маяк.

Внезапно я понял, откуда взялись все эти катакомбы:

Это же так просто — если на вершине холма стояла станция ПВО, что просвечивала своими радарами далекий турецкий берег; то здесь, под холмом, у военных были подземные коммуникации. Их-то и занял отец Василий…

Дойдя до конца коридора, мы уперлись в стену. На стене, прямо над нами, висела большая икона, изображающая Страшный Суд. Под иконой была нарисована «рыбка» (точно такая же, как в ограбленной краснокутовской церкви). Свет единственной электрической лампочки падал прямо на икону и на «рыбку». Встав под икону, напротив «рыбки», полнолицый человек надавил руками на стену. Ровный квадратный кусок стены, размерами с небольшую дверь, плавно и бесшумно поехал вглубь.

— Умеют же делать, земляные черти, — небрежно бросил нам человек в черном подряснике.

Вошли в следующий коридор, освещенный уже гораздо лучше. Полнолицый толкнул дверь: толстая каменная плита послушно поехала назад и с легким костяным стуком встала на место. Теперь сзади нас была сплошная стена.

Да, явно не военные делали, — подумал я, — работа гномов. Кого ж еще? С такими дверьми можно держать любую оборону…

— Добро пожаловать в катакомбный монастырь во имя Апостола и евангелиста Иоанна Богослова, — торжественно сообщил нам полнолицый человек и пригласил жестом следовать дальше, по коридору.

Первые метров тридцать коридор был сплошным и напоминал не столько «монастырь», сколько тоннель метро. Над нашими головами, по левой стене, змеился черный кабель, а в лицо нам еле заметно дышал теплый подземный ветер, пахнущий чем-то техническим, кажется соляркой. Наконец, справа от нас показался большой проем. За проемом виднелась просторная пещера с каменными скамейками. Пещеру освещал тусклый, непонятно откуда струящийся полусвет.

— Это у нас Царская Палата, — гордо сказал нам наш провожатый.

Шагов через десять, с другой стороны коридора, нам открылся еще один проем. За ним также находилась пещера. Но в ней все утопало во мраке.

— А тут у нас трапезная.

Нам как будто проводили экскурсию. Отец Иван даже хмыкнул, но ничего не сказал. Дошли до винтовой лестницы. Коридор уходил дальше и терялся во мраке. В глубине коридора одиноко горела единственная лампочка. Но она не могла развеять тьму.

— Там у нас кельи для… в общем, хозяйственные постройки, шахта, генератор, все системы жизнеобеспечения, — сказал полнолицый…

Все верно, все, как Топ рассказывал. Только про кельи для гномов наш провожатый постеснялся сказать, оно понятно — нелюдь…

— Монастырь может быть полностью автономным, — продолжал полнолицый, — мы тут как никак целую зиму перезимовали… Прошу.

Поднялись по винтовой лестнице наверх. Здесь тоже шел коридор, но только в одну сторону, и в нем было гораздо больше света.

— Тут у нас кельи для людей, — сообщил нам наш провожатый.

Дойдя до конца коридора, мы поднялись еще по одной короткой лестнице и буквально уперлись в узкий проход в стене.

— Узок путь в Царство Небесное, — прокряхтел полнолицый, протискиваясь в проход. Следом вошли мы. И оказались в небольшой, но уютной комнате — келье.

Келья представляла собой пещерку, освещенную приятным, немного рассеянным дневным светом. Свет падал непонятно откуда (не было ни окон, ни каких-либо отверстий); казалось, свет просачивается прямо сквозь стены.

В келье стоял топчан, стол; был даже компьютер и роскошная настольная лампа с зеленым абажуром. Сразу за столом возвышался деревянный иконостас. У основания иконостаса я увидел небольшую полку. Полку «украшали» две «рыбки».

…Интересно, владеет ли сам отец Василий этим оружием?..

На столе лежала толстая распечатка каких-то материалов. Прежде чем полнолицый убрал их со стола, я успел прочесть одно заглавие:

Святая опричнина в России (Россию преобразят короткие, но эффективные репрессии).

— Присаживайтесь, — предложил нам наш провожатый, указывая рукой на топчан.

Мы сели и тут снаружи до нас донеслись отдаленные крики гномов:

— Демоны, демоны, аза-а-дуб, аза-а-дуб, демоны…

Мы напряженно замерли. Человек в черном подряснике застыл, облокотившись рукою об стол. Через минуту крики стихли. Человек в подряснике вздохнул, опустился на стул напротив нас:

— Искушения, искушения, — тихо сказал он и обратился к отцу Ивану, — а я Вас давно жду. Вы, надо полагать, новый краснокутовский священник, отец Иван?

— Надо же, — ответил батюшка, — даже имя мое известно. А Вы, стало быть, отец Василий?

— Да, это я, — согласился полнолицый и тяжко вздохнул, — полагаю, у вас ко мне есть вопросы?.. Как видите, я не прячусь. Это я дал команду вас пропустить.

— Вопрос у нас один, — сказал отец Иван, — даже не вопрос, а законное требование… Отец Василий, отдайте то, что Вы взяли в церкви. А еще лучше, возвращайтесь в церковь сами.

— Отец Иван, разве Вы не видите, что творится в церкви? Что творится?!

— Не понимаю…

— Прошу меня выслушать, — перебил отец Василий, — тогда вам будет понятно все…

Он говорил, наверное, с полчаса. Начал тихим, умирающим голосом, но под конец распалил сам себя чуть ли не до крика. На его бледных полных щеках постепенно проступал матовый румянец.

Проповедником он оказался неплохим, но многое им сказанное было ожидаемым. Впрочем, некоторые моменты были мне интересны, как бывшему «борцу с антихристом».

Отец Василий начал с того, что привел пророческие слова какого-то прозорливого старца Рафаила о том, что в последние времена церковь будет как блудница, сидящая на звере, — это будет уже антихристова церковь, а настоящая Церковь Христова уйдет в катакомбы.

После этого на нашу голову хлынул целый поток пророчеств известных и не очень святых. Все эти пророчества, так или иначе, были каким-то образом связаны с катакомбами, в которых мы сейчас сидим. Создавалось ощущение, что бегство иеромонаха в пещеры — это предсказанный еще Апокалипсисом Иоанна Богослова уход Истинной Церкви в пустыню.

В бой пошла тяжелая артиллерия. Отец Василий выдержал театральную паузу и торжественно сообщил:

— Время ухода Церкви в катакомбы настало. Официальная патриархия окончательно предалась антихристовому духу. В ее храмы, по пророчеству Лаврентия Черниговского[1], ходить уже никак нельзя. Ибо соль потеряла силу. Об экуменических шабашах и культе мамоны даже не говорится. Это все знают. Полное презрение князей церкви, епископов и митрополитов к своим же братьям во Христе. Вот что страшно. С еретиками и жидами лобызаются, а своих сторонятся.

— Разве Вы, батюшка, не знаете этого? — обратился к отцу Ивану иеромонах. — Где братская любовь между нашим епископом и нами, простыми священниками и монахами? Где?! Нет ее! Вместо нее тягостное антихристово бремя, бремена неудобоносимые, фарисейские, как в Евангелие. Вот Вас, не считаясь с Вашей семьей, владыка кинул в эту дыру. И пропадите Вы здесь пропадом, епископа это не волнует! Пропадете, другого пошлют. Что с того, что семья ваша нуждается!

Отец Иван пошевелился, иеромонах попал в его «болевую точку»:

— Допустим, соглашусь с Вами по поводу архиерея. Допустим… Но не соглашусь с Вашими поступками. Ответьте мне, и не надо пророчествами прикрываться; зачем Вы ограбили собственную церковь, бежали в эти катакомбы, натворили тут дел. Зачем?!

— Зачем! — вскочил отец Василий (на его щеках уже во всю играл матовый румянец, а округлое лицо как бы натянулось, приобрело волевую решимость), — хорошо, раз Вас пророчества и знамения не убеждают, я скажу самое главное…

И отец Василий заговорил о страшном жидовском иге над Русью Святой. Иге, предсказанном еще святым прозорливцем Авелем[2].

— …Гуманизм, экуменизм, дряблое непротивленчество — вот оковы жидовского ига! Но близко освобождение! Через две недели грядут знамения гнева Божьего, невиданные природные катаклизмы. Власть на Руси Святой и здесь, на этих землях на краткое время полностью станет сатанинской. Начнутся лютые гонения на истинных христиан. Бесы примут облик человеческий, придя в наш мир вот через такие капища, как здешняя Брама. А еще через полгода придет избавление. Грозный царь, посланный самим Господом, высадится прямо на эти земли. Отсюда начнется победоносный поход на Москву…

В этом месте я не удержался и спросил иеромонаха об источнике таких странных пророчеств.

— Откуда такие данные! — воскликнул отец Василий, и, не сбавляя темпа, принялся рассказывать, как ему недостойному явился ангел последних времен. И как привел его в эти катакомбы. И как знак того, что власть его от Господа, ангел дал ему в послушники земляных духов, нелюдь, или гномов. И сказал, что Господь намерен сотворить из гномов новых детей Авраама. Лучших воинов грозного царя. В посрамление нам, православным христианам. За то, что мы не боремся с жидовским игом. Только в Интернете друг с другом грыземся, одна болтовня….

— … Все больны интеллигентщиной, диссиденщиной, растлены гуманизмом! — вещал отец Василий. — Вот земляные и научат всех этих так называемых монархистов, лже-опричников: как беспощадно разить экуменистов и прочих божьих врагов! Царь грядет, братья!!! — пронзительно прокричал отец Василий и, протянув нам правую руку как бы для приветствия, продолжил:

— Присоединяйтесь! Присоединяйтесь ко мне! Вместе пересидим бедствия в катакомбах. Встретим царя. И будем вместе с государем жидовствующих собак в Москве-реке топить! Вот веселье-то будет! Очистим Святую Русь от жидов. И будем радоваться вместе с государем! И будут колокола звонить по всей Руси. И не будет больше проклятых жидов-олигархов и этой дьявольской демократии. И не будут нас спаивать и уничтожать! И мы станем братьями друг другу! И сестры наши в нарядных платьях…

Иеромонах остановился, видимо, живо переживая только что сказанное. И тут раздался голос Николая (мы и не заметили, как он вошел):

— Отец Василий, Вы что? — он смотрел на иеромонаха широко открытыми глазами, и в глазах был ужас. — Ведь это сатанизм чистой воды, то, что Вы сейчас говорили. Как же можно веселиться, убивая?! Как?! Даже если они и негодяи. Даже если они враги!

Отец Василий какое-то время разглядывал Капитана, как бы припоминая: кто это?

— А, Николай из Брамы, — сказал он с недоброй улыбкой на лице, — как же я забыл… провожатый…. Зря вы ему доверились. Это же местный бесноватый. Одержимый, человек с двойным дном! С виду хлипкий интеллигентик, а на деле: страшный оккультист! С демонами общается, хочет их в наш мир привести. Не общайтесь с ним!

— Нашли? — обратился отец Иван к Николаю.

— Да, все нашли. И Чашу… Кроме… кроме главного, этого.

— Антиминса?

— Да.

Отец Иван повернулся в сторону отца Василия:

— Спектакль окончен, — сказал он. — Отдайте Антиминс. И разойдемся.

— Вот как, — иеромонах скрипнул зубами. — Так ты, батюшка, так ничего и не понял. Я поражаюсь! Я поражаюсь твоей духовной слепоте! Через две недели бедствия, гнев Божий!

— Отдай Антиминс!

— Вот заладил… Святыне не лежать на престоле антихристовом. А у тебя и твоих спутников пути назад нет. Либо встаете со мной под знамена царя, либо… вас всех, как плевелы… сами понимаете. Скоро вернуться мои гномы.

— Они не вернуться, — сказал Капитан. — Они уже далеко. Их ведут в надежное место…

— Тебе почем знать, бесовское отродье?! Впрочем, догадываюсь… проклятые лесные демоны… Как же я не сообразил? Надо было часть нелюди оставить здесь, под началом Фильки.

— Отдай Антиминс, — повторил отец Иван более мягким голосом. — Отец Василий не сходи с ума. Я понимаю, аномальная зона, бесовское прельщение, с каждым может быть. Господь тебя любит…

— Хватит!!! — внезапно провизжал отец Василий и ударил рукой по столу. Его полное лицо перекосилось от злобы. Матовый румянец на щеках пошел темно-багровыми пятнами.

Неужели демон-искуситель вернулся, — подумал я, — неужели они прорвали завесу!

Словно подтверждая мои мысли, отец Василий посмотрел куда-то вверх и влево. Глаза у него потемнели и как-то неестественно округлились:

— Последний раз спрашиваю, — вопросил он нас дрожащим от ярости голосом, — намерены ли вы отрястись от праха жидовского и встать под знамена царя, а?!

— Отдай Антиминс, — снова повторил отец Иван.

— Да свершиться суд Божий, по молитвам грозного царя! — страшно прокричал отец Василий и кинулся к Иконостасу. В руках у него оказалась «рыбка».

Отец Иван среагировал мгновенно. Быстрым ударом ноги он выбил «рыбку». Плоский вытянутый диск с глухим стуком упал на пол. Внутри диска задребезжало, как будто что-то сломалось.

Отец Иван обхватил отца Василия за шею и повалил на топчан, лицом вниз. Упершись коленом в спину иеромонаху, он схватил двумя руками его ногу и стал тянуть к своему колену. Я вспомнил, что когда-то в юности будущий батюшка занимался самбо; и то, что он сейчас делает — это классический болевой прием, словно с учебника списанный.

— Будь ты проклят, поп антихристов! — хрипел отец Василий.

— Отдай Антиминс! Ногу выкручу!

— Жидовское отродье, не получишь… ой, больно! Что ты делаешь?

— Отдай Антиминс!

— Не отдам! Ой! Ногу сломаешь, сатана!.. Будь ты… Ой! Больно! Под подушкой! Возьми!

Не отпуская ногу отца Василия, отец Иван быстро просунул руку под подушку и вытащил оттуда свернутый Антиминс.

— Ну вот, так гораздо лучше, — сказал он и отпустил ногу отца Василия.

Иеромонах остался лежать на топчане без движений. Появился Пестрый. Вид у него был встревоженный:

— Друзья, что происходит? Крики, шум! Как ураган. Я был внизу. Тут почувствовал присутствие духа с кургана. Короткое, но сильное… как черный ветер. Пока сюда бежал, дух исчез. Как что-то спугнуло.

Взгляд Пестрого упал на валяющийся на полу диск:

— О, дастардар-у…, оружие народа гор.

Пестрый протиснулся в келью и поднял с пола «рыбку»:

— Ого, эта штука заряжена. Если уметь ей пользоваться, всех нас легко можно перебить.

— Кто здесь? — спросил отец Василий, не отрывая лица от подушки.

— Не переживайте, — сказал Капитан, — это… это… страж. Благое существо. Хотя Вы и повинны в крови этого народа, который, кстати, не сделал ничего плохого Вам. Но Вас искусил демон. Мы понимаем.

— Демон, — повторил отец Василий, по-прежнему не отрывая лица от подушки. — Да, конечно, демон. Несложно догадаться, раз Николай из Брамы здесь, то и демон где-то рядом.

— Что ж, поделом мне. Наказуя наказуеши мя Господи. Я оказался недостойным. Я приму наказание…. Нет, Господи, я не могу сейчас умереть! Будь ко мне милосердным! Я должен увидеть царя!.. Глупец, малодушный глупец. Что эта бренная жизнь по сравнению с Вечностью…

— Отец Иван, ты ему ничего не повредил? — спросил я. — Кажется, он бредит.

— Упаси Господи! Я же аккуратно. Только ногу, обычный болевой прием.

Пестрый склонился над лежащим отцом Василием:

— Неужели я его так напугал?.. Или так тяжка утрата того, во что верил?

Пестрый положил руку на плечо лежащего иеромонаха:

— Послушай, человек, я не собираюсь тебя мучить или убивать. Ты поступил плохо. Но я не сужу тебя. Ты был сам не свой, под чарами пришельцев.

Отец Василий оторвал лицо от подушки. Посмотрел отсутствующим взглядом на Пестрого, потом оглядел всех нас.

— Матрица, — тихо сказал он, — да, да, матрица. Фильм такой… был. И у меня было такое ощущение, что все вот так произойдет… Вы все явитесь. Да, явитесь. В Матрице… Поэтому, поэтому вас нет. Я сплю…

Отец Василий уронил лицо в подушку:

— Я сплю, — повторил он, — сплю. А когда проснусь, все будет, как и должно быть. Я увижу свою прежнюю келью. И отец Ферапонт…

Отец Василий пробормотал что-то совсем неразборчивое и, кажется, заснул.

— Матри-у-ца, — повторил Пестрый и аккуратно положил руку иеромонаху на затылок. — Пусть будет Матри-у-ца. Сон. Отдых. Спи.

Пестрый тихо запел. Через пять минут отец Василий спал глубоким сном.

Исток

Все шло отлично. Немного, правда, рисковали, пока бежали по открытой местности — холмы защищали мало. Особенно непросто пришлось возле холма с брошенным человеческим поселением. Здесь дорога была прямой, без поворотов. Их счастье, что никто из гномов не догадался применить «рыбку». Цепкий глаз Клена сразу заприметил, что «рыбки» были у Гришки и еще двух его соплеменников.

Достигнув Брошенного леса, стражи с облегчением вздохнули. Здесь они в своей среде. Боялись только, что гномы вдруг повернут обратно. Но нет, четко, как человеческие машины, они исполняли приказ «игумена»: «догнать и убить!»

Со страшным треском дети гор вломились в заросли Брошенного леса. Стражи повели их на юг, в сторону моря. Вели голосами, поэтому шумели, как только могли. Гномы следовали по пятам, не отступая. Через полчаса показались небольшие, круглые холмы, похожие на причудливые походные шатры. Они миновали огромный ствол поваленного дерева, виденный Серебряным в тонком сне. Священная пещера была совсем рядом.

Вот и поляна, а на ней отдельно стоящий холм, чем-то напоминающий гигантский гриб, со съехавшей шляпой. Священная пещера здесь. Остается найти вход, тщательно спрятаться и обманными голосами заманить гномов в пещеру (самая трудная часть плана).

Вход должен быть с восточной стороны. Там, где «шляпа» холма резко задрана вверх — ровная каменная стена и в ней вход в пещеру.

Они обогнули холм, и тут Клен закричал:

— Вход, вход завалили!

В отчаянье стражи кинулись разбирать завал руками. Завал был свежий, сделанный наспех, — ветки, небольшие стволы деревьев, песок. Все это можно легко раскидать, при наличии времени, но его-то как раз и не было. На поляне уже показались гномы.

— Отступаем в лес, — сказал Белодрев, — быстрей!

Он и Клен кинулись под деревья. Остался Брат.

— Брат, отступай! — крикнул Клен.

— Ведите их вокруг холма, — Брат распрямился, показывая рукой куда вести, — я успею разо…

Он не договорил. В воздухе что-то низко прогудело, как будто пролетел огромный шмель. Брата резко качнуло, словно молодое дерево при сильном порыве ветра. В районе груди, наискосок, прочертилась черная полоса, вспыхнула багровым пламенем. Брат упал разорванный почти пополам.

Из-за дерева показался Гришка с «рыбкой» в губах. Клен с Белодревом метнули в него свои золотистые шарики. Выронив «рыбку» Гришка замахал руками и свалился, лишившись чувств. Второй гном поднес к губам «рыбку». На его голову стремительно обрушилась большая белая чайка. Чайка возникла будто из ниоткуда. Гном отчаянно замахал руками, прогоняя птицу и потерял свою «рыбку». Белая чайка метнулась в кусты.

Оставшиеся гномы подняли боевые топоры, готовясь к атаке. Дальше произошло нечто невероятное; гномы на мгновение замерли, развернулись и кинулись обратно, подхватив Гришку.

Белодрев и Клен бросились к убитому стражу. Брат лежал неестественно вытянувшись, разорванная плоть еще дымилась. Белодрев нагнулся и прикрыл ему глаза:

— Да будет благословленным для тебя путь на другой Берег.

Из-за кустов показался взволнованный Отшельник:

— Опять убийство! — воскликнул он, — проклятые «рыбки»… Я предупреждал, что они опасны.

Белодрев и Клен почти не видели и не слышали Отшельника, они пели грустную песню над убитым Братом.

— Друзья, — настойчиво перебил их Отшельник, — не время петь песни. Брат молод, его душа еще не успела прикипеть к этой земле. Она легко найдет дорогу на Другой Берег. А мы, если будем распевать здесь песни, потеряем остальных, в том числе человеков.

При слове «человеки» стражи вскочили.

— Почему они повернули? — тревожно спросил Клен Отшельника.

— Разве вы не почувствовали присутствие пришельца с кургана? — вопросом на вопрос ответил Отшельник.

Стражи отрицательно помотали головой.

— Дух был здесь, — продолжил Отшельник, — видимо, смог пройти завесу. Очень сильный дух, наверное начальник всех пришельцев с кургана. К счастью завеса сильно ослабила его силы. Однако их ему хватило, чтоб перестроить мысли рабов Василия. Он внушил им срочно возвращаться.

— Опередите их! Они тащат Гришку, значит, движутся медленней. Попробуйте их еще раз заманить к пещере. Я найду Топа, видимо, сын гор заблудился в лесу. Топ разберет завал. Если не получится заманить, бегите навстречу Пестрому и человекам. И на Поющую Косу. Я, как отыщу Топа, тоже туда. Попытаюсь попросить помощи на море.

***

Шедший впереди нас Пестрый внезапно остановился. Лицо у него побелело:

— Брат, — прошептал он, — Брат покинул тело. Они убили его. Друзья, беда, надо торопиться… Белодрев говорит, что дети гор движутся в нашу сторону.

У меня опять похолодело под сердцем. Воображение тут же нарисовало картинку бегущих нам навстречу гномов с огромными топорами. Нас рубят «в капусту». И все. Конец. Кто и что будет здесь искать? Миссия окончена.

— Отец Василий спит, но дело его живет, — мрачно пошутил отец Иван.

Пестрый «добавил оптимизма»:

— Бежим! Надо как можно быстрее достичь Брошенного Леса. Если столкнемся с ними здесь, на открытой местности… сами понимаете.

Это мы понимали. Поэтому со всех ног кинулись вслед за Пестрым.

Достигли спасительного леса и бессильно повалились под раскидистую липу, с трудом переводя дух. Мы оказались гораздо слабее гномов и стражей. Пока переводили дух, все время прислушивались — не топочут ли где «духовные дети» отца Василия.

— Тревожная обстановка, — сказал, немного отдышавшись Капитан, — но наш поход движется к концу. И силы тьмы стараются помешать будущему союзу. Хорошо хоть, с отцом Василием обошлось.

— Да, с отцом Василием все, слава Богу, — откликнулся отец Иван. — Я думал, будет гораздо хуже… Пусть лучше поспит. Сон тоже лечит. Там, дай Бог, примет правильное решение. Я сразу к епископу не буду торопиться.

— Батюшка, еще отсюда надо выбраться, — напомнил я. — О гномах забыл?

— Стражи не допустят нашей гибели, — заверил Капитан.

— Да, жалко Брата, такой прекрасный народ гибнет ради нас. Неужели этот союз так важен…

— Друзья, отдохнули? — перебил меня появившийся Пестрый, — он ненадолго отходил в сторону, чтобы мысленно связаться со своими.

— Обходим холмы и идем на юго-восток. К Истоку. Поющая Коса уже рядом.

Со стариковским кряхтением поднялись и двинулись дальше, за Пестрым. Теперь холмы были от нас постоянно по левую руку, лес — по правую. А прямо, уже недалеко, нас ждало безбрежное море.

Море… Я ушел в воспоминания. Вспомнился день прибытия на эти земли. Ранняя весна, голые поля и лесопосадки, стаи чаек, запах моря и вспаханной земли…

Гномы появились внезапно. Выскочили из-за кустов, буквально в тридцати шагах от нас. «Духовных воинов» Василия было, кажется, раза в два меньше, чем мы видели на поляне, перед катакомбами. Однако это служило слабым утешением. Гномы выглядели весьма устрашающе — огромные топоры наперевес, почерневшие лица и маленькие, сверлящие нас глазки, горящие азартом охоты.

Важный рыжебородый гном поднял руку:

— Стоять, бесо-о-поклонники! Покаяние или смерть! — и гном устрашающе взмахнул топором.

Шедший впереди нас Пестрый остановился, так же, как и гном, поднял руку и приложил ее к сердцу:

— Сыны гор, послушайте меня, а потом можете убить. Мы нашли вашу священную пещеру! Вы ведь именно ее искали. Вспомните!

— Вот оно что, — зловеще проговорил рыжебородый, — пе-е-ещера. Да, демон, иска-а-ли, когда были бе-е-сами, язы-ы-чниками. Но те-еперь мы не бе-е-сы! Мы воины гро-о-зного царя. И вам, де-е-ти сатаны, не вернуть нас обратно! Да, не вернуть! Мы убьем ва-а-с, как вра-а-гов нашего спа-а-асения.

Дальше все напоминало кошмарный сон. Рыжебородый вскинул топор и страшным голосом прокричал:

— Каза-а-дуб!

— Каза-а-дуб! — закричали остальные гномы и кинулись на нас.

Пестрый обратил к нам свое белое, словно из бумаги, лицо:

— Бегите, бегите на юго-восток, к Истоку!

— Но… ты! — крикнул Капитан.

— Обо мне не думайте, — Пестрый ловко увернулся от топора, — бегите!

Я увидел летящего прямо на меня страшного черного гнома, с полуоткрытым оскаленным ртом. Липкая волна ужаса, почти как в Могильниках, сковала мне ноги. Я увидел свою смерть, — не спеша, неотвратимо, словно в замедленном кино, она заносила топор для смертельного удара.

В это же мгновение возле меня возник Белодрев. Он кинул золотистый шарик. Гном резко развернулся, выронил занесенный для удара топор и с криком кинулся в лес.

— На Косу! — сказал Белодрев, — только там наше спасение.

Дальше произошло самое страшное. Кто-то из гномов метнул странно изогнутый топорик, прямо в спину Белодреву. Раздался хруст, словно сломали дерево. Белодрев свалился на землю. Его спина окрасилась кровью.

На поляне появился Клен. Он стал метать золотистые шарики в гномов. Пестрый присоединился к нему. Рой золотистых шариков чем-то напоминал пчелиный. Шарики бешено носились над головами гномов и еле уловимо для уха звенели. Гномы вели себя так, словно на них действительно напал рой диких лесных пчел: они кричали, махали руками, бегали по поляне. Под конец бросив свои боевые топоры, скрылись в лесу.

Пестрый и Клен сразу же кинулись к убитому стражу. Следом мы. Гибель Белодрева, нашего мудрого вожатого, вывела нас из оцепенения.

Белодрев лежал лицом вниз. Капюшон был откинут. Виднелась длинная, совершенно белая прядь волос, такая же белая борода. Лицо погибшего было совершенно спокойным, казалось, он спит. Если б только не страшные сгустки крови, что еще толчками выходили со спины.

Пестрый и Клен жалобно вскликнули, на своем птичьем наречии; Пестрый упал, обняв Белодрева. Капитан встал на колени и закрыл ладонями лицо:

— Столько жертв, столько нелепых смертей, — сказал он, — все ради нас; неверного, забывчивого человеческого племени — зачем?!

Было безумно жаль нашего доброго Белодрева:

Как же все чудовищно и нелепо… — По моим щекам текли слезы.

Клен повернул к нам свое бескровное вытянутое лицо, обрамленное каштановыми волосами:

— Нет, наши жертвы не напрасны, — сказал он. — Белодрев с нами. Он просит нас во что бы то ни стало достичь Косы и Истока. Во что бы то ни стало! Бежим!

Последнее было сказано вовремя. На поляне появилась вторая группа гномов, что тащила Гришку. Верней, уже не тащила, а вела главного гнома под руки. Гришка медленно приходил в себя. Приходили в себя и первые гномы, что бежали в лес. Они выходили из-за деревьев, подбирали брошенное оружие и становились в один плотный ряд, направленный на нас.

Мы побежали. Я больше не чувствовал утробный, животный страх за свое существование. Гибель Белодрева как бы переключила чувства на новый уровень. С одной стороны, стало все равно, с другой — появилась ясная уверенность, что мы обязательно достигнем моря и увидим Исток. Только после этого окончится наше пребывание здесь.

Гномы упорно преследовали нас. Поначалу дистанция между нами увеличивалась. Короткие ноги «воинов» отца Василия не могли сравниться с нашими ногами. Но мы, люди, многократно уступали гномам в выносливости.

Дети гор бежали, словно запрограммированные машины, — не сбавляя и не убавляя темп. Мы же, минут через двадцать, если не раньше, начали терять скорость. Темп был потерян, как только холмы по левую сторону от нас окончились. И мы углубились в просторное мелколесье, состоящее преимущественно из низкорослых маслин и густых колючих кустов, которые мы тщательно огибали.

Постепенно кусты исчезли, маслины стали заметно выше и реже. Среди мелколесья все чаще нам встречались маленькие полянки со странной голубой травой, чем-то напоминающей осоку. А в воздухе уже ощутимо пахло морем. До него оставалось совсем немного. Но силы наши были на исходе.

Темп все продолжал падать и гномы нас настигали. Вот уже споткнулся отец Иван, упал, схватившись за сердце. Клен с Пестрым тут же его подхватили, и потащили дальше.

Дорога поползла вверх, на большой холм, за которым начиналось море и Исток. Силы покидали и меня. Я задыхался в самом прямом смысле слова. В какой-то момент показалось, что теряю сознание. Возникло необычное ощущение — я чувствовал, как внутри меня и одновременно в юго-восточной части неба разгорается яркий свет. И сразу стало хорошо и спокойно. Откуда-то издалека прилетел голос Клена:

— Друзья-человеки, еще чуть-чуть! Ворота благословленной земли!

Меня схватили за ногу. Хватка была железной. Я обернулся — гном с солидной черной бородой (возможно, тот самый, что летел на меня с топором) пытался стащить меня вниз. Но его лицо уже не выражало такой фанатично-воинственной уверенности, как там, на поляне. В лице была растерянность. Гном был без топора.

Рядом со мной другой гном — он также был без топора — пытался стащить отца Ивана. А Капитан тянул батюшку за руку наверх, на гребень холма, — до вершины холма оставалось совсем чуть-чуть. Ниже Пестрый и Клен барахтались в пыли, пытаясь не пустить к нам остальных воинов Василия. Все это продолжалось несколько драматичных минут. А затем….

Невыразимо прекрасный голос прилетел к нам со стороны моря. И произошло чудо — гномы попадали на землю и замерли. Упал на землю и чернобородый, отпустив мою ногу.

Голос был женский, он пел. Он пел как бы на одной ноте, и в тоже время это была целая симфония. И даже песни стражей, слышанные нами во время ужина на Холме, блекли по сравнению с этим пением. Голос звучал как чистый свет, ниспадающий с Небес на землю. Мне казалось, что я теряю сознание от блаженства, от счастья, от полноты ощущений.

Неведомая мягкая сила подняла меня и повлекла на вершину холма. И еще дальше и выше. Я погрузился в теплую морскую волну, и эта волна одновременно была светом — пронзительно синим, с легким, струящимся серебристым оттенком. Волна убаюкивала и качала, словно на материнских коленях. Белые барашки волн вокруг меня расцветали большими дивными цветами. И мелодично звенели, как иллиунурии на Холме.

А голос все продолжал петь. К нему присоединились еще несколько голосов. Уже можно было определить направление, откуда шло пение. Я посмотрел в ту сторону и увидел узкую полоску земли, а на ней — огромные цветущие деревья.

Поющая Коса!

Коса извивалась и уходила к самому горизонту. Впрочем, горизонта, как такового, здесь не было. А было нечто другое, трудно поддающееся описанию. Синее, лучезарное море простиралось от меня вдаль и одновременно вверх. И там, где должна быть линия горизонта, я увидел Облако, состоящее из чистого света. Все точки пространства смыкались в этом Облаке. Именно из Облака и ниспадал на землю свет.

Я понял, что увидел Исток. Но это еще было не все. Поющие голоса усилились, взмыли в непостижимые высоты, им в ответ из глубины моря раздался чистый, низкий, как бы трубный звук. И также устремился ввысь.

В этот момент я увидел Горы. Они были огромными, неописуемо величественными, как бы из чистого хрусталя. Они возникли прямо в воздухе; и сияющее чистым светом Облако окутывало их подножие.

Я уже знал, что это и есть Другой Берег, Рай-у, как говорил Пестрый, Небесная Страна….

Через мгновение Горы сокрылись, Облако стало меньше и дальше. И только невыразимо прекрасный хор все продолжал петь мне о Рае. А со стороны Поющей Косы плавно скользила небольшая белая ладья.

[1]Преподобный Лаврентий Черниговский — (1868 — 1950 г.), схиархимандрит Черниговского Троицкого монастыря. 22 августа 1993 года Освященным Архиерейским Собором Украинской Православной Церкви Московского Патриархата схиархимандрит Лаврентий Черниговский (Проскура Лука Евсеевич, 1868 — 1950), был причислен к лику святых в чине преподобного.

[2]Монах Авель (в миру Василий Васильев; 18 марта 1757, Акулово, Алексинский уезд, Тульская губерния — 29 ноября 1841, Суздаль, Владимирская губерния) — монах-предсказатель. В приписываемых Авелю сочинениях приводится ряд предсказаний: свержение монархии в России, обе мировые войны, Гражданская война в России и т. д.