Интерлюдия 1.3

Панический страх перед новым приступом безумия заставил меня продолжать неистово взывать к Хель, не прерываясь, и не останавливаясь ни на секунду. Столь глубокая сосредоточенность на одном действии, в итоге, привела к тому, что я не заметила, как мое бренное тело что-то подхватило и куда-то понесло. Вернуться в реальность и узнать об этом мне помогла ночная прохлада. Но так как на тот момент я была полностью вымотана, как эмоционально, так и физически, я никак не среагировала на мое откровенное похищение: апатия полностью поглотила меня.

Неизвестно откуда-то взявшийся на мою пятую точку магический поток, на данный момент уже аккуратно изъял меня из коттеджа, и плавно нес прямо в окно портала, расположившегося в десяти метрах от центрального входа в коттедж, зависнув в воздухе над дорожкой, ведущей к калитке, на высоте двух метров.

Как многое меняется в твоем восприятии в отношении ко многому, когда ты стоишь на пороге смерти. Пусть я и была магически полностью истощена, но не почувствовать эманации смерти, исходящие от потока, было невозможно. Но не это привлекло мое внимание, на миг вырывая меня из пелены апатии. А то, что я не ощущала того дискомфорта, какой я всегда испытывала раньше, даже от едва уловимых эманаций магии смерти. Сейчас мне до неприличия было уютно находиться в нем. Осознав сей факт, с безразличием констатировала для себя, что это может значить только одно: моя смерть не за горами. При этом отстраненно наблюдая, как перед порталом поток слегка замедлил свое движение, а потом просто взял и забросил меня в него.

Вылетела я с небольшим ускорением, с легкостью преодолела расстояние, отделявшее окно портала от стоящего напротив его светового столба, который в своем объеме имел диаметр не меньше метра. Но как только я влетела в него, моя скорость резко снизилась, и по итогу я застыла в нем недвижимо, словно муха в янтаре. Потому, что на поверку оказалось, что свет, по своей структуре, был вязким и достаточно плотным, что и остановило мое дальнейшее продвижение, хотя, при этом, проблем с дыханием у меня не возникло. Разглядеть что-либо по пути к столбу я не успела, уж слишком быстро все произошло, да и легкую дезориентацию после прохода никто не отменял. А после у меня уже и не имелось такой возможности это сделать, потому что свет плотно застилал мне глаза.

Прикрыв глаза от слишком яркого света, я, с полным безразличием, принялась ждать, что последует за этим дальше. И, как говорится, дождалась на свою голову. Позднее, вспоминая все, что со мной тогда произошло, я каждый раз задаюсь вопросом: а если бы не мое апатичное состояние, подвергли бы меня такой жестокой экзекуции? И что-то мне подсказывает, что — нет. И что именно это состояние апатии, в котором я тогда пребывала, спровоцировало дальнейшие события.

А произошло следующее: в какой-то момент бесцельного нахождения в столпе, краем сознания я уловила, что подвергалась сканированию. Но не успела я даже о чем-либо задуматься, как мою душу, мое сознание, мою личность и мое «я», как мне тогда показалась, у меня изъяли. А, может, мне и не показалось, а, может, так и было на самом деле. Это теперь уже не важно, как все было: изъяли их или нет. Главное, все мои составляющие качественно разложили, тщательно рассмотрели и изучили с разных сторон, а потом все собрали и вернули на место.

А так как апатия, охватившая меня, продолжала владеть мной, поэтому я с полным безразличием наблюдала, словно со стороны, за происходящим со мной. И даже когда мою душу, личность и «я» подвергни всестороннему рассмотрению, то это никак меня не задело в эмоциональном плане. Да, я помнила, что это должно быть больно, неприятно и унизительно. Но я просто об этом знала, но совершенно ничего не испытывала.

Помимо всего прочего, если бы могла, я бы тогда порадовалась тому, что у меня апатия и меня никак не задевает то, что со мной происходит. Наивная дурочка! Тогда я искренне уверовала в то, что нашла идеальное душевное состояние, которое дает, и в будущем будет давать и дальше мне идеальную защиту от любой душевной боли. Позже, анализируя и размышляя над этой и многими подобными ситуациями, и не только своими, я четко выяснила для себя, что совершенной защиты от душевной боли, в принципе, не существует. Мало того, каждый раз, как только разумный верит в то, что — все, он больше не уязвим для душевной боли, как с ним происходит соответствующие событие, которое гарантированно срывает броню, которой он отгородил себя от окружающей его обстановки.

И вот осмотр моего внутреннего мира завершился, и тут же мое тело утратило неподвижность, и я медленно заскользила вниз. Как только мои ноги достигли пола, свет, до этого удерживающий меня, погас. Общая слабость, мелкий тремор, боль и головокружение — все это привело к тому, что оставшись без поддержки, мои ноги предательски подломились. Миг — и боль пронзает мои колени. Вскрикнув, я падаю вперед лицом, но все же в последний момент успеваю подставить руки и тем самым не позволяю моему лицу познакомиться с каменным полом.

Несколько крайне слабых, безуспешных попыток подняться убеждают меня в бесполезности предпринимаемых мной усилий, и все, что получается у меня добиться, это, едва опираясь на согнутые руки, поднять немного выше голову над полом и осмотреться. Я не ошиблась в своих предположениях. Находилась я в тронном зале, распластавшись прямо напротив трона Хель. А почему я так уверена в том, что не ошибаюсь? Так, все очень просто: я уже была в этом месте, поэтому без проблем узнаю, как и само место, так и этот трон. И только одно мне приносит облегчение: Хель, сидящей на троне, не наблюдается, и, вообще, похоже, в тронном зале я нахожусь одна.

Повернув голову на бок, я опустила ее на пол, а потом, закрыв лицо рукой, в голос разрыдалась. Вся моя хваленая непробиваемая защита рухнула, как карточный домик, стоило только мне очутиться распластанной на полу в положении полного бессилия. А мою апатию легко смыло от понимания того, что в любой момент может появиться Хель, и увидит меня в столь удручающем положении.

Как бы это странно не звучало, но когда истерика пошла на убыль, я вдруг осознала, что с одной стороны я испытываю презрение к себе из-за того, что так опозорюсь перед Хель, а с другой — я рада, что так все получилось, потому что, раз я здесь — это значит, что я кому-то нужна, что обо мне не забыли. И пока мои мысли прыгали в голове, словно зайцы, а я судорожно пыталась их поймать, что не заметила, как в зале появилась Госпожа. Потому, что прокатившаяся по мне волна магии, стала для меня полной неожиданностью, но от этого не менее желанной. Она подарила мне не только излечение, но и принесла тонизирующий и бодрящий эффект.

Ощутив в себе значительный прилив жизненных сил, я поспешила тут же подняться с пола, и не поднимая глаз на Хель, произнесла хриплым из-за пересохшего горла, голосом:

— Приветствую вас, Госпожа! — и присела перед ней в реверансе.

— Встань! — сухо скомандовала она, что я и сделала с великой радостью, потому что мои ноги уже предательски начали подрагивать. Я мысленно выругала себя за то, что решила выпендриться с этим реверансом. Пусть и с опозданием, но смогла понять то, что сил мне дали лишь только на предстоящий разговор, а не на какие-то там светские кульбиты.

Выпрямившись, я застыла, неподвижно устремив свой взгляд на туфли Хель, выглядывающие из-под ее платья. Как бы мне не хотелось взглянуть на Госпожу, но я никак не могла заставить себя это сделать, при этом отлично понимая, что именно это она сейчас и ждет от меня. Как мне тогда показалось, воцарившиеся молчание длилось вечность, потому что отпустившая меня апатия обнажила все мои чувства, сомнения, вину, страхи, которые в едином порыве впились в мою душу не хуже самого свирепого зверя, и с новой силой начали рвать ее на части, а утонувшее было безумие вновь начало медленно поднимать свою голову. Но так было до тех пор, пока Хель не заговорила со мной, и это было похоже, скорее, на настоящее чудо. Стоило ей произнести мое имя, как безумие тут же свернулось, и срочно куда-то заныкалось, сознание прояснилось, а мои взбудораженные чувства и мысли мгновенно угомонились.

— Ариана! Ответь мне, пожалуйста, дитя, что ты такое необычно-интересное учудила, что смогла почти в одночасье потерять не только свое бессмертие, но и жизнь за одно?

Прозвучавший вопрос послужил для меня триггером, слова сплошным неудержимым потоком полились из меня. Во время своей проникновенной исповеди я часто путаясь, перескакивала с одного на другое, съедала слова, повторялась, но с упорством барана взахлеб продолжала свое повествование о том, что я пережила, и что во время всего этого я чувствовала, что думала, за что переживала, и что, в итоге, так и не смогла принять.

Все время, пока длилось мое повествование, из моих глаз, почти безостановочно, лились слезы. Но в истерику я так больше и не впала. Чего я так боялась, из-за чего так сильно переживала, и чему, в итоге, я была бесконечно рада. Возможно, мой рассказ изобиловал излишними подробностями, но мне было важно выговориться, поделиться своими проблемами, я просто жаждала этого, и всеми фибрами своей души чувствовала необходимость в этом.

Рассказ свой начала с того самого события, когда однажды проснувшись утром, я почувствовала, как и в каком виде лучше всего будет отдать свой долг Гарри. Но уже в процессе своего повествования мне показалось, что будет слишком мало просто рассказать, и потому я тут же полностью открыла для Хель свое сознание и душу, чтобы она могла сама все увидеть и узнать, убедится в том, что я ничего от нее не скрываю и как-либо не пытаюсь ее обмануть.

На всем протяжении моего рассказа меня поддерживала надежда, что как только я умру, все былое станет для меня неважным, как говорят русские: мертвые сраму не имут. И эта надежда на такое близкое забвение не позволяла мне о чем-либо сожалеть. А вера в то, что как только я завершу свою исповедь, смерть примет меня в свои объятия, дарила мне дополнительные силы для того, чтобы продолжать и дальше выворачивать свою душу на изнанку.

Конечно, умирать не хотелось, но еще одна светлая мысль о том, что если я умру, то мне больше никогда в этой жизни не придется делать какой-либо выбор, грела мне душу, наполняя ее экстазом, помогая мне принять смерть как избавление. Потому, что я к тому времени отлично осознала то, что для меня сама мысль о том, что мне еще раз придется предстать перед выбором, пугала меня больше, чем сама смерть, а что уж говорить о самом процессе этого самого выбора. В итоге получалось, одно: для меня, в тот момент, предпочтительней была немедленная смерть, чем в очередной раз предстать перед каким-либо выбором.

Неожиданно произошедшая активизация моего второго пласта сознания лишь на секунду сбила меня с мысли. После я смогла уже достаточно быстро сориентироваться и направить данный ресурс на сканирование моего внутреннего состояния. Следующей поставленной перед ним задачей было: на основе полученных данных произвести анализ всего происходящего со мной на данный момент.

Результат не заставил себя долго ждать. Выяснилось то, что по мере моего повествования, мне, с каждым следующим произнесенным мной словом, становится все легче и легче, все спокойней на душе. А безумие, которое от присутствия Хель спряталось где-то на задворках моего разума, оказывается, благополучно развеялось, освободив из своего плена второй пласт моего сознания. И это было прекрасно, потому что позволяло вздохнуть с облегчением и порадоваться тому, что умру я все же не будучи сумасшедшей. Также приятным сюрпризом, правда с ноткой сожаления и печали, было то, что связь с Фокусом, почти разорванная безумием, полностью восстановилась.

После выполнения задания, когда второй пласт освободился, мне представилась уникальная возможность, теперь уже с его помощью, хорошенько обдумать все, произошедшее со мной с того момента, как Фоукс привел меня в чувства, при этом одновременно все также продолжать излияние своей души Госпоже, используя, как и раньше для этого, свой первый пласт сознания.

И вот, копаясь в своих воспоминаниях, я добралась до того момента, когда я, после пространственного перехода через портал, влетаю в световой столб и застреваю в нем. А после подвергаюсь сканированию, которое, по сути своей, больше было похоже на расчлененку. Только в моем случае вместо тела насилию подверглись моя душа, мое сознание, мое «я» и моя личность. И тут я тупо зависаю в непонимании того, зачем Госпожа сидит и внимательно слушает все мои сопливые излияния? Если в ее случае она уже и так обо всем знает после того-то сканирования? И даже могу предположить, что она знает обо мне даже больше, чем я ей рассказываю о себе, потому что, как бы я не старалась, невозможно что-либо не позабыть. Так, спрашивается: зачем ей это? И тут же приходит осознание, стоило мне для этого поглубже задуматься, и захотеть это понять: это нужно не ей, а мне.

Чувство искренней благодарности к Хель затопило меня. Но, как всегда бывает у разумных, долго оно не продлилось. Ему на смену пришли сомнения, а они были рождены на основе того мнения, которое бытовало среди магов о Высших Существах. Все они поголовно, по понятиям магов, были высокомерны, равнодушны, жестоки, нетерпеливы, взбалмошны, предвзяты и поэтому проблемы простых смертных, которых они считали слабаками, им были совершенно безразличны.

И вот спрашивается: где это все? Я тут старательно, заливаясь слезами, выворачиваю свою душу перед Высшим Существом, но ничего подобного и близко не наблюдаю? И вот из-за этого несоответствия возникает вопрос: почему и откуда у магов могло возникнуть такое мнение о Высших Существах, настолько далекое от истины?

— Это все потому, что все души, пораженные смертным тленом, в любом своем воплощении, вместо того, чтобы познавать и учиться у тех, кто в своем развитии уже достиг определенных высот в сохранении своих душ от поражения смертным тленом, они, с упорством, раз за разом, старательно, всеми доступными способами, приписывают Высшим все свои пороки, свои понятия, взгляды, отношение, восприятие, мировоззрение. То есть, попросту опускают Высших в своих глазах до своего уровня, чтобы не развиваться самим.

И это было бы полбеды, если бы разумные, с душами, пораженными смертным тленом намного сильнее, чем другие представители их расы, любой ценой не стремились бы навязывать, исподволь или силой, другим разумным свое видение, восприятие и мнение о Высших Существах и Богах, как о недостойных чему-либо у них учиться.

Внимательно вслушиваясь в то, что мне говорит Хель, я недоумевала: с какой целью она описывает мне нормальные человеческие отношения, и чем, собственно, она недовольна? Да, это нормально, когда имеющие такую возможность одни из разумных унижают и угнетают других, и тем самым за их счет самоутверждаются, получая от этого процесса удовольствие. Да, это нормально, когда угнетенные кричат о справедливости, о недопустимости унижений и угнетения одних другими. И да, это нормально, что как только униженные и угнетение получат возможность, они тут же забывают о справедливости, за которую они так яростно боролись, и начинают также, как и угнетатели до этого, получать удовольствие от угнетения и унижения других, тех, которые не смогли, в отличие от них, вырваться из слоев разумных, подвергаемых угнетению. В чем, собственно, состоит проблема?

И только намного позже я смогла понять, что Хель тогда пыталась до меня донести. Со временем, за тысячелетия от почитания Высших Сущностей и Богов, разумные постепенно отказываются, бессознательно скатываясь, от уважения к Высшим к таким же отношениям, что приняты за норму между разумными, при которых все всех унижают и угнетают, получая от этого удовольствие. И что при таком-то вот раскладе разумные не только никогда не будут учиться чему-либо у Высших Сущностей и Богов, но также постепенно в душе у них начинает зарождаться презрение к ним за якобы неподобающие, по их мнению, отношение Высших к ним, смертным. И что они даже на секунду не задумаются над тем, соответствует ли это истине или нет, потому что они уверены в своем праве судить по себе Высших Сущностей и Богов.

И уж тем более их не интересуют последствия происходящих изменений в своих душах в отношении к Высшим. Как и то, что как только такое отношение к Высшим закрепляется на бессознательном уровне, становясь нормой для доминирующего большинства разумных в мире, тогда-то и наступает трындец в виде апокалипсиса. Ну, это же такие недоказуемые мелочи, не правда ли?