Часть 1. Фантом города

Она была живая — из плоти и крови. Только иногда по привычке бродила по улицам ночного города, вслушиваясь в не-мёртвые голоса подворотен и брошенных строек. Она ещё помнила — каково это, когда пережидаешь день в каком-нибудь подвале, когда не бьётся сердце, а в жилах вместо крови — речная вода. Когда прячешь лицо в тени капюшона, чтобы не напугать припозднившихся прохожих.

Днём Надя была живая — как все. Она ехала в переполненном вагоне метро — как все, — занавесившись от мира музыкой из наушников. Она возвращалась домой — до темноты — и опять старательно делала вид, что она человек. А по ночам её невыносимо тянуло обратно.

И иногда ей приходилось напоминать себе: «Я живая». Больше не было надобности прикрывать ржавое пятно на щеке — оно исчезло. Надя рассматривала собственные руки, убеждаясь, что под тонкой кожей не проступают арматурные кости.

На тёмных улицах у неё остались друзья: мальчик, убитый отчимом, пёс, брошенный хозяином, калека, преданный друзьями, и женщина, которая жила на кладбище. Надя знала, что больше никогда их не увидит.

Сабрина чутко спала и наверняка слышала, как Надя неприкаянно бродит ночами по дому. Скрипят половицы, шелестят занавески на окнах. Сабрина делала вид, что не замечает.

Старый дом и сам был полон голосами. Надя не любила оставаться в нём одна, а если и приходилось — зажигала везде лампы, включала телевизор и музыку погромче. Так не-мёртвые голоса делались тише, и она снова притворялась человеком.

Она следовала всем правилам. По средам обновляла защитные символы над всеми дверями и окнами дома — рисовала чёрным карандашом. И в тех местах, где карандаш касался деревянных панелей, пахло горелым, и в воздух поднималось облачко темноты.

По субботам Надя проверяла безлицых тряпичных кукол. Они висели по две в каждом из четырёх углов дома. Каждую неделю она снимала их, штопала вытряхивала пыль из шерстяных волос. Придирчиво проверяла, не завелось ли в набивке чего неприятного, вроде соседского проклятья или случайного залетевшего паразита-аурала, и вешала охранительниц обратно.

Все предосторожности работали, и не-мёртвые больше не приближались к её дому. Ночные голоса постепенно стихали, и Надя думала, что понемногу превращается в нормального человека. Днём она радовалась. А ночью опять сидела на последней ступеньке лестницы, изо всех сил прислушиваясь к шороху потустороннего города. Ей казалось, что город подмигивает ей жёлтыми глазами фонарей.

Он не желал её отпускать.

Беззвучно ступая по скрипучим ступенькам, к ней спустилась Сабрина. Села рядом, чуть касаясь ногой Надиной ноги.

— Плохо?

Согреваясь её близким теплом, Надя покачала головой. В комнате, пронизанной фонарным светом, Сабрина могла разглядеть её лицо и не поверить скупому жесту.

— Может, тебе уехать из города?

Она хрипло отозвалась:

— Не получится. Он не отпустит меня, вот увидишь.

— Давай ты просто попробуешь?

Тряпичные куклы над дверью закачались, будто их дёрнуло сильным порывом ветра. Погас и снова зажёгся фонарь на перекрёстке. Надя усмехнулась и ткнулась лицом Сабрине в плечо. Дорогого стоит, когда в мире живых тебя кто-то ждёт. Ради этого можно жить дальше.

Надя сидела над полусобранным чемоданом, покачивая на ладони телефон. Из открытого окна доносились радостные детские вопли, и одуряюще пахло цветами. Было так жарко, что Надя сидела на полу в майке и шортах, и всё равно по телу под майкой текли ручейки пота.

Она бросила телефон на кровать, вынула из чемодана тщательно уложенное платье, расправила его. Синие розы на белом фоне, корсажные косточки в лифе, короткий пышный подол. Она мечтала, как наденет его на неторопливую прогулку по чужому городу, чтобы обязательно маленькие кафе на набережной и свежий ветер теребил подол. Куда его теперь?

Брошенный на кровать телефон противно запищал. Надя покосилась в его сторону и не шевельнулась. Трель затихла, раздалась снова, потрезвонила секунды три и опять замерла. Заиграла ещё раз.

Надя со вздохом поднялась и подцепила телефон с покрывала.

— Я слушаю.

Ничего ей не хотелось слушать, но это должно было когда-нибудь прекратиться.

— Надя, ты имеешь право на меня сердиться, но будь разумным человеком.

— А когда у разумного человека путёвка в санаторий на море, а его вызывают на работу, это как называется?

На том конце провода Антонио тяжело вздохнул.

— Я уже всё тебе объяснил. Если хочешь поругаться — приезжай, поругаешь меня лично.

Она смотрела на платье — скомканные синие розы на полу, — и внутри тоскливо ныло.

— Я тебя ненавижу.

— И это тоже расскажешь. Приезжай.

Она вздохнула, не находя, что ответить. Как ни крути — приказ старшего по званию есть приказ, даже если высказан извиняющимся тоном.

— Хорошо.

На полянке перед домом загорала Сабрина. В такт её дыханию тихонько шевелились ветви яблонь. Когда хлопнула входная дверь, Сабрина обернулась.

— Всё-таки вызвали?

— Угу.

— Смотри, может, Антонио понадобилось то, чего никто кроме тебя сделать не может. Ты ценный сотрудник.

Надя внимательно рассматривала дорожку у себя под ногами.

— Ну да. Восторженная девочка ему понадобилась, чтобы бегала за ним и руками махала, а он был бы такой герой-герой.

Сабрина усмехнулась и снова закрыла глаза. Ветер шуршал в яблоневой листве.

Антонио бросил на неё всего один взгляд.

— Ты же не на море.

— Ну да, и кто в этом виноват?

Он отвернулся к этажерке с бумагами, как будто специально избегая смотреть на Надю. Она придвинула стул ближе и села. Платье очерчивало фигуру, розы пышным веером расходились по подолу. В кабинете из белого пластика и холодного металла Надя была ещё неуместнее, чем если бы в форме отправилась в санаторий. Но её это не смущало — она закинула ногу на ногу.

— Слушай, может, у меня и был долгий больничный, за который накопилась куча отложенных дел, но ты не имеешь права утверждать, что я плохо работала. И я не виновата, что один убийца-рецидивист запустил в меня сгустком огня.

— Прости, я не так выразился. Ты работала хорошо, но мало. Вот. — Антонио бухнул на стол пухлую папку. — Я и так сбросил большинство твоих недоработок на Кайла, так что сделай одолжение, не строй из себя обиженную невинность.

— Значит, так, да? Мог бы просто попросить.

Она сгребла папку со стола — та оказалась неожиданно тяжёлой. На обложке красовалась чужая эмблема — соцветие чертополоха. Надя невольно перевернула страницу, пробежала взглядом по строчкам на пожелтевшей бумаге, и возмущение разом пропало.

— Это что, шутка? Это дело не нашей компетенции, откуда ты его взял?

Она развернула бумаги веером. С фотографий смотрели три детских лица, алый штамп на каждом — убит сущностью, высший уровень опасности. Антонио собрал бумаги в аккуратную стопку и накрыл ладонью сверху, словно боялся, что их кто-нибудь увидит.

— Сущностями занимается другая контора. — Надя смотрела на него снизу вверх. Говорила — как будто бы он не знал. — Отправим дело поисковикам.

— Они его уже закрыли. — Прежде чем вернуться за стол, Антонио распахнул дверь и оглядел пустой коридор. — Надя, пусть это будет моей личной просьбой.

Она открыла рот, чтобы возмутиться, но тут же закрыла. Антонио поднял руку.

— Я понимаю, что ты никогда не занималась подобным. И да, я уже слышал, что ты в отпуске.

Надя съёжилась на стуле. Вообразила, как он сейчас припомнит всё то, чем она обязана ему. Наберётся внушительный список. Как он вытащил её из затопленного подвала, к примеру. Она, может, была обязана ему жизнью, а долги принято платить. Но алый штамп и эмблема с соцветием чертополоха…

— Антон, я не думаю, что у меня что-нибудь получится. Я уже давно не работала с сущностями. Наверное, я разучилась.

— Хорошо. Если не получится — бросим всё это к чёртовой матери. Просто попробуй.

В повисшей тишине Надя нервно щёлкала кнопкой на клапане папки — открывала и закрывала.

— Это очень важно для меня, — повторил Антон. — Но не стану скрывать, что дело опасное. Тем более, как ты сама сказала, мы влезем на территорию поисковиков. И когда они об этом узнают, они нам не простят. Так что если ты откажешься, я пойму.

Надя уже знала, что согласится. Лица убитых детей смотрели на неё через белый пластик. Она кивнула и пошла к выходу, по дороге ругая себя за нерешительность. Ушла бы сразу, но нет — дала ему вспомнить и старые долги, и посмотрела в глаза убитых. Теперь уже не спрыгнуть с крючка.

Знал, умник, чем зацепить.

— Изучи пока, я позвоню тебе, когда понадобишься, — бросил ей вслед Антонио.

Закрывая ногой дверь его кабинета, Надя ещё не обрела дар речи.

В коридорах Центра было непривычно пусто, колыхались от сквозняка прозрачные шторки на окнах, и эхо отзывалось на каждый шаг.

— Ненавижу тебя, — сказала Надя двери ещё раз, чтобы уж наверняка, и ушла к себе.

В папке лежало несколько дел двадцатипятилетней давности: девочка шагнула с набережной в воду, школьник погиб при странных обстоятельствах, и ещё один — выпал из окна. От листов пахло пылью. Вероятно, каждое в отдельности и было любопытным, но за сроком давности уже не подлежало раскрытию. Но под стопкой пожелтевших бумаг нашлись свежеотпечатанные документы.

Девочка-подросток выбросилась из окна.

Надя не взглянула на закипевший чайник, зачем-то включила компьютер и понаблюдала за тем, как ползёт по экрану цветная змейка загрузки. Покосилась на телефон: Антонио звонить не торопился.

Она ещё раз перелистала досье девочки. Ничего любопытного — родилась в обычной семье, училась в школе, занималась танцами, и в сентябре ей исполнилось бы четырнадцать лет. Обычный подросток, впрочем, как и остальные трое в этой компании. Надя не могла понять, зачем Антонио собрал все четыре дела вместе. Разве только из-за возраста. Но мало ли погибших подростков?

Надя скользнула взглядом по координатам школ. Той, в которой учились убитые со сроком давности дети, уже год как не было. Вместо школы там расположился то ли колледж, то ли курсы повышения квалификации. А дом, в котором жила Алиса, был вообще на другом краю города. Если бы совпадало хотя бы место смерти, Надя заподозрила бы аномалию или не в меру разгулявшуюся сущность, а так…

Она подняла телефонную трубку, в задумчивости покусала ноготь.

— Семнадцатая гимназия. С вами говорит следователь Центра. Будьте добры переслать мне актуальный список учителей. Да, всех, которые работают с детьми. Да, обслуживающий персонал тоже было бы неплохо. Нет, строителей, которые приходили прошлым летом, не обязательно. Спасибо.

Надя долго рылась в базах данных, пока не нашла данные об учителях исчезнувшей школы. Дотошно сравнила их со списками учителей семнадцатой гимназии: ни единого совпадения.

— Тьфу, — сказала Надя с чувством глубокого удовлетворения. Антонио был неправ — возможно, смерти и могли показаться похожими, но внешнее сходство ещё ничего не обозначало. Нужно разбираться детально в каждом случае. Точнее говоря, в последнем случае. В предыдущих трёх уже не разберёшься.

Она всё-таки налила себе чаю и ещё раз перелистала базы данных по исчезнувшей школе. Любопытная деталь: если верить документам, трое детей погибли как раз в тот момент, когда у класса сменился руководитель. Как, интересно, связаны эти факты? Может быть, бывшего уволили в связи с профнепригодностью?

Чай неприятно горчил, и Надя отставила кружку, снова уставившись в компьютер. Что, если поговорить с кем-нибудь из одноклассников убитых? Наверняка такие вещи хорошо запоминаются. Она пролистала списки класса — всего двенадцать человек. Прижала к щеке прохладную телефонную трубку.

— Мартимер, я сейчас вышлю тебе список людей, мне нужны их телефоны и адреса, по возможности, если эти люди живы, конечно.

— Ага, — чуть отстранённо отозвался Мартимер из телефонной трубки. — Высылаешь? Ага, получил. Ты смеёшься? Это же твоя мама.

Мгновение она не мигая смотрела на экран, потом поняла: та тринадцатилетняя девочка в списке класса действительно её мать, не однофамилица, не опечатка в электронном реестре.

— Так что, найти тебе её телефон и адрес? — меланхолично поинтересовался Мартимер.

— Нет, ищи всех остальных.

Надя положила трубку. Звонить или нет? Дело есть дело, и у неё появился замечательный шанс узнать, что же на самом деле произошло в том классе. С другой стороны, мама никогда не отличалась болтливостью. В третьей стороны — отпуск, в который Антонио её не отпустит с нераскрытым делом, нет-нет, тут уж хоть тресни.

Телефон отозвался утомительно долгими гудками.

…Надя поднялась и открыла окно: ей вдруг стало невыносимо душно.

— Но ты же можешь рассказать мне, почему погибли трое твоих одноклассников?

— Я мало что знаю о том деле. Лучше поговори с нашей классной. Ей тогда досталось из-за этих смертей, она должна помнить. — Голос мамы был делано-безразличным. Именно таким, каким говорят, если стремятся всеми силами обозначить свою непричастность.

— Я не понимаю.

— Я помню её имя — Раскольникова Елизавета Николаевна. Поищи по своим каналам. Я уверена, это будет несложно.

— И на том спасибо, — выдохнула Надя, хотя её так и тянуло высказать, что имя учительницы она и так знает. Компьютер перешёл в ждущий режим, телефонная трубка замолчала.

— Всё? — спросила мама.

— Да. Пока.

Оборванное вышло прощание. Надя села в кресло и повозила мышкой по столу — компьютер ожил. Раскольникова Елизавета Николаевна. Если верить документам, проработала в школе месяца два, не больше. Не удивительно, если при ней покончили с собой трое учеников.

Она жила в спальном районе, где оранжевые свечки высоток подтыкали прозрачное небо. На детской площадке было пусто, в палисадниках цвёл жасмин. Надя прорвалась через препятствие кодового замка, и в чистом подъезде быстро нашла квартиру.

Тогда она впервые пожалела о том, что надела платье. Как знак мести Антонио оно вполне подходило, но в глазах бывшей учительницы не добавило бы Наде и капли серьёзности и профессионализма. Она замерла под дверью, вздохнула и надавила на звонок.

Дверь открыли почти сразу. На пороге возникла стройная женщина в тёмном не по-летнему платье. Светлые волосы, стянутые на затылке, спускались почти до поясницы. Учительница она там была или нет, но в её присутствии Надя вдруг оробела.

— Здравствуйте. Вы Елизавета Николаевна?

— Да, это вы мне звонили? Проходите.

Она посторонилась, впуская Надю. Вся квартира была наполнена солнечным светом. Походя Надя рассматривала толстые научные книги на полках, путалась в названиях — слишком длинные слова.

— Я так понимаю, вы пришли из-за тех случаев в школе. — Елизавета усмехнулась. — Да неужели в тот раз не закончили?

Они расположились на кухне.

— Видите ли, похожие смерти детей повторились. И мне передали это дело только сегодня, а до этого его вёл другой следователь.

Елизавета смотрела на Надю очень внимательно, и та мысленно не прекращала ругать себя. Ещё бы — девчонка в мини-платье, какой следователь! Сейчас выскажет все свои мысли по этому поводу.

— Спрашивайте, что хотели, — только и произнесла бывшая учительница, усаживаясь за стол напротив Нади. — С тех пор я никогда не работала в школе, но до сих пор преподаю в университете. Биологический факультет. А вы случайно не дочь той самой Веры Орловой?

— Совершенно случайно, — кивнула Надя.

Елизавета положила локти на стол, чуть склоняясь к ней.

— Надо же, как тесен мир. Вера была первой красавицей в моём классе.

Надя ждала вопросов и охов-вздохов, но ничего подобного.

— Расскажите мне о случаях с детьми. Что произошло?

В окна подглядывало искреннее солнце. На пятнадцатом этаже — слишком высоко, чтобы слушать шум машин и разговоры прохожих — пели птицы. В светлой кухне с белыми шторками на окнах и старомодными вязаными кружевами на полочках, пахло далёкими мирами. Надя не представляла, что история будет такой долгой.

— Когда я приехала в этот город по направлению, мне сразу же дали восьмой «А». Разумеется, я понятия не имела, что с классом что-то не так. Но как выяснилось, одна смерть уже произошла — девочка выпала из окна, как вы знаете. Буквально сразу после этого умерло ещё два ребёнка. Дела замяли под каким-то благовидным предлогом, то ли повесили на маньяка, то ли сочли суицидом, я уже не помню. Но потом я выяснила. Мой класс… видите ли, я приехала издалека, не сразу разобралась, а когда разобралась, то не могла поверить. Дети вызвали фантом города, который вырос и стал съедать их друг за другом. Он черпал силы из их жизней.

— То есть дети вызвали некую сущность? — Воспользовавшись долгой паузой, уточнила Надя.

— Ну да, Пугало. Они так его называли — Пугало. Говорят, похож был. Это никакая не тайна, я более чем уверена, что в ваших кругах об этом случае всем известно. Я не знаю, как это сказать правильно. Предпочитаю не углубляться в специальную терминологию. — Елизавета невесело улыбнулась. — Понимаете, у меня на руках умирали школьники. Было не до научных изысканий.

— Понимаю. И что же было потом? Смерти прекратились?

Она дёрнула плечом.

— Да, военные обо всём узнали, вцепились в это дело. Вроде бы хотели использовать фантом для своих целей. Но он сам собой исчез.

— Нетипичная история, — призналась Надя. Она не имела привычки делиться своими мыслями с кем бы то ни было, но Елизавета почему-то вызывала у неё доверие. — Первый раз слышу, чтобы сущность действовала так разнообразно и долго.

— Да, этому все удивлялись.

Они говорили ещё о каких-то мелочах, спокойно — как будто обсуждали рецепт пирога, а солнечный свет за окном постепенно утихал. Когда Надя спустилась к жасминовым кустам у подъезда, она обнаружила, что в сумке давно надрывается на беззвучном режиме её телефон.

— Антонио, прости, я говорила со свидетелем. — Надя обнаружила, что вся злость на него куда-то испарилась.

Он тяжело вздохнул.

— Убежала куда-то, не предупредила даже. Давай я тебя заберу.

— Не откажусь.

Надя ждала его на автобусной остановке и не успела устать от ожидания. Тихий летний вечер прогуливался ветерком по высокой траве. Она обожала наблюдать за людьми: рядом на скамейке сначала примостились старик с мальчиком — мальчишка выпросил у деда мелкую монетку и побежал к магазину. Потом они загрузились в автобус. Прошли мимо мужчина и женщина — мужчина с ворохом пакетов в руках, его супруга — налегке. Проскакала группа шумных подростков.

— Ты решила остаться здесь? — К остановке подъехала знакомая машина, стекло опустилось, и Антонио поманил её пальцем. — Приятный район?

Надя устроилась на переднем сиденье. В приоткрытое окно дуло вечерним городом.

— Одна интересная женщина рассказывала мне историю о том, как сущность поедала детей.

— Правда? — Антонио даже не улыбнулся. — Быстро же ты до неё добралась, а я думал, что расскажу тебе сам.

Надя сделала вид, что не видит его хмурого лица, выпросила термос с кофе и занялась им. Антонио достал из внутреннего кармана шоколадку и протянул ей. Город за окнами машины серел и подёргивался туманом. Она забралась так далеко от центра, что даже сама не ожидала.

— Рассказывай, — разрешила Надя. — Кто эта женщина?

— Короткий рассказ получится. Эта женщина — хозяйка города. Она же говорила тебе о неком фантоме города, который вынужден питаться детьми? Пугало, да? Этот фантом — полностью подконтрольная ей сущность.

Надя чуть не подпрыгнула на сиденье, подавившись последним кусочком шоколада.

— Предупреждать надо.

— Я собирался, — пожал плечами Антонио.

Она завернула остатки шоколада в фольгу, понимая, что есть больше не сможет, и бросила его на заднее сиденье. Апатично отряхнула руки одну о другую. На голубой розе серело непонятно как посаженное туда пятнышко.

— То есть она сама убивала детей? Натравливала на них свой фантом?

Взгляд Антонио был хуже некуда — безнадёжный и усталый.

— Технически всё обстояло немного не так — вначале всё и вправду было неожиданно. Она приехала издалека, ничего не знала, на неё обрушились проблемы с учениками, эти убийства. Но потом она, скажем так, поближе познакомилась с фантомом и прониклась к нему.

— И вот теперь убийства стали повторяться? — закончила за него Надя. Голос сделался нервно-громким. Бродячая сущность — вещь более чем неприятная. Сущность, которой управляет маньяк-убийца — просто оживший кошмар.

— Во-первых, это ещё не доказано. Во-вторых…

Машина вильнула в тёмный переулок, так что низкие ветки деревьев заскреблись по крыше, и вынырнула на проспекте.

— Не думаю, чтобы Вета стала нарочно кого-то убивать. А в-третьих… — Он замолчал, глядя в одну точку. Ехать-то оставалось всего ничего, но машина установилась на парковке рядом с университетом, не доехав до Центра один квартал.

— В-третьих? — напомнила Надя.

— Фантом города — не призрак в заброшенной бане. Он очень опасен. Постарайся не приближаться к нему. Не хочу найти тебя в ближайшем парке… безо всяких признаков насильственной смерти, понимаешь?

Надя не была уверенна в том, насколько хорошо она всё поняла, но на всякий случай кивнула.

На работе её ждал подарок — ответ на запрос о подростковых самоубийствах за год. Надя пролистала его по дороге до кабинета и ужаснулась: сорок пять тринадцатилетних девочек и мальчиков, которые решили уйти из жизни — это много или мало? Стоит ли подозревать хоть в половине из них жуткий фантом города, или эта грустная статистика целиком и полностью на вине недосмотревших взрослых?

Печальная цифра отправилась в кучу других бумаг, и Надя некоторое время безучастно смотрела на выключенный монитор. Если Антонио связал смерть Алисы со смертями двадцатипятилетней давности, выходит, он был уверен в том, что виноват фантом. Но чего же тогда он хочет от неё, не признательных же показаний от бестелесного призрака! Если он уверен, почему не высылает бригаду на уничтожение сущности?

Если же нет, зачем тогда весь этот спектакль с архивными делами? «Я хотел рассказать тебе сам». Так почему же сразу не рассказал? Дождался, когда она влезет в это дело по уши.

Бесполезные размышления. Если Алису убил не фантом города, то у Нади есть только один способ доказать это — выяснить, кто её убил.

— Видите ли, я не представляю, чтобы она вот так взяла и покончила с собой. У неё ведь было столько друзей, увлечений. Танцы, курсы компьютерного дизайна. Экзамены на носу, а она весь год к ним готовилась. Правда, уставала очень сильно. Не высыпалась. И тут… я понятия не имею, с чего бы ей наложить на себя руки. Нет, это неправда. Её убили.

С фото на полке на Надю смотрела та самая Алиса — обычная девочка-подросток, она улыбалась и делала какие-то пасы руками на фоне старинного, явно западного города. Ещё были привявшие цветы, весь дом утонул в цветах. От их сладкого запаха делалось тошно.

Мама Алисы — её звали Русланой — была очень моложавой — и очень поблекшей, словно картина, которая долго висела под солнечным светом. Кроме неё в квартире никого не осталось. Даже делалось странно, обычно в таких случаях приезжают родственники.

— Всё повторяется, — сказала Руслана спокойно, она сидела напротив Нади за широким кухонным столом. — Напрасно мы думали, что он исчез навсегда. Нет. Теперь он вернулся и уничтожит всех нас.

У неё в руках был альбом — газетные вырезки и яркие грамоты в прозрачных файлах. Она принялась показывать Наде какие-то статьи из местной газеты, где имя подчёркнутое синей ручной было сплошь Алиса, Алиса, Алиса.

Наде было жаль её — не хотелось долго мучить расспросами. Ещё больше ей сделалось жаль тринадцатилетнюю девчонку.

— Почему вы думаете, что это именно тот же самый фантом. Возможно, это другая сущность. Разве их мало?

Руслана смотрела мимо и грустно улыбалась, будто в светлой кухне уже видела фантом. Смирялась с неизбежным.

— Я знаю. Моя девичья фамилия — Васильева. Я училась в том самом классе. Когда фантом убил трёх моих одноклассников, так и было: безо всяких признаков насильственной смерти.

Надя молча кивнула — список того класса она выучила наизусть. Бледная как снег Руслана повела рукой над вещами дочери, разложенными на столе, как будто для особого ритуала: учебники и девчачьи романы, яркие открытки, картинки с котятами, записки на цветных стикерах.

— Я должна была это понять ещё тогда, когда получила письмо от Арта.

— Майский Арт из вашего класса?

— Да. Это он предложил вызвать дух города в тот раз, он всё придумал. Он всегда был странным. Сейчас я думаю, ну зачем нам это понадобилось? Какое-то общее помешательство. Два года назад я нашла в почтовом ящике письмо без обратного адреса. Узнала его только по почерку — знаете, такие крошечные буквы, как муравьи.

Она замолчала, бессмысленно вороша груду вещей на столе. Страницы тетрадей шуршали, как песок.

— Арт написал: «Он вернулся». Только два слова, знаете. Он вернулся. Потому что я и так знаю, кто такой он, и куда он вернулся. Он вернулся, чтобы убить нас.

— Два года назад? И вы никому не сообщили?

Руслана усмехнулась, достала из груды бумаг открытку с помятыми уголками. Прочитала, чуть шевеля губами. Она вернулась к Наде, как будто вынырнула из омута.

— Я попыталась найти Арта, но это было бессмысленно. По старому адресу он уже не жил, нового никто не знает. И потом я решила, вдруг фантом меня не найдёт? Я ведь почти не участвовала в ритуале. Так, стояла в уголке. Понимаете, очень хотелось верить в это. И вот.

Надя бросила взгляд в окно — восьмой этаж, новенькая высотка. Напротив — ещё одна такая же, и стёкла в ней блестят, как драгоценные камни в жиле. Может быть, женщина, которая сидела перед ней, помешалась от горя, но тогда слишком много помешанных на один город.

***

Вета не терпела школьных олимпиад. Отговаривалась, как могла, и придумывала множество уважительных причин, но в этот раз не вышло: в этот раз её послали сидеть с восьмыми классами. Как будто нарочно.

В коридоре они развесили цветные плакаты: предполагалась стендовая конференция. Открывая дверь, Вета почувствовала тот самый трепет — даже похолодели коленки. Она вошла, и на неё уставились двенадцать пар глаз. Нет. Она моргнула, прогоняя наваждение. Не двенадцать — участков олимпиады было гораздо больше. Всё, что оставалось — выйти к доске и заговорить.

— На титульном листе напишите… Вскрываем пакет с заданиями по жёлтой линии. В каждом есть чёрная ручка — пишем только ею.

Вета говорила спокойно и холодно, как обычно со студентами. Она научилась говорить так, но иногда — по ночам — с содроганием вспоминала, как выходила к доске перед двенадцатью взглядами, и голос её против воли вздрагивал и скатывался на высокие ноты.

Они вскрыли задания и начали: кто расписывал ручку на черновике, кто листал задачи, шаря по ним почти обезумевшим взглядом, кто отрешённо смотрел в окно, настраиваясь на работу. Дети. Её восьмиклассники тоже были всего лишь — детьми.

Вета прошла к кафедре и села. Четыре часа, и это кончится. Письменный тур олимпиады длится всего-то четыре часа. Ничего страшного. Нужно просто переждать.

Как всё-таки хорошо, что она больше не работает в школе. Только иногда ей почему-то снится Рония — она сидела вон там, за третьей партой у стены — а потом шагнула с парапета в серую воду. Иногда приходит Игорь — его нашли в парке. Без признаков насильственной смерти.

«Без признаков насильственной смерти», — какая гадкая фраза, протокольный язык, синими чернилами по белой бумаге.

— Можно выйти? — девочка на третьей парте у стены по-школьному тянет руку. Девочка бледная и рука у неё дрожит. Ещё бы, городская олимпиада, и главный приз — поступление в университет без экзаменов. Есть, за что поволноваться.

Вета кивнула. Выйти и позвать сопровождающего, чтобы проследил.

Девочка ушла, а Вета осталась в классе. В этот раз ей не хотелось бродить между рядами, чтобы вылавливать списывающих. Это полезно со студентами, а со школьниками можно просто заглядывать в глаза каждому — по очереди — и делать вид, что всё-всё про него знаешь.

Вета смотрела на них и вертела в руках карандаш. Всего четыре часа. А этой ночью ей снились все сразу — все двенадцать человек, — как будто они встречали её после каникул и бросились обниматься, спрашивать, не разлюбила ли она их. Во сне Вета знала, что любит их. Что умрёт без них.

А когда проснулась, не могла понять, с чего вдруг так извернулось её подсознание. Они ведь ненавидели её и даже не скрывали этого. Не считали нужным скрывать.

«Проваливайте лучше отсюда», — вот как они говорили. Майский Арт, он сидел за второй партой среднего ряда. — «Вам тут не рады, разве не видно».

Ей было видно.

Мальчик со второй парты уронил на пол фирменную чёрную ручку — в тишине испуганного класса она прозвучала, как грозовой раскат. Вета вздрогнула и посмотрела на парня — тот сжался в комок под её взглядом. Вета долго училась холодному взгляду и холодному голосу, чтобы не быть такой, как раньше.

Вот только сны — слишком часто они возвращались к ней. Рония брала за руку и говорила: «Вы нас полюбите? Правда? Полюбите?». Игорь сидел за партой рядом с Артом, и они почти всегда молчали, но за детской обидой Вета снова видела отчаянную просьбу о помощи. Им была так важна её любовь.

Больше они никогда не увиделись. Только во сне.

***

В полупустом вагоне метро она принялась за список класса. Поставила галочку напротив Алисиной мамы, потом подчеркнула Арта и задумалась. Не бывает таких совпадений. Надя в задумчивости почесала затылок карандашом.

Говорят, подростки — самые привлекательная закуска для потусторонних сущностей, потому что их энергия слишком хаотична, она ещё не улеглась, не приняла форму.

Но праздными домыслами ничего не доказать. Если дети остальных одноклассников живы и здоровы, ей придётся поверить в совпадения. Но если бы всё обошлось так просто, Антон не стал бы вытаскивать из архива пыльные дела. Он просто так ничего делать не стал бы — в этом Надя была уверена.

…Дверь никто не открывал, длинная мелодия звонка лилась сквозь пустую квартиру. Надя сбежала по ступенькам вниз, сверила номер дома на глянцевой табличке. Дом был тем самым, и квартира той — наверняка. В базе данных не могло быть ошибки. Но лето — не самое лучшее время года, чтобы кого-нибудь застать дома.

Дементьев Валерий, судя по школьным записям, сидел на первой парте у окна и регулярно ловил тройки по математике. Это был четвёртый адрес. По первым трём Наде тоже никто не открыл. Все найденные телефонные номера тоже молчали, и она рисовала в воображении жуткие картины смертей. Сущность убивала тех, до кого дотягивалась.

На всякий случай Надя постучалась к соседям. Рутинная работа нагоняла сон. В долгом молчании послышались осторожные шаги. За дверью замерли.

— Вы кто?

— Следователь Центра. — Надя подняла удостоверение к глазку. Она не любила неопределённости. — Я к вашим соседям. Не знаете, когда они будут дома?

Дверь открыла босая женщина в домашнем платье. Посмотрела на Надю жалобно, будто собиралась о чём-то попросить.

— Уехали, давно уже. Не знаю, куда. Откуда я должна знать?

— И что, даже цветы поливать не попросили?

Женщина поморщилась. За её спиной поднимался белый пар, и сладко пахло яблочным варением — ещё чуть-чуть и примешается горький запах гари.

— Нет. Говорю же, не знаю я о них ничего. Мы почти не общаемся. Так только, здрасте — до свидания. И часы ещё эти бьют каждую ночь. Вернутся — я им устрою. Что за ерунда — завели часы и уехали. А в двенадцать начинается — бам, бам. Стены как будто из картона.

Надя переступила на месте. Кто-то внизу хлопнул подъездной дверью, и по ногам скользнул сквозняк.

— Что ещё за часы, которые бьют только ночью? — Она оглянулась на металлическую дверь. Если делать всё по правилам — вызывать группу захвата, она застрянет тут до самого вечера. И потом, вдруг часы и в самом деле, всего лишь часы. — У вас балконы смежные?

Женщина отступила, давая дорогу. Надя прошла через квартиру, мельком оценив тазик кипящего варенья и три кошачьи тени на подоконнике. Лоджия не была застеклена, поэтому Наде ничего не стоило перегнуться в оконном проёме и заглянуть в соседнюю.

Она увидела круглый столик с вазой увядших цветов, кое-как брошенные коробки в углу. Обычные запылившиеся остатки чужой жизни. Узкая форточка была чуть приоткрыта — или так казалось от солнечных бликов. У Нади не было оснований поднимать тревогу.

Она шагнула назад — в дверном проёме возникли три кошачьи тени. Чёрная, рыжая и серая. Они наблюдали, но ближе подходить не собирались. Надя задумчиво повертела в руках телефон. Если вызвать сейчас, на бумажную мороку останется целый вечер.

Под окном носились дети. Третий этаж — всего лишь третий. Надя сунула телефон в карман поглубже и перекинула ногу через балконное ограждение. Ей показалось, что дети под окном на минуту замерли, наблюдая.

В прозрачном небе носились птицы, кирпичная кладка стены пахла дневной жарой. Надя ухватилась за металлические перила, перенесла вторую ногу. Ветер лизнул ей спину.

Она отчаянно боялась высоты — даже небольшой, и дорога, показавшаяся с земли короткой и лёгкой, по эту сторону стены оказалась почти непроходимой. Ладони тут же взмокли. До соседнего балкона был всего шаг, но в собственных мыслях она раза три сорвалась вниз.

Узкий выступ в кирпичной кладке кончился. Надя перегнулась через перила соседского балкона. Пол здесь был устелен тополиным пухом и высохшим липовым цветом. Успокаивая дыхание, Надя постояла с закрытыми глазами. Дети на площадке завопили с прежней силой.

— Вы куда? — Из-за перегородки показалось лицо с круглыми, как два солнца, глазами. — А это… ордер на обыск?

— Тихо. Если что — звоните в Центр, ясно?

Шторы изнутри были задёрнуты. Надя сложила ладони лодочкой и всмотрелась в темноту — ничего. Форточку всё-таки бросили открытой.

Она сняла со стола вазу, стащила кеды — голыми ступнями удобнее ощущать пространство вокруг. Стол тихонько покачнулся под Надиным весом. Изнутри квартиры потянуло запахом пыльных ковров. Быть бы ей чуть шире в плечах, и фокус никогда бы не удался.

Внутри — кромешная темнота, особенно после солнечного полудня. Надя задержалась на подоконнике, ожидая, когда привыкнут глаза. В тихой квартире ей почудилось чьё-то присутствие — ощущение, как прикосновение пёрышком к голой руке.

— Есть кто дома? — Она поняла, что не может говорить в голос. Кладбищенская тишина сдавливала горло, так что из него выходил только надсадный шёпот. — Эй, не пугайтесь, я хочу помочь. Всё хорошо?

Она опустила ноги на пол, соображая, что всё не может быть хорошо в тёмной квартире, в которой на звонки никто не отвечает, и каждую ночь бьют часы. Надя поймала мягкий атлас штор и с силой дёрнула.

В дневном свете перед ней появилась комната — розетка с окаменевшим печеньем на журнальном столике, куртка, брошенная на подлокотник кресла. Комната застыла, словно кадр из фильма — всё ещё ожидающая, что в неё вернутся. Так не уезжают — бросив вещи на прежних местах, если только торопятся, если только убегают.

Надя на цыпочках прошла по ковру наискосок. Крики детей и птиц остались снаружи, отгороженные ширмой непроницаемой тишины. Из тёмного коридора послышался глухой стук. Неровный, неритмичный, перемежающийся с глубокой тишиной. Так не могли бы стучать часы, и — ни один механизм.

Она встала на пороге и разом окунулась в густой запах болезни. Странно, как он не просочился в общий коридор, на лестничную площадку. Такие запахи созданы для того, чтобы притягивать любопытных старушек из соседних квартир. Надя вспомнила дверь, за которой можно было бы переждать небольшую войну, и вопросов не осталось.

Ванная комната была заперта изнутри. Не веря себе, Надя повернула ручку до упора — бесполезно. Она постояла, прислушиваясь. Навалилась тишина, и вдруг снова ударило — будто деревянной битой по бетонной стене. Стук слышался не из ванной, а откуда-то справа. Туда вело узкое ответвление коридора.

Глаза уже привыкли к полумраку. Надя притаилась за косяком и осторожно толкнула дверь. Дневной свет пробивался сквозь красные шторы, отчего вся комната казалась багряной. В дальнем углу — за размётанной кроватью — Наде почудилось движение.

И опять — удар.

У самой стены сидела девочка-подросток. Полупрофиль, видимый Наде, белел в сумерках зашторенной спальни. Надя вспомнила, как зовут дочь хозяина квартиры — у него была дочь.

Стук — девочка склонилась и ударилась лбом в стену. Замерла, покачиваясь, как в прострации, и вдруг — откуда взялась такая ярость — ударила снова, так что вибрация перекрытий передалась Наде.

— Света, — позвала она. — Всё хорошо. Не пугайся. Я хочу помочь. Что случилось?

Она не слушала, колотилась головой о стену, потом ударила кулаками, и опять застыла. Плечи под тонкой блузкой напряглись ещё сильнее. Наде показалось — она прислушивается.

— Света, где твои родители?

Бам. Человеческий лоб не выдержал бы такого удара. Девочка оцепенела. Из-за копны растрёпанных волос Надя не могла разглядеть её лица. Белые руки, похожие на конечности шарнирной куклы, проскребли по голому бетону. Лоскутки обоев валялись тут же, на полу. Их клочья висели по всей стене на высоте её роста.

— Света, прекрати. Выходи оттуда. Я вызову врача.

Девочка вскочила, одновременно разворачиваясь к Наде. В её руках и ногах оказалось слишком много суставов, потому движения получались рваными. Мгновение замерло — нижняя часть Светы ещё сидела на полу, когда верхняя прыгнула.

Надя шарахнулась назад — на неё летело белое лицо, белые глаза, разинутый от уха до уха нечеловеческий рот. Света захрипела, роняя на пол кровавую пену. Закачалась подвешенная на цепочке лампа.

Надя спиной влетела в косяк и едва успела захлопнуть за собой дверь — когти продырявили дерево и вышли по другую сторону. На одном из них сохранилось алое пятнышко лака.

Путь отступления оставался всего один — к входной двери. Но без ключа она не отпиралась, а его не было нигде поблизости — куда хватало взгляда.

«Законы жанра», — мрачно подумалось Наде.

Дверь в том конце коридора шарахнула о стену. Чудище выпрыгнуло, слепое от злости. Вписалось в стену, как что на пол из шкафа полетели хрустальные статуэтки.

Надя отступила к гостиной, цепляя плечом штору из стеклянных трубочек. Здесь было чуть светлее — чуть меньше преимуществ у ночной твари. Как Надя и ждала, окна и балконную дверь заклинило намертво.

Она сдёрнула с дивана плед, намотала на руку, готовясь вышибать стекло. Что делать потом, она не думала — вряд ли выйдет перемахнуть на соседний балкон в одно мгновение. В другом случае уж лучше прыгать вниз, чем встречаться лицом к лицу с этой.

Девочка слепо металась в коридоре, ударяясь о стены и мебель. Звенело бьющееся стекло. Она искала добычу на ощупь и злилась, когда попадалось что-то другое, рвала в клочья ковёр, оставляла вмятины на стенах.

Надя ударила — по стеклу пошла трещина. Как назло, выбить окно было нечем — по углам притаилась массивная старая мебель. Ударила ещё раз — звонко разлетелись осколки. Света выпрыгнула на шум.

Бледное получеловеческое лицо пошло чернотой. Комната застыла, погружённая в смертельную тишину и полумрак, и не верилось, что за тонким стеклом — солнце и полный город людей. Надя подхватила осколок покрупнее, выставила его остриём перед собой.

Страшный чёрный рот открылся, заняв собой всё лицо. Света нелепо дёрнулась, поднимая непомерно длинные конечности. Ноги спутались — она упала, ткнувшись в пол. Длинные волосы разметались по ковру. Долгую секунду она лежала неподвижно.

Не выпуская осколок, Надя сделала шаг навстречу. Мёртвое тело подтекало чёрным — в местах, куда попала жидкость, ковёр бугрился ожоговыми пузырями. Все её силы вышли. Едва заставляя себя шевелиться, Надя обошла мёртвую тварь кругом. Из полосатых гольфов, превратившихся в лохмотья, торчала по-детски розовая пятка.

Вернувшись к неприступным дверям, Надя нащупала в кармане телефон. Только теперь поняла, как её трясёт — так, что даже стоять нет возможности. Она осторожно сползла на пол у двери.

Хорошо, что номер дежурного помнился наизусть и даже не ощупь. Надя легко набрала его в полной темноте.

Оперативники вскрыли сначала входную дверь, потом — дверь в ванную, и Надя вышла на лестничную площадку. Села прямо на ступеньки. Пока вокруг сновали эксперты, пока вызывали спецбригаду, пока отгоняли любопытных соседей, она думала о дверях, которые перед ней сегодня так и не открылись. О тех трёх квартирах, и об этой, четвёртой, последней.

— Ты с ума сошла, одна туда лезть? — Ник вышел к ней и сел рядом.

— Знаю.

Лестницу освещали алые лампы-маячки. Любопытствующие толпились за пределами отгороженной территории, вытягивали шеи, и всё пытались рассмотреть что-то через чёрный мешок, в котором вынесли тело. Надя наоборот, отвернулась. Ей всё ещё мерещилась розовая пятка в лохмотьях полосатых гольфов.

— Это тебе повезло, что она уже и так на последнем издыхании была. Ещё бы чуть-чуть, и сама бы подохла от голода. А дверь хорошая. Удержала эту гадость внутри.

— Я знаю ещё три такие же отличные двери, показать? — усмехнулась Надя, разглядывая трещину в бетонной ступеньке.

Вдобавок к алым маячкам включились обычные лампы под потолком, а она и не заметила, что наступил вечер. Стоило бы позвонить Сабрине. Хотя она, наверное, давно привыкла к Надиным долгим прогулкам.

— Эксперты что-нибудь говорят?

Следом вынесли ещё два тела, такие ссохшиеся и лёгкие, что оба мешка помещались на одних носилках.

— Она инфицированная. Так бывает после контакта с какой-нибудь сильной аномалией. Чаще, конечно, бывает мгновенный летальный исход, но иногда человеческое тело так сильно сопротивляется смерти, что превращается в такое вот. Она тебя, кстати, не поцарапала?

Надя ещё раз осмотрела собственные руки, хотя и знала, что ничего на них не найдёт.

— Нет. Задачка… — пробормотала она, почти уткнувшись в колени. — Значит, на девочку напала сильная аномалия — просто явилась ночью, ни с того ни с сего, влезла в окошко, — а дальше что?

— Дальше, — подсказал Ник, — дверь ванной комнаты была заперта изнутри. Значит, её родители спрятались там. Только их это не спасло. Аномальная инфекция прошила всю квартиру насквозь. Видела их трупы? Из них как будто выкачали жизнь. Если по-хорошему, то всех соседей надо бы в карантин, да и тебя. Представляешь себе такую аномалию? При желании она могла бы сожрать весь дом, но почему-то хотела только девочку.

Надя посмотрела на носки своих кед — ей уже казалось, что они выпачканы чёрным, что она всё-таки наступила в густую лужу, растёкшуюся по гостиной. Она зажмурилась, открыла глаза — перед ними плясали цветные пятна.

— Значит, фантом города всё-таки не уничтожили.

— Чего? — Ник поднялся. — Ладно, сейчас разберёмся с карантином. Тебя домой подвезти или сама?

— Сама. — Надя обречённо махнула рукой. — Вы здесь до ночи возиться будете. Завтра увидимся.

— Я думала, раз она увлекалась биологией и химией, есть вероятность, что Алиса сталкивалась с этой вашей Елизаветой Николаевной, на олимпиадах, скажем. Так что…

Телефон Антонио не отвечал. Надя наговорила всё, что думала, на автоответчик, тут же пожалела об этом и отключилась. Ей до смерти не нравились все версии, но хотелось поговорить хоть с кем-то.

У Антонио наверняка нашлись дела поважнее, и Надя, прикинув, что до встречи с экспертом осталась ещё уйма времени, решила повторить свой ночной маршрут.

Хоть день был не выходной, народу на набережной собралось достаточно. О том, чтобы почувствовать фантом и речи не шло, любая не-жизнь оказалась бы просто погребена под наплывом живой энергетики.

Распластав гранитные крылья по ветру, статуя Матери-птицы парила над пляжем и широкой лестницей к нему. Надя остановилась в тени стелы, отыскивая на карте парк, в котором нашли Алису. Доехать до него было бы проще, но ей хотелось дойти пешком — повторить путь фантома, если таковой был, конечно.

Надя подняла голову от карты и увидела их. По асфальтовым дорожкам набережной сновали велосипедисты и роллеры, а ещё неспешно прогуливались отдыхающие. Но этих двоих Надя заметила сразу же. Они выделялись.

Надя отступила дальше за стелу, хотя и сомневалась, что на неё обратят внимание. Женщина была в светлом платье. Распущенные волосы спускались до талии. Ещё она улыбалась, но куда-то вдаль, как будто разглядела там невыносимо прекрасную картину. Антонио, который шёл рядом с ней, Надя узнала бы просто по звуку шагов. И он так по-особому держал спутницу под руку, что раздумывать тут было не над чем — всё становилось ясно с первого взгляда.

Надя кое-как сложила карту и спрятала её в сумку. Ясно теперь, почему Антонио свалил это дело на неё. Ещё бы, самому не с руки, тем более, тут и дураку ясно: преподавательница биологии — единственная подозреваемая. Даже если с треском натянуть теорию о том, что девочка покончила с собой, всё равно не докажешь, как она это сделала.

Подождав, пока они уйдут на достаточное расстояние, Надя зашагала в обратном направлении. Если она правильно прочитала карту, здесь было не так уж далеко: до самого конца бетонного парапета, потом перейти через железнодорожные пути по высокому мосту и ещё немного — плутать в переплетениях улиц.

Пока Надя добиралась до того дома, где из окна выпрыгнула Алиса, она трижды убедила себя в том, что детей убивает фантом города. С этим всё было ясно, неясно, что делать теперь. Антонио ей здесь не помощник, а фантом, пожирающий детей, явно не такой уж слабый противник.

Дом был совершенно обычной городской высоткой — двадцать пять этажей блестящих окон.

Наде повезло: только она подошла к двери, как та распахнулась, выпустив на улицу девочку со щенком на красном поводке. Надя поднялась на первые десять этажей, игнорируя лифт, а дальше перешла на медленный шаг.

Дом был наполнен привычными звуками, но было здесь что-то ещё, то, от чего кожа покрывалась мурашками. Надя остановилась, не дойдя десятка ступенек до последнего этажа. Она с самого института не занималась ловлей сущностей, и уж точно прошли те времена, когда она безрассудно резала руки в кровь, чтобы призвать какую-нибудь не-жизнь. Тогда, после нескольких эпизодов, которые чуть было не закончились трагедией, она запретила себе ввязываться в подобное.

Её способностей никто не развивал. Кое-что получалось само, но для этого её пришлось бы снова касаться мира не-живых. Снова стоять на узком пороге и заглядывать в пропасть.

Без этого Надя могла разве что учуять, ощутить кончиками пальцев потусторонний холод, всё равно как птицы ощущают смутную тревогу перед бурей.

Ей стало жарко — даже в майке на тонких бретельках, — жар поднялся по спине и ударил в затылок. И тут же по позвоночнику на тонких лапках пробежал холод. Надя бездумно потирала покрытые мурашками предплечья.

— Иди сюда, — приказала Надя. Тот голос, который слышат сущности, после долгого перерыва не желал ей подчиняться. Горло обдало холодом. — Выходи.

Надя закашлялась. Она зашагала вверх по лестнице, до самой чердачной двери, запертой на замок.

— Иди сюда, — повторила Надя, коснувшись двери ладонью. На этот раз голос поддался лучше. Во рту появился привкус дорожной пыли и степной полыни.

Протухшим ветром дохнуло ей в лицо. Надя постояла с закрытыми глазами, прислушиваясь. Отголоски дара пробуждались в ней, как обнажается земля из-под снега ранней весной. Она вспомнила тяжелое ощущение чужого присутствия — теперь такого не было.

Здесь было пусто. Надя отряхнула руки и опустилась на последнюю ступенькую. В доме остались только его следы — того, кто убил Алису. Следы, которые всё ещё пахли степной полынью, от которых ещё бежали мурашки по коже.

Колени дрожали. Ей бы прилечь, но до дома ещё добираться — минут сорок с пересадкой. Надя склонила голову на подставленные руки, и далёкое гудение машин сделалось эфемерным.

Была бы она талантливым медиумом — она бы взяла его след и пошла по нему. Она бы нашла и — возможно — спасла бы ребёнка, которого он собирался убить следующим. Но следы были такими слабыми, что пока она добьётся привлечения к работе штатного медиума, они простынут совсем.

Надя достала мобильный и нашла в списке номер Антонио. Секунду думала, стоит ли, палец повис над зелёной кнопкой. Вздохнула и сунула телефон обратно в карман шортов.