Глава 1. Брат и сестра

3816 год, весна.

Восточный Эргеньяр,

поместье арди Густаво де ла Серда

В тёмный предрассветный час, когда все обитатели поместья ещё спали, негромкий, осторожный стук в окно нарушил сонную тишину и заставил Исабель вынырнуть из беспорядочных сновидений.

С трудом разлепив глаза, она приподнялась на локте.

В маленькой комнате царил полумрак, и все предметы ещё имели ту таинственность, которая бывает им свойственна только ночью или в предутренние часы. Лёгкий сквозняк, проникавший сквозь закрытые ставни, заставлял чуть подрагивать кружевные занавески на окне, — в точности так, как бывало в детстве, когда Исабель ещё никуда не уезжала. От этого, а ещё от сонной тишины вокруг, непреодолимо потянуло снова спать.

Но едва голова Исабель коснулась мягкой подушки, стук повторился вновь, уже громче и настойчивей.

Пришлось со вздохом откинуть одеяло, под которым было так уютно лежать, и спустить ноги на пол, а после, путаясь в длинной ночной рубашке, босиком перебежать к окну. Пока Исабель возилась в темноте со ставнями, снаружи опять постучали, — резко, отрывисто и зло.

«Богиня, так он перебудит весь дом!» — с досадой подумала Исабель.

Наконец, ставни распахнулись, и в лицо ей хлынула утренняя прохлада и вкусный аромат свежести и влажной листвы.

Девушка зажмурилась от удовольствия, вбирая знакомые запахи полной грудью, и широко зевнула, прикрывая ладонью рот.

— Эй, поторопись! — послышался нетерпеливый окрик. — Собирайся, если хочешь ехать со мной, а нет — проваливай дрыхнуть дальше!

Внизу гарцевал на вороном коне Фелисьяно — единокровный брат Исабель, с которым вчера условились, что он возьмёт её на прогулку к плантации.

В сущности, тем вечером они и познакомились, поскольку брат всю свою жизнь прожил в Альсидорском королевстве за морем, и сюда приехал года три назад, а сама Исабель только вчера вернулась из пансиона при обители святой Терезии, где обучалась, под надзором строгих сестёр, вместе с другими благородными девочками.

Ардо Фелисьяно был красив и строен, с блестящими чёрными кудрями, спускавшимися до плеч, и с синими пронзительными глазами. Старше Исабель на семь лет, он уже смотрелся молодым мужчиной, и оттого, должно быть, глядел с обидной снисходительностью, кривя чувственные губы под короткими усиками: девчонка!

Ощутив, что краснеет, она независимо вздёрнула подбородок, отвечая брату не менее насмешливым взглядом. Откинула назад мешавшие пряди волос — и с наслаждением потянулась, прогибаясь, словно кошка… и прекрасно понимая, что при этом её небольшая крепкая грудь приподнялась и выдвинулась вперёд.

Пусть смотрит! Зная при этом, что все эти прелести будут принадлежать однажды другому. Кому угодно, но только не ему! Потому что у них — одна кровь, один род, одна семья… чего бы там ни воображал себе этот ухмыляющийся наглец.

— Сейчас, подожди! Оденусь и выйду, — сказала она с достоинством.

— Давай быстрее! — скривился Фелисьяно. — Если будешь копаться — уеду один, а ты рыдай здесь в подушку.

Исабель лишь фыркнула на это и, захлопнув ставни, принялась собираться.

Первым делом она зажгла свечу от лампады в молельне — маленькой смежной комнатке, где, увитый цветами, висел образ Богини Милосердной. Затем, вернувшись в спальню, прошлась костяным гребнем по волосам и, туго перехватив их лентой, принялась торопливо рыться в сундуках.

Присланное тёткой из Альсидора парадное платье с пышными юбками и жёстким воротником Исабель сразу отложила в сторону. Она терпеть не могла чёрный цвет, к тому же, чтобы облачиться в подобный наряд, пришлось бы разбудить горничную, а там, чего доброго, проснулась бы и сестра Леонтия...

Зачем только настоятельница приставила к ней эту старую мымру? Можно подумать, Исабель и без её наставлений не знает, как следует себя вести благовоспитанной девушке! Беда только, эта благовоспитанность иногда так же мешает жить, как и корсет — свободно дышать. Вот как сейчас.

Разве прилично благоразумной барышне ехать на уединённую прогулку с малознакомым мужчиной без сопровождения горничной или дуэньи? Даже если этот красавчик — сын отца от первого брака...

«Ничего, никто и не узнает, — решительно успокоила себя Исабель. — Когда все на веранде соберутся к утреннему чаю, я уже вернусь и выйду из своей комнаты как ни в чём не бывало».

Она наконец отыскала в одном из сундуков широкую красную юбку и свободную белую рубаху, украшенную на манжетах и у ворота простенькими кружевами.

Конечно, неказистый наряд и, по мнению отца, дочери знатного кабальеро не пристало носить одежду, похожую на платье служанки. Но зато всё это не стесняет движений и можно надеть самой, не прося ни у кого помощи, как и затянуть на себе шнурованный корсет. Поверх него вокруг талии Исабель обернула несколько раз широкий кушак, а затем набросила на плечи шерстяную мантилью, чтобы в поездке не стучать зубами от холода. Ночи здесь, в саванне, довольно прохладные, это она помнила хорошо.

Так, что ещё? Конечно, мягкие сапожки с блестящими пряжками; отец подарил их как раз для верховой езды. Теперь задуть свечу — и в путь, через окно.

Широкая плотная юбка и с ней мантилья так и норовили зацепиться за все выступы подоконника, но Исабель всё же справилась и вскоре спрыгнула вниз, на мягкий песок, устилавший внутренний двор.

Фелисьяно ждал её у каменной арки, увитой цветами и плющом, и держал в поводу двух осёдланных лошадей.

— Ну и копаешься же ты! Я чуть было не уехал один. На, держи! — протянул он Исабель поводья рослой серой кобылы. — Сама залезешь или подсадить?

Исабель оценила расстояние от земли до спины лошади. Высоковато будет...

— Подсади, пожалуй...

Она не успела договорить, как сильные руки брата подхватили её, будто пушинку, — и забросили в седло. Исабель лишь только ойкнула.

Очутившись на спине лошади, она перекинула ногу через луку седла и, быстро разобрав поводья, послала кобылу следом за конём Фелисьяно. Брат, как искусный наездник, взлетел в седло на ходу и сразу направил вороного к выходу со двора.

Они проследовали шагом мимо построек и домиков прислуги, стараясь, чтобы стук копыт не слишком громко разносился вокруг. Зато, когда выехали на широкую утоптанную дорогу, ведущую к кукурузным полям, оба, не сговариваясь, пустили лошадей рысью.

Исабель сидела в седле по-мужски, но широкая длинная юбка хорошо прятала ноги, открывая взгляду лишь сапоги, и вместе с мантильей стелилась сзади по крупу кобылы.

Правда, сестра Леонтия наверняка сочтёт такую посадку недопустимой для порядочной девушки. Благовоспитанная барышня, по её мнению, должна и может ездить только в дамском седле, а ещё приличнее — и вовсе в карете.

Исабель тихонько фыркнула — и выслала лошадь вперёд.

Пускай Фелисьяно догоняет!

Топот копыт гулко разнёсся в утреннем воздухе, рванувший навстречу ветер заиграл выбившимися из причёски прядями волос, бросил в лицо такие знакомые запахи… Горьковатые травяные, резко одуряющие — многочисленных ночных цветов.

В саванне была весна… Нет, не так: не была — бурлила! Сейчас, в утренних сумерках, все краски и оттенки смазались, но это лишь до тех пор, пока не начнёт рассветать по-настоящему. И тогда яркая зелень и сочные, насыщенные цвета ошеломят и потрясут, заставляя с детским восторгом находить всё новые оттенки в этой буйной, полузабытой за годы, но такой родной весенней саванне...

Фелисьяно нагнал её за поворотом дороги, у развилки.

— Чего мчишься, как ошалелая? Потеряешься, а мне за тебя отвечать, — даже выговаривая ей, он никак не мог оставить этакого превосходительного, вальяжного тона, из-за чего Исабель едва сдерживалась, чтобы не показать брату язык. — Куда сегодня поедем? На плантацию — или, может, на пастбище к мустангам?

Исабель задумалась, придержав кобылу.

Вчера, при отце, брат ни словом не обмолвился о таком варианте прогулки. Речь шла только о том, чтобы проехать по дороге между полями кукурузы и тростника и понаблюдать за работами на них. Теперь же он предлагал отправиться совсем в другую сторону — туда, где паслись разводимые на продажу лошади, основной источник прибыли семьи. Разумеется, отец не одобрил бы подобной затеи, ведь пастбище с полудикими мустангами — совсем не подходящее место для прогулок.

— Ну же, решайся! — подначивал меж тем Фелисьяно. — Кукурузу и тростник всегда можно посмотреть, а табун скоро перегонят на дальние пастбища. Вряд ли ты осмелишься поехать туда, говорят, на границе земель неспокойно. Дикари аррамара опять подняли головы, издают свои кошачьи вопли и потрясают топорами… А знаешь, у кобыл как раз сейчас такие милые жеребята! Я мог бы тебе показать парочку особенно славных, но если ты трусишь...

— Ладно, уговорил! — решительно тряхнула головой Исабель. — Только обещай, что ничего не скажешь отцу.

— Буду нем как рыба! — ухмыльнулся брат и, развернув своего вороного, направил на другую дорогу.

Теперь Исабель не мчалась вперёд, а следовала почти рядом, её кобыла приотстала от коня Фелисьяно на полкорпуса. Здесь начинались малознакомые для неё места, и она пыталась запомнить дорогу, одновременно любуясь открывавшимся пейзажем.

Заросли акаций сменялись кактусовыми рощами на фоне травяного моря, вдали громоздились Красные скалы, похожие на причудливые крепости, а позади, далеко на севере, маячили в сизой дымке хребты Аррамарских гор.

Но вот посреди травы и цветущих кактусов появился живой рыжий остров из крепких подвижных тел, хвостов, морд и множества ног. Вначале лошади казались маленькими, словно бы игрушечными, но по мере того как расстояние до них уменьшалось, кони стремительно росли в размерах, — и вот уже Исабель обнаружила себя и брата в центре рассеянного по пастбищу табуна.

Её охватила невольная робость при виде стольких прекрасных и сильных созданий, которые в состоянии были одним ударом копыта покалечить самого крепкого человека. Этому благоговению ничуть не мешало то обстоятельство, что она сидела на спине одного из них. Исабель не раз приходилось слышать рассказы о том, как могучий табун подхватил и увлёк в своём беге зазевавшуюся всадницу, и только смелое вмешательство кавалера девушки спасло несчастную от гибели под копытами.

— Что, струсила? — усмехнулся брат, заметив её робость. — Это тебе не крестиком в обители вышивать! Ездить на таких красавцах могут только мужчины.

Исабель нахмурилась, подбирая слова для достойного ответа, но Фелисьяно уже заговорил о другом.

— Помнишь, по дороге я обещал показать жеребят? Они здесь, в загоне. Как знал, что мы поедем сюда, и велел отловить их ещё с вечера. Езжай за мной!

Исабель послушно последовала за ним — и вскоре в самом деле увидела небольшой загон из жердей, в центре которого жались друг к дружке четверо хорошеньких жеребят. В их больших детских глазах застыл испуг, малыши тревожно прядали ушками и беспокойно переставляли тонкие стройные ножки.

— Они голодные! — воскликнула Исабель, и с упрёком посмотрела на брата. — Сейчас же отпусти их! Бедные малютки!

— Ну вот ещё! — хохотнул он. — У них трава под ногами, пусть едят. Не помрут с голоду. Вон, видишь того тёмно-гнедого? Спорю на что угодно — из него вырастет настоящий вороной красавец!

Она в раздражении передёрнула плечами — и отъехала от него подальше. Спешившись, Исабель привязала кобылу к большому кусту и неторопливо прошлась раз-другой вдоль зарослей акации.

Брат тоже спрыгнул с коня и вскоре присоединился к ней, как будто не замечая, что она рассержена.

— Ладно, хватит тебе дуться. Я ещё не всё тут показал. Глянь-ка туда! — С этими словами он ткнул пальцем на просвет в зарослях. — Во-он, смотри хорошенько. Видишь там блестящую полоску на западе, вроде серебряной тарелки? Это большое озеро, куда мы гоняем лошадей на водопой. Хочешь посмотреть на него поближе?.. Ходят слухи, где-то в окрестностях есть заброшенное святилище дикарей. Вот бы его найти, а? Небось, нам золотишко бы пригодилось в хозяйстве… А, как ты думаешь?

Исабель опять не успела ничего ответить.

Пока она всматривалась вдаль, заслонив ладонью глаза, Фелисьяно шагнул ближе.

Его сильные руки обхватили её за талию, а губы уверенно и нагло приникли к её губам — крепким, одуряющим, совершенно не братским поцелуем.

От неожиданности она сперва испугалась и жалко трепыхнулась в его руках. Но следом пришло осознание бесстыдства и противоестественности этого поцелуя, и одновременно — жгучая злость.

Исабель яростно толкнула брата в грудь. От гнева у неё даже перехватило дыхание.

— А ну отпусти сейчас же, ты что, спятил?! — она рванулась из его наглых рук, точно из силков, извиваясь и брыкаясь. — Не смей меня целовать, я же тебе сестра!

— Какая ты мне сестра, — ухмыльнулся он противно, — твоя мать нагуляла тебя от кого-то на стороне. Отец и я черноволосые, а ты — белобрысая!

— Что-о?.. Да как ты смеешь так говорить о моей матери?! — в исступлении закричала Исабель и попыталась его ударить по лицу. — А ну-ка, сейчас же убери от меня руки! Слышишь, гад?.. Я всё расскажу отцу!

Фелисьяно легко отклонился от удара и перехватил её запястье, а второй рукой продолжал удерживать за талию, прижимая к себе. Его пальцы больно впивались в бок, а гаденькая усмешка сводила Исабель с ума, вызывая в душе кипучую ненависть.

— Никто тебе не поверит, — Негодяй явно наслаждался своей властью над ней. — Ты мне не сестра, и никогда не будешь ею. Я не позволю, чтобы отец дал наследство приблудной девке со стороны. Но, если будешь моей — так и быть, разрешу выделить тебе долю… Ну же, не рыпайся, будь хорошей девочкой!

Исабель на мгновение замерла, глядя ему в глаза.

Внезапное превращение высокомерного старшего брата в циничного подлеца на миг показалось ей жутким сном, из тех, от которых просыпаются с истошным криком.

Было трудно поверить, что всё это происходит на самом деле. Сердце бешено колотилось, а ноги мелко дрожали от испуга.

«Соберись! — приказала она себе. — Ты — де ла Серда!.. Здесь никто не придёт на помощь, значит, нужно рассчитывать только на себя. Негодяй всё хорошо рассчитал, а я, как последняя дура, ему поверила. О Богиня, пожалуйста, помоги!»

Исабель гордо вскинула голову, хотя в глазах уже начинали закипать злые слёзы отчаяния.

— Не дождёшься, урод! — крикнула она в лицо брату. — Только тронь меня, и я тебя убью! — И сама поняла, как беспомощно, по-детски это прозвучало.

Фелисьяно рассмеялся и мазнул ладонью ей по лицу.

Это явилось последней каплей. От унижения и гнева Исабель совершенно перестала соображать, что делает, и в исступлении укусила его за ладонь.

Зашипев, братец отдёрнул руку и выругался, слизывая выступившую кровь.

Теперь он удерживал Исабель только одной левой рукой, и это давало надежду на освобождение.

Отчаянным рывком она вывернулась из его захвата — и бросилась прочь, туда, где оставила свою кобылу.

Далеко убежать ей не удалось.

Фелисьяно тут же её настиг и, коварно подставив ногу, заставил потерять равновесие.

Исабель неловко рухнула в траву, а её враг навалился сверху, придавив всей тяжестью и не давая ей выскользнуть.

Она забилась, пытаясь его столкнуть или ударить, но он тут же перехватил оба её запястья одной рукой, а второй грубо схватил за лицо, больно сдавив щёки пальцами.

— А ты горячая, люблю таких!.. Ну, показала свой нрав, и будет… Всё равно станешь моей, никуда не денешься! — И негодяй снова приблизил к ней губы, желая повторить поцелуй.

В отчаянии Исабель зажмурилась, взмолившись про себя Богине Милосердной, всё видящей Матери сущего, — и давно сдерживаемые слёзы пеленой выступили на глазах...

Внезапно где-то рядом раздался неясный шорох, а затем руки Фелисьяно разжались и соскользнули с её тела, а сам он неподвижно замер, уткнувшись лицом в траву.

Исабель приподнялась на локте — и встретилась взглядом с худощавым, обнажённым до пояса молодым вайя́сом. Блестящие чёрные волосы спускались у него ниже плеч, а тёмные неулыбчивые глаза на смуглом лице смотрели внимательно и насторожённо.