Сумрачная земля
Сразу за калиткой начинался резкий спуск. Внизу было что-то похожее на овраг или котлован — понять трудно. Контуры едва угадывались в густом тумане, что клубился прямо под нами. От тумана веяло холодом и сыростью.
Вслед за стражами и отцом Иваном я аккуратно поставил ногу на какой-то выступ. Это оказалась вырезанная в земле ступенька. Минут через пять наш спуск закончился. Мыоглянулись.Отшельник еще стоял возле открытой калитки. Теперь его фигура казалась неправдоподобно далекой, как бы в недосягаемой высоте. Отшельник вдруг напомнил мне птицу чайку, неподвижно висящую в ярком пятне света. «Чайка» прощально махнула нам крылом. Отшельник закрыл калитку. Светлое пятно пропало. Осталась лишь одна непроглядная серая мгла.
— Где мы? — спросил стражей Капитан.
— На дне оврага, — ответил Белодрев. — Овраг длинный и… кривой. Да, кривой. Кривой овраг, можно так его и назвать. И это единственная дорога в Сумрачную землю. Идемте, друзья.
Не спеша, гуськом, двинулись вперед. Дно оврага продолжало плавно понижаться. Шли, пока не уперлись в почти отвесную темно-серую стену. Овраг резко поворачивал влево. Чем-то это мне напомнило лабиринт Брамы. Но там хоть сухо было. А здесь ноги то и дело попадали в неприятно чавкающую грязь. И промозглая сырость пробирала до костей. Из тумана опять надвинулась отвесная громада стены. Овраг так же резко заворачивал вправо. Больше поворотов не было.
Спустя какое-то время (оно мне показалось вечностью), я почувствовал, что дно оврага стало значительно суше и прекратило опускаться. А туман утратил свою прежнюю густоту. Впереди, по ходу нашего маршрута, смутно маячило нечто уродливое и пугающее. Шедший перед нами Брат обернулся и прошептал:
— Не бойтесь, это мертвое дерево.
Да, действительно, это было дерево. Невысокое и невероятно кривое; даже не просто кривое, а как бы все скрученное, вывернутое, словно выжимаемая невидимыми великанскими руками тряпка. Казалось, что погибшее дерево все еще корчится от адской боли, в долгой и смертельной агонии. Стражи подошли к мертвому дереву и, обступив его, низко склонили головы. Пропели короткую и очень печальную песню.
— Когда-то это был страж, — сказал нам Белодрев, указывая на мертвое дерево. — Он наблюдал за входом в Кривой овраг. И за перемещением наших врагов по Сумрачной земле. Но силы тьмы искалечили его, пленив в теле дерева. Ныне он свободен и на Другом Берегу, но место это до сих пор дышит болью и отчаяньем. И напоминает нам о нашем поражении. Отсюда мы вынуждены были отступить до самого дома Отшельника. Теперь там граница нашего мира. Вы сами видели.
Помолчали. Белодрев продолжил:
— А знаете, почему так произошло? Человеки в вашем мире, но в этом самом месте, возле этого бедного дерева, много лет сливали ядовитую воду.
— Да, я слышал, что где-то здесь какие-то химикаты сливали, — подтвердил Капитан, — грешили на военных. Но военные говорили, что ни при чем.
— Яд отравлял корни дереву, — продолжил Белодрев. — Нашему брату покинуть бы это место и немного отступить, но, увы, он проявил гордость и непослушание. Потому как здесь была самая удачная позиция для наблюдения. Не вняв нашим предупреждениям, страж стал зол и раздражителен. Отравляя корни дерева, яд постепенно копился злобой в его душе. Он стал ненавидеть. Он возненавидел ваш народ больше, чем духов зла с кургана. Этим духи зла и воспользовались. Они получили к нему доступ. Обманули его… дальше была боль, агония и наше отступление… Идемте, — Белодрев вздохнул и посмотрел на юго-восток, — до Сумрачной земли рукой подать.
Прошли еще метров триста, и туман полностью рассеялся. Нашим взорам открылось свинцово-серое пространство. Оно оказалось здешним небом. Солнце глядело с этого неба бледным размытым пятном. Был, по-видимому, полдень. Солнце стояло в крайней южной точке неба. Над восточным горизонтом клубились зловещие черные тучи, в которых сверкали густо-фиолетовые, с легким лиловым оттенком, молнии. Дул холодный ветер. Серый и густой, словно кисель, сумрак висел над этой скорбной землей, подобно гигантской тени.
Сумрачная земля. Очень точное название.
Сделали пятиминутный привал. Стражи тут же накинули на себя одинаковые серые плащи. И наполовину слились с окружающими сумерками. Перед тем как идти, еще раз огляделись. На сердце было тревожно, непонятная, щемящая тоска разъедала душу. Открывшаяся степь являла собой самое безрадостное, что мне приходилось видеть в жизни. Голая, темно-серая земля и на ней, местами, мертвая колючая трава, сквозь которую с трудом пробиваются бледные, нездоровые пятна новой жизни — ни то мох, ни то лишай. Такое ощущение, что весна еще и не приходила на эти земли. Пахло сыростью, плесенью. (Небольшой дождичек прошел и здесь).
— Да, друзья-человеки, — сказал Клен. — Вот налицо результат действия сил зла. И он одинаков для всех миров. Всюду гаснет жизнь.
— Что ж, идем, — Белодрев еще раз посмотрел на юго-восток, потом на небо над нами. — Постараемся идти по возможности скрытно. Чем позже нас заметят духи с кургана, тем лучше.
Так начался наш утомительный, однообразный переход. Жесткий, колючий сухостой хрустел под ногами, цеплялся за джинсы, шнурки. То и дело приходилось нырять в канавы, овражки. И там продираться сквозь бурелом таких же мертвых, как и трава, кустов.
Почти вся растительность, виденная нами, была либо мертвой, либо умирающей. Лишь бледно-зеленый, трупного цвета мох и лишай мог здесь радоваться жизни. Кроме него не было ничего живого — ни птиц в небе, ни снующих под ногами ящерок, ни-че-го!
Стражи довольно умело находили дорогу и даже едва заметные тропки. Вряд ли бы мы здесь смогли пройти сами. Шли молча. Какое-то время я еще размышлял о погибшем дереве. Тщетно пытался представить себе объем мук, что испытывал в скрученном теле дерева страж. И так ведь было, наверное, не один день.
Мысли в голове путались. В ушах непрерывно пищало, как при высокой температуре или высоком давлении. Писк выматывал сильнее всего. С трудом переставляя налитые свинцом ноги, мы едва поспевали за стражами.
— А ведь я здесь уже был. — Капитан поравнялся со мной и отцом Иваном. Я заметил на его лбу крупные капли пота. Капитан тяжело дышал, но продолжал говорить:
— Я был здесь задолго до того, как познакомился со стражами. Я тогда еще ничего не понимал. Где-то в этих местах стоял наш палаточный лагерь. Я был в составе экспедиции, что исследовала Браму. Это было в конце восьмидесятых. Уже вовсю перестройка шла.
— Ну и как же ученые мужи объясняли здешние демонические сумерки? — спросил я.
— Сумерек не было. Мы же были в нашем, человеческом мире. Но точно в этих местах. Такая же совершенно плоская степь. Безлюдье. Дичь… Но главное не в этом. Хорошо помню, как мы неоднократно ощущали здесь беспричинную тревогу, страх. Никто ничего не понимал. В том числе и я тогда ничего не понимал.
— Это-то как раз понятно, — сказал я, — вы же тогда, наверняка, были обычными советскими материалистами. Только вот сердце не обманешь. Страх и тревога.
— Да, тревога, — подхватил отец Иван. — Меня эта тревога сейчас доканывает. В гостях у стражей было так хорошо. А сейчас все проблемы заново навалились. Такая тоска, хоть беги вон. Как там семья моя, что делать дальше? А если не заберем у отца Василия Антиминс? Епископ меня тогда и слушать не будет. И где тогда служить? Грузчиком идти работать, чтоб семью прокормить… Простите, поп, а такие материальные мысли. Но у меня семья, а вы свободные люди.
— Все будет хорошо, — Капитан положил руку на плечо отцу Ивану. — Бог не оставит нас.
Шедшие впереди стражи остановились.
— Мысли на этой земле обманчивые, — сказал нам Белодрев. — Не принимайте их всерьез. Враги пытаются ввергнуть нас в уныние. Все мы измотаны. Еще немного и будем делать привал…
Нас обнаружили перед самым привалом. Тусклое солнце уже почти коснулось безрадостной пепельной пелены на западном горизонте, когда «боковым» зрением я заметил стремительно двигающееся в нашу сторону небольшое темно-серое облачко.
Все произошло стремительно. Стражи повалили нас на землю, и тут же налетел мощный порыв ветра. Ветер был заполнен небольшими и очень неприятными тварями. Рассудок с трудом вмещал увиденное — ветер состоял из мерзких, темно-серых, скользких тварей, отдаленно напоминающих нечто среднее между человеком и летучей мышью. Размерами ближе к мыши. Твари вполне ощутимо цеплялись за нашу одежду, волосы. И издавали не то писк, не то свист. Это было непереносимо. В какой-то момент я почувствовал, что схожу с ума. И тут отец Иван закричал страшным голосом:
— Да воскреснет Бог! Да расточаться враги Его![1]
Скользкий живой вихрь прорезали золотистые молнии. Окружившие нас полукругом стражи метали эти молнии прямо в нечисть. Вихрь дрогнул: страшно завизжал, закрутился и внезапно исчез. Распался на отдельных тварей, и те немедленно растворились в серых сумерках.
Ошеломленные, раздавленные только что пережитым ужасом, мы с трудом приходили в себя. Даже наш Капитан лишился дара речи. Зато стражи казались вполне спокойными, видимо с подобными созданиями сталкивались не раз.
В полуметре от меня лежал золотистый прозрачный шарик. Я молча, без всяких мыслей, смотрел на него. Меня не покидало смутное ощущение, что где-то я этот предмет уже видел. И вдруг я вспомнил, вспомнил, где видел похожие шарики — у Отшельника на полке! Рядом с рыбками! Удивительно, но воспоминание подействовало на меня как живая вода на мертвого. Я тут же вышел из оцепенения. Я будто пробудился после тяжелого, продолжительного беспамятства. Осторожно взял шарик в руку. Он был теплый, и тускло светился. Я отдал его Белодреву.
— Это ваше?
— Да.
— А что это, если не секрет?
— Не секрет. Это… это нечто вроде нашего оружия. Можно сказать так… Только это совсем не то оружие, к которому привыкли вы, человеки. Оно управляется изнутри. Силой воли… да, приблизительно так. Оно не убивает. А как бы ломает волю противника. Временно пара-у… парали-у-зует.
— Парализует?
Страж кивнул головой.
— Интересно, — сказал отец Иван. — Мы видели такие шарики в доме Отшельника. Они лежали рядом с рыбками гномов.
— О, товарищ Отшельник большой коллекционер здешнего оружия. — Белодрев улыбнулся. — Итак, наше присутствие обнаружено. Только что, друзья-человеки, мы столкнулись с пришельцами… духами из кургана. Правда, духи самые рядовые. Ваши бы военные сказали — рядовые разведчики.
— И что теперь делать? — спросил Капитан.
— Ничего. Ночевать, а завтра утром, пораньше, двигаться дальше. Надо как можно быстрее покинуть Сумеречную землю. Дальше власть пришельцев слабеет.
— Жуткие твари, эти пришельцы с созвездия Скорпиона, — сказал Капитан, отряхивая штаны, — бесы, одним словом. Сущие бесы!
— Это точно, брат Капитан, — отец Иван, кряхтя и пошатываясь, поднялся.
Стражи раскинули шатер темно-серого цвета. Шатер как будто бы появился из ниоткуда. И, появившись, тут же слился со стремительно сгущающимися сумерками.
Разжигать костер не стали. Поужинав в сухомятку, легли спать. Стражи решили спать в «древесном облике», по периметру шатра. То есть не столько спать, сколько нас сторожить. Стражи боялись возвращения бесов. Зато мы спали как убитые.
Не помню ни одного сновидения. Я словно провалился во всеобволакивающее ничто. В замораживающую все чувства пустоту. Из которой, впрочем, благополучно «выплыл» на следующее утро.
Серые
Утро было такое же тоскливое, свинцово-серое, как и вчерашний день. Стражи выглядели утомленными. Клен сообщил нам, что здешняя почва ужасно твердая и совершенно мертвая. Отдыхать в «древесном облике» тут невозможно. Одно пока радует; отсутствие духов с кургана.
Быстро перекусив, тронулись в путь. Через час, полтора, мы достигли невысокого и длинного холма. Холм чем-то напоминал земляной вал. Когда мы на него поднялись, нашим взорам открылась широкая низина, со всех сторон огражденная такими же земляными валами. Низина напоминала просторный и неглубокий котлован. В котловане были домики, те самые, небрежно сложенные кучки камней и плит, что я видел с вершины холма и принял за входы в шахты. Я насчитал шесть «кучек».
— Тут живет серый народ, — пояснил нам Белодрев, — родственники Юппи. Живут они под землей, в норах. А над входом в нору ставят свои домики. Больше как знак, что место это занято. Обычно серый народ так не живет. Он предпочитает соседство с вами, человеками. Здесь те, чьи жилища были по разным причинам разрушены. Так что человеков вряд ли они любят. Плюс еще воздействие пришельцев с кургана.
— Познакомимся поближе? — спросил Капитан. Белодрев кивнул, в знак согласия.
Домики, или «кучки», были разбросаны по всему котловану. Ближайшая «кучка» была буквально у нас под ногами. Оставалось только спуститься со склона, что мы и сделали. Вблизи домик-кучка напоминал хаотическое нагромождение серых пористых плит, камней, досок, ветоши и пучков соломы. Мы остановились напротив предполагаемой двери. Скорее всего, дверью здесь служил покосившийся деревянный щит, с остатками неприятной багровой краски. Щит был отставлен в сторону, виднелся вход в нору.
Хозяина нигде не было видно. Только чувствовалось, что он где-то здесь. Чувствовалось по напряженной атмосфере, казалось, будто все здесь говорит нам: идите, чего встали, не трогайте нас, наша хата с краю. Очень скоро мы услышали раздраженное шипение, будто с нами заговорила обозленная чем-то кошка:
— И с-сдесь попы! И с-сюда добралис-сь!.. Нет-с, попов нам не надо!
— Это и есть серый народ? — спросил отец Иван.
— Они и есть, — ответил Пестрый.
— А откуда он знает, что я поп?
— Чует, — сказал я.
— Видимо, жил при храме, — предположил Капитан, — а потом что-то выгнало. Вот и обида на попов.
— Что-то выгнало, уж не святая ли вода? — спросил я с инквизиторской ноткой в голосе. Мне вдруг ярко вспомнилось наше молитвенное противостояние одному известному колдуну. Странно, что вспомнилось. На холме у стражей, среди обилия впечатлений, даже недавняя жизнь, по приезду к отцу Ивану, почти не вспоминалась.
Я продолжил:
— А если святая вода или церковная служба мешает, то какие же они серые, они темные тогда. Те же бесы. Может ниже иерархией, чем бесы с кургана, но те же.
— Не все так просто, — возразил Клен. — Серые не выносят большого присутствия человеков, хотя и тянутся к вашим домам. В этом у них противоречие. Поэтому они предпочитают больше уединенные жилища. И прямой свет они не выносят. Мягкую, что ли, теплоту любят… Не знаю, как правильно сказать… Полусвет, полумрак… Ну а когда их место проживания перестраивают, это для них катастрофа.
— А, догадываюсь, — сказал отец Иван. — Скорее, какой-нибудь храм был полу-действующим, или вовсе закрытым. Потом храм открыли, отремонтировали, повалили толпы народа и… Да. У нас таких серых почитают за бесов.
— И демонов лес-с-сных нам не надо, — продолжил серый кошачьим голосом. — С-с-слишком много от них пустых лживых обещаний и проблем. Нет. Никого не надо. Дайте с-спокойно жить. Не лезьте в нору.
— Чем же тебя попы обидели, братец? Почему прячешься? — спросил отец Иван.
— Попы в ш-шикарных тачках ес-сдят, а меня с-с чердака, с-сиротку, выперли.
— У меня нет шикарной тачки. И вообще машины нет. Только велосипед.
— Ха-ха-ха, нет маш-ш-шины, так я и поверил!
Голос переместился под землю, но звучал по-прежнему отчетливо:
— Лицемеры. Маш-ш-шины нет, дом есть: больш-шой, двухэтаж-ш-ный… Подайте на храм! Хе-хе! Лицемеры. Что-что, а капус-сту рубить вы вс-се умеете. Только мы с-снаем Боженьку, вс-се ос-стальные дураки. Только у нас-с любовь. А мы ее с-са деньги вам. Хе-хе. С-слышали и видели. Да, я с-с чердака вс-се видел. Любовь. А таких, как я, кушаете. А теперь вот демонов привел. Нас-с мучить…
Ишь ты, слова какие знает. Лицемеры, капуста, шикарные тачки… Умник, е-мое. — Таинственный серый с кошачьим голосом вызывал во мне все большее раздражение.
— Мы не демоны! — воскликнул Пестрый, — друг, не бойся, покажись. И мы дальше пойдем.
— Вот и с-ступайте дальше!
Голос переместился еще глубже под землю:
— Говорил мне дедушка, опас-сайс-ся лесных жителей. От них вс-се наши беды. А дедушка с-снал жис-снь… Явилис-сь. С-ступайте. Сейчас хозяева придут. Вам мало не покажетс-ся…
Голос ушел еще глубже и теперь звучал глухо и неотчетливо, пока не пропал совсем.
Хозяева, значит, главные бесы, — подумал я и тут же вспомнил облако, состоящее из мерзких тварей. Внутри похолодело, — вот, гадина кошачья, как бы не сдал нас своим хозяевам!
— Идемте, — сказал Белодрев. — Жалко, что не удалось вам показать серый народец… Бедные, больные создания. Сильно их пришельцы обработали.
— Это точно, — подтвердил я. — Про попов так говорил, будто он тут Московский комсомолец читает.
— Давайте все-таки пересечем их селение, — предложил Пестрый. — Может, кого увидим. Нам и так на ту сторону.
— Как бы духи с кургана не явились, — Клен беспокойно посмотрел на север.
— Если явятся, все равно далеко не уйдем. Идемте, — Белодрев махнул рукой.
— Ну вот, — сказал Капитан, — а Отшельник нам рассказывал, что вы не авантюрные существа.
Двинулись по дну котлована к восточной гряде холмиков, держа курс на следующий домик. Прошли где-то полпути, как откуда-то, из какой-то не то ямы, не то расщелины выскочила гибкая серая тень, и глумливо раскачиваясь, громко прошипела в нашу сторону:
— Идут с-с-служители лилипута. Идут с-служители лилипута…
— Вот он, серый, собственной персоной, — сказал Белодрев.
Серый напоминал большую кошку, размерами, приблизительно, с крупную рысь. Насколько он походил на Юппи, определить в сумерках было трудно.
— Почем нынче ваш-ш лилипут! — продолжал издеваться над нами серый. — Ваш-ш маленький распятый лилипут вас-с не с-спас-сет с-сдесь. Его нет, лжецы…
— Нет, это уже слишком, — сказал отец Иван и отвернулся. — Это совсем не смешно.
— Да он богохульствует! — воскликнул я. — Он называет Воскресшего лилипутом! Вы слышите?!
— Он болен, — возразил Капитан.
— Нет, он не только болен, он еще и заразен!
Меня охватила ярость. Вспомнилось (и так ярко-ярко), как кидались на нас бесноватые, когда мы колдуну молитвенно противостояли. И тоже проклятия изрыгали.
— Из-за таких тварей! — закричал я, — что в этом мире, что в нашем — разгул сатанизма, бардак, апостасия!
Я быстро нагнулся, схватил камень и яростно запустил в серого. И не попал. В последний момент на моей руке повис Капитан, так что камень полетел далеко в сторону. Серый с визгом кинулся к домику.
— Дима, ты что! Это же безобидное создание!
— Узнаю борца с антихристом, — отец Иван ухмылялся в свою черную бороду.
— Но он богохульствовал, он оскорблял Бога! — воскликнул я.
— Он не оскорбил Кон-Аз-у… — сказал Белодрев. — Как невозможно облить грязью Солнце, так и невозможно оскорбить Кон-Аз-у… Так что беспокоиться не о чем… Это действуют пришельцы с кургана, или это место. Это плохо. Нам надо уйти.
— Да, все верно, — я бессильно опустился на корточки, кружилась голова, — действительно, не знаю, как что-то нашло на меня. Эти проклятые сумерки, что ли, действуют… не знаю.
— Дима, — отец Иван подмигнул мне, — все нормально, маленькое искушение. Идем.
Серый добежал до своего домика, и все так же истошно вопя, стал стучать в какую-то железяку. Пришлось стремительно покинуть котлован. Обойдя его, по северной стороне, двинулись прежним маршрутом. На юго-восток.
Могильники
Привал сделали в полдень. Со стоном скинули свои рюкзаки, впрочем, давно уже пустые и легкие. Опять перекусили в сухомятку. Единственное, что радовало, это вода стражей. Ее было немного, каждый делал по паре глотков. Но и этого было достаточно, чтобы оживить мысли и чувства.
Стражи заспорили о дальнейшем пути. Идти ли через Могильники или взять южней, в сторону Брошенной дороги. Могильники, как я понял, находятся перед лесом. Тот неприветливый темно-серый туман, что я видел с вершины холма, он как раз над Могильниками.
Спорили в основном Пестрый и Брат. Брат предлагал рискнуть и двигаться напрямик. Так еще задолго до заката будем в Брошенном лесу. Пестрый заверял, что в Могильниках нас ждет верная гибель. Они кишмя кишат пришельцами с кургана. Это самое лучшее место сделать нам засаду. Поэтому надо идти на юг. В обход. На дорогу. Брат возражал, говорил, что это не близко, почти к самому морю. Теряется много времени. Можем не успеть к отцу Василию…
— Могильники, — тихо сказал Капитан, — да-да, что-то я слышал о них. Место, где закапывались отходы Алексеевской скотобойни. Только скотобойня в Алексеевке уже лет десять как не работает. Еще я слышал, там уничтожали колхозных лошадей: колхоз развалился, не на что было их содержать.
— Верно, — подтвердил Клен (в споре между Пестрым и Братом он принимал то одну сторону, то вторую).
— Ямы были выкопаны, кровь и страдания обильно пролиты; духи тьмы просто не могли не облюбовать эти места. Да и человеки не только сюда косточки свозили. И лошадей сжигали. Убивали в могильниках и собак бродячих, а то и друг друга.
— Да, слышал, — подтвердил Капитан, — бандитские разборки… Плохие места. Проклятые.
— Может, лучше обойдем, — сказал я и зябко поежился, — к морю оно как-то приятнее, чем в эти могильники лезть.
— И я о том же, друг Дима! — воскликнул Пестрый. — Зачем ловить бурю?!
— Придется ловить, — возразил Брат, — иначе упустим время. А от духов тьмы отобьемся. Не в первый раз.
— Эх, Брат, ты еще слишком молод, — вздохнул Пестрый. — Но не будем спорить. Что скажет Белодрев?
Белодрев не принимал участия в споре. Он все время молчал, словно ожидая какого-то знака. И даже когда Пестрый к нему обратился, Белодрев только молча махнул рукой. Жест это был понятен и стражам и людям: мол, помолчите, сейчас все решим.
Несколько минут стояла гробовая тишина. А затем, высоко-высоко над нашими головами раздался отдаленный голос грома. Стражи сразу оживились. Раздался второй удар грома, уже заметно ближе, поднялся ветер и в этом ветре мне послышалось знакомое — эге-гей!
— Отшельник! — воскликнул Капитан.
Серая пелена над нами прорвалась. В образовавшуюся брешь хлынули яркие солнечные лучи. В этих лучах мы увидели большую чайку. Стражи тут же радостно вскочили на ноги. Чайка пронзительно прокричала и, помахав нам крыльями, полетела на юго-восток. Через минуту она скрылась в свинцовой пелене. Солнечное окошко над нами тут же затянулось. Сумрачная земля приняла свой обычный вид.
— Это был Отшельник, как вы, наверное, догадались, — сказал нам Белодрев. — Отшельник говорит, что путь на юго-восток свободен. В этом месте Могильников сейчас нет темных духов. Путь свободен! Но медлить нельзя. Идемте…
Могильники открылись внезапно. Прямо перед нами, через весь видимый нами мир, змеилась широкая, извилистая трещина, укутанная клубами темно-серого, почти черного тумана. От пропасти веяло ледяным холодом.
— Пришли, — глухо сказал Белодрев, — Могильники.
— Господи помилуй, и сюда лезть? — скорбно вздохнул отец Иван.
Капитан провел рукой по лицу, словно отгоняя невидимую паутину:
— Кажется, мое предположение верно. В нашем мире Могильники — обычные ямы. Здесь же, в сумрачной, захваченной врагом земле, эти ямы имеют продолжение, как бы черные объемы… Зло, совершенное здесь, создало целую пропасть… а в центре воронка в ад… да, — Капитан смешно махнул рукой, — где-то так, хотя я и неуклюже высказался.
— Николай, о воронке мог бы не говорить, — сморщился отец Иван.
— Сказки серых, — с жаром возразил Брат. — Нет там никакой воронки. Воронка у темных одна, под курганом. Здесь же, обычный глубокий овраг, который темные немного углубили, да туманом заполнили. Вот и все.
— Времени мало для споров, — сказал Белодрев. — Идемте. Держимся вместе. Ничего там страшного нет. Разве что темно, дурные мысли и клонит в сон.
— Воронки тоже нет? — спросил я.
— Есть. Но не здесь. Далеко. В центре. А мы находимся на краю Могильников. Тут нет ничего, кроме тьмы и тлена. Единственная опасность, духи, но их нет. Пока нет. Идемте.
Белодрев шагнул в туман. Следом за ним мы. Первое ощущение, будто нырнули в темную воду. И сразу сдавило грудную клетку, тело налилось свинцом, отчаянно заколотилось сердце. И без того тусклые краски Сумрачной земли погасли окончательно. Окружающая нас тьма приобрела плотную и вязкую субстанцию, каждое движение в ней давалось с трудом. Медленно, осторожно, шажок за шажком, спускались мы вниз, словно сквозь густые заросли.
Я огляделся. Тропа под ногами (да, под ногами была тропа) чуть заметно светилась тускло-красным цветом. Словно вся пропитанная пролитой на скотобойне кровью. Я ожидал увидеть кости животных, может быть даже человеческие останки, но ничего этого не было. Тропа плавно спускалась вниз. Земля вокруг тропы так же светилась, еще более тусклым лиловато-зеленоватым светом.
Вдоль тропы громоздились абсолютно черные, зловещие скалы. Но на них лучше было вообще не смотреть. Возникло ощущение тяжкого удушья; казалось, скалы медленно смыкаются и давят, давят неимоверной тяжестью. С каждой секундой все тяжелее и хуже, и конца этому нет, и не будет.
Ужас, неописуемый мистический ужас, свел мне живот. Ужас почти ощутимо булькал в животе. В какой-то миг я ясно увидел: впереди ужасающая воронка, провал в адские миры, бесславный конец, адские муки!
Каким же глупым и бессмысленным казался из этой тьмы и гибели светлый мир стражей на Холме — он предстал пред моими мысленными очами во всех своих подробностях. Я вспомнил, как мы стояли на зеленой лужайке, на северном склоне мира стражей. И как нас слепил безбрежный Свет, и я как никогда почувствовал Благую Силу Творца, опытно познал, что Бог есть Любовь, ибо Его Благая Сила любила меня больше, чем я мог себе вообразить! А теперь я должен бесследно сгинуть во мраке?! Господи, но какой же тогда насмешкой звучит то, что я пережил на лужайке мира стражей!
Я кинул взгляд, взгляд, наполненный обидой на Творца в небо. Конечно же, как я и думал, никакого неба тут не было и в помине. Над головой была черная плоская пустота. И впереди также была черная пустота. Глубоко внизу, в бездне, тускло пульсировало багрово-кровавым цветом нечто, похожее одновременно и на луну, и на воронку, и на кратер вулкана. Я понял — это ворота в геенну, в люциферовский космос. Я почувствовал, как черная бездна Могильников затягивает меня вниз, в багрово-кровавое жерло, в ад. Еще немного, еще и…
Отчаянное желание жить, выжить во что бы то ни стало, затопило меня. Я развернулся и побежал назад, прочь от адской воронки. И тут дорогу мне перегородили демоны. Демоны грубо схватили меня за руки и поволокли назад по все сужающемуся тоннелю, как раз к воронке. Я отчаянно вырывался, читал все молитвы, которые знаю. Но демоны были сильней. Они совсем не походили на тех бесов, что напали на нас в степи: призрачные, высокие фигуры, под два метра, круглые птичьи глаза, горящие беспощадным огнем, птичьи головы.
Демоны громко, по-птичьи, щебетали. Это было непереносимо, адский щебет не давал мне молиться. И тут я почувствовал, что демоны тащат меня не вниз, а вверх. Это показалось мне странным. Но смутная, отчаянная надежда на спасение тут же зажглась во мне. Впереди показался призрачный серый свет. Еще немного, и меня вынесло наружу. Демоны-птицы оказались стражами.
Потрясенный, я протирал глаза. Тусклый свет Сумрачной земли казался мне ослепительным летним полднем. Рядом со мной сидел отец Иван и мелко трясся от нервного хохота. По бокам от меня стояли Клен и Белодрев. Пестрого, Брата и Капитана не было.
— Ну, ты, друг Дима, брыкался, — сказал мне Клен.
— И он брыкался, — выдавил сквозь смех отец Иван, — ну, хоть я не один. — И батюшка зашелся в еще большем смехе. Вместе с ним засмеялся и я. Пока мы смеялись, из черно-серого тумана Могильника показался запыхавшийся Брат. Он тащил Пестрого и Капитана.
— Заснули, — объявил он, — еле нашел.
Пестрый и Капитан медленно открыли глаза.
— Прошу прощения, — сказал Капитан, — мы доставили вам лишние хлопоты. Но зато я окончательно понял, как тут все устроено. Все, как я и предполагал.
Тут уже засмеялись все.
— Что ж, самое гиблое место миновали, — сказал Белодрев. — С небольшими приключениями. Слава Кон-Аз-у… и поблагодарим за труды Отшельника. Напади на нас пришельцы, мы бы могли не выйти из Могильников. А теперь в путь. До границы Сумрачной земли осталось совсем немного. Впереди лес.
Мы двинулись дальше на юго-восток. Впервые, за все время нахождения на темных землях, у всех нас было легко на душе. Стражи даже что-то напевали.
Царь-Дерево
Вокруг по-прежнему была Сумрачная земля. Но стало немного светлее и теплее. Все чаще попадалась живая растительность — низкорослая и пожухлая жесткая трава. По расчетам Белодрева, мы уже должны были пересечь границу сумрака и входить в лес. Однако сумрак все не кончался, и Белодрев начинал немного беспокоиться.
Впереди, словно призраки во мгле, показались кривые и приземистые деревья, совершенно голые и сухие — целый лес мертвых деревьев! От этого зрелища в сердце снова вернулась тоска. Стражи перестали петь и остановились.
— Дыхание темной земли добралось и до леса, — вздохнул Белодрев. — Теперь я вижу, что наши браться были убиты здесь не просто так… Идемте. Этим деревьям мы ничем уже не поможем. А вот если Василия не остановим, боюсь, здесь все будет такое.
— Ну, батюшка, ну натворили Вы дел, — тихо сказал Капитан.
Двинулись дальше. Не прошли и пяти минут, как в глаза нам ударил луч солнца. Мы, наконец, покинули темную завесу. Солнце тут же скрылось за тучу, но это была настоящая туча, на настоящем небе. Вздох облегчения и восторга вырвался у людей и стражей. И сразу заметно потеплело. Пришлось скинуть свитер. Ласковый, теплый ветерок приветствовал мое тело.
Мертвые деревья кончились. Но живые — в основном это были невысокие и кривые ели с соснами — выглядели неважно, хвоя зеленовато-бурыми пучками свисала с наполовину оголенных ветвей.
Клен, Брат и Пестрый кинулись к деревьям (сработал инстинкт «лесного народа»). Они трогали шершавые стволы руками, прижимались к стволам лицом и внимательно слушали их «внутреннюю жизнь», ощупывали почву вокруг деревьев и снова прижимались к деревьям лицом.
Клен обратился к Белодреву:
— Этим деревьям еще можно помочь.
Белодрев задумался:
— Останься с Братом, — сказал он Клену. — Куда мы идем, ты знаешь. Пестрый пусть идет с нами. Эти места по-прежнему небезопасны. А после гибели наших братьев, небезопасны вдвойне. Не забывайте про народ земли и их топоры.
Пестрый с неохотой оторвался от дерева и подошел к нам.
— Да, постарайтесь придти до захода солнца, — Белодрев махнул рукой в сторону запада, — солнце скоро сядет, постарайтесь вернуться.
Оставив Брата с Кленом помогать деревьям, мы пошли дальше. Местность плавно понижалась, хвойные деревья очень скоро кончились. На их место пришел настоящий Брошенный лес. С трудом поспевая за стражами, мы пробирались через нагромождение каких-то кустов, сквозь молодую поросль акаций, кленов, тополей, чего-то еще.
Стражи искренне радовались буйству молодой зелени, действительно здесь все было бурным, зеленым и задорным. Молодая жизнь цеплялась за штаны, рукава, волосы, обвивалась, не пускала. Несмотря на усталость, на душе было радостно, а стражи так и вовсе ликовали:
— Хороша молодая поросль, друзья-человеки, — восклицал Белодрев. Ему вторил Пестрый:
— Никаким силам тьмы не уничтожить новую жизнь, деревья снова и снова завоюют свое пространство. Ибо так и должен выглядеть Брошенный лес.
— Почему Брошенный? — поинтересовался отец Иван.
Белодрев объяснил, что после того как человеки поставили на холмах, за лесом, станцию (станцию ПВО — уточнил Капитан), стражи вынуждены были покинуть это место, из-за сильного излучения. За лесом перестали следить, и поэтому он стал брошенным. Последнее, что удалось в этом лесу народу стражей, это вырастить сосны и ели. Эти деревья хорошо сопротивляются тьме. Жалко, что половина, если не больше, погибла. А посадили их сразу же, как духи с кургана накинули на степь свою сумрачную сеть. Случилось же это после того, как человеки, по наущению темных, взорвали шатер Кон-Аз-у...
— Храм в Алексеевке, — пояснил Капитан и добавил, — видите, как все в мире взаимосвязано…
Прошли еще немного, и дорогу нам преградили высоченные заросли осоки и камыша. Запахло стоячей водой, сыростью.
— Пришли, — сказал Белодрев.
Мы поднялись на небольшой пригорок. Спустились в ложбинку, что плавно уходила в заросли осоки. В ложбине было сухо, безветренно и совсем не ощущался запах болота. Вокруг зеленела свежая трава, а в самом центре, из-под большого, гладко оттесанного камня, бил родник cчистейшей прозрачной водой.
Вокруг родника образовалось крохотное, но глубокое озерцо, берега которого были обложены мелкой и ровной галькой. Часть родника стекала в болотце, часть по небольшой и, кажется, рукотворной канавке уходила прямо в лес. Не говоря ни слова, мы быстро скинули рюкзаки и тщательно умылись холодной родниковой водой, смыли с себя всю нечистоту Сумрачной земли.
— Да, друзья-человеки, это исток реки, — сказал Белодрев, — река была практически мертва, все воды уходили в болото. Но ей вернули жизнь два наших брата. Когда человеки покинули станцию и станция перестала посылать свои смертоносные лучи, эти два брата стали навещать Брошенный лес.
— Это те, которых убили гномы? — спросил Капитан.
— Да, — ответил Пестрый.
— Располагайтесь, — сказал нам Белодрев. — Здесь мы остановимся на ночь. Надо хорошо отдохнуть.
— А здесь не опасно? — спросил я.
— Теперь, после ухода наших братьев за море, нет. К тому же мы будем здесь не одни. Взгляните.
Белодрев махнул рукой в противоположную от болотца сторону. Сразу за ложбиной начиналась небольшая поляна. На краю поляны, где-то в полусотне метров от нас, возвышалось огромное, величественное дерево со странными темно-бардовыми листьями. Дерево не было очень уж высоким (я мысленно сравнил его высоту с Серебряным Деревом; пожалуй, оно как раз бы достало до нижних ветвей), но было необычайно раскидистым, будто хотело охватить ветвями весь Брошенный лес.
— Идемте, познакомимся ближе, — предложил нам Белодрев, после того как мы омылись.
Мы встали и вышли из ложбины на поляну. Я обратил внимание, что дерево растет отдельно от всех деревьев и на небольшом пригорке. Как-то сразу стало понятно, что это непростое дерево, а как бы глава всего Брошенного леса, его центр. Мне захотелось назвать его Царь-Деревом.
У Царь-Дерева был толстенный, в несколько обхватов, морщинистый ствол, прямой, как колона. В стволе, да и во всем дереве, не было трухлявости, кривизны, дыр — дерево, несмотря на свой почтенный возраст, выглядело еще довольно крепким.
— Царь-дерево! — не удержался я.
— Пусть будет Царь-дерево, — согласился с мной Белодрев, но добавил, — только подлинное Царь-дерево — это Кон-Аз — у...
— Вот как, — оживился отец Иван, — очень интересно.
— Помните, при нашей первой встрече я сказал вам, что мы тоже знаем и почитаем Кон-Аз-у…, только по-другому, не как вы. Так вот, один из главных образов, которым Он нам открылся, это Золотое Царь-Дерево. Дерево, что удерживает все созданное, и из которого все созданное произошло.
— Логично, — сказал Капитан, — так для вас Он и должен открыться, вы же с деревьями связаны.
— Да, главный образ: Царь-Дерево. Это как в вашей песне: В Начале было Слово. Так и у нас, — в голосе Белодрева появились торжественные нотки, — в начале было и есть великое Царь-Дерево, которое вечно произрастает от Истока. Исток же, это есть Аз-А-у…, но о Нем нельзя сказать что-либо определенное.
— Исток? — переспросил Капитан, — это тот, что мы видели с холма и в сторону которого идем? А как же тогда быть со словами Клена, под шатром? Он сказал, что в центре Млечного Пути царство Аз-А-у...
— Верно, — ответил Белодрев, — но это царство не является самим Аз-А-у…, хотя и его средоточие. Так же и Исток, что мы видели, не является в полном смысле самим Аз-А-у…, даже если сам Аз-А-у… и является Истоком. Почему? Потому что, как я и сказал, о Нем нельзя произнести что-либо определенное.
— А в нашей самой главной песне поется, — гордо заявил я, — видевший Меня видел и Отца. Это сказал нам сам Воскресший. Так что мы, христиане, знаем Бога. Не в смысле, конечно, что Его постигли (Он, естественно, непостижим), а в смысле, что можем познать Отца через Сына.
— Песня эта нам известна, — задумчиво сказал Белодрев. — Мы бы очень хотели иметь понимание этой песни от вас. Но пока не получили. А почему? Вот такой вопрос: если вы, действительно, знаете Того, о Котором ничего нельзя сказать, то почему же вы продолжаете совершать столько зла?
Простейший вопрос почему-то застал меня врасплох. Я бессильно качнул руками. Дело спас отец Иван:
— Белодрев, — мягко сказал он, — поверь, это самая большая загадка нашего народа.
— Простите, — вздохнул Белодрев, — не хотел обидеть. И не будем обижать Царь-Дерево. Друзья-человеки, подойдите ближе, поздоровайтесь.
Я коснулся рукою шершавого ствола, он был теплый и, кажется, гудел от избытка внутренних сил. Смутное чувство некой величественной огромности заполнило мое сердце. И тут же я отметил про себя, что дерево это, в отличие от деревьев в мире стражей, находится как бы в полусне. Возможно, так оно защищается от соседства тьмы.
— Царь-Дерево наблюдает за тропинками в Брошенном лесе, — сообщил нам Белодрев. — И, конечно же, знает о перемещении рабов отца Василия. Нам надо поговорить с ним. Это займет некоторое время. Царь-Дерево медлителен.
Белодрев и Пестрый опустились прямо на землю и, повернувшись спиной к стволу дерева, прикрыли глаза. Мы вернулись к роднику.
— А здорово тебя Белодрев отделал своим вопросом, — сказал отец Иван.
— Почему меня? — возмутился я. — Кажется, речь шла о всех христианах.
Повисло молчание. Отец Иван задумчиво смотрел на прозрачные воды родника. И вдруг спросил:
— Что вы обо всем этом думаете?
— О чем? — сказал я.
— Ну, вообще.
— Не понял?
— У тебя, Дима, нет такого ощущения, — медленно произнес отец Иван, — что все, что было до того, как мы с Брамой столкнулись — сон. Нет, я понимаю, конечно, что не сон. Я помню о семье, и еще вчера, когда мы вошли в Сумрачную землю, сердце едва не разорвалось от тоски и страха из-за всех этих проблем со служением и епископом. Естественно, и сейчас я помню обо всем этом… но, такое чувство навязчивое, будто мне все это снилось, вся моя прежняя жизнь со своими проблемами, и вот теперь только я начал пробуждаться.
— Представляешь, — ответил я, — и у меня похожее ощущение.
— Это нормальный процесс, — встрял Капитан. — У меня тоже так поначалу было. Возможно, психика защищается от потока новой необычной информации. Включается в поток, не анализируя его, а все прежнее переводит в сон. Иначе ведь с ума сойти можно. Смотрите. Только третий день нашего пребывания в зоне Брамы заканчивается. А столько уже всего перевидали. И прекрасный мир стражей и тьму Сумрачной земли.
— Хочу сразу предупредить; по возвращении с зоны Брамы, как только включитесь в привычный круг жизни, будет с точностью до наоборот — пребывание здесь покажется сном. Многие детали, к сожалению, тут же сотрутся из памяти. То же, наверное, защита.
Надо будет сразу записать все, что видел, — подумал я. — Жалко, если все забуду.
— Да, очень много новых ощущений, — отец Иван все так же меланхолично смотрел в родник. — И кто скажет, что это от лукавого. Я только сейчас понял страшную реальность сил тьмы. Со стыдом, вам, как друзьям, признаюсь: я, поп, страшно недооценивал реальность сил зла. Дима не даст соврать.
— Теперь, батюшка, важно не переоценить, — сказал Капитан, — что б как с отцом Василием не вышло.
— Да, иеромонах Василий, — вздохнул отец Иван. — Уже завтра должна состояться наша решающая встреча, а я ведь о ней почти и не думаю. Тоже, наверное, защита…
— Отдыхаем, друзья, — сказал появившийся Белодрев. — Детей земли в лесу нет. Всех собрал в пещере отец Василий. Наверное, готовит понемногу к военному походу.
[1]Да воскреснет Бог! Да расточаться враги Его! — начальные слова 67 Псалма Давида